Противоположные, параллельные и ретроградные

Я лежал на постели абсолютно без сил и тупо глядел в потолок собственной комнаты. Габиум на сегодняшней тренировке извёл меня до предела: из-за его особенности исчезать, материализуюсь в совершенно другом месте, уследить за его движениями мне вообще не удалось, и я лишь из раза в раз просто получал тумаки из ниоткуда. Эквилибрум хихикал беззлобно, но оттого не менее раздражающе, и повторял, что я должен сосредоточиться на своих ощущениях, ведь из-за заоблачных генов они развиты у меня сильнее, чем у приземлённых, и это надо «прокачивать», но голова моя уже которую неделю была забита другими вещами. Этим тартским нежным лучиком! Я простонал, закрывая лицо руками. Несколько раз за это время я порывался как-то завести диалог с Фри, мол, «Фри, слушай, как думаешь, что делать, если мне понравился эквилибрум?», и даже продумал, что отвечу, когда она спросит, кто же это (почти во всех деталях я был готов обрисовать образ заоблачницы, никакими чертами не похожей на Поллукса, уж над этим я постарался), но всё как-то не складывалось. Я то трусил, то момент был неподходящий, то что-то приключалось неожиданно. Ну, или я просто мастерски искал себе оправдания, всё оттягивая попытки решения проблемы. Но тянуть уже было некуда. Я понял это, когда сегодня Габиум вручил мне конверт и заявил, что в нём письмо от «Мастера Опалённого». Поллукс, казалось, ошибся веком и решил, что мы, приземлённые, застряли где-то в далёком прошлом, хотя можно было банально обменяться контактами и связываться по энерглассу, но хорошо хоть не глиняная табличка… Но в тот момент, несмотря на всю придурковатость ситуации, моё сердце чуть не вылезло у меня из горла. Письмо и сейчас лежало в кармане мундира, который я скинул на стул, не открытое. Казалось, меня хватит инфаркт, если я его прочту, — так бешено колотилось в груди. Я резко встал — что моё бренное тело не одобрило, сведя мышцы спазмами мне в отместку, — схватил форму, накинул её на плечи и заковылял из комнаты. Несмотря на то, что подъём на три этажа выше по ступеням выдался тем ещё испытанием на выносливость, ноги сами принесли меня к знакомой двери с созвездием Андромеды, и, пока во мне ещё не зашевелился червь сомнений, я постучал. Через несколько секунд дверь открылась, и в проёме появилась улыбающаяся Мия — протектор созвездия Андромеды и одна из старожил Соларума (относительно, конечно, но всё же ей было без двадцати лет три столетия). С Эмилией Штрассер я познакомился сравнительно недавно и уже после всех неожиданных и неприятных событий последней пары лет. Точнее, нас заочно познакомила Фри, одним днём влетевшая в библиотеку с энерглассом в руках и радостными воплями о возвращении Андромеды в Соларум со дня на день. Естественно, я задал вопрос о том, кто это и почему прибытие этого протектора так радовало девушку, и в ответ на меня вылили чуть ли не всю подробную подноготную Мии (насколько я узнал, она предпочитала, чтобы к ней обращались так, а не по полному имени) и уверения в том, что мы обязательно подружимся. И ведь так и случилось. Конечно, свою немаловажную роль сыграл момент: когда Андромеда вернулась в Соларум, её сиюминутно посвятили во всё произошедшее, и это выбило её из колеи, что было заметно невооружённым глазом даже мне. От Фри я уже знал, что девушка очень тепло относилась поголовно ко всем протекторам, потому смерть Ламии и случившееся с Даном были для неё ударом. В тот день, несколькими часами позже, проходя мимо Усыпальницы, я случайно увидел, как Андромеда сидела на полу возле урн протекторов, ходивших под созвездием Близнецов, и, обильно жестикулируя, рассказывала что-то. Она разговаривала с Ламией, повествовала ей о том, как провела последние почти пять лет за полярным кругом (всё так же от Фри я знал, что туда она отправлялась по собственной инициативе и причём регулярно: таков был её своеобразный способ проветрить голову, заодно оказав помощь прибывающим там в ссылке протекторам), я просто понял это, даже не слыша её голос. А затем, уже на следующие сутки, Мия вцепилась в новую душу просто всеми конечностями: она первой шла со мной на контакт, расспрашивала буквально обо всём, а тот факт, что я наполовину эквилибрум, приводил её в полнейший восторг. Чем дольше мы общались, тем больше я понимал, почему все в Соларуме отзывались о ней в положительном ключе: Штрассер умела слушать, слышать, понимать и в целом была приятным собеседником и душой компании, а в её присутствии язык словно бы сам по себе развязывался и тянулся на откровения. Единственной её проблемой была крайняя степень некой… неуклюжести? Мия умудрялась споткнуться на ровном месте, порезаться бумагой, пропустить ступеньку на лестнице, по которой ходила два с лишним века, и кубарем пронестись вниз до следующего пролёта и всё в таком духе, потому увидеть её без синяков и пластырей было невероятной удачей. Хотя её это, по-видимому, не очень-то волновало: она причитала, охала, словно старая бабка, но стоически выдерживала все казусы и неурядицы, продолжая также ярко улыбаться. То ли привыкла уже, то ли и вовсе не считала это проблемой. Сейчас же Мия стояла в дверном проёме в огромных размеров футболке и пижамных клетчатых штанах и, судя по беспорядку на голове (она сама называла свою странную причёску «медузой» и недавно перекрасилась из выцветшего розового в яркий голубой), валялась в постели. Поперёк носа красовался широкий пластырь с нарисованными рыбками. Девушка прошла апогей-посвящение в двадцать три, но из-за небольшого роста и комплекции выглядела чуть младше своих лет. Её яркие зелёные глаза пробежались по мне, остановились на лице, и брови тут же съехались к переносице: — Неважно выглядишь, дружок. Что стряслось? На мне не было звезды-подвески, потому я, в принципе, был бледнее обычного приземлённого, но почти все уже к этому привыкли. По всей видимости, выглядел я сейчас действительно как побитая собака. — Могу войти? — для конкретики я ткнул Мие за спину. — Конечно, что за вопросы? — девушка улыбнулась ободряюще и отошла в сторону, пропуская меня. Комнаты протекторов в Соларуме на самом деле могли рассказать гораздо больше о своём владельце, чем можно было подумать на первый взгляд. Комната Андромеды в свою очередь была уставлена цветами в горшках, притащенными ею со всех уголков Земли, по стене над кроватью беспардонно протянулся плющ, стол и шкаф напротив постели были заставлены книгами, даже совсем свежими и недавно изданными (Мия регулярно посещала книжные после вылазок), возле кресла примостилась гитара — я знал, что ещё одна, электронная, лежала в чехле под кроватью и доставалась только для редкой профилактической настройки, — на которой протекторша играла регулярно, подпевая себе не стройным, но всё же приятным голосом. На расправленной кровати лежал длиннющий, связанный крючком плюшевый кот, с которым девушка всенепременно спала. Всё помещение пропахло корицей, топлёным молоком и кофе со сливками. Я глубоко вдохнул этот приятный, отчего-то успокаивающий запах, до отказа наполняя им лёгкие, и рухнул в кресло. Штрассер же забралась на постель и уселась по-турецки, уперев локти в колени и положив голову на ладони. — Ну-с? Что случилось? У тебя аж на лице написано, что что-то неладно, — она не сводила с меня глаз, и вид у неё был встревоженно-серьёзный. Я тяжело выдохнул, потёр переносицу и пробормотал: — Что делать, если ты влюбился в звезду? Мия подалась вперёд, переспрашивая, то ли действительно не расслышав, то ли решив зачем-то надо мной поиздеваться, хотя последнее было не в её стиле, если она понимала, что собеседника её и впрямь что-то гложило: — Чего? — Что делать, если ты влюбился в звезду? — на этот раз чётко и громко оттарабанил я. Такие же синие, как и волосы, брови взметнулись вверх от удивления. Андромеда открыла было рот, но почти сразу захлопнула и принялась потирать шею. — Макс, а ты чего с такими вопросами ко мне заявляешься? Нет, ты не подумай! — Мия замахала руками. — Я не против, конечно! Просто, ну… Знаешь, есть же получше кандидаты. Фри и Стефан, например: вот они бы точно тебе подсказали. Отчасти Мия была права: однажды она сама же мне и рассказала, что не совсем понимает принципы романтических чувств, но не столько потому, что никогда их не испытывала, даже во времена ещё обычной жизни в своём восемнадцатом веке, сколько потому, что испытывать их будто бы и вовсе не могла, привязываясь ко всем с одинаковой силой и теплотой. Но я чувствовал, что с такой проблемой мог прийти только к ней, не получив потом ушат оскорблений и закатанных глаз, как от того же Стефа. Да и к тому же так уж вышло, что после того, как между Фри и Стефаном завязались отношения, мы немного… отдалились. В тишине же библиотеки, внутри души Андромеды, я, наоборот, находил успокоение. Тарт, и почему я просто не мог влюбиться в кого-то вроде неё, всё же было бы значительно проще?! — Там… такая ситуация. Сложно всё, в общем, — кое-как перебарывая себя, выдавил я. — Ну-у, — протянула Мия, — любовь — штука, говорят, в принципе не простая. Но слушай, — она соскочила с постели и плюхнулась на подлокотник рядом со мной, закидывая руку мне на плечо и ободряюще улыбаясь, — Макс, ты же через столькое прошёл! Разве какая-то влюблённость может стать для тебя «сложной ситуацией», даже если это эквилибрум? — Я влюбился в тартского Поллукса! — не выдержав, я подскочил с кресла, восклицая, и заметался по комнате. Мия же, потеряв опору, рухнула с подлокотника поперёк кресла прямо на мой спавший с плеч китель и уставилась на меня выпученными глазами, помолчала секунду, а затем, еле сдерживая смех, выдала, приставляя к голове «рожки»: — Ну, знаешь, как говорят: любовь зла — полюбишь и козла. Возможно, я бы и согласился с ней, даже оценил бы шутку, не будь ещё одной вещи, не дававшей мне покоя и лишь доказывающей, что чувства мои неправильны и неуместны: — Он уже сопряжён, — я выдал это и уставился через балконные двери на тёмный лес Соларума. Андромеда притихла, то ли виновато из-за неуместной своей весёлости, то ли просто шокировано. Она так же, как и все протекторы, прекрасно знала, что эквилибрумы не устанавливали сопряжение абы с кем, — они верили в истинную, предназначенную именно им душу. А у Поллукса уже был кто-то, значит… — Уверен? — Что? — опешив от неожиданно прерванной тишины и столь глупого вопроса, я резко обернулся на Мию. — Ну, ты уверен, что у него уже есть сопряжение? — Да я собственными глазами видел метку на запястье, после того как Зербраг снял с него гало-пленение! — вспыхнул я, только что ногой не топнув со злости. — Но точно ли это была именно нить сопряжения? — Андромеда прищурилась, но я видел, как озорно блестели её глаза. Я даже немного стушевался от такого напора, но тут же взял себя в руки: — Ты издеваешься, что ли? Они даже с Альдебараном об этом говорили! — Но ты был в тот момент не в лучшем состоянии. Мало ли, ты что-то не так понял или услышал. Тогда, — Мия поднялась, прихватив с собой китель, и протянула его мне, заговорщически улыбаясь, — может, лучше спросить его самого об этом? Я почувствовал, как у меня запекло щёки и кончики ушей от одной мысли о подобном дурацком диалоге. — Ты себе как это представляешь? «У тебя есть сопряжённая? И кто это?» Так, что ли? Он же меня в Обливион пошлёт в ту же секунду с такими расспросами: меня это вообще не должно волновать. — Так ты напрямую и не спрашивай! Заведи диалог издалека. Сделай вид, что, мол, не знаешь, что думать насчёт того, что Антарес установил сопряжение с твоей матерью, вроде того. Как будет жить эквилибрум, когда его сопряжённый-приземлённый отойдёт в мир иной? Ну, в таком каком-нибудь контексте. А потом осторожно переведи тему на то, каково терять сопряжение по каким-то причинам. Может, он тогда вообще сам возьмёт и расскажет о гало-пленении и сопряжении, живой пример как-никак. Андромеда так и стояла напротив, протянув мне форму, всё также ярко улыбаясь, а от её души исходили волны решительности и разгоревшегося задора. Она, казалось, не воспринимала серьёзность ситуации и была готова дать бой любой проблеме, возникавшей на пути. Пусть даже это окажется один из устоев самой Вселенной. Я потянулся забрать китель и коснулся пальцев девушки, и вновь оказываясь в той самой огромных размеров библиотеке. На тянувшихся от пола куда-то в бесконечную высь полках из тёмного дерева громоздились разношёрстные книги: старые, с пожелтевшими страницами; с помятыми, изломанными и даже порванными корешками; разноцветные, с рисунками, золочёными завитушками и простые однотонные; в мягких и твёрдых переплётах, обтянутые кожей или тканью, и даже совсем-совсем новые и целые. На них сквозь пару огромных панорамных окон падали лучи закатного солнца поздним летом. В воздухе пахло бумагой, чернилами, чаем с молоком и немного пылью. В дальнем углу, между кофейным столиком, также заставленным стопками книг, и большим мягким креслом, примостился центр души, выглядевший посреди библиотеки слегка неуместно. Стенки переносной деревянной шарманки были расписаны уже потёршимися рисунками в виде одетых на манер восемнадцатого века дам и золотых вензелей. Мне всегда было интересно, какую же мелодию можно услышать, покрутив ручку… Я вынырнул обратно в реальность, стоило Мие убрать руку, и машинально прижал китель к себе. — Всё равно так себе идея, — пробурчал я, но всё же запал сопротивляться подрастерял. — Не попробуешь — не узнаешь, — протекторша усмехнулась, пожимая плечами, присела на краешек стола, сложив руки на груди, и, несколько секунд пожевав губу, словно что-то обдумывая, вновь заговорила: — Так сопряжение — это единственное, что тебя волнует? Я вздохнул и отрицательно помотал головой. Сделал пару шагов, волоча ноги так, словно они в одночасье налились свинцом, и вновь рухнул в кресло. — Меня волнует, какого тарта я мог начать чувствовать что-то именно к тартскому Поллуксу. Ну, то есть он же как минимум преступник, а как максимум — тот ещё мудак! — Интересно, однако, ты приоритеты расставил, — хмыкнула Мия. — Но вот тут уж точно «любовь зла» и так далее. Да и, ну, положительные стороны в нём тоже ведь есть. Как-никак он всё же помогал тебе. — Не безвозмездно! — тут же не удержался от восклицания я. — Но, судя по вашим рассказам, не так много требовал. Вон, например, Стеф Поллуксу сколько там лет памяти пообещал один раз? А взял он всего десять. Не так и много всё же, учитывая, что он мог вообще развернуться — и разбирайтесь вы, приземленные, с этим как-то сами. — А то, что он взял и сдал меня на истязание Зербрагу и подставил Антареса? — Ну-у, — Мия протянула это так, что я даже подозрительно сощурился, в ответ на что она тут же замахала руками: — Нет-нет, ты не думай, я не пытаюсь этот его поступок оправдать, но и в какой-то степени понять его могу. Сам посуди: каково это — столько лет быть гало-пленённым у Второго Паладина Света, которого много кто, да и ты сам, на дух не переносит? Унизительно, да и наверняка довольно трудно. Ни сил, ни сопряжения, почти ничего. Наверное, я б на месте Поллукса тоже искала все способы вернуть обратно то, что моё уже по праву рождения. А про Антареса… Так ты говорил, что Поллукс и сам не знал, что ты сын Верховного. Может, если б ты ему заранее рассказал, он бы как-то по-другому это обыграл. — Смеёшься? Я не всем протекторам про это рассказывал, а тут ему бы выложил? Андромеда пожала плечами: — Я же просто предполагаю. Так, «если бы да кабы». Да и Поллукса Опалённого я лично не знаю. Так, видела один-два раза, когда мы наведывались по делам в «Белый луч», но это и давно было. Он мне тогда, конечно, душой компании не показался, да и полным мудаком, вроде, тоже не был. Так что судить я, сам понимаешь, могу только по тем крохам информации, что вы мне рассказываете. Девушка вновь замолчала, и в комнате повисла полная тишина, в которой я ощущал, как трепыхается в волнении чужая душа. Мия пыталась говорить осторожно: и не переубедить меня, и не подтолкнуть вперёд — просто дать возможность в диалоге посмотреть на всё ещё раз, заглянуть под разными углами. — Ты видишь намного больше других, Макс, — я невольно вздрогнул от неожиданности: обычно звонкий голос протекторши звучал непривычно приглушённо и глубоко, а тонкие губы растянулись в мягкой, еле заметной улыбке. — Возможно, ты можешь разглядеть в нём что-то недоступное другим. Или то, что он просто больше не хочет этим другим показывать, какими бы ни были причины. Я чувствовал, как снизу вверх по позвоночнику пробежали волны мурашек, а кровь в ушах била набат. Я вижу больше других. Я вижу его душу. Мгновение спустя Мия вновь растянулась в своей обычной улыбке Чеширского кота и спрыгнула со стола. — Сгоняю-ка я — организую нам чай-кофе. Я кивнул, словно игрушечный болванчик, толком даже не разбирая, что девушка говорила, и опомнился только, когда дверь за Андромедой негромко хлопнула. Рука сама потянулась внутрь кармана кителя, что я всё также прижимал к себе, уцепившись в него, словно в спасательный круг, и пальцы нащупали шершавый конверт. Щёлкнула, разламываясь, сургучная печатка, и я извлёк крохотный кусок плотной бумаги, по размерам напоминающий визитку. А на ней всего одно предложение, выведенное аккуратным почерком: «Надеюсь, связываться по энерглассу умеешь» — и ниже контакт. Застала меня Мия, раскрасневшегося и заливающегося искренним смехом. Она водрузила на стол две кружки и подскочила ближе, хватая за плечи, видимо, испугавшись, что у меня начался истерический припадок. Но, Обливион его поглоти, припадок было бы легче объяснить, чем тот факт, что тартский эквилибрум, проживший не один генезис, передал мне тартское бумажное письмо, только чтобы сообщить свой тартский номер!