Лучшие из лучших

Илья любил гостить у родителей в деревне. Любил дом, сад, мамины пироги с картошкой. Запах лета и пруда, что всего в нескольких сотен метрах от их дома, или избушки, как её ласково называли хозяева. Солнечные поля и жаркие августинские ночи. Любил всё, каждую часть, каждый кустик! Ну, кроме огорода… Илья Евгеньевич, заряженный с ранних лет на поливку клумб, ненавидел проклятые ряды картошки, прополку и сбор взбесившихся колорадских жуков. Нужно, вот, им эту картошку жевать! Было бы что, а то ведь ботву одну едят! Безусловно, сочные помидоры, вкусный перец и огурчики немного смягчали нрав Ильи Евгеньевича. Противостоять маминому засолу не могло даже вселенское зло глубоко в душе Третьякова, однако сердце неумолимо отказывалось от поднадоевших лейки и мотыги. Это лето не стало исключением. Отпуск идеально выпал на последний месяц лета и Илья, которому грозило увольнение, со спокойной душой уехал на свои райские поля и клумбы подальше от злого взгляда главного врача. Да и вообще, пора бы прививать отделению самостоятельность. Повесили все на бедного травматолога и радуются, сволочи... То на сутки, то на незапланированную операцию, то "Третьяков! Без тебя разберутся. Иди забор крась!" Собственного, из-за последнего Илью Евгеньевича и чуть не попёрли с работы. Не сдержался, и банка синей краски оказалась на голове Калугина. Крик был на все отделение, а ранее принесенные Ильёй яйца вместо взятки оказались впечатанными в стену. Признаться, стыдно не было. Даже весело, когда посиневшее лицо полное злости пыталось разлепить склеенные ресницы и ударить рукой хохочущего в голос Третьякова. Если бы не золотые руки, глядишь бы и покинул он свою райбольницу, из которой райского только молоденькие симпатичные медсестры. Илья протяжно вздыхает и расправляет затекшие плечи. Солнце горячими лучами прожигает кожу, заставляя натягивать смешную панаму на лоб и хмурить брови. Выпрямить ноги теперь - удовольствие для особо значимых личностей в семье. Илью ещё такой чести не удостоили. С самого утра он ползает на корточках по огороду в поисках сорняков-вредителей. Его обтянутые в розовые перчатки пальцы сегодня казнили не одну букашку и самое страшное, что Илья сопровождал это в своей голове фразой "Смерть неверным". Давил, честно, даже пытался оплакивать убитых им жучков, но после вошёл в кураж. На месте букашек он представлял Калугина, что всякий раз ебет ему мозги своими взятками и конвертами. Своего рода терапия, получается... —Илюш, ну ладно тебе. Зато какой урожай будет! Я вам с Сережкой парочку баночек закатаю. Будете рассолом потешаться! — русоволосая женщина, что рядом с Ильей выдергивала ненужную траву, разгибает спину. Глаза у неё слезятся от напряжения и пота. Пряди взмокли, прилипли ко лбу, однако она упорно дёргает сорняки, не обращая никакого внимания на свое состояние. —Жень! Ну я не могу, ты посмотри на него! Скажи что-нибудь. —А что я ему скажу, Любаш? — Евгений - отец Ильи, восседает на разросшейся яблоне и спиливает мешающие ветви дерева. —Прав Илья. Весь день сегодня в огороде возимся. Скоро кожа волдырями покроется. Пошли домой, а? Илья поглядывает сначала на мать, потом на отца и немой спор между ними. Любовь отчаянно пытается заставить мужа доделать дела на сегодня, в то время как Евгений буквально давит на неё общим с Ильёй желанием вернуться домой. —Жень, ну осталось-то. Завтра больше сделать надо будет. — на Илью уже как-то и не смотрят. Мать ушла ближе к отцу, а Третьяков так и остался сидеть на корточках возле бочки с водой и дёргать траву. —Да ладно, Люб! Завтра все доделаем, в самом деле! — Евгений слезает с дерева и тут же строит многострадальное лицо. Глаза бусинки, брови чуть приподняты. Такому взгляду сопротивляться просто невозможно! Любовь сдаётся под натиском глаз мужа. —Тогда полить нужно. Иначе все повянет до завтра. —Вот и отличненько! Илюш, — почему-то Третьяков знал, что именно так и будет. Отец тот ещё предатель. Зачем только он в инженеры пошёл? Такой дипломат пропадает! Так филигранно заговорить на конец трудодня мать, мог только он. —ты пока поливай. А мы с твоей мамой пойдём ужин готовить. Я медовуху свою достану, ну? Илья ведёт бровью. Его пытаются купить хорошей медовухой? Настоявшейся, вкусной, качественной медовухой? Ту, которую не смог переплюнуть ни один из подаренных благодарными пациентами коньяк? Значит такого мнения о нем отец. Было бы обидно, если бы Илья уже мысленно не видел выражение лица Серёги, когда тот попробует отцовскую медовуху. Илья Евгеньевич только вздыхает и, мотнув головой, показывает, чтобы родители шли в дом, а он так уж и быть закончит здесь. Что не сделаешь ради медовухи...

***

Солнышко медленно скользит по горизонту. Закат окрашивает небо в приятный розовый оттенок, а жара наконец отступает под натиском ночи. Илья в очередной раз набирает десятилитровую лейку и носится по огороду меж грядок. Морковка, капуста, лук остаются позади. Кажется, что стимул Третьякова старшего оказался не напрасным. Илья Евгеньевич трёт усы. Предвкушение отцовской медовухи делает свое дело. Третьяков даже успевает приложиться макушкой об самую низкую и жёсткую ветвь яблони, пока совершает очередной манёвр между грядками. Больно. Ужасно больно. Главное, чтобы потом бедная врачебная головушка не испытала последствий сильного удара. Из радио за соседским низеньким забором снова распевает свои песни группа Сплин. Илья прислушивается. Вслед за мелодией раздается созвучное песне мурчанье. Низкий голос с лёгкой хрипотцой ласкает слух, заставляет на время оставить лейку и заглянуть за чужой забор. Копна кудрявых светлых волос буквально сверкает в лучах солнца. Тёмная кожа блестит, переливаясь светом, а крупные плечи окончательно заставляют забыть про ранее обещанную отцом медовуху. Вот и она, ещё одна причина, чтобы полюбить это лето и родительский дом - Макс. Улыбчивый парашютист-пожарный, который сейчас проходит реабилитацию после пожара. Или как сам Шустов выразился: "В отпуске, пока шрамы не перестанут виднеться". Белёсые полосы окутывают спину, плечи и шею храброго пожарного. Илья, увидев совершенно случайно следы недавней трагедии, удивлялся как человек с такой областью поражения вообще остался жив. Но, признаться, он счастлив, что Бог не забрал к себе этот лучик солнца на Земле. Такие, как Макс появились, чтобы нести в мир свет и добро. Они жить должны, как бы банально это не звучало. Почему-то по закону подлости умирают первыми именно такие солнечные люди. Иногда ещё говорят "лучшие из лучших". Банально, но абсолютно правдиво. Илья в этом убедился за тот не долгий месяц, что успел провести рядом с Шустовым. —Макс! — Илья расцветает улыбкой. —Пошли по цэшечке! Шустов тут же оборачивается на голос со стороны. Голубые глаза загораются каким-то привычным для него весельем и ожиданием долгожданной встречей. —Только с разрешения врача, Илья Евгеньевич! Я же пожарный. Мне противопоказано. —С разрешения и чуть-чуть можно! — Илья щурится закатным лучам и фокусируется на лице Шустова. Красивый. Непозволительно красивый для этого мира. —Даже нужно. Заканчивай со всей этой огородней херней! —Да я уже, Илюш! Давай, бери свою цэшечку и пошли ко мне. Кормить тебя сегодня буду! Мужики с базы наприсылали всякого! —С этого и нужно было начинать, Максим Николаевич! — Третьяков пару раз хлопает в ладоши, а затем со счастливейшей миной срывается с места. Отец же обещал ему бутылочку медовухи? Обещал. Иначе в следующий раз поливать останется вовсе не Илюша. Макс встречает его возле калитки. Счастливый, с едва заметной грустинкой в глазах и буквально светящийся моськой. От него пахнет детством: солнцем и апельсиновыми леденцами. Страшно подумать, что такой человек мог погибнуть и Илья бы никогда с ним не познакомился. Максим чуть приобнимает того за плечи и ведёт в небольшой обжитый домик. За те недолгие три месяца, что Шустов здесь живёт дом заметно преобразился. Покрашенный и совершенно новый забор, вспашенный и засеянный огород, починенная лавочка перед участком... Макс вдохнул в домик жизнь. Да и Илью разбудил от долгого сна. Жить захотелось... Правда, жить так как хочется, а не как нужно. —За твоё выздоровление, Макс! — Илья улыбается, растягивая усы, и, опускает взгляд куда-то в стол. Между пирожками от заботливой Оксаны и пряниками от не менее заботливого Серёги Зотова, что стремился поддержать обгоревшего товарища. —За твоё неувольнение! — Шустов с весёлым прищуром смотрит на закашлявшегося Илью. Что-то грустное плещется в глазах. Не было этой грустинки ни вчера, ни неделю назад. Что уже успело произойти, если вместо чистого веселья в голубых глазах виднеется вселенская тоска? Илья со стуком опускает рюмку на стол и с немым вопросом всматривается в лицо Шустова. Губы как-то напряжены, брови приподняты, а такие светлые глаза темнеют под натиском грусти. Повисает секундное молчание. Макс опускает голову ниже, закрывая выгоревшими кудрями лицо. —Меня обратно на базу вызывают... —Оу... — Третьяков мрачнеет и замолкает, вжавшись в кресло на кухне. —Ожог уже не болит. Только следы остались, а... — Шустов говорит чуть тише обычного. Слова застревает где-то в глотке, потому что прекрасно знает, как отреагирует Илья. —Людей не хватает. Бригаду без шестого не отправляют, а молодняк брать себе дороже. Всех кто уже почти реабилитировался возвращают в отряды. Поэтому... —Когда ты уезжаешь? —Завтра вечером. Илья резко замолкает. У них есть всего день, а он многого не озвучил, не сказал главного. Он отстукивает ногой пару ударов, обдумывая сказанное Шустовым. —У меня в районке связи есть. Давай мы тебе пробьем, будто ты не в состоянии. — Илья перебирает варианты, стараясь не смотреть на пожарного перед собой. —Или, например, я позвоню Серому. Точно, он достанет пару ампул... —Илюш, — хриплый голос перебивает врача. Шустов зажимает пальцы Третьякова между широких ладоней и прикладывает их ко лбу. Макс пытается запомнить каждый запах, звук и движение - всё, что только можно о человеке. —это приказ. Я обязан явиться, но... — Шустов поднимает щенячий взгляд на Илью и Третьяков теряется. Невозможные глаза. —Я должен вернуться как раз к концу твоего отпуска и мы проведём его вместе. Насколько это возможно. Снова молчание, но в этот раз более позитивное. Илья грустно улыбается и треплет кудрявистою голову. —Придёшь меня проводить? — Макс выпрямляется так, чтобы их лица были на одном уровне. Глаза в глаза. —Приду, — Илья криво улыбается и снова берётся за мягкие кудри. —Не забудь мне черкануть свой номер. —Не забуду. Точно не забуду... Илья любил гостить у родителей в деревне. Любил поля, луга и домик с яблоней и вишней. Макс - ещё одна причина влюбиться в это лето, жаркие августинские ночи и горячие поцелуи. Макс - причина, чтобы жить, любить и целовать. Кричать и плакать, до хрипов в груди. Потому что первыми уходят "лучшие из лучших".