***
Даня бежит за ним, нагоняет у самого подъезда... Мудила, неужели, покаяться решил? — Чë те надо? — Максим снова холоден, его нервы на пределе. — Макс, слушай, я понимаю, что херово вышло, давай поговорим... — Макеев знает, какой поступок совершил, а еще лучше знает, что это способно убить Максима окончательно. — На хуй иди, — тот лишь скрывается за дверью подъезда, даже не оборачивается. Даня опустошëн. Все из-за его сыкливости. Если бы Макеев не трусанул и всë рассказал сразу, вероятнее всего ситуация разрешилась бы не так болезненно для обоих. Он и в правду уëбок.***
В квартире Максим срывается на крик, скользит спиной вниз по двери. В голове мысли не вяжутся вовсе... И ведь всë случилось именно сейчас, когда в жизни начало хоть что-то налаживаться. Хотелось реветь. Навзрыд, как в последний раз, лишь бы не чувствовать этих страданий, разъедающих душу. Максим и так долго держался. Дрожащими руками он достает телефон, ищет его номер в списке контактов. Гудки и секунды ожидания тянутся не больше минуты, но по ощущениям — вечность. Когда трубку всë же поднимают, Макс надрывным голосом начинает вопить в динамик. Попытка что-то внятно объяснить превращается в истерику, и он уже захлебывается в слезах. На другом конце лишь молчат.***
Никита срывается с места, бежит по направлению к дому Максима. Проносясь по улице он чувствует, как в боку начинает колоть, но это не останавливает. Голова немного кружится от слишком резкой нагрузки, а прокуренные легкие отказываются принимать кислород. Стопориться нельзя. Бойко всегда был таким: готовый бежать по первому зову, делать то, что от него хотят и снова упиваться одиночеством. Иногда накипает, и тогда Никита взрывается, а душа загорается пламенем от обиды. Как бы он ни старался, все равно его уëбищный характер поганил любые отношения. А ведь Бойко искренне старается. Ему не хватает близких, нормальной семьи у него тоже не было никогда. С раннего детства он видел нескончаемый кошмар: бухающего отца, мать, которая продолжает отмазывать его и по сей день. Находиться дома часто опасно для жизни, вот и приходится ночевать в центре, иногда даже носить вещи Дрочера. Свои же худшие годы до прибытия в Центр он вспоминает также с ужасом, хоть и продолжает ценой разбитых кулаков выбивать себе хоть какую-то неприкосновенность, потому что в случае Никиты это единственный вариант. По-другому он не умеет, и научить его тоже некому. Но в глубине души он остается добрым.***
В подъезд Никита залетает за секунду, и также быстро поднимается на пятый этаж. Стоит у двери, выдыхает и заходит внутрь, собравшись с силами. Максим сидит где-то в прихожей, всë ещë на полу, вжавшись в стену. Бойко всего раз видел его таким: после той попытки суицида. Внутри что-то защемило... Он опускается на колени рядом, прижимает дрожащее тело к себе, и Максима накрывает по новой. Футболка моментально намокает от слëз, и всë становится до чëртиков ясно в один момент. Никита гладит парня по спине в успокаивающем жесте. Слова не находятся. Бойко никогда не был умелым в толкании речей. Вообще, лучшими друзьями юноши не были. У них в принципе были странные отношения. Завязалось всë в тот день, когда Максим попытался наложить на себя руки. Бойко узнал в Максе себя, такую же потерянную и недолюбленную душу. Потом пошло с переменным успехом: иногда они выкуривали по одной сигарете на двоих; иногда трахались, ведь терять особо нечего. А иногда, как сейчас: ревели, как последние ничтожества, загнанные в угол обидой и несправедливостью. Наедине виделись редко, но метко. И если Даня был полноценным лучшим другом, то Бойко для Макса был чем-то большим, не просто товарищем, периодическим любовником или хорошим знакомым. Это была связь на уровне вселенной, непонятная многим. Максим по натуре своей был романтиком до мозга костей, нежным и чутким. Никита же прикрывался маской взрывоопасного игольчатого нечто, в любой непонятной ситуации был готов ломать носы и шеи. Связывало их одиночество, давно подкравшееся сзади и не дающее покоя ни на секунду. Кажется, что все звезды в галактике сошлись, чтобы сейчас Максим прижимался к Никите, мял в ладонях его футболку на спине и слышал в ответ нежное «тише, тише, я рядом». Время проходит, и слезы превращаются в кроткие всхлипы где-то в области шеи. Бойко прижимается губами ко лбу, прикрывает глаза. Словами объясниться тяжело, но он все равно отдает себя без остатка.***
Все же парни поднимаются. Максим весь раскрасневшийся, и Бойко про себя отмечает, что тот красив даже так.. Никита успевает подсуетиться, поставить чайник и мгновенно оказаться с Максом на балконе, едва придерживая его за край футболки. — Прыгать не буду... — он смотрит в глаза напротив, и на его лице появляется болезненная, едва заметная улыбка. — Верю. Макс достает пару сигарет из пачки, зажигалку оттуда же и спешно выходит с балкона, мертвой хваткой цепляясь за запястье Бойко. — Это так, в мерах профилактики... Чтобы соблазна не было. А Никита всë и без того понимает, искренне боится. На кухне один садится за стол, второй же прислоняется спиной к холодильнику. Тишина прерывается. — Успокоился? В состоянии объяснить, что произошло? — теперь, когда атмосфера стала чуть спокойнее, можно думать, что делать дальше. — Да пиздец, что, — затягивается, — короче, кинули меня, причëм и один, и вторая... Они, оказывается, сношались за моей спиной... Короче, нет у меня ни девушки, ни друга, — Макс отводит взгляд. — Бля... — сердце вот-вот разорвётся, — давай Дане ебальник разукрасим? Можно это сделать так, что на него не то что Влада, так и родной отец смотреть до конца жизни не будет... — Заманчиво, но у нас комиссия. Да и нет смысла долбиться в закрытую дверь, — он отлипает от холодильника, и с зажатой в зубах сигаретой разливает кипяток по кружкам. — Да, ты прав... Но имей в виду, что моë предложение всегда силе, — улыбается. — Спасибо... — пауза, — Блять! Ну не могу я так! Они оба мне уже как родные были... Бойко не перебивает, дает возможность выразить негатив, перейти на следующую стадию принятия и лишь молча тушит окурок о раковину. — Так... Это можно выкинуть в мусорку или на балкон в пепельницу отнести?.. — совсем тихо, почти шёпотом, чтобы не прерывать монолог. — Можно, — Максим ставит две кружки на стол, — извини, что ничего покрепче нет. — Не парься. Блять... Поскорее бы нас уже выпустили из Центра, и забудем всех этих мудаков как страшный сон. И Владу, и Даню, и Дашу тоже. На секунду Макс застывает, расфокусированным уставшим взглядом смотрит в окно, и, не отводя глаз, спрашивает: — Пообещай, что после выпуска ты не оставишь меня, — всë также в пустоту. Бойко подходит сзади, обнимает за плечи. — Обещаю... Они больше не одни. Это не просто дружба или любовь, это нечто большее, неосязаемое и неповторимое. Их ждут долгие месяцы принятия, становления на ноги после несовместимых с жизнью переломов. Оба брошены и преданы, но пока судьба сводит их вместе — они пройдут через адское пламя плечом к плечу, которое когда-нибудь непременно закончится.