***
Он стоял перед нависшей над ним чащей леса, рядом с которой чувствовал себя чем-то очень маленьким и ничтожным. Молчащая и холодно выжидающая, словно затаившийся хищный зверь, она была готова поглотить новую жертву, и путник был готов принести ее. Бесследно раствориться здесь, оставив позади последнее тяготившее его бремя. Небо заволокло сплошной тёмно-серой пеленой, откуда сыпался комьями снег, покрывающий сугробы и мëрзлые ветки деревьев свежим слоем. Крепко сжимая в руках деревянный шест и тускло мерцающий ржавый фонарь, его тело застыло на месте, не в силах шевельнуться. Тщетно пытаясь вглядеться в чащу, он не смог увидеть ничего, кроме непроглядной тьмы, одновременно манящей и отторгающей. Стоит сделать лишь шаг вперёд. Лишь шаг — и выхода уже не будет. Лишь шаг… Отшельник опустил остекленевший взгляд. Если даже он сейчас же развернётся, ему некуда будет пойти. У него ничего не осталось. За все эти годы он не смог обрести счастья, а теперь даже маленькая радость в возможности спокойно жить сгорела до тла. Ведь это непростительно — быть таким, каким есть. Для Акиямы нет другого выхода, кроме как… Путник угнетëнно вздохнул, перебивая нарастающий страх, щемящий сердце, и, неуверенными шагами скрылся среди деревьев, что заботливо укроют его от остального мира и никогда больше не выпустят. Этого бы не случилось, не будь он таким трусом. Ноги утопали в рыхлом снегу. Держащая фонарь рука невольно дрожала, то ли от холода, то ли от страха перед лежащей впереди пустотой. Но чем глубже он погружался в чащу леса, словно в бездонное озеро, тем становилось легче. Не хотелось думать ни о чем. Он шёл. Просто шëл, без куда-то пропавших кружившихся в голове, будто клочки жгучего снега, мыслей и накопившихся в сердце, как мусор, чувств и сомнений, словно от путника осталась лишь пустая оболочка. Вслушиваясь в скрип снега под ногами и свист свободно гуляющего среди голых ветвей ветра, он совсем потерял счёт времени. И без того тёмное небо закрывали верхушки деревьев, создавая подобие купола для этого пустого и безлюдного мирка. Всё, что ранило, осталось там, позади, и лишь побегом он смог спасти себя. Непонятно сколько времени прошло, когда снегопад стал постепенно перерастать во вьюгу, становясь яростнее с каждым мигом, а разъярившийся ветер с диким воем бил морозом в лицо и пытался повалить на землю. Он продолжал идти. Быть может, петляя кругами среди сотен неотличимых друг от друга безжизненно замерших деревьев он лишь продлевал себе мучения? Может, стоит лишь перестать сопротивляться и отдать себя на растерзание пурге? Неужели вот он, конец? Эта промелькнувшая в голове мысль словно заставила его проснуться от какого-то странного сна, отдавшись дрожью во всём теле. Путник стал судорожно оборачиваться по сторонам. Затухающего света в фонаре не хватало, чтобы осветить хоть что-то сквозь всеобъятную тьму. Весь мир словно превратился в шипящий ледяной вихрь, и Акияма по своей воле оказался в самом его сердце. Хотела ли сестра такой кончины для своего брата? Она всегда желала Мизуки лишь счастья, даже ценой своей собственной жизни, и это заставляло его продолжать жить дальше долгие годы, не смыкая глаз ночами от терзавшего чувства вины и горечи, когда перед глазами стоял её израненный умирающий образ: страшные порезы и синяки по всему телу, обломанные рога, застывшая улыбка на бледном лице, и последний брошенный на него взгляд, полный любви и боли. Склонившись над ней, Мизуки мог лишь наблюдать за смертью единственного родного и дорогого ему человека, не в состоянии сделать ничего. Тогда она не позволила, чтобы это случилось с её братом. Как же бы сестра разочаровалась в Акияме, увидев сейчас его здесь. Прости меня, Юки… Движения становились всё скованнее, сердце забилось чаще, стало невыносимо трудно дышать, словно ледяной воздух разрывал грудь изнутри. Уже еле держась на ногах, Мизуки остановился, весь сгорбившись и пытавшись безуспешно защититься от порывов ветра плащом, пробирающими тело лютым холодом. Хотелось плакать и кричать, но из пересохшего горла не мог вырваться ни один звук, пока биение сердца становилось всё сильнее. Что сделано, то сделано, осталось лишь принять это. Было глупо надеяться на спасение, и это привело к ожидаемому исходу. В этом я должен винить лишь себя. Среди завывающего ветра ему будто послышался чей-то голос, пропадающий и вновь доносящийся откуда-то издали, а может, был лишь его частью. Краем глаза Акияма заметил дребезжащий среди кромешного мрака огонёк, подбирающийся всё ближе и ближе, и из-за деревьев показалась чья-то фигура, с трудом идущая против ветра. Путник не мог поверить, что видит перед собой живого человека, и, весь жалко съежившись, со слезами на глазах наблюдал за каждым её движением. — Спрашиваю ещё раз: куда ты идëшь?! — спросил твёрдый и звонкий женский голос, приблизившийся почти вплотную, стараясь перекричать вой вьюги. Свет от её фонаря слепил глаза и не позволял разглядеть лицо незнакомки. — Я… — каждое слово давалось Мизуки с трудом — Просто… Исчезнуть. — слабо прохрипел он, прежде чем без сил рухнуть в обжигающий кожу снег, весь сжавшись от пробирающего до костей холода. — Что ты… — начала было девушка, но тут же кинулась к парню — Слушай сюда! Что бы с тобой не случилось, я не дам тебе тут умереть! Резкий рывок за руку снова заставил оторвать затуманенный взгляд от земли и повернуть голову в сторону пронзительного света в фонаре. Мизуки, чуть ли не хныча, лишь сжался ещё сильнее, дрожа от нахлынувшего в опьяневшее сознание ужаса и холода. Каждое движение приносило ему дикую боль, словно ломало промëрзлые кости. Хотелось назад, во тьму, стать единым целым с помертвевшими деревьями и воющим скорбную колыбель ветром, закрыть глаза и наконец забыться во сне… - Оставь… — только и смог умоляюще прошептать Мизуки одними посиневшими губами. — Поднимайся! — её громкий и полный раздраженной настойчивости голос отчётливо прозвучал среди бушующей метели самым убедительным приказом и отчаянной мольбой. Незнакомка перекинула его руку за свою шею и попыталась поднять путника с колен, после чего осторожно начала идти с ним бок о бок. Вцепившись в тёплую ладонь, Акияма на гнущихся ногах сделал пару нетвëрдых шагов, утопая в снегу, прежде чем снова бессильно повалиться, но придерживающая парня путница не давала ему это сделать. Его шест и фонарь так и остались лежать, похороненные глубоко под растущими с каждым мигом сугробами. Акияме казалось это таким бессмысленным, но он продолжал вяло переставлять скованные ноги вслед за странницей, взрывая снег и опираясь на её плечи. Та дрожала от холода и порывов ветра, но будто не обращала на это никакого внимания и с хранимой решимостью продолжала волочить Мизуки в одну сторону, словно спасала жизнь не незнакомца, а свою собственную. Зачем ты всегда так поступаешь?.. Так они брели мучительно долго, и по жилам обоих стала растекаться новая волна страха. Если они заблудились, то в лесу посреди пурги их ждала лишь неминуемая холодная смерть. Акияма не мог позволить, чтобы вот так из-за него погибла путница, однако попытки отцепиться от неё оказались тщетны. Наоборот, девушка лишь сильнее сжала его руку и быстрее зашагала, продолжая освещать им дорогу еще чудом не потухшим фонарем. «Прошу, не умирай.» — звучали мольбы в головах обоих, обращенные друг к другу. — «Не прощу себя, если ты умрёшь.» Путники, еле живые от мороза и усталости, не продержались бы дольше, если бы перед ними не показалась деревянная хижина, казавшаяся обманывающим разум миражом посреди мёртвой снежной пустыни. Девушка рывком распахнула дверь и, ввалившись с Мизуки в жилище, мгновенно захлопнула, не пропуская ледяной ветер. Выбросив всё из рук, она, пошатываясь, доковыляла с ним до кровати, и тот камнем рухнул, процеживая воздух сквозь стучащие зубы и задрожав ещё сильнее. От разведённого огня в стоящем неподалеку камине обдавало жаром. Она без сил опустилась на пол рядом, тяжело переводя дыхание. Жилище освещали только валявшийся фонарь и мерное пламя в камине, падая янтарно-красным на очертания комнаты, еле разгоняя темноту, но это позволило наконец разглядеть внешность незнакомки. В отражении её темно-карих глаз играли и вспыхивали искры из камина, длинные каштановые волосы, сверкающие от дрожащего света, спадали на плечи, а голову увенчивали… завитые рога, с которых из-за ветра слетел капюшон её накидки. Кроме своей сестры Мизуки никогда не видел кого-то такого же, как и он. Можно ли было их назвать «людьми»? Она нервно сжимала и разжимала руки, а её полный тревоги взгляд был устремлён в пол. — Прости… — хрипло проронил Мизуки. — Не проси у меня прощения. — тихо, почти шёпотом одëрнула его девушка, не поворачивая голову. Повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием тлеющей древесины. Спустя некоторое время она, не сказав ни слова, поднялась и направилась к двери, ведущей в другую комнату, закрыв её за собой, оставив Акияму лежащим в полузабытьи, пока его глаза не начали смыкаться, и парень не провалился сон.***
Ты ведь знаешь, что я тебе вру, так почему продолжаешь следовать за мной? Я так запутался…Ты можешь пытаться сбежать сколько угодно, просто знай, что я всегда буду тебя ждать.
***
Мизуки очнулся, лежа под несколькими одеялами. Акияма попытался подняться, но разомлевшее в тепле тело его не слушалось. Первое время парень не мог сообразить, где он и что здесь делает. Из покрытого витиеватыми морозными узорами окна бил холодный утренний свет и освещал небольшую комнату, в которой он находился. В камине с новой силой игралось пламя. У стен располагались письменный стол и хлипкий на вид книжный шкаф, а в дальнем углу стоял мольберт, но на голых стенах не висело ни одной картины, а все холсты валялись здесь же и были замазаны и изорваны, так что уже невозможно определить, что на них было изображено раньше. Ему оставалось лишь догадываться, что произошло. Постепенно мысли стали приходить в порядок, и все воспоминания о вчерашнем дне нахлынули в голову болезненным шквалом. Как бы ему хотелось, что бы всё это было лишь кошмарным сном. Спустя некоторое время дверь, ведущая, как оказалось, на кухню, открылась, и оттуда показалась отшельница. Всё те же шелковистые волосы, тëмно-карие глаза и пепельно-чëрные, как и у Акиямы, рога. Однако при дневном свете стали более заметны её бледная кожа и мешки под глазами. Скорее всего, весь остаток прошлой ночи она провела там же, и Акияма ощутил укол вины. Заметив, что путник в сознании, хозяйка дома без слов протянула ему чашку с чаем, веющим пряным ароматом сушёных трав, и села на край кровати. Он осторожно приподнялся на локтях, и с благодарным видом взял чашку. Было жутко неловко сидеть рядом с человеком(?), которого даже не знаешь по имени, не решаясь посмотреть ей в глаза. О чем она сейчас думает? Скорее всего о том, сколько проблем на неё свалилось из-за путника. — Тебе уже лучше? — наконец спросила отшельница. Отхлебнув чай, Акияма слабо кивнул. — Ты здесь… живёшь? — В каком-то смысле. Здесь до меня никто не сможет добраться… И это лишь к лучшему. — она стихла, над чем-то задумавшись, но затем снова обратилась к нему — Как тебя зовут хоть? — Мизуки Акияма. — Эна Шинономе. Рада знакомству. — И… я тоже. Что ж, спасибо тебе за спасение меня. — неудачно попытался отшутиться он — Прости, мне нечем тебе отплатить. — Ничего и не нужно. Главное, что ты жив. Лёгкая улыбка тут же спала с его лица. В голову словно вновь что-то с силой ударило, а к горлу подкатил ком. — Жив? — наигранно-шутливо переспросил он, вцепившись руками в чашку, внутренне моля себя о том, что просто не так расслышал. — Твои… Твой рог… — она осторожным движением, словно боялась случайно задеть, указала на его оставшийся целым рог, изогнутым вверх, а затем на пару своих, витиеватых и расходящихся в стороны, намекая на явное отличие в форме. Надо же, вся правда всегда была буквально на самом видном месте. — Значит ты… — Акияма Мизуки, неужели ты считаешь меня каким-то монстром, который бросит простого путника умирать в метель посреди леса только из-за того, что он выглядит как-то не так? — перебила Шинономе, укоризненно взглянув на начавшего впадать в панику парня. Он виновато потупил взгляд, не решаясь ответить. По крайней мере, Мизуки встречал слишком мало людей, не решивших бы так и поступить. — Ты, наверное, считаешь это таким странным, да? — вполголоса произнёс парень, не веря в происходящее и желая наконец услышать от неё все то, что так привык слышать в свою сторону. — Не моё дело, странно это или нет. — отрезала в ответ девушка, смотря на него уже с некой жалостью, как на зашуганного зверька — Так что ты забыл в чаще леса? — вздохнув, чуть спокойнее спросила Эна. — А… Заблудился?.. — Надеюсь, ты понимаешь, что если бы я чудом не заметила свет твоего фонаря, то ты бы замёрз насмерть! — вспыхнула Шинономе. — Что ж, получается, я обязан тебе жизнью, Эна. На мгновение в воздухе повисло напряженное молчание. — Ты ведь даже не пытался спастись, не так ли? — взгляд отшельницы холодно прошёлся по парню, словно пытаясь заглянуть ему в самую душу. — Ха… Да тебя не проведëшь… — пробормотал Акияма, уже не видя смысла в попытках соврать. «Но что я мог сделать?..» И снова Эна стихла, словно ей нужно было время собраться с давно тревожащими мыслями. От внезапно нахлынувшего чувства стыда Мизуки не знал, куда себя деть. Он отвернулся от девушки, и его взгляд вновь задержался на испорченных полотнах. Смотря на безобразные полосы и пятна тёмной краски, невольно ощущалось, с какой силой и болью они наносились. Парень стал безуспешно разглядывать уцелевшие клочья полотен, из которых вырисовывались то ли искажённые пейзажи леса, то ли бесформенные силуэты человеческих фигур. Ты ведь пожалела об этом, да? — Знаешь, ты не единственный, кто хотел закончить всё вот так, — наконец произнесла девушка, переведя взгляд в окно, словно высматривая что-то (или кого-то?) среди заснеженного лесного пейзажа — недаром местные называют этот лес проклятым. Люди уходят сюда исчезнуть, потому что думают, что у них нет другого выхода. Снова и снова. Шинономе запнулась. На её метающих искры глазах навернулись предательские слезы, и она попыталась незаметно от Мизуки их вытереть рукавом. — Всегда так злит, когда я вновь вижу здесь кого-то вроде тебя. Но ведь ты точно такая же, Энанан. Она вновь обернулась к путнику: — Ты не заслуживал такого конца, слышишь? — Ты ведь меня совсем не знаешь… — Разве я говорю что-то не так? «Ты всё говоришь не так. Ты должна меня ненавидеть.» — Я помогу тебе выйти из леса. — девушка встала с кровати, и от неожиданности Мизуки чуть не опрокинул чашку с недопитым чаем. Шинономе тут же направилась ко входной двери, и Акияме ничего не оставалось, кроме как, еле передвигая ногами и спотыкаясь, последовать за ней. В лицо ударил холодный воздух, от света зарябило в глазах. — Подожди! — выпалил он на одном дыхании, внезапно остановившись под недоумевающий взгляд Эны. — Мы идём? — но в ответ отшельница получила лишь молчание и нерешительный взгляд в сторону, куда вела его Шинономе. Мизуки никогда не хотел умирать, но и не мог продолжать жить с вечным чувством стыда и обиды. Пытался сбежать, но это принесло лишь боль и одиночество. И даже сейчас… Смотря на протянутую его спутницей руку, он боялся довериться ей, и сам же ненавидел себя за это. Прошёл через слишком многое, чтобы просто смириться с этим… Она желает спасти его, хотя даже не знает, достоин ли Акияма этого. Готова вложить себя всю, словно в письмо картины. Но если конечный результат тебе не понравится, то ты также разорвëшь меня на куски? — Хах, было бы куда мне… — наконец произнёс путник, не поднимая взгляд. — Вот как… Нелегко жить с рогами на голове, скажи? — горько хмыкнула Эна. Возможно, девушка и сама прожила не лучшую жизнь среди людей — Что ж, походу, мы оба так и не сможем… покинуть это место. — Недаром же его называют проклятым? — ухмыльнулся ей Мизуки. Не это ли для него спасение? Сколько должно уйти времени, чтобы всё закончилось? Недели, месяцы, годы? Целая вечность. Сделает ли это нас счастливыми? Дни продолжают тянутся друг за другом ленной чередой. Пока я прячусь, боясь вновь почувствовать боль. Пока ты кричишь, уничтожая все, что тебе дорого. Так зачем ты продолжаешь ждать? Мы никогда не были способны открыться друг другу. Прошу, пойми это. Прошу… Но если даже страдания — единственная наша связь, то позволь мне остаться рядом с тобой, пока вьюга не стихнет.***