A Phantom and A Dream

      Так стоит вам смотреть на этот мимолетный мир, как на предрассветную звезду, пузырек в ручье, вспышку молнии в летнем облаке, мерцающую лампу, призрак и мечту… Алмазная сутра

      Лунный свет ярко сияет в звездном небе, посылая серебристые лучи вниз, чтобы поцеловать реку Чао Прайя и множество каналов, которые подобно венам пронизывают постоянно растущий город. Лунный свет струится по впечатляющей остроконечной крыше Мэн Суан, словно мерцающая вуаль, скрывающая прекрасное лицо. Час ни поздний, ни ранний, но находится где-то посередине, над городом нависла тихая задумчивость, нарушаемая лишь редкими криками козодоев и сов, все еще охотящихся во влажном темном небе. Ночная жизнь, наконец, осушила свои чаши и поплелась по домам, но до того, как солнце солнце займет небо вместо дразнящей луны есть еще несколько часов.       В Мэн Суан редкостная тишина окутывает большой зал, сражаясь с вибрирующим эхом бывших гостей, воспоминания о возбужденных вздохах и болтовне все еще витают в воздухе, хотя не осталось ни звука. Приторный аромат благовоний, пьянящая смесь франжипани, жасмина и сандалового дерева остается сильным во всем здании, несмотря на то, что дым давно рассеялся вместе с зачарованными гостями. Среди тишины напряженный слух все же мог бы уловить слабый ритмичный постукивающий звук, если бы они прислушались достаточно внимательно.       Сцена погружена в темноту, за исключением скромного круга теплого света в центре, исходящего от бронзовой лампы, стоящей на маленьком деревянном столике, вырезанном в форме лотоса. Белая кошка примостилась рядом с лампой и изящно облизывает свои лапы, наблюдая за молодым человеком, танцующим в темноте, ее широко раскрытые немигающие глаза смотрят с осуждением. Его шаги медленные и точные, одно колено сгибается, в то время как противоположная нога опускается, пальцы ног прижаты к земле. Темные волосы падают ему на лоб, не совсем скрывая его яркие глаза, которые сужаются от сосредоточенности. Легкая морщинка пролегает между его бровями, когда он вытягивает руки, выворачивая запястья наружу, в то время как длинные изящные пальцы загибаются назад, насколько могут вытянуться; большой и указательный пальцы на одной руке плотно прижаты друг к другу. Он тянется к богато украшенному кинжалу керес, прикрепленному к поясу его красной куртки чонг крабен, и пытается изменить рисунок движения ног, вращая асимметричный клинок в одной руке. Он спотыкается, когда его ноги каким-то образом зацепляются за пол, раздавливая несколько пальцев на ногах, пока он борется, чтобы сохранить равновесие, пролетая мимо стола и едва не задевая подергивающийся хвост белой кошки.       Кошка подпрыгивает и шипит в ответ на это оскорбление, бросая свирепый взгляд на мужчину, прежде чем грациозным ленивым прыжком спрыгнуть со стола, пренебрежительно стукнув задними лапами по лампе. Пламя неистово мерцает внутри нее, оставляя тонкие следы сажи на куполообразной стеклянной поверхности и отбрасывая безумные тени по комнате, прежде чем вернуться к неохотному ровному свечению. Кхем бросил взгляд на фонарь и выругался, когда его ноги снова запнулись на замысловатых ступенях, которые он пытался освоить, казалось, уже несколько часов. Пот блестел на его коже и стекал по тонкой шее, когда он устало провел пальцами по влажным волосам, с гримасой убирая их с лица. Боль в ногах становилось все труднее игнорировать, поскольку по крайней мере один палец на ноге горел от угрозы надвигающегося волдыря, а он все еще не освоил сложную хореографию. Он знал, что у него не было такой роскоши, как время на подобную борьбу, одно неверное движение могло легко привести к тому, что его заменят, и все, ради чего он упорно трудился, будет отнято прежде, чем он успеет хотя бы на мгновение оценить это. Он яростно взмахнул сжатым в руке кинжалом и швырнул его рядом с фонарем. Разочарование сделало его неуклюжим, и пламя снова заколебалось, когда фонарь задрожал, свет упал на лезвие кинжала и заставил его резко блеснуть. Кхем вздрогнул от внезапной яркой вспышки в тусклом свете и отвернул лицо только для того, чтобы вздрогнуть при виде фигуры, стоящей на краю слабо освещенного круга, слегка выставив одну ногу на свет, как будто он планировал подойти ближе, но потом передумал.       Кхем почувствовал, как внезапное ощущение тепла разлилось по его телу, подобно неистовой волне, которая полностью отличалась от жары и пота во время танцевальной практики; возможно, стыд от того, что этот человек застал его борющимся со своей неуклюжестью. Почему он здесь? С тревогой подумал он про себя, но тут же выпрямился, стараясь не выглядеть обеспокоенным, и вздернул подбородок в жесте вызова; свирепо оглядывая пространство, приподняв бровь и наклонив голову в невысказанном вопросе. Что? Он горячо надеялся, что тусклый свет скроет неуверенность, от которой учащенно билось его сердце, и румянец смущения, заливший его лицо.       Чатра оставался неподвижным, как статуя, словно высеченный из гладкого мрамора, со своими поразительными чертами лица и непроницаемым выражением лица в течение, казалось, нескольких долгих неуютных минут, прежде чем, в конце концов, ответил на вопросительный взгляд Кхема медленным пожатием плеч. Демонстрация наигранной небрежности, которая, казалось, полностью противоречила его обычному собственническому виду. — Я вижу, у тебя получается лучше, — его голос был мягким, но Кхем ощетинился от этого комментария. — М? Ты хочешь сказать, что мне больше не грозит, что кто-то умрет от шока и ярости из-за моих ужасных танцевальных навыков? — он натянуто улыбнулся другому мужчине, но его глаза оставались настороженными и холодными. Умом он понимал, что должен просто отмахнуться от всего, но Кхем чувствовал себя хрупким и уставшим, его тело болело, и он знал, что больше не может терпеть критику сегодня. Особенно от этого человека, который, казалось, всегда был полон решимости придраться к нему. Здесь, в этом месте, ему больше не нужно было съеживаться от каждого неодобрительного взгляда и склонять голову перед каждым, кто попадался ему на пути.       Чатра все еще выглядел готовым убежать обратно в тень, возможно, притвориться, что этого обмена репликами вообще не происходило; при словах Кхема вспышка эмоций промелькнула на его лице, но слишком быстро, чтобы танцор смог расшифровать.       Половина лица музыканта терялась в окружающей их темноте, в то время как сторона, залитая светом свечей, оставалась загадкой только для танцора. Как раз в тот момент, когда Кхем почувствовал уверенность, что наконец-то повернется, чтобы уйти, и скатертью дорога, сказал он про себя, Чатра вместо этого шагнул вперед. — Твоя техника совершенствуется, но тебе все еще нужно поработать над чувством музыки, иначе ты будешь просто еще одной хорошенькой куколкой, — он изогнул бровь, глядя на Кхема. — А у нас их уже предостаточно. Он одарил Кхема холодной улыбкой, которая так и не коснулась его глаз, которые, казалось, становились темнее по мере приближения к свету. Кхем поймал себя на том, что не хочет встречаться с ними взглядом, опасаясь, что в конце концов застынет и не сможет отвести взгляд. Он напряг свой усталый мозг в поисках какого-нибудь возражения. — Так ты считаешь меня хорошеньким, да? — танцор тут же обругал себя; глупый! он задумал этот ответ как вызов, но затем понял, что понятия не имеет, что хочет услышать от Чатры. Когда Чатра подошел ближе, одетый в свой темно-синий костюм музыканта, Кхем остро осознал тот факт, что его собственная рубашка валялась на полу у стола, где ее помяла кошка; капли пота все еще оставались на его разгоряченной коже и искрились в свете свечей. Борясь с растущим желанием убежать, он вместо этого изобразил ухмылку в сторону лидера пипхатов. — Нравится то, что ты видишь?       Чатра драматично закатил глаза вместо какого-либо комментария и шагнул еще ближе. Кхем почувствовал, что инстинктивно отшатывается назад, но отказался отступать. Не то чтобы он совсем испугался, в конце концов, они были почти одного роста; но годы игры на тафоне придали Чатре широту, из-за которой Кхем чувствовал себя маленьким по сравнению с ним и тощим. Все свое детство Кхем провел, гадая, где добудет свою следующую еду, и хотя в этом заведении это больше не было проблемой, часы энергичных танцевальных упражнений привели к тому, что теперь он стал даже более стройным, чем был в деревне. Но на этой сцене они, по крайней мере, были равны, и на этот раз он не собирался уступать музыканту.       Чатра протянул руку, и на какое-то безумное мгновение Кхему показалось, что он собирается схватить его за руку, и он почувствовал, что вздрогнул, хотя и оставался застывшим на месте. Чатра взял со стола кинжал керис и повертел его в руках. — Что ты думаешь об Инао? — спросил он легким, но резким тоном. У Кхема пересохло в горле, поэтому он проглотил любую попытку язвительного ответа и вместо этого ограничился уклончивым пожатием плеч. Движение, намеренно преувеличенное, так что его руки тоже взлетели вверх-вниз. Чатра оторвал взгляд от кинжала, чтобы снова посмотреть на Кхема, закрыл глаза и глубоко вздохнул, словно набираясь терпения. — Тебе повезло с Сан Тхонгом в качестве твоего первого выступления, ты сыграл на своих талантах, но тебе нужно нечто большее, чем удача, чтобы выжить в этом месте, — он пригвоздил Кхема взглядом, приподняв брови, словно ожидая согласия Кхема. Кхему стало жарко от смущения, которое быстро переросло в раздражение. — Ты хочешь сказать, что у меня все было хорошо, потому что я знаю, каково это — быть бедным, на которого смотрят сверху вниз? — он агрессивно покачал головой, отбрасывая волосы с глаз. Он чувствовал, как внутри закипает гнев, отчего его руки дрожат, а дыхание становится затрудненным; он обхватил себя, чтобы заглушить худшее ощущение обиды, которое грозило выплеснуться из его глаз. — Или это потому, что мне почти все время приходилось носить маску, чтобы не оскорблять тебя своим скромным видом? — Я имел в виду, — Чатра перебил его с несвойственным ему раздражением, — что роль золотого принца с таким же успехом могла быть сыграна тобой. Она была бы идеальной для тебя, — он заколебался, как будто слова застряли у него в горле, но продолжил мягким голосом. — Ты был бы идеальным в этой роли, — Кхем в шоке смотрел, как глаза Чатры беспомощно скользили по его фигуре, возвращаясь к лицу, пока он крутил кинжал в своих бледных руках, словно наполненный той нервной энергией, с которой Кхем был слишком хорошо знаком. — В танце тебе поможет, — осторожно начал он, — если у тебя будет мнение о персонаже, которого ты исполняешь. С Сан Тхонгом было легко справиться, потому что он герой, который совершает добрые поступки и не делает ошибок. Он даже доброжелателен к тем, кто причинил ему зло. С Инао, — Чатра делает паузу и кривит рот, — сложнее, — заканчивает он, обводя взглядом сцену.       Кхем задумчиво прикусил нижнюю губу, пока не почувствовал, как острый укол зуба прорезал кожу, и резко вздохнул. — Непостоянный, — бросает он, — Я думаю, он непостоянный. Он пытается произвести впечатление на Буссабу в тот момент, когда видит ее, хотя он уже пообещал Чинтаре, что останется ей верен, — он поймал себя на том, что свирепо смотрит на Чатру, словно ожидая неизбежного спора, и быстро опустил взгляд на кинжал, все еще зажатый в руках музыканта. — Ах, у тебя доброе сердце, — печально улыбнулся Чатра. — Ты тронут бедственным положением Чинтары. — Она была всего лишь крестьянской девушкой, — Кхем оглянулся на него и почувствовал, как у него стиснулись зубы. — Она бы никогда даже не посмотрела на принца, если бы он не преследовал ее. Он пошел против воли своего отца и разорвал помолвку только для того, чтобы жениться на ней, а теперь он бросил ее после того, как мельком увидел Буссабу. Это слишком жестоко! Весь этот переполох, который он устроил, даже если это ради Буссабы. Он во всем виноват, — настаивает Кхем. Чатра улыбается ему в ответ, настоящей улыбкой, которая освещает его глаза нежностью, которая застает Кхема врасплох и вызывает тревожное ощущение в животе. Он никогда раньше не замечал ямочек на щеках, и теперь не сможет их не заметить, что определенно плохо, говорит он себе. Кхему незачем замечать чьи-либо ямочки на щеках, не говоря уже о музыканте, который чуть ли не насмехался над идеей обучения Кхема на ведущего исполнителя. — Существуют версии сказки, в которых говорится, что обе девушки являются воплощениями одной и той же богини, и поэтому они похожи друг на друга. Две стороны одного духа, если хочешь, — тихо комментирует Чатра и поворачивает кинжал так, что обе стороны вспыхивают в свете свечи. Кхем фыркает. — Ты думаешь, это сильно утешает Чинтару? — спрашивает он. Чатра издает лающий смешок, короткий и внезапный, который исчезает, как только он появляется, и медленно качает головой в ответ и вздыхает. — Нет, я не думаю, что это было бы так, но, по крайней мере, в этой версии она выжила, — он испытующе смотрит на Кхема, словно снова ища согласия, но Кхем вздыхает. — Так действительно лучше? — он тянется к кинжалу и вырывает его из безвольных рук Чатры, рукоять все еще теплая от того места, где Чатра держал ее. — Быть живой, но разлученной с тем, кого она любит, и ненавидимой всеми остальными за все те неприятности, которые причинил Инао. Ты думаешь, они забудут все об этом теперь, когда он передумал? Они больше не будут винить ее? — он качает головой. — Возможно, смерть была бы к ней добрее. — Нет! — пальцы Чатры касаются пальцев Кхема, когда он тянется вперед, словно желая вырвать у него кинжал, но вместо этого он отдергивает руку и сжимает кулак так сильно, что кровь отливает от костяшек пальцев. — Жить всегда лучше, — он огрызается. — Ни одно дело не стоит того, чтобы за него умирать. Даже любовь, — он откашливается и говорит нарочито легким тоном, но нежный взгляд исчезает, и Кхем скучает по этому и ненавидит себя за слабость. — Инао был очень молод, я уверен, что он верил в свою любовь к Чинтаре, когда предлагал ее, но это было до того, как он встретил настоящую любовь всей своей жизни. Ты никогда не влюблялся, Кхем, так, чтобы через какое-то время полюбить другого человека? — Нет, — усмехается Кхем, искусно вращая кинжалом, просто чтобы покрасоваться. Чатра выглядит удивленным. — Наверняка дома тебя кто-то ждет? Я имею в виду, настоящая любовь? Поэтому ты не можешь посочувствовать Инао? — Кхем расправляет плечи и крутит шеей из стороны в сторону, бросая на Чатру озадаченный взгляд. — Зачем мне это? — он подходит к Чатре, придвигаясь ближе в пространство между ними. — Потому что ты молод и… — Чатра запинается — Бедный? — в голосе Кхема больше горечи, чем он хотел, Чатра сглатывает. — Хорошенький, — застенчиво отвечает он, и Кхем чувствует, как его сердцебиение замедляется, а затем начинает учащаться. Он качает головой. — Недостаточно хорошенький, — отвечает он и чувствует резь в глазах. Он отступает назад и яростно смотрит на кинжал в своих руках. — Там кто-то есть, — голос Чатры кажется хриплым для ушей Кхема, но решительным. — Может быть, ты даже не знаешь этого, но там определенно кто-то ждет тебя, Кхем. Ты должен попытаться остаться в живых, чтобы встретиться с ним… — он покачивается в сторону танцора, но берет себя в руки и поворачивается обратно к теням, и Кхему приходится сдерживать себя, чтобы не протянуть руку, дабы остановить его. — Так, — бросает он через плечо и направляется в темноту, выходя из круга тепла, которым их окружал фонарь, но возвращаясь из мрака с тафоном барабанит и усаживается с ним на землю. — Я сыграю для тебя, сосредоточься на ритме и на том, что чувствует твой персонаж в данный момент. Он взволнован, он горд и отчаянно хочет достучаться до того, кого любит, — Чатра начал водить пальцами по барабану, как будто он начинал разговор с инструментом, отбивая игривый ритм и глядя вниз. Темная прядь волос выбилась и свисает ему на левый глаз. Пальцы Кхема подергиваются от порыва подойти и убрать его с пути Чатры, но вместо этого он схватился за кинжал обеими руками и в тревоге потянул их к своему телу. Его усталость явно заставляла его разум бунтовать различными тревожащими способами. — Я устал, — жалобно запротестовал он, его голос звучал раздраженно, и он ненавидел это; он разрывался между желанием растянуть эту необычную ситуацию и покончить с ней до того, как из-за нее возникнут какие-либо проблемы. Чатра поднял на него глаза и снова улыбнулся, выражение его лица было самым мягким, какое Кхем когда-либо видел, и если бы он не видел этого собственными глазами, то никогда бы не поверил, что у музыканта может быть такое лицо. Суровый и слегка неодобрительный взгляд был всем, что Кхем когда-либо видел от него до этой ночи. Он откинул голову назад и вздохнул как можно громче, но при этом провел пальцами по волнистым краям кинжала, схватил его и прикрепил его обратно к поясу. Он медленно подошел к месту в центре сцены, принял свою первую позу и, сделав глубокий вдох, закрыл глаза и прислушался к звуку тафона. Руки Чатры были уверенными, и ровные удары отдавались в воздухе и окружали Кхема.       Танцы под ритм барабана действительно облегчали восприятие движений, перкуссия наполняла его голову картинами сцены, которую разыгрывал его танец. Инао, танцующий быстро и уверенно с поднятым кинжалом, надеясь привлечь внимание принцессы Буссабы. Бесстрашный перед лицом того, что его обнаружат ее слуги. Уверенный в собственном мастерстве владения оружием и в собственной привлекательности. Движения в такт музыке помогли отвлечь Кхема от ноющих мышц и ноющих ног. Через некоторое время он почувствовал, что его тело скользит по позициям, а разум отчаянно предвкушает, каким будет следующий фрагмент хореографии, и ровный ритм барабана превратился в биение его собственного сердца, когда они двигались вместе на протяжении всего представления. Это было волнующе, его длинные конечности казались грациозными и контролируемыми, выражение его лица было безмятежным, когда он наконец выполнил шаги, о которых намекал весь вечер. Он схватил кинжал и взмахнул им в воздухе, торжествующе развернувшись лицом к Чатре и не в силах сдержать радость, которая выплеснулась из его широкой улыбки, когда он стоял, ожидая, когда барабанщик признает его достижение.       Чатра смотрел на него с ошеломленным выражением лица, широко раскрыв темные глаза, его руки все еще лежали на барабане, но играть он давно перестал. Было ли это неверие на его лице в то, что бедный танцор с недостаточной подготовкой сумел освоить трудный танец? Кхем сглотнул от отвращения к этой мысли, он не позволил бы ей испортить ему момент триумфа, о чем бы ни думал Чатра. — Да ладно, ты должен признать, что так было лучше. Я хорошо справился. Верно? — убеждал он, его глаза встретились с глазами Чатры и остались там, полные решимости, несмотря на неуверенную улыбку, когда он с надеждой пошевелил бровями. Чатра откашлялся и посмотрел вниз, на барабан. — Намного лучше. Это было намного лучше, — тихо повторил он, поднимаясь на ноги, твердо глядя в пол и поправляя свою помятую одежду, но оставив выбившуюся прядь волос на месте. — Я, я должен идти сейчас, но ты хорошо справился, Кхем. Действительно хорошо. Продолжай тренироваться, — он повернулся, чтобы уйти, но Кхем протянул руку и коснулся его руки. — Музыка помогла. Действительно помогла, спасибо тебе, — он сверкнул еще одной убийственно очаровательной улыбкой, его глаза персикового цвета сузились полумесяцами. — Может быть, мы сможем сделать это снова когда-нибудь?       Чатра замер, его взгляд метался от руки Кхема на своей руке к его лицу и обратно, обеспокоенное выражение мелькнуло в его глазах и в изгибе рта. Кхем опустил руку, когда надежда, которая расцветала, была разбита перед лицом молчания Чатры. Почему он был таким дураком, неужели он никогда не научится? Он знал, что может бороться за место здесь, но это не означало, что они когда-либо будут видеть в нем равного. — Извини, — резко сказал он, желая, чтобы земля поглотила его. — Это было глупо, конечно, ты слишком занят. Забудь, что я что-то сказал.       Он повернулся и направился туда, где лежала его рубашка, так быстро, как только мог. Он натянул рубашку на себя, несмотря на дискомфорт от ощущения пота, застрявшего между кожей и слегка колючим материалом свободной красной рубашки, его пальцы в волнении перебирали пуговицы. — Подожди, — Чатра последовал за ним и оттолкнул руки Кхема в сторону, когда он сам принялся застегивать пуговицы, не сводя глаз со своих рук. От неожиданности Кхем застыл, позволив Чатре продолжить. — Дело не в том, что я не хочу, — он нервно посмотрел на Кхема, в его глазах было искреннее раскаяние. — Я очень занят, но я все еще могу выкроить для тебя время, я имею в виду, помочь тебе, — сказал он, снова опустив взгляд, когда закончил застегивать последнюю пуговицу. — Я не могу сказать, когда именно, но… Я могу сказать другим музыкантам, чтобы они были готовы поработать с тобой, если ты захочешь попрактиковаться, а я буду недоступен. — Ты не обязан, — пробормотал Кхем, глядя в сторону Чатры, его взгляд остановился на белой кошке, которая теперь свернулась калачиком на ранат эк и презрительно моргала на них. Он чувствовал себя сбитым с толку, наполовину уверенный, что ему, должно быть, снится эта странная встреча. Несомненно, эта более мягкая версия музыканта должна быть каким-то фантомом, созданным измученным разумом Кхема. — Я хочу, — настаивал Чатра, и Кхем повернулся, чтобы посмотреть на него. Чатра неуверенно улыбнулся ему в ответ, и Кхем почувствовал, что отвечает на этот жест, прежде чем смог удержаться.       Стоя так близко друг к другу, Кхем мог вдохнуть сладкий древесный аромат, похожий на ладан, исходивший от одежды и кожи Чатры. От него приятно пахло, и Кхем почувствовал искушение наклониться и обнять, это не обязательно что-то значило, он все время обнимал Вана. Ему было интересно, каково это — почувствовать себя в объятиях этих сильных рук, будет ли он ощущать себя в безопасности или в ловушке. Пальцы Чатры теребили алую рубашку, его руки все еще были прижаты к груди Кхема по обе стороны от округлых пуговиц, которые вели к его узкому горлу. Но Кхем внезапно понял, что если он чувствует запах Чатры, то Чатра наверняка чувствует его запах, и часы танцев, должно быть, означают, что он явно не благоухает. Он быстро отстранился в смущении, одергивая рубашку, чтобы чем-нибудь занять руки. — Тогда спокойной ночи, — сказал Чатра, хотя это прозвучало скорее как вопрос. — Тебе нужно немного отдохнуть, — на этот раз его голос звучал тверже, но также невероятно нежно. Импульсивный порыв овладел Кхемом, и он протянул руку, наконец убрав выбившиеся волосы с глаза Чатры, его пальцы нежно коснулись уха. Ему показалось, что он услышал прерывистый вздох музыканта, но поскольку тот решительно избегал зрительного контакта, он не мог быть уверен. — Спокойной ночи, Чатра, — улыбнулся он, его собственный голос звучал мягко и, возможно, немного нежно, когда он исполнил небольшой вай, отступая назад. — Спокойной ночи, Кхем, — Чатра ответил на этот жест и, взяв тафон, медленно попятился, лишь в последний момент повернув голову, чтобы исчезнуть в тени. Кхем наблюдал за ним, пока он полностью не исчез, и еще некоторое время после этого вглядывался в темноту, чувствуя, как громко бьется его сердце в ушах. Не в первый раз он задавался вопросом, справится ли он с поставленной перед ним задачей, но о неудаче не могло быть и речи.       Он вздохнул, а затем, вздрогнув от ощущения бархатистости, коснувшейся его лодыжек, посмотрел вниз и обнаружил, что белая кошка обвилась вокруг его ног и выжидающе смотрит на него. — О-хо-хо, теперь ты меня простила?       Он засмеялся, почесывая короткую шерсть на затылке кошки и улыбаясь высокомерному характеру этой красавицы.       Кошка ответила уклончивым мурчаньем, но продолжала следовать за ним по пятам, когда Кхем наконец взял фонарь и ушел со сцены, снова погрузив ее в темноту на последние оставшиеся несколько часов сна.       Мэн Суан застыл, словно в зачарованном сне, ожидая поцелуя блаженства, который снова вернет его к жизни.