***
Утро началось с сирены воздушной тревоги. Её звук, такой привычный для многих за почти три года блокады, до сих пор заставлял кожу покрываться мурашками (или это из-за холода?), а сердце бешено биться. Ноги сами несли по знакомым дорогам до ближайшего бомбоубежища, каким бы уставшим ты ни был. Желание жить преобладало у каждого. Неподалёку взорвалась бомба и послышались крики людей. Один из осколков поцарапал скулу, но Саша не замечал этого, торопясь в защитный подвал. Бомбоубежище было забито народом. Отовсюду доносились тихие голоса и плачь совсем маленьких напуганных детей. Александр прошёл к самому дальнему углу и присел на свободное место длинной скамейки, стараясь остановить кровь платком. Рядом стоял небольшой стол с тускло горящей керосиновой лампой. За ним сидели дети, человек семь. Они были примерно одного возраста, хотя понять это было довольно сложно. Перед ними лежали листы и простые карандаши, но их взгляды были прикованы к двери бомбоубежища. Они словно ждали кого-то. Внезапно послышался взрыв, всё затряслось, а жители испуганно вскрикивали и оглядывались. Дверь со скрипом открылась и в помещение ввалился человек. Выглядел он ужасно. Похоже, что недалеко от него упал снаряд, когда он хотел войти. Мужчина издал болезненный стон и рухнул на пол. Весь он истекал кровью, пачкая ею и так грязный пол. Люди закопошились, к пострадавшему подбежали две медсестры, но было уже поздно. Мужчина скончался. Подбежавшие дети сразу же узнали в этом человеке своего учителя и горько заплакали, стараясь подойти ближе, но им не позволяли. Остальные же с жалостью смотрели то на них, то на мужчину. Труп убрали и накрыли какой-то тряпкой. Прошло довольно много времени. Сирена всё не успокаивалась, а звуки взрывов продолжали доноситься отовсюду. Похоже, что враг сегодня решил поиграть подольше. Все уже порядком устали. Кто-то нервно переговаривался с рядом сидящими, кто-то укачивал детей, стараясь успокоиться, кто-то спал, а кто-то тихо напевал себе под нос. Саша боковым зрением посмотрел на детей. Они лежали на столе и молча смотрели на белые листы перед собой. Невский невольно вспомнил себя ещё ребёнком. В моменты смерти близких его всегда успокаивала литература. Сразу же вспомнились и все те стихи, заученные наизусть. - Plus ne suis ce que j'ai été, Et plus ne saurais jamais l'être. - тихо начал Александр, вспоминая язык, который когда-то знал лучше родного. Он блаженно прикрыл глаза и продолжил чуть громче, привлекая людей рядом с собой. Знакомые строчки отзывались приятным теплом в груди, а сама собой появившаяся улыбка осветила лицо когда-то Романова. Когда короткое стихотворение закончилось, Саша открыл глаза и смутился, заметив на себе множество взглядов. - Какое красивое стихотворение. А вы можете рассказать ещё одно?.. Пожалуйста! – робко спросила у него девочка, одна из семи учеников. Её карие глазки смотрели на Ленинград с какой-то надеждой и восхищением, и тот не смог ей отказать. До самого вечера, пока сирена не затихла, все сидели в бомбоубежище. Александр всё это время находился за столом, окруженный детьми. Он читал им стихи, рассказывал историю страны и помогал писать письма. Один из мальчиков, закончив писать, подал свой карандаш и листок Александру со словами: «У вас же наверняка тоже есть на фронте родные или друзья. Им будет приятно знать, что вы о них помните». Другие дети поддержали его и посмотрели на обезоруженного Сашу. Тому ничего не оставалось, как согласиться. Написать письмо он так и не успел, поэтому забрал листок и карандаш домой.***
Светлая луна плыла по тёмному небу, но из-за туч её свет не попадал на землю. Снег вновь хлопьями осыпался вниз. Александр не спал. Он лежал на матрасе и смотрел в стену. Усталость завладела им, но что-то не давало сомкнуть глаз. Все мысли крутились вокруг одного человека. Где-то там, в такой далекой Москве сейчас был его Миша. Интересно, он сейчас тоже думает о нём, о Саше? Одинокая слеза скатилась по холодной щеке, как только Невский увидел перед глазами образ любимого Московского. Сердце и душа рвались к нему, но пока это было невозможно. Единственное, что сейчас мог Ленинград – это ждать, держаться, даже из последних сил, и надеяться на любимого. - «Потерпи ещё немного, Сашенька» - прозвучал в голове такой нежный голос Михаила. Саша улыбнулся и провалился в столь желанный сон.***
Вся следующая неделя казалась адом. Бомбы падали на город ежедневно. Порою это происходило весь день, не давая ленинградцам выйти из бомбоубежища. Александр постоянно корчился от боли из-за понемногу разрушающегося города, но продолжал стойко держаться. Белый листок и карандаш для письма, подаренные теперь уже его учениками, всё так же хранились под матрасом, дожидаясь своего часа. К огромному сожалению, этот час настал. Вновь за пределами бомбоубежища уже третий час выла сирена и слышались взрывы. Люди периодически вздрагивали от громких звуков, но уже не так бурно реагировали на происходящее. В дальнем углу бомбоубежища, где располагался небольшой столик, сейчас проходил урок. Дети внимательно слушали своего нового преподавателя, не сводя с него глаз. Александр же воодушевлённо рассказывал о литературе, с наслаждением делясь своими знаниями с новым поколением. Острый укол в районе сердца заставил Невского резко прерваться. Он опасно качнулся и опёрся о стол в надежде сохранить равновесие. Дети взволнованно посмотрели на преподавателя и помогли ему присесть на скамейку. Ещё один укол, гораздо сильнее предыдущего. Александр согнулся пополам и рвано вздохнул, что-то неразборчиво пробормотав. Во рту появился металлический вкус, и тонкая струйка крови полилась из губ.***
Эти мучения продолжались на протяжении получаса, не давая Александру сделать и вздоха без адской боли, отдававшейся во всём теле. Как позже выяснилось, нацистские снаряды попали по Зимнему дворцу – сердцу Ленинграда. Именно в этот момент Александром завладел страх не проснуться на утро. Сейчас, лежа на всё том же матрасе, мысли Невского вновь устремились к единственному, кто смог бы помочь. - «Миша» - думал Александр, смотря на треснувшую стену – «Как ты там, любимый? Я так надеюсь, что ты не пострадал. Вот бы вновь увидеть тебя! Да хоть бы строчку получить! Пожалуйста, поторопись, родной! У меня почти не осталось сил держаться…» Слезинка скатилась по бледной, впалой щеке. Ленинград с большим трудом принял сидячее положение и посмотрел в сторону окна. Из него, на грязный бетонный пол, лился белый, такой чистый свет луны, которую в эту ночь не скрыла даже самая тёмная туча. Смотря на это чудо, Александр не смог сдержать печальной улыбки. Что-то больно кольнуло в груди, но он предпочел не заметить этого. Руки сами потянулись за заветными листком и карандашом. Шатаясь и чуть ли не падая, Ленинград дошел до подоконника. Используя его как стол, он принялся заполнять белый лист. Рука дрожала, и буквы получались кривыми, но в каждой из них всё ещё сохранялось то самое изящество, присущее когда-то Романову. Удивительным образом найдя в доме конверт, Саша трепетно положил в него письмо и кое-что ещё. Запечатав конверт и убрав его во внутренний карман пальто, Невский со спокойной душой погрузился в сон.***
Следующее утро наступило внезапно. Александра вырвали из сна звуки взрывов, выстрелов и крики людей. Попытки встать не увенчались успехом. Всё тело горело и ныло от боли, голова гудела, а кости были готовы раскрошиться. Невский кое-как сумел подняться и дойти до окна. Каждое движение отдавалось выстрелом, ноги не держали, и Саша постоянно падал, но упорно продолжал идти. Наконец, оперевшись о подоконник, Ленинград взглянул в окно. Картина, открывшаяся перед ним, отразила ужас на его лице. Громко звучала сирена, дома были разрушены, повсюду горело пламя, а на дорогах лежали окровавленные тела людей. Резкая боль в сердце заставила Александра прийти в себя. Раздался звук взрыва и битого стекла, а после потемнело в глазах. Тело прошибло адской болью. Осколки стекла и обломки заходили под кожу, оставляя кровавые подтеки и гематомы, заставляли тело содрогаться в конвульсиях. Ленинград не удержался и упал на пол, ударяясь головой об ледяной бетон. Последнее, что слышал Александр, были какие-то голоса и звук выстрела. Сознание покинуло его, погружая в темень.***
«Ленинград потерпел поражение. Немецкие отряды сравнял город с землёй. Выживших не осталось. Александр Петрович был найден мертвым в своей квартире с дырой во лбу и другими ранами. Мне жаль, Москва…» Михаил с силой сжал письмо, бросая его в стену. Злоба и горечь разрывали его. Хотелось рвать и метать, разорвать всех обидчиков, вернуть Александра. Одна только мысль о его гибели заставляла алые глаза наполняться слезами, а сердце болезненно сжиматься. Москва осел на пол, опираясь о стену. Он позволил себе излить всю боль, но только так, чтобы никто не прознал. Война ещё не окончена. - «Саша…Сашенька…Прости! Прости меня, пожалуйста! Я не успел! Не помог! Не защитил!» - ругал себя Московский, смотря на открытое письмо, лежавшее на столе. Последнее письмо от Саши. Его Саши. Конверт с письмом нашли в кармане старого пальто, у самого сердца. Он был испачкан в багровой крови. Саша словно предчувствовал свою гибель, вот только от этого факта становилось во сто крат больнее! Немного успокоившись, Михаил поднялся с пола и вытер остатки слёз. Взгляд упал на небольшой золотой ключик на цепочке, покоившийся на столе. Он шел вместе с письмом. Московский дрожащими руками взял его. Пара секунд, что казались вечностью, и на шее Москвы висит ключ от