Попытка.

      «Когда я падал, всегда знал, он поймает.» — крутилась в голове строчка собственной мысли. Болезненно тоскливая, колючая абсурдностью и недостоверностью. Когда начинались конфликты, подрывающие репутацию он всегда помогал. Не позволял упасть в пропасть и потерять всё то, чего с таким трудом добивался стример. Когда кто-то стремительно пытался навредить — защищал с пеной у рта, обрывал голос и натравливал аудиторию, агрессивно, сдвинув густые брови к переносице. Знал, что так нельзя, знал, что возможно делает что-то не так и в последствии может разозлиться на того, кого защищал. Но он сделает это лично. Не на публике и не при всех. Сорвётся и приедет, будет хмуро выкуривать несколько сигарет подряд, готовый в любую секунду ощетиниться, если ему скажут что-то против сигаретного дыма. Лёша молчал, с благодарностью смотрел на его силуэт и проклинал в себе неспособность признания ошибки. Он не умел извиняться, всегда старался показать, что виноват не он один, что не был первоисточником проблемы, хотя мысленно осознавал, что возможно всё же виноват. Он не умел говорить, но умел показывать, что ему жаль. Прижимался к горячей спине и жмурясь прятал лицо в сгибе шеи, слегка наклоняясь. Слушать тяжёлое дыхание и чувствовать напряжённость близкого человека вполовину не так больно, как осознавать, что ты ничего не можешь дать ему взамен.       Когда появилась Даша всё стало в разы сложнее. Их и без того неоднозначные отношения разверзла пропасть недопонимания и длительной разлуки. Аудитория разделялась на несколько лагерей, требовала и того и другого. Пародировала ощущения в сердце. Привязанность к близкому другу и мимолётные чувства к красивой девочке. Он чувствовал себя полным идиотом. Когда симпатия мешалась с негодованием он отдалялся и от неё, не решаясь сделать широкого шага ближе. В голове постоянно крутились другие, чужие мысли. Он видел чужой взгляд, поджатые губы и бегающие желваки на скулах. Была это ревность? Почему? Больше интересовало, почему ему не всё равно. Почему он замечал эти особенности? Почему он не решался сделать шаг навстречу нравящейся девушке? Только ли дело в нежелании придавать это огласке? Может, его останавливает осознание, что не она одна ищет его взгляда? Вопросы кружили в голове как коршуны. Взмахивали масляными крыльями, скрывали чернотой яркий дневной свет. Впотьмах ориентироваться ещё сложнее. Ты оказываешься заперт в чёрной коробке разума, имея возможность лишь слышать нагнетающий шёпот размышлений и догадок. Но то была лишь неопределённость разума. Сердце знало всё уже очень давно. Направление, стремление, желания. Оно направляло упрямый разум к тому, с кем было хорошо. Кто был опытнее, вернее и ближе. С кем было не страшно идти по тьме собственных мыслей. Обзор зрения сужается до одного единственного человека, отрезая от прочего мира.       В вечер стрим-хаты они достигнут пика своих отношений. Перешагнут ту незримую грань, которую не решались пересечь раньше. И Лёша делает этот шаг первым. Постыдно закрывая глаза приближается особенно близко, сжимая чужое запястье. Когда горячее дыхание опаляет щёку, становится страшно. Когда чужие руки перехватывают запястья, переворачивается желудок, наполняя тело ощущением, что называют «бабочки в животе». Но когда чужие губы ласково прижимаются к собственным, из головы выбивает всё мысли. Утягивает водоворотом надоедливых коршунов — мыслей, чёрная дыра утягивает всё из головы подобно убийственной воронке торнадо. Тело подаётся ближе, сознание облегчается, перестаёт сопротивляться желанию сердца. Когда они смотрят друг другу в глаза, Губанову становится стыдно. Серые глаза серьёзны, небезразличны, а это убивает внутри последние остатки гордости. Вова не спрашивает, почему старший плачет, видимо решает, что слова могут лишь сильнее усугубить ситуацию. Шершавые пальцы бережно вытирают слёзы, не позволяя почувствовать себя ничтожеством от слабости, мягко целуют в макушку, обнимая так крепко, как получится при их неудобной позе. Братишкин всех проводит из квартиры сам, любезно попросит Алину отвезти Дашу домой, но в комнату вернётся далеко не сразу. Хесус себя всей душой и сердцем в тот вечер возненавидит. Поддавшись чувствам и странному желанию он совершил ошибку, подстрекание близкого друга могло закончиться развалом его длительных отношений. Что он натворил? И как он будет с этим жить?       Как раз вовремя подворачивается информация и о той самой девушке, что так полюбилась разуму. Как выгодно свалить причину своей отстранённости и отдаления на эмоциональную убитость. Съезжая с квартиры в Москва-Сити, он последний раз разговаривает с Вовой, когда тот помогает упаковывать вещи для переезда. Младший сам не свой после того вечера, напряжённый, грубый, эмоциональный. Поэтому сегодня его состояние больше всего приковывало внимательный взгляд голубых глаз. Они не говорили о том, что произошло. Боялись? Не знали что говорить? Может просто не хотели? В Лёше мешалось всё сразу. Все чувства и ощущения, все мысли и догадки. Почему ответил? Почему не оттолкнул? Связаны ли изменения в Вове с тем, что произошло тогда? Оставляя очередную коробку на полу, Семенюк наконец поворачивается к стоящему у стола стримеру. Пристально сверлит глазами и качает головой каким-то своим мыслям. Взгляд пустеет, когда парень осматривает масштаб собранных вещей и примерно прикидывает, сколько ещё времени может занять сие действие.       — Что? — неожиданно грубый голос пронёсся по пустому залу квартиры. Хесус вздёрнул голову, осознавая, что обращаются именно к нему. Землю выбило из-под ног от прямого взгляда. Он стоял непростительно близко, всего в метре, сложив руки на груди.       — Что? — наивно повторил рослый мужчина, стараясь пересилить себя и не отвезти глаз. Что за ужасное липкое чувство под рёбрами? Почему ему так тяжело разговаривать? Зрачки предательски увеличиваются, выдавая неоднозначность мыслей и потерянность. Семенюк приподнимает бровь, ожидая совершенно другого ответа.       — Почему пялишься так? — уточняет свой вопрос стример. Звучит слишком спокойно для его внешнего настроения, именно эта деталь больше всего и напрягает. Да, наверное под рёбрами клубится обыкновенный стыд за то, что заставляет человека помогать перетаскивать тяжёлые коробки. Ничего другого, и никакого потаённого смысла.       — Сорян, что заставил помогать с этим всем, — обводя рукой общий беспорядок, он наконец смог отвести глаза. На первый взгляд кажется, что он даже смог разрядить обстановку и выкрутиться из ситуации. Но Вова остаётся на месте, всё такой же напряжённый, придирчиво сузив глаза. Он было тянется к Хесусу рукой, чтобы коснуться мягкой кожи, но останавливается, сжимая ладонь в кулак и отдёргивая. Эта немая картина продлилась считанные секунды, но Губанову с головой хватило, чтобы понять, что борьба внутри была не у него одного.       Когда Семенюк скрывается в одной из комнат, Лёша устало растирает лицо руками. Липкое чувство превращается в давящее, назойливое, мелко покалывает в правом виске. Вова в тот день к нему больше не обращался и в глаза не смотрел, избегая любого физического контакта. Уехал сразу, как выяснил, что всё сделали. На прощание только с порога обвёл глазами худую фигуру. Почему Хесус раньше не видел в нём этой неопределённости? Почему не замечал, что не он один мучается от того, что произошло? Но вот дверь закрывается и приходит совершенно ясное осознание — идти к нему на встречу не будут, наоборот, старательно отходят назад. В родной стране он продержится совсем недолго, уедет так быстро, как позволят обстоятельства. Вова услужливо будет пудрить всем мозг, что причина его отъезда — несостоявшиеся отношения с Дашей, и Лёша эту ложь с радостью поддержит, участвуя в конфликтах и разбирательствах. Братишкин готов был отказаться от своих чувств, чтобы не разрушать семью и не портить репутацию, и Губанов сделает так же. Он забудет о том, что их могло что-то связывать. Он удушит в себе желание быть рядом, утопит остатки тяги в невозможности хотя бы минимального общения и добьёт собственными руками.       В жизни всегда будут чувства, от которых будет правильнее отказаться, чем принять. Риски будут неоправданно высокими, а разум слушать окажется всё же правильнее, чем слепо верить сердцу.