Светит одинокая звезда, Яша исполняет Анархиста, Подпевает Сашка иногда, Боль крепка, да песня должна длиться
Это произошло внезапно, и никто не был готов. Хотя, как к ТАКОМУ можно было быть готовым? Вот стоишь ты, с человеком разговариваешь: на повышенных тонах обсуждаете ситуевину, где два друга ваших старых оказались… если помягче, то использованными резиновыми изделиями номер 2, а потом — раз — и собеседник на твоих глазах рассыпается пеплом. Яшу, Пора, Пашку и Реника это эпохальное и трагичное событие застало на репточке. Не столько репетировали, сколько слюнями брызгали, держа в руках экземпляр, почти типографский «Бесконечной истории», дома-то особо не забалуешь. Не поматеришься, в смысле, всласть на давно уж не товарища Балунова. Каков гад, обесцвеченный! Перемыв экс-другу кости под переборы Лосём «Калифорникейшен» (репа ж!), чтоб тому икалось на пляжу; переключились на другого соседа по упряжке собачьей под названием «Король и шут». Их претензии к Андрюхе Князеву, в общем-то, были не столь основательны, как к Александру Балунову, тот их детьми Сатаны, угробившими Миху Горшка не выставлял, но затрагивали иной животрепещущий вопрос — деньги. У всех семьи, дети, а этот святоша хренов упёрся и запретил им репертуар катать. Ну, чё тому, жалко что ли, они ж авторские ему будут отстегивать?! Но, нет, у него принципы… Ага, принципы — авторские пожирнее получить. Хотя хрен знает. Но то, что народу не особо интересен, мягко скажем, Северный флот — факт. Вот и вынуждены перебиваться Тоддом, финансируя собственную, пока больше убыточную деятельность, ну ладно-ладно, не так всё плохо. Просто после жирных времен Король и Шут, времена наступили затянуть пояса. А это всегда неприятно. Это только чертов Князь так может — в никуда свалить с голой задницей… Безумец хренов, хотя опять же не совсем никуда. Свои хиты он с собой унёс, другое дело, что бренд Горшку оставил и их, их тоже оставил, музыкантов, но у Северного флота и хитов-то не было. Леонтьев, конечно, пыжился, но то, что рождалось было настолько далеко от звучания Короля и шута, что фанатов жанра не особо цепляло. Из панк-рока ушли в альтернативный метал, упрямо крича, что они не паразитируют на прошлом, тут как всегда повисала недосказанность, в которой сквозило — в отличие от Князя. Короче, ясно было, что дело — грязное, и как из этой зловонной ямы выбраться — решительно непонятно. Но вот на репах душу отводили. Собственно — повезло, что щелчок одного сумасбродного инопланетного титана застал их на точке. Случись это в дороге, например, кроме распыленных, могли и другие пострадать. Много потом таких историй всплывало — распылили водителя такси и погибла целая семья в ДТП. О пилотах самолётов лучше и не думать. Как и о малогабаритных судах — сколько потом их, опустевших, покрытых золой, находили, словно жертв Летучего Голландца. Да и крупногабаритные… Кому-то не повезло и даже пятнадцатилетнего капитана не оказалось — пассажиры ждали, ждали помощи, потом сами кое-как до ближайшей земли добрались. А так, физически, ребята с Северного флота были в порядке. Вот психика — другое дело. Нелегко воспринимается тот факт, что такой объёмный человек (твой друг!) как Сашка Леонтьев начинает внезапно, посреди разговора с тобой, рассыпаться серой пылью. Был Лось с тьмой планов по тому, как заткнуть Балу и добиться у Андро разрешения петь КиШ, а ещё книжечку про их группу сваять, со своим, а не Балуновским взглядом, а стала кучка, будто пылесос вытрясли. Цвиркунову до сих пор это в кошмарах снилось. Был бы неплохой сюжет для одной из песен Короля и Шута, если б тот всё ещё существовал, как и собственно его автор, и если бы это не происходило в реальности. В гробу (для распыленных те были не в ходу. Если удавалось кучку пепла собрать и опознать по свидетельским, то хоронили в колбах. Вот так Горшок опередил время!) Яшка видал такие песни и сюжеты. И так без снотворного теперь заснуть не может. Он не спрашивал, но, кажется, и парней мучили схожие проблемы. Помнится, они все сперва дико запаниковали. Прислушивались к себе — каждый ожидал, что вслед за Реником кто-то из них повторит этот маневр под зловещее: «И ветер унёс его прах!» Поэтому ни о чем другом не думали — замерли сурикатами на местах, статуи онемевшие, трофеи Горгоны. А спустя полчаса, так и не дождавшись анигиляции, на подгибающихся от страха ногах выползли на улицу — откуда давно уже доносились крики. Крики и рыдания, которые не смолкали несколько следующих недель. Охватившую планету скорбь было трудно описать. Как и хаос. Всё смешалось, всё изменилось. Даже в контексте их музыкальной орбиты. Не совсем же та параллельно остальному миру вращалась — точек пересечения было тьма-тьмущая. Сейчас это особенно остро чувствовалось. Что совсем не в вакууме плывём. Не было ни одной семьи, сохранившейся полностью. Родители, братья-сестры, бабушки-дедушки, друзья и любимые… Каждый кого-то потерял. Ещё повезло, наверное, если можно так сказать, что в их группе только Лось того… копыта распылил. Думать об этом было больно, но жить всё же хотелось, как и кушать с прежним аппетитом. И всё же представлять, что вместо Леонтьева он сам мог отправиться куда-то в никуда — лично для Яши было болезненно. За остальных он говорить не мог так уверено, но Пор, вон, и вовсе пуще прежнего замкнулся. Вот у Князя, например, вся группа распылилась. Вместе с ним. Проклятие княжеской музыкальной дружины даже сделавшего ноги совсем недавно Каспера затронуло. Когда севернофлотовцы об этом узнали — неожиданно почувствовали небольшой укол жалости, что ли. Несмотря на всё, что между ними было — не чужие. И пусть отношения в последние годы были далеки от хороших, однако двадцать лет никуда не выбросишь. Да и делить-то больше нечего было. Кому петь-то? Реник-то всё. Вообще первое время вокруг царила страшная неразбериха. Не анархия, конечно, но юридических коллизий столько обнаруживалось, что и не сосчитать. Даже на бытовом уровне. Даже Яша на себе прочухал. Документы — приходилось много заниматься ими, несмотря на то, что мир привычный рухнул — бюрократия оставалась незыблемой. Всякие там вопросы наследования, контракты, по которым вспыхивали судебные тяжбы — можно ли считать щелчок обстоятельствами непреодолимой силы, невыплаты долгов по гонорарам, а чем питаться тем, кто в жизни умеет только играть на гитаре и большую часть жизни именно этим и занимался?! Скажите, нахрена пошатнувшему миру всякие там сомнительные деятели культуры? Ну так, культура — это опиум для народа, когда кругом мрак, надо как-то развеивать тоску, хоть чем-то. Только вот их лишившийся голоса осколок Короля и Шута пока не решался хоть что-то предпринять: попроситься к кому-то музыкантами — а потребность была такая, — либо же начать играть хиты без голоса под фонограмму Горшка и Князя, благо правовой вопрос теперь решался куда проще. Ситуация, в целом, была ахтунг. Шанс, что корова наденет ваши кроссовки, невероятно мал, но никогда не равен нулю… Так и с обращением половины всего живого в пепел. Сильные мира сего тоже частично распылились, поэтому политическая ситуация тоже добавляла нервов — свято место пусто не бывает, а на одно теплое местечко сразу же несколько претендентов образовывалось, отрасли промышленности и хозяйства, цепочки поставок и сфера услуг — всё пострадало. С такими вводными не сразу смогли осознать, кого и что потеряли. Может, это и спасало. Сначала сознание словно плавало в тумане, потом по кускам начала приходить боль. Иной раз было даже сложно дышать в этом опустевшем холодном мире. Да и на лирику пробивать стало нещадно, да-да. Только не на стихи, а жаль — стихи б пригодились… Сейчас, по прошествии нескольких месяцев, все уже понемногу начали смиряться. Не забыли, не пережили. Просто поняли, что ничего не вернуть назад. И остаётся только собирать себя по кускам — Князеву бы понравилась метафора. Помнится, было у него в неизданном что-то такое. Тогда они зарубили, сейчас, будь кому петь, нашли бы способ выпросить у Агаты. Каждый переживал горе по-своему. Яшка, вот, с головой ушел в музыку. Играл и играл — и новое (Севернофлотовское!), и незабытое старое. Горько, что теперь некому было запрещать их играть. Запретный плод сладок и всё такое, но и не только. Пор много времени проводил на своей даче. А уж что он там думал — одному ему и ведомо. И прежде молчаливый, сейчас всё больше уходил в себя. Цвиркунов звонил ему раз в день. Ну, чтобы хотя бы просто удостовериться, что ещё жив приятель. А то вдруг щелчок — как стали его называть уже повсеместно, повторится. Хотя в новостях долго и со смаком рассказывали, что такого больше не должно быть — якобы инопланетный пришелец, что устроил этот пздц, то ли добился своей цели, то ли умер… Но страх не отпускал. Ведь Пор вполне мог устроить собственный щелчок. Оружейного затвора там или шейного позвонка или блистера с таблетками. Мог ведь, бл*дь. Потому как очень многие не вывезли и именно это и сделали. Вот, например, Сажинов пил. Хотя всегда был одним из наиболее стойких и адекватных. Но ему и тяжелее всех пришлось… Почти все родные. Яша не знал, как бы справлялся на его месте. Не полез ли бы сразу в петлю? Так что и ему звонил регулярно. Как-то он спросил об этом у самого Пашки, замирая и надеясь, что не подаст тому «прекрасную» идею. Хотя ту подавали криминальные сводки. Клавишник долго смотрел на него мутными покрасневшими глазами и выдал, наконец: — Они живые, пока их помнят. Если я умру, будет ли их кто-то вспоминать? Я не могу. Помолчал и добавил: — Но это, бл*ть, невыносимо тяжело. И вот ещё через пару месяцев, когда более-менее наладили сообщение между странами, из Америки нежданно-негаданно вернулся их на момент щелчка вражина номер один — посеревший и поседевший Шурка Балунов. Правда, после этого события былой пожар потух и появление этого штриха вызвало лишь недоумение. Их писатель-биографист-фантаст нарисовался одиноким призраком на репточке, где они собирались раз в неделю, чтоб не забыть как играть. Видно, кто-то их сдал, по каким дням репают, потому что припёрся Сашка вовремя. Первые минуты тупо смотрели на того, что катком, а не пером проехался по ним в книге. Хотя основная каловая масса пришлась на Лося, так что… По морде Балу не получил. Пор даже, наоборот, выглядел чуточку проникшимся. Да, насколько Цвиркунов знал, они дружили со школы ещё… Сажинову тоже особо делить нечего было. Куликов подался играть в одну из возобновивших гастрольную деятельность групп, устав ждать: «пока вы тут знамя подымите, можно по миру пойти!» Сам Яша смотрел и ужасался. Горе быстро старит, коллега и экс-друг, казалось, постарел лет на десять точно. Наверное, даже уже и обесцвечиваться нужда отпала. Осунулся и из упитанного самца превратился в обитателя помоек, если брать аналогии именно с кошачьими. Не сложно догадаться было, что потерял слишком много кого. Вздохнули, да и выгонять не стали горе-писаку. Чай, не чужой. Да и деятельный — может, подсобит чем в этом новом дивном диком мире. А то у них всех лидеров повыкосила Костлявая. Балу и не скрывал, что остался один. Носил, как иконки, фотографии маленькие всех своих. А вернулся потому, что не мог больше жить там, где было слишком много счастливых воспоминаний. В России было хоть капельку легче. Если это слово вообще можно было применить к ситуациям столь аховым, как у Пашки и Шурки. Яков вообще втайне подозревал, что Балу самообманом занимается. Пытается делать вид, что сможет продолжать. И жить и… петь. Вот не было раньше этой потребности, а щас появилась. И играть. Вам же басист нужен, да, друзья? А слово-то какое! Эх. Хотя, по большему счету, все они пытались. Не бывает меньшей или большей потери. Не в количестве родных и друзей распыленных дело. Просто у кого-то осталось чуть больше поводов цепляться за эту жизнь, а у кого-то — меньше. Балу сперва с Сажиновым пил. Много. Да-да, эти двое не спелись, а спились вместе! Яшка, вырываясь временами от гитары и из дома, навещал их — надо бы было остановить, пока печень с почками на остановочке не вышли у обоих. Да слов подобрать не мог. Никогда психологом не был, а тут и подавно — не знал, что говорить. По правде говоря, даже профессионал вряд ли бы нашелся, что сказать. Иногда пил вместе с ними — чисто, чтоб тем меньше досталось. От внутренней горечи это не спасало, правда. Да и бесполезно было. Может, им от этого легче было? По глазам видел, что нет — не легче, но позволял себе верить в это. Устал чужие проблемы разруливать, особенно, когда и своих хватало. Принять на себя ещё и чужую боль… Яшка просто боялся сломаться. Он не бессмертный, в конце концов, не двужильный, чтоб вывозить всё это. Поэтому визиты эти частотой не отличались, а в прозвучавшем в глубоком подпитии предложении Шурки с интонациями Водяного: «Вам же басист нужен! А мне летать, то бишь петь охота!» — виделось всё больше смысла. Может, и прав он — рискнуть надо… Проскальзывала ж мысль играть под фонограмму вокалистов их, а тут Балу нарисовался. Вдвоём не так страшно, как одному попытаться… ну, не просто же запись голосов крутить! В любом случае в тот момент, когда Яков внутренне был готов, что эти двое вместе допьются и ему придется помогать в организации похорон, Сажинов с Балуновым сумели удивить. Умудрились договориться между бутылками и потом прийти к нему с уже давно мелькавшем в голове предложением — возродить группу. Хотя бы на пару концертов. Посвятить всем ушедшим, как память, что ли. Яков и срочно вызванный Пор согласились скорее, чтобы этих двух поддержать. Ну, это они себя убеждали в этом, да. На самом деле, выйти на сцену чесалось всё, в том числе и подушки безопасности, исхудавшие до наволочки безопасности. Но страшно было, что их освистают и хорошо, если гнилыми помидорами закидают, а не камнями до смерти. И дело даже не в том, что они пушечное мясо рок-н-ролла, которое знают, только постольку поскольку самые фанаты из фанатов. Вон, Кино играет да голос Цоя в записи крутит — и ничего! Нет, не в этом дело. Так, странно казалось играть веселую и драйвовую музыку «Короля и Шута», когда весь мир словно в траур укутался. Хотя, может, кому-то именно это и было нужно. Разгрузиться, забыться. Только всё равно страшно. Может, чуть позже и можно свет и веселье на максимум врубить, но прямо сейчас?! — Можно и не петь пока боевики, — поморщился Шурик, когда Яша высказал свои опасения, — Мёртвого Анархиста с Некромантом я и не предлагаю, но как будто мало было лирики в нашем творчестве. Со скалы, например… Он запнулся. Цвиркунов знал, что, в отличие от него самого, Балу с Андреем дружили до самого конца. — А мы сможем это спеть? — доселе молчавший Пор вставил свои пять копеек сомнения. И все в комнате каким-то образом поняли, что говорит тот не о голосе или музыке. — Да и наследников надо спросить. Тех, кто остался. Собственно, спрашивать почти не у кого было. Из Горшенёвых остались только Татьяна Ивановна, Алла, Кирилл и Саша. Лёша и Ольга попали в ту несчастливую часть. Собственно, из них никто и не спорил. Только Татьяна Ивановна поставила условие, чтоб они что-то и из песен младшенького исполнили. Кажется, потеряв и второго сына она, наконец-то, перестала считать его вторым… Что ж все мы крепки задним умом, а она пережила всех своих детей, если б не внуки, наверное, тут бы не задержалась. Хотя кто-то должен был показывать фанатам практически дом-музей — судя по комментариям в интернете, теперь там выделили и уголок под Лёху. Аллочка была слишком погружена в свои заботы и свою скорбь, чтобы возражать, а за детей решали взрослые. Со стороны Андрея тоже проблем не возникло. Агата, оставшись вынужденно с двумя детьми — Алиской и Дианой, потерявшей при щелчке мать и отчима (сводного брата забрали родственники) — ничего против не имела. Наоборот, ей эта мысль показалась светлой. — Пусть хотя бы его… их мир живет, — хриплым голосом выдавила; кажется, она готовила к изданию какие-то книги. И хоть ситуация с Балу давнишняя и научила относиться с опаской к литературе, Яшка все же засунул свербящее чувство подальше. Разрешила — и спасибо. А больше и спрашивать было некого — родители Андрея тоже не пережили катастрофу. Кроме хитов «Короля и Шута», вспомнив про обезглавленное семейство Сашки Леонтьева, решили играть и несколько треков Северного Флота. Алёнка против не была, им вообще повезло. Детей у Лося много было, и никого не распылило. А вот основного кормильца не стало. Так что это честно было. Первый концерт провели просто ради того, чтоб сыграть. Сделали объявление в интернете, приходите, мол, кто хочет — вход свободный. На охрану бабла, разумеется, не было. С площадкой и оплатой дежурства скорой помог Балу, книжки кое-какой доходец обеспечивали даже сейчас. Написали, что надеются на взаимоуважение всех участников сходки, т. е. на те идеалы Анархии, в которые верил Горшок, что свобода каждого заканчивается там, где начинается свобода другого. А вовсе не рубить хардкор, а дальше хоть трава не расти. Написали, вспомним тех, кого с нами больше нет. Собственно, их заявление не стало громом посреди ясного неба — часть групп уже гастролировала, а многие другие коллективы к этому времени начали поговаривать или же уже готовить выступления. Искали музыкантов, пытались сыграться. Так что шуты ещё были в относительно неплохом положении — почти весь старый золотой состав. Почему золотой?! А вот потому, что через день после опубликованного заявления на репточку постучали. Оказалось — Машка. Скрипки им и не хватало… Жизнь у той не была полностью разрушена, но она решила поддержать старых друзей и «дать пару концертов», потому как скрипку держать не разучилась, а: «вам, ребята, точно нужна помощь». В общем, в самом деле почти полный золотой состав. Если не думать о том, что это «почти» было слишком ничтожно малым. Отобрали после многочисленных споров и композиции. «Со скалы», «Воспоминания о былой любви», «Забытые ботинки» и многие другие, включая Михиных «Защитников» и Ренико-Лёхиной «Солдатской печали», вошли в сет-лист. До последнего были сомнения — слишком уж лиричным и грустным выходило действо. Но сыграть что-то другое казалось ещё более кощунственным. По крайней мере, сейчас. Потом, возможно, будет легче, может, и местечко для Анархиста найдётся, чем нелегкая не шутит, верно?! На удивление, было много зрителей. Больше, чем они предполагали. Благо было лето, и открытая площадка позволяла вместить всех желающих. — Мы понимаем, — проникновенно начал Балу, — никакая музыка не сможет ничего изменить. Ничто не может. Поэтому давайте просто вспомним всех тех, кого потеряли, каждый своих. Может быть счастливые воспоминания и хорошая музыка на несколько часов соединит нас всех вновь. Играть было неимоверно трудно — взгляд каждый раз натыкался на то место, где должны были бы стоять друзья. Что-то похожее было, когда проводили тур прощания. Тогда казалось: вот-вот и выйдет Мишка. А сейчас незримых фигур на сцене стало намного больше. Казалось, чьи-то руки поддерживают микрофон, гриф гитары… Балу был прав, в какой-то степени — на один вечер силой музыки и воображения они почувствовали важную потерянную часть жизни. Зрители поддерживали. Зажигали свечки и зажигалки — как поняли парни, это было спланировано, кто-то из фанатов подал идею, чтоб не телефонам, а живым огнем подсвечивать. Так и в самом деле правильнее было. Атмосферно и по-настоящему. Благо и призыва уважать друг друга послушались. Никому хаер не подпалили, в них фаером не швырнули, про Проклятый Северный флот, если кто и крикнул, то голоса эти редкими были, да и то смолкли быстро под очарованием музыки. Ну и то, что к ним Мышь с Балу присоединились, тоже роль сыграло. Справились. Спели. Оказалось, что и для многих зрителей это стало своего рода утешением. Помогало чуть легче дышать. Их попросили продолжать. Собственно, знание того, что могут чем-то поддержать людей и было основной причиной, что они снова и снова выходили на сцену. Потом уже не бесплатно — надо было и свою жизнь и довольство близких как-то поддерживать, а ничего другого они, в сущности, и не умели. Что же касается самого нового-старого коллектива, тут всё сложнее было. Да, они тоже испытывали воодушевление, играя и вспоминая былое. Даже Машка, вокруг которой как-то непривычно робко вился Балу. Может, из-за него, выпустившего в свой Ютуб-канал видос-приглашение на концерт со скорбной рожей, и примчалась. Ладно, не о двух их заокеанских друзьях речь шла. Но все, вместе с тем, ещё и каждый раз ощущали душевное смятение: каждый выход был напоминанием. Не только об ушедших друзьях. О всех, кто больше никогда не придет, не споёт, не услышит. Это негативное чувство осложняло всем жизнь. Кажется, временами они ненавидели друг друга — за то, что каждый раз рвут себе сердце. И за то, что и прекратить выступать вместе не могут. Это было сродни зависимости. Будто их мало им было. Но нет. Они продолжали. В том числе и спиваться вместе. Без этого допинга было особенно невыносимо. Но и с ним — тошно. Были и другие внутренние конфликты. Они долго спорили насчет вокала — первые пару концертов пел один Балу — неплохо, надо сказать. Но потом Цвиркунов решительно воспротивился. В конце-концов прострелило вдруг осознанием: он-то не хуже. Устал быть на бэках — своё видение тоже хотелось донести. Да и почему-то вдруг проявилась какая-то маниакальная подозрительность в отношении Шурки — а ну как просто хочет захапать себе место лидера, а потом и вовсе обновит составчик? Избавится от старой гвардии? Ну, а че — их репутация хлипкая зиждилась на том, что общая беда сплотила — мир, дружба, жвачка. Но очень многие фанаты верили истории Балу, а написанное пером, топором не вырубишь. Если тот скажет, что экс-Северный флот — предательские морды, то очень многие поверят. И пойдут за ним, за биографом-группы, а не просто пушечным мясом, музыкантами. Пожалуй, именно тогда группа оказалась наиболее близка к распаду. Ни один, ни второй не собирались уступать. До хрипоты спорили — кто батя в осиротевшем семействе, а кто так — зловещий кузен… К счастью, до откровенного мордобоя дело так и не дошло. Со скрипом, но всё же договорились солировать по очереди. Однако напряжение отчетливо искрило в воздухе. — И как Миха с Андреем столько лет в одной упряжке тянули, а? — спросил спустя время Яша, конкретно подзадолбавшись. Ну зато на распускание нюнь времени не было, верно?! Это был больше риторический вопрос, однако на него ответил этот обесцвеченный чёрт Балу: — Помнишь же, жили друг у друга в головах. Понимали. Чуть ли не мысли читали. Мы то с тобой не так. — И все мы помним, что случилось, когда перестали понимать, — многозначительно добавил Пор, — Разошлись дорожки — тесно им на одной сцене стало. Тогда-то всё по звезде и пошло. — У них выбор был, — мрачно сказал Яшка и, понимая, что подобные разговоры к большим склокам и сорам ведут, решил обозначить: — даже разбежавшись, не потонули по отдельности. А мы — да, не такие. Утонем. Наш выбор закончился тогда, на первом после Щелчка концерте. Всё, попали мухи в паутину, не вырваться, — решил упирать он и на репутационные потери самого Балунова, не все ведь и им довольны… Находились и те, кто про предателя ворчали, свалившего в Америку, а теперь, как жареным запахло, назад прибежавшего, а Северный флот — тут почти цитата — до конца с Горшком. Так что потонут в яме с дерьмом все дружно. — Се ля ви, — равнодушно подытожил Сажинов, отсалютовав бутылкой пива. Да, о крепких напитках пришлось позабыть хотя бы на время выступлений — а то так, пожалуй, скоро некому будет играть. Точнее попадать в ноту, хотя б через раз. Самыми тяжелыми были первые три года. А затем… Нет, тоска и ощущение рухнувшего мира никуда не ушли, просто на осколках старого мира стала выстраиваться новая реальность и новый мир. Кирпичик за кирпичиком. Привыкли к ноющим чувствам. Привыкли Яха с Шуриком петь друг с другом, песни делить, а не в одного глотку драть. Привыкли к ежегодным дням памяти — когда весь мир погружался во мрак — было даже единое время для выражения горя. Скорбеть по расписанию не получалось, но если хотя бы внешне было ощущение упорядоченности — это казалось правильным. Через три чёртовых года у всех начало появляться ощущение жизни, наконец-то, а не существования. Они только начали выдыхать, только приспособились. Боевички вернулись в репертуар, народ требовал «Анархиста», но они его пока им не давали, «Жаль нет ружья» — вот да, народу понравилось… Чтобы ещё через два года весь их мир перевернулся вновь. Цвиркунов узнал об этом резко и неожиданно — снова — когда ему позвонил Пашка Сажинов и за рыданиями еле-еле можно было разобрать — «они вернулись». Растерянный, он дрожащими руками набирал номер за номером — те, которые так и не смог удалить из телефона — телефонные компании решили после щелчка не дезактивировать номера. Всё равно их было слишком много для выживших. Где-то не отвечали, где-то брали трубку — и начинался очередной виток безумия. Распылённые вернулись, для них, собственно, не прошло ни минуты. Естественно, что и оставшиеся, и вернувшиеся находились в состоянии шока. Ситуация повторялась — неразбериха и хаос. Правовой коллапс — с учетом того, что за пять лет вопросы собственности изменились особенно остро. Правда, теперь вся эта кутерьма была почти эйфорической, людей колотило от истерического смеха до истерических же слёз. Случались и эксцессы. Например, распыленные пилоты… Так и погибли на высоте от перегрузок давления, оказавшись в воздухе вне кабины, естественно. Ведь их судно разбилось. Кое-кто вернулся посреди шоссе — машина не успела затормозить… Но подавляющему большинству повезло больше. Хотя и там места курьёзам хватило. Например, как они помнили, группа Андрея исчезла прямо со сцены клубешника… Та довольно маленькая, а появились они эпично, до усрачки напугав Матрикс Глеба Самойлова, что как раз пел:Хали Гали Кришна Хали Гали Рама Трали-вали, крыша Где ты будешь завтра? Да где ты будешь завтра Тута или тама?
В тему песенка оказалась — да, но хотя бы травм никому не нанесли, хотя, с учётом ограниченного пространства, куча мала получилась знатная. Но Глебсон, говорят, не растерялся — бегом звонить брату начал распыленному, тот его, правда, проигнорил. И успокаивать ту истерику пришлось Князеву, ибо остальные притворились барабанами… Впрочем, зрителям, по большей части, не до них было — там тоже распыленные вернулись и народу в помещении стало как-то резко дофига. Ещё и пребывающего на взводе. Так что через микрофон пришлось успокаивать не только Самойлова, правда, помогло не шибко… Помяли в тот день многих. Как до смерти не затоптали — диво дивное. Уже чуть позже возникло много вопросов с авторскими правами, когда Князь и Горшенёвы чуточку пришли в себя. Балу же, гад, помешанно улыбаясь, свалил к своим в Калифорнию. Как будто не он последние годы строил из себя лидера. Конечно, Цвиркунов мог его понять, но всё же… мог бы хотя бы на звонки отвечать. Но Шурик, упиваясь счастьем, видимо, обо всем остальном позабыл. К слову, о забыть: то и дело их тревожило весьма болезненное — а вспомнил ли хоть кто-то о них бы, распыли их, простых музыкантов, а не вокалистов? Ответ, увы, лежал на поверхности, и не нравился никому. История же, однако, не знает сослагательного наклонения. К счастью, обошлось без новых судов — хотя всё произошедшее можно было выразить одной ёмкой фразой Андрея — «пздц, что вы тут накрутили». Потому что потом прозвучало: «Ладно, хрен с вами — пойте песни Короля и шута, но процент я прописал!» Несмотря на возвращение, мир уже никогда не станет прежним — это все понимали. Что ж, это, пожалуй, всё равно была небольшая плата за второй шанс. И за то, что Реннику пришлось пустить Яшу полноценно подпевать, Мышь стала чаще заглядывать на Родину, а Балу написал новую книгу «Как мясо стало вокалистами: прерванный полёт». У них был этот опыт, они научились жить с катастрофой, но когда всё вернулось на круги своя — никто не роптал. Наоборот, все прекрасно всё понимали и радовались, а то, что у некоторых личностей в душе остался небольшой росточек «А как же я!» — это чисто проблемы Яши Цвиркунова и нереализованных царских замашек… Хотя с Леонтьевым он ещё пободается. По-дружески, разумеется. Князевская «Бывший раб» их обоих заставила вздрогнуть — ну, видимо, не до конца им всё простил Андрейка. Хотя те с Лехой не жаловались. Вон, свой прерванный отпуск в Америке реализовали, к Балунову смотались… Не с тем ли, чтоб больше фактов о тех пяти годах катаний с их песнями выяснить?! Небольшая паранойя — вот ещё один неприятный подарочек от прошлого. Цвиркунов вздохнул и, насвистывая что-то про сияющую звезду, пошёл дальше, репать уже не только риф, но и текст. Он упорный и ползёт к своей цели.