Вера в чудо

Одним летним вечером, по смешной случайности, в дряхленьком баре на окраине забытой Богом деревушки встретились как-то заезжий учёный и местный священник. Оба были изрядно уставшими, а потому разговор клеился плохо. — Так вы, стало быть, здесь проездом, Виктор Иванович? — отец Феодор с любопытством оглядел видимо скучающего мужчину. Тот даже не взглянул на него, продолжая подпирать рукой щёку и рассеянно блуждать глазами по скудному интерьеру бара. Вторая рука лениво помешивала остывший кофе. Ну, или то, что в этой забегаловке за таковой выдавали. — Да, буквально на денёк. — По долгу службы или в отпуск к кому? — По воле случая, — Виктор Иванович отпил из чашки и тут же скривился, отставив её к краю стола. — Бензин по дороге кончился, а заправку на ночь глядя искать не стал. Утром займусь. — Не трудитесь, ближайшая в километрах пятнадцати будет, — покачал головой отец Феодор. — Проще у наших поспрашивать. Люди у нас добрые, нежадные — чай, помогут. Я б и сам вам дал, да только у меня и машины нету. — Как же вы здесь живёте? Я обошёл сегодня всю деревню, пытаясь найти ночлег. Ни школ, ни больниц… — Ну почему же, — перебил возмущения собеседника священник. — У нас есть фельдшерский пункт. А детей в городскую школу возят. Да только детей у нас всё меньше и меньше. Разъезжается молодёжь, опустеем скоро. — И вы чему-то удивляетесь? Конечно, уезжают, а как не уезжать? Зачем добровольно себя здесь хоронить? — Объясните? — А что объяснять? Будто сами не видите! Вот скажите, какие у них тут перспективы? Всю жизнь провести то ли в огороде, то ли в коровнике? А вдруг среди них великие учёные, гениальные врачи или блистательные инженеры? И как им в этой глуши развиваться? Естественно, они едут туда, где больше возможностей. Ну, знаете, куда-нибудь ближе к цивилизации. — Зачем же вы так свысока? Можно подумать, у нас все дикари. — Вы уж простите, возможно, я покажусь вам снобом, но я в самом деле считаю, что без образования и культуры цивилизованного человека не получится. Я сам учёный-астрофизик, преподаю в университете. Среди моих студентов много приезжих из маленьких деревень и сёл. И все как один твердят о том, что таких возможностей, как наш город, им бы малая родина не дала. У нас множество отличных школ, престижных колледжей, прекрасных университетов. А помимо этого ещё музеи, театры, галереи, библиотеки. А у вас что? — Виктор Иванович снисходительно усмехнулся. — Народные поверья да Библия — вот и вся культура. — А что вам не нравится? — Вы в праве со мной не согласиться, но моё мнение таково: не должен человек учиться жизни по сборнику сказок. — Ну, знаете же, как говорится? «Сказка ложь, да в ней намёк…», — отец Феодор грустно, но светло улыбнулся. — Сказки и появились, чтоб людей жизни учить, помогать набираться знаний и опыта. — И всё же, как мне кажется, знаний следует набираться из книг научных. — Ну, полистает студент какой-нибудь астрономический справочник, и что дальше? Чем ему помогут названия далёких холодных звёзд? Вот вам это много дало? Нет, мозги у вас, бесспорно, замечательные. Но к ним бы хоть немножечко души. — Во-первых, звёзды далеко не холодные, — устало потёр переносицу Виктор Иванович. — Их температура варьируется от двух с половиной до пятидесяти тысяч Кельвинов. Во-вторых, такое явление, как душа, научно не подтверждено, а потому рассуждать о нём, как о естественной составляющей человеческого организма, бессмысленно и глупо. А в-третьих, астрономический справочник уж явно полезней, чем книга, дающая ложные представления об устройстве мира и учащая людей примитивному мышлению. А вы способствуете распространению таких представлений. — Позвольте, — возразил отец Феодор. — Я же не считаю, что ваша астрофизика — выдумка. Я обычный человек и, как мне кажется, не дурак. Я знаком с теорией эволюции, в курсе физических, химических и биологических процессов, кои управляют нашей жизнью. — Так зачем же других людей обманываете? — Обман — большой грех. Никого я не обманываю. Я такой же учитель, как и вы. Только вы учите видимому, а я потаённому. Я помогаю людям найти Бога. — Может, и мне поможете? А то, сколько бы я не разглядывал небо в телескоп, так и не смог Его там найти. Виктор Иванович сардонически усмехнулся, а отец Феодор лишь укоризненно покачал головой. — Как я могу отказать человеку, который просит о помощи? Разумеется, помогу. Ваши попытки найти Его в вышине априори были тщетны. Не туда вы смотрели, не там искали. Вместо того, чтобы в сотый раз глазеть в небеса, попробуйте как-нибудь заглянуть внутрь себя. И тогда, уж поверьте мне, все космические просторы покажутся вам мелкими и незначительными, по сравнению с тем, что вы обнаружите. — Благодарю за совет, однако о работе человеческого организма я осведомлён не меньше, чем о строении звёздных ядер. Увы, там всё до унылого просто: сердце качает кровь, лёгкие прогоняют воздух, желудок переваривает пищу. Не думаю, что там может найтись место чему-то сверхъестественному. — Вы, сын мой, жуткий материалист. Неужели вам самому комфортно жить в настолько приземлённом и объяснимом мире? — Вполне. Всё известно, доступно и понятно. Зачем усложнять всё какими-то выдуманными чудесами? Да ещё и на полном серьёзе верить в них, ждать их. Учёный не выдержал и прыснул смехом — настолько забавной и наивной показалась ему эта мысль. Отец Феодор же задумался и отвёл взгляд от собеседника, уставившись в какую-то неясную точку где-то в стороне. — А вам не кажется, что все мы очерствели и иссохли, лишь потому, что разучились верить в чудо? — Не понимаю. — Вот представьте, живёте вы среди таких же, погружённых в мир чисел и фактов, оставивших свои чувства где-то на сухих, пожелтевших страницах разномастных энциклопедий. Сначала вам интересно с ними говорить, вы чувствуете в них что-то родственное. Решаете даже пригласить их в театр… а театра-то нет. Потому что не было ни Шекспира, ни Островского, которые бы написали душевные пьесы. Галереи и музеи пусты, ведь не было ни Микеланджело, ни Да Винчи, ни Рубенса, которые нарисовали бы прекрасные картины. Нельзя послушать музыку, ведь не родился ни Бах, ни Шопен, ни Чайковский, а значит, некому было создать восхитительные пьесы. И даже многочисленные стеллажи тех библиотек, которыми вы так гордитесь, наги и унылы. Просто не нашлось ни Пушкина, ни Достоевского, ни Булгакова, которые могли бы их заполнить бессмертными рукописями. Все они разучились верить в чудо, а значит, разучились видеть прекрасное в себе и вокруг себя. Виктор Иванович следил за священником неодобрительно, но слушал очень внимательно. — Что ж, допустим, вас такая жизнь и устраивает. Нет в мире искусства и нет, зато звёзды все на месте, а вокруг всё ещё люди. И вот решаете вы, раз уж идти некуда, позвать друзей к себе, как вдруг задумываетесь, а стоит ли? Можете ли вы доверять этим людям, чтоб впускать их в свой дом? Не вызывают ли они у вас подозрений? И так вы ходите, думаете, сомневаетесь. И чем больше вы сомневаетесь, тем больше изъянов находите в окружающих, тем дальше от них уходите. А они что? А они делают то же, ведь такие же. И что ж получается? Каждый сидит в своём крохотном домике, заперся, отгородился от других стенами и не хочет больше ни с кем общаться. Потому что от каждого ждёт подвоха, в чём-то подозревает. Разве человеческая доброта, отзывчивость, справедливость, готовность помочь — не чудо? А как можно во всё это верить, если чудес не бывает? Как тогда верить в людей? Отец Феодор устало выдохнул и вновь посмотрел на Виктора Ивановича. — И вот, сидите вы один, без досуга, без друзей, и начинаете думать, а в чём вообще тогда смысл жизни? В чём смысл безграничной Вселенной, если не с кем её разделить? В чём смысл всех этих звёзд на небе, если не с кем на них посмотреть и нечего в них увидеть? Сидите и не понимаете. А как можно понять, если вы не верите в чудо? — он прервался ненадолго, чтобы перевести дыхание. — Понимаете ли, вера в чудо — это вера в Бога. А вера в Бога — это вера в нечто прекрасное. А что может называться самым прекрасным созданием Божьим, ежели не человек? «И так сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и подобию Нашему». Верить в Бога — это верить в человека. Верить в самого себя. Задавать себе вопросы, находить на них ответы, открывать собственные тайны и никогда не останавливаться на достигнутом. Вот только вопросы себе стоит задавать не простые, вроде: «Как работает печень?», — а что-то более высокое и всеобъемлющее: кто я, зачем я нужен, в чём смысл моей жизни? Верить в Бога — это постигать самого себя. Постигать самого себя — это находить Бога в себе. — Вроде бы, вы человек взрослый, неглупый, — после короткой паузы вымолвил Виктор Иванович. — А в детские фантазии верите, в облаках витаете. Глупости всё это. — Злой вы какой-то, — устало улыбнулся отец Феодор, поняв, что его упрямый собеседник своего мнения менять не намерен. — Я просто умный. Умные добрыми не бывают. — Ошибаетесь. Кажется, разговор был окончен. Каждый из них остался при своём и ни один не спешил нарушать воцарившуюся тишину. Но бар уже закрывался, посетители расходились, и двум спорщикам задерживаться было тоже нельзя. В конце концов, завтра их обоих ждал тяжёлый день. — Так что вы там говорили о ночлеге? — вновь обратился отец Феодор к Виктору Ивановичу. — Да ничего, — пожал плечами тот. — Так и не нашёл. Думаю, в машине посплю. — Не нужно. Пойдёмте ко мне. На диване-то всяко удобней будет. — Благодарю, — Виктор Иванович сдержанно кивнул и встал из-за стола. Послышался звон разбитого стекла. Учёный посмотрел на растекающуюся у его ног кофейную лужу, выплеснувшуюся из забытой чашки, которую он неосторожно смахнул с края рукой. Пара капель попала на его строгие брюки. — Ничего, у меня отстираете. Отец Феодор дружески похлопал его по плечу, встав следом, оплатил их небольшой счёт, и они вместе вышли на улицу. Уже стемнело и веяло ночной прохладой. Где-то в траве тихо стрекотали цикады. По небу рассыпались мириады ярких белых точек. Они были настолько крупными и, казалось, находились настолько близко, что стоило лишь руки протянуть, чтоб собрать их в охапку. Виктор Иванович замер, не в силах отвести взгляд от неба. — Красивые сегодня звёзды, яркие, — вдруг произнёс отец Феодор, замерев рядом. — В городе таких не увидишь, — согласился Виктор Иванович. — Представьте, если б можно было хоть одну взять в руки и любоваться. Это ли было бы не чудо? — Это вряд ли. Всё-таки их температура варьируется от двух с половиной до пятидесяти тысяч Кельвинов. А это очень горячо. Одной летней ночью, по смешной случайности, около дряхленького бара на окраине забытой Богом деревушки стояли плечом к плечу заезжий учёный и местный священник. Оба были изрядно уставшими, а потому, насмотревшись на звёздное сияние над их головами, они молча побрели куда-то вдаль.