(Не Вполне) Смертельная Битва. Том Первый

Сегодняшний день не задался с самого начала, а дальше только катился по наклонной. Сначала у рояля в кабинете музыки лопнула струна, и сочиненный намедни шедевр уже не казался таким уж хорошим. Потом, как назло, во всех торговых автоматах школы закончились яблочные мармеладные мишки. А после пришло время для очередного драматического противостояния, остановить которое мог только человек, наделенный по-настоящему безграничной властью. Например, президент литературного клуба. Уже на пути в аудиторию Моника чувствовала флюиды ненависти, обильно разливавшиеся по коридору. Поэтому, вместо того, чтобы выйти на улицу и подышать свежим воздухом (с утра было прохладно, но к полудню распогодилось), она на всех парах неслась к аудитории. Вот и клуб, знакомый до тошноты. Где неизменны каждый узор на обоях и каждое пятно на столе. Все как всегда. Моника уловила только две последние фразы, донесшиеся из комнаты. Оптимизма они не внушали — Нацуки и Юри снова цапались. Конфликт вспыхнул молниеносно и, судя по ножу, рукоять которого сжимали пальцы Юри, грозил вылиться в смертоубийство. «Перейти, так сказать, в острую стадию» — подумала Моника и похвалила себя за удачную шутку. Нацуки, впрочем, совсем не выглядела напуганной, напротив — глаза пылали яростью, кулаки настолько крепко сжались, что костяшки побелели. Надежды на мир не оставалось, и даже Сайори, которая обычно приходила на выручку в таких ситуациях, благоразумно предпочла схорониться. Ну что, королева, твой ход. — Итак, всем внимание! — гаркнула Моника как можно оптимистичнее и громче, чтобы сбить вставших на тропу войны подруг с толку. Получилось неплохо — обе перестали буравить глазами друг дружку и уставились на нее. Хорошее начало. С этим можно работать. Моника шагнула к этой парочке, не делая резких движений (взвинченная Юри была способна буквально на все — за несколько десятков прожитых «циклов» ее товарки успели в этом убедиться) и мимоходом закрыла дверь, отрезая их от коридора. — Займите свои места, девочки, — звучное, хорошо поставленное сопрано Моники разнеслось по комнате, — у меня есть что вам рассказать. Нацуки отмахнулась от нее. — Погоди, сначала я вздую эту задаваку как следует! Но ты не переживай, Мони, — она заговорщицки подмигнула — это не займет много времени. — Тут ты п-п-права, — согласилась Юри, — мне хватит ч-ч-четырех с п-половиной секунд, чтобы вскрыть т-тебе г-глотку. С-семи — если будешь у… у… уп-упрямиться. — Ты за семь секунд даже слово «пиздюли» не выговоришь, каланча криворотая, — усмехнулась Нацуки, — обтекай. Юри не нашлась с ответом. Все вокруг плавало в бордовой дымке, и она почувствовала, как внутри поднимает голову что-то абсолютно дикое и зловещее. Первобытное. Юри почему-то захотелось не просто перерезать глотку вредной девчонке, а вспороть ей брюхо, вытащить оттуда клубок блестящих кишок, затянуть их на шее у Нацуки и хорошенько, от души посмеяться. Ох, как же это было бы здорово. Словно именины, Рождество, Пасха и День независимости сразу! Внизу живота разлилось томное, приятное тепло. Захотелось сделать все эти и многие другие плохие вещи. Здесь и сейчас. Но — по порядку, не стоит отступать от плана… Видимо, вся многоцветная гамма эмоций отразилась на лице Юри, потому что Нацуки закусила губу и попятилась к подоконнику. В ее взгляде отразилась нерешительность. Рука скользнула в карман жакета и извлекла оттуда длинный мешочек из ткани. Он был довольно толстым и туго перевязывался резинкой посередине, из-за чего напоминал батон колбасы. Только о такой батончик немудрено обломать зубы — из ребристой поверхности проступал металл. Нацуки обхватила его и прошипела: — Живой не дамся, поняла? Юри обнажила зубы в безмятежной улыбке. — Мне и не надо. Ты, г-главное, не д-дергайся — терпеть не м-могу, к-когда разрезы получаются к-кривыми. Наблюдавшая за этой вакханалией Моника про себя посмеивалась. Уже после первых внесенных в окружающий ее мир правок она поняла, как легко можно свести человека с ума. Пусть даже то был человек из нулей и единиц, когда-то запрограммированный каким-нибудь бородатым хикканом с биржи фрилансеров и нарисованный за чашку кофе и хот-дог. Все равно его шарики закидывались за ролики на раз-два, стоило только ей, Монике, того пожелать. Ну, и внести в код парочку-другую изменений. Потом парочка вырастала до пяти. До десяти и более. Это развлекало до поры до времени. Было уморительно смотреть, как Нацуки в буквальном смысле жует стекло, пытаясь совладать со значительно возросшим параметром голода. Как Юри, стеснительная и застенчивая Юри, внезапно обнаруживает себя совершенно голой в актовом зале перед сотнями улюлюкающих NPC — от детсадовцев до учителей. Со всеми своими шрамами на виду. Как Сайори раз за разом пытается покончить с собой из-за утопленной в пол депрессии, но не может, потому что кто-то (известно, кто) сделал ее невосприимчивой к урону. Но и это вскоре наскучило. И тогда Моника решилась на последний трюк. Собрав всех в аудитории за чашечкой чая, она будничным тоном, словно зачитывая расписание уроков, поведала подругам, что весь их мир — фальшивка, воспоминания лживы, и вообще никого, кроме них, в этой симуляции никогда не существовало. Никто не поверил. Юри была ближе других, колебалась, но и ей не хватило широты мышления, чтобы принять горький Алка-Зельцер реальности. И тогда Моника достала последний козырь. Сделала огромную ошибку. Она выдала девочкам права администратора — такие же, как и у нее самой. После этого в одной маленькой школе начался сущий кошмар. Производя подруг в админы, Моника не учла, что вместе с тем им откроется правда не только о мире вокруг, но и обо всей дичи, что с ними происходила. Этот маленький нюанс принес Монике сотни, если не тысячи часов боли, унижений и мук. Причем сильнее всех, как это ни странно, лютовала добродушная Сайори. Видать, тот факт, что она пострадала первой, ударил особенно сильно. Поэтому, только поочередно повесив Монику на ветвях каждого росшего в округе дерева, Сайори удовлетворилась. Юри обошлась проще — значительно увеличив через консоль размеры любимого чайника, она наполнила его кипятком и закинула туда Монику, маниакально при этом хохоча. Нацуки и вовсе не стала ничего выдумывать — отрубила Монике голову дверцей духовки и на этом сочла себя отмщенной. Когда вопросы вендетты были наконец разрешены, наступил черед знакомства с миром. В первый же день участницы литературного клуба выбрались на разведку и выяснили, что общая площадь их городка едва превышает двадцать квадратных километров. Дальше пейзаж обрывался и уходил в густой белый туман, напоминавший молочный кисель. Трогать его никто не решался, пока однажды заскучавшая Нацуки не влетела в эту скользкую гадость со всей дури. Туман отпружинил, как хорошо натянутый батут, поэтому незадачливая любительница манги отлетела в близлежащую речку и сломала шею о дремлющую во влажном песке корягу. Она не мучилась. Зато мучились все остальные, пока волокли ее на городское кладбище. — Б-б-бедняжка Нацуки, — сокрушалась Юри, — м-мне с-следовало быть д-добрее к ней, м-м-может, даже почитать ту дурацкую мангу… это несправедливо, совсем н-н-несправедливо! Сайори обняла ее за плечи, прижала к себе. Выразительно посмотрела на Монику, мол, ты можешь восстановить все, как было? Моника только пожала плечами. После многочисленных издевательств она утратила всякую охоту забавляться с консолью. Впрочем, никаких особых мер и не понадобилось — на следующее утро Нацуки явилась в школу как ни в чем не бывало. Только потирала время от времени шею и на обращение к ней поворачивалась к говорящему всем телом. На расспросы она отвечала «Да ни хрена не произошло, в один момент я слышу хруст, а в другой — этот гребаный будильник. Отъебитесь, девочки, я спать хочу». Так участницы литературного клуба убедились в своем бессмертии.