О котах

Хлопок чакры перемещения, и Копирующий стоит в штабе. В шумном водовороте бумаг и людей воцаряется молчание. Сдержанный голос Ируки благодарит о сдаче отчета. Сенсей седьмой команды кивает, тяжело опираясь о стол чуунина. Его форма заляпана кровью своей и чужой. От него все еще несет едким дымом взрывных печатей. Привычный гул вновь наполняет штаб. Снова хлопок чакры: кто-то вернулся с миссии. Еще один выживший. Ответственный ставит гриф на деле и кладет папку на полку. Люди в работе, бумагах, рутине. Жарко, мало кислорода, хочется пить. Все как всегда. Учитель Академии неловко встает в какой-то попытке помочь Хатаке. Но тот только усмехается, прищуривая серый видимый глаз, и уходит. Он хромает на левую ногу: от бедра и до щиколотки форма разорвана длинной полосой, и только бинты, стандартная часть униформы, удерживают штанину, и кровь. Густая, запекшаяся кровь. В удаляющемся шиноби не ощущается чакры, он идет неуверенно, как будто под ногами у него пески знойной Сунны, и Ирука опускает взгляд в бумаги. «Медики помогут. К тому же это дзенин, а не кто-нибудь. Он справится. Меньше мыслей. Больше дела. Еще столько бумаг перебрать». Кто-то другой в голове говорит о том, что это неправильно. Но поднять взгляд под прицелами любопытных штабных совсем не хочется. У него и так смешная и нелепая репутация для шиноби. И только одна мысль внезапно становится ясной, выпуклой, будто просачиваясь сквозь задиристый почерк автора. «Редко кто видел, как он возвращается с миссии такого ранга на своих. Обычно сразу госпиталь. После шарингана». И каждый раз, когда Ирука смотрит на одинокую спину того, кто разминулся со смертью еще раз, ему хочется удержать этого человека. Но всегда есть какие-то обстоятельства, рамки приличия, дистанция разных званий и кругов общения. Шутка ли — это сам Хатаке Какаши, легендарный Копия. О нем говорят, что он может стать Каге, если захочет когда-нибудь. И что Ирука Умино, учитель и штабной, может догнать его и предложить свою помощь? В здании, полном высококвалифицированных шиноби. Он ведь даже не медик. Какие разговоры у него могут быть с дзенином. Гай потратил жизнь за привилегию состязаться с этим замкнутым снобом. Ирука перекладывает бумаги и собирает то, что уже подшил, чтобы отнести в архив. Все это не больше, чем иллюзии и страх одиночества. Наверное, ужасно глупо любить одного человека полжизни и молчать об этом. Ну, что ж, иногда просто нет выбора. Да и выбирать не хочется. В коридоре прохладнее, Ирука невольно замедляет шаг. Замечая знакомую фигуру на лестнице, он чувствует, как холодеют руки. Копирующий просто стоит, прислонившись к стене у самого начала лестницы. Мимо проносятся шиноби, кто-то узнает его и здоровается, исчезая в коридорах штаба. В эту минуту Ирука осознает, что никто не подошел предложить помощь. Многие, если не все, думали так же, как Ирука. Они боялись показаться нелепыми в глазах дзенина. Чуунин более чем уверен, что под маской играет тонкая улыбка, только губы сжаты до крови. Но он не попросит. Никогда не попросит. Эта лестница явно ему не далась. Ирука сделал два шага и не заметил, как схватил за плечо Копию, и в этот момент ему показалось, что в сером взгляде мелькнула благодарность. Хатаке качнуло, и Ирука подставил плечо, замечая, что на левую ногу Какаши уже просто не мог опираться. Впереди была длинная улица, толпы людей и гневное солнце этого сурового мира. Сложив печать, Ирука переместил обоих к себе. Он сделал это не задумываясь. Домой. Не в госпиталь. Много позже Какаши будет долго шутить на эту тему, но пока дзенин, едва стоящий на ногах, молча прислонился к двери. — Идемте в ванную, Какаши-сан… надо смыть с вас кровь, — учитель медленно ведет Копию. Периодами кажется, что тот не слышит его. Сажая на борт ванны раненого, он торопливо начинает расстегивать форму, снимать оружие и разрезать слипшиеся от крови бинты. Хатаке не комментирует, тускло подсвечивая единственным видимым взглядом предысторию какой-то шутки. Явно очень смешной, иначе как объяснить эту полуулыбку в глазах, когда ситуация не кажется Ируке забавной. Дзенин вздрагивает на неаккуратное движение Ируки. Кожа под пальцами горит от лихорадки, есть в этом жаре сейчас что-то неприличное, и учитель опускает взгляд в пол, продолжая осторожно раздевать Хатаке. Руки замирают на поясе брюк, и Ирука мучительно краснеет. Обычно ехидный взгляд Какаши гаснет и хриплый голос доверительно шепчет: — Сделайте мне чаю, Ирука-сенсей. Пить хочется… Неуверенно брошенный взгляд Ируки наталкивается на равнодушие в сером глазе. Эмоции плещутся там на самом дне, практически не различимые сквозь привычный сарказм в голосе. — Не надо… не надо жалости. Я не настолько расклеился. У вас же есть аптечка? Ну, вот и отлично. Значит, все хорошо, — тон успокаивает, бархатный, тихий. Как будто дзенин говорит с ребенком. Ирука цепенеет: — Зачем вы так… я могу помочь. Но Копия уже встает с борта ванны, опираясь о стену, и в нем мелькает что-то чуждое и неприметное. То, что практически неразличимо в горячке будней, как гравировка на клинке. Легендарными в Конохе не зовут многих. Хотя талантливых шиноби можно найти почти в каждой семье. Те, за чьей спиной шепчутся то восторженно, то осуждающе, те, кто уходит на самые сложные миссии, заслужили это прозвище не только силой техник и послужным списком. Характер делает человека тем, кто он есть. И у Хатаке он был. Сила воли позволяла ему выживать, держаться, использовать какие-то невероятные ресурсы, превосходить ожидания. Он предпочитал не показывать слабости, во всяком случае, пока еще мог устоять на ногах. В итоге Ирука, через пару минут выставленный из ванны жестким молчанием, варил чай. Руки сыпали в глиняный чайничек листья, не замечая, что он уже полон. Какаши едва управился с душем. В глазах темнело, и вода, стекающая в сток, была алой от свежей крови. Ледяные брызги с силой били в лицо, возможно, только это и удержало его в сознании. Маленький учитель привел его домой, как бродячего пса. Не побоялся. Порядочная куноичи бы отказалась. У Шарингана Какаши та еще репутация. Но что может знать об этом совсем домашний преподаватель младших классов. Надо было в госпиталь. Но уходить не хотелось. Этот ребенок хочет «играться», не представляя себе, с кем заигрывает. Хатаке глянул на рану. Ногу он не ощущал сейчас толком, под действием таблеток АНБУ. Но выглядело достаточно хреново. Едва сумев перелезть через борта ванной, и почти не вытираясь, дзенин набросил заботливо приготовленный учителем темный халат. С другой стороны, есть препараты — какая разница, где отлеживаться. Он будет осторожным, не позволит себе лишнего. Не на этот раз. Не с этим. Вредить не хотелось. Вредить собой тем более. Протектор Какаши надевать не стал: шаринган пульсировал болью, и движения казались самому шиноби размытыми. Он не мог им смотреть. Маска, сполоснутая в воде, холодила лицо. Растрепанные волосы мокрыми прядями падали в беспорядке. Расческу он даже не потрудился искать. Ирука охнул про себя, увидев в коридоре Копию. Он был бледен, и видно было, что душ стоил ему последних сил. Тихий голос из-под маски нейтрально заметил: — Нэ… я не хотел бы стеснять вас своим присутствием, Ирука сенсей. Возмущенный учитель не обратил внимание на корректное заявление Копирующего. Надо сказать, что, дойдя до кровати, Копия отключился. Попросил пару пилюль из нагрудного кармана и провалился в тяжелый сон. Добудиться его, чтобы напоить чаем Умино не смог. Ирука использовал пару элементарных медицинских дзюцу, а затем, взяв бинты, стал накладывать повязку. Он еще думал сходить в госпиталь. Но как, святая Каге… как объяснить, что Шаринган Какаши у него дома в его халате! Люди скажут… Рука с бальзамом дрогнула. Почему-то учитель был уверен, что Копия без белья. «Какие дурацкие мысли посещают твою голову, Умино Ирука», — напомнил он себе. Шрам полз неровно, иногда слишком глубоко. Когда бальзам стал жечь, дзенин застонал. «Ей пара дней… как он с ней шел…» Надавливая сильнее, он стирал бинтами проступающую кровь и медленно накладывал швы. На бедре задело не так глубоко, и Ирука только приложил ладонь с бальзамом, бережно втирая его в светлую кожу. Какаши был подтянутым и худощавым, но сейчас немного отощавшим, как и все после длительной и тяжелой миссии. Гибкий, по-своему привлекательный, сейчас, когда он был раздет — Ирука, покраснев, осознавал, что даже не может отвести взгляда. Внезапно он понял, что дзенин больше не стонет. С ужасом поднимая глаза, Ирука увидел, что тот пришел в себя. От боли. Серый глаз смотрел, казалось, едва разбирая детали. Хриплое «Что вы делаете, Ирука-сенсей?» прозвучало грохотом бомбы в ушах школьного учителя. Он стыдливо запахнул халат на Копии и, что-то пробормотав про чай, вылетел из спальни. Вернулся Ирука действительно с подносом и, налив теплого чая, попытался дать раненому. Пришлось придержать голову и, сняв маску, напоить чаем с рук, потому что шиноби уже просто не мог сесть. Ирука сознательно не смотрел в лицо дзенина: ему не хотелось пользоваться положением Хатаке. Эта маленькая смешная тайна породила столько сплетен и слухов — пусть она останется, если Копию это развлекает. В конце концов у всех свои слабости. Устроив обратно на кровати утомленного болью человека, он вновь принялся обрабатывать раны, старясь не обращать внимания на пронизывающий взгляд. Даже если Какаши молчал, чуткие пальцы Ируки ловили, как вздрагивает тело, когда его касается антисептик. Рана на плече была неглубокой, но она воспалилась на жаре. Аккуратно смазывая ее бальзамом, Умино понял, что в какой-то момент Хатаке вновь отключился. Накрыв простыней своего вынужденного гостя, Ирука задернул занавес и зажег лампу, намереваясь провести ночь возле раненого. В кресло был перетащен теплый плед и стопки тетрадей учеников. Хотя он так и не успел их все проверить. Хатаке метался в бреду, норовя сорвать повязки. Периодически прикладывая печати с медицинским дзюцу, Ирука сбавлял жар, но это помогало лишь на время. Мысль отправить дзенина в больницу стала навязчивой, но к утру ему полегчало, и он уснул тяжелым сном. И Ирука задремал в кресле, закутавшись в плед, успокоенный чужим ровным дыханием. Наутро нужно было вновь менять бинты. Какаши, казалось, еще спал, и Ирука решил не будить его, осторожно приподнимая простыню и распахивая халат. Температура еще держалась, но не такая высокая, и это успокаивало. — Пить, — внезапно едва слышно попросил шиноби, посреди перевязки. Ирука вздрогнул: он по-прежнему привыкал смотреть на обнаженное тело перед собой, стараясь не краснеть. Но Какаши облегчил его дилемму, опустив взгляд. И это сделало его уязвимее, мягче. Ирука налил в стакан воды, пробормотав: — Я не буду лезть за ваши тайны, сенсей. Он положил голову Копии себе на колени, приподнимая его и оказываясь позади дзенина, давая возможность снять маску и попить воды, при этом не показывая лица. Эта странная забота заставила треснувшие от жара губы улыбнуться. Хатаке не привык к нежностям разного рода личных пространств. Житейское любопытство обывателей доставало его каждый день. Шершавая ладонь благодарно сжала чужие пальцы поверх стакана. Осторожно опуская его обратно на подушку, Ирука ощутил, как мучительно краснеет. Процедуру перевязки шиноби стойко вынес, только пальцы Ируки не лгали, и он, осторожно, как будто стараясь загладить вину, касался ран. Когда была постирана форма и приготовлен бульон, Умино отписал в штаб: попросил отгул. У него было много наработанных дней, и он давно не брал отпуск, так что заявление подписали без труда. Раненый спал полдня. Во вторую половину дня в дверь постучали. В проеме широко улыбался Котецу. — Ирука, Хатаке свободен? Здесь ранг «А» нарисовался, — любопытный взгляд искал за спиной учителя фигуру Копирующего. Дверь захлопнулась перед носом изумленного шиноби. Уже отходя от двери Ирука бросил четкое «Нет!» И не считая нужным больше что-то объяснять, учитель ушел проверять тетради дальше. Он знал, что распределения на ранг «А» Какаши не получал, а Котецу к нему привело просто любопытство. В конце концов, если вы выбираете в объект обожания дзенина, то поневоле начинаете отслеживать все расписания миссий. По гневному взгляду Умино Котецу понял, что лучше не переспрашивать, если не хочешь месяца два сдавать самый простенький отчет. Любопытство — одна из слабостей, которую позволяли себе даже такие люди, как шиноби, и вскоре к двери скромного учителя стали периодически «случайно» попадать многие знакомые. Они по привычке мониторили селение, сканируя чакру, и каждый вскоре знал, что Какаши «временно переехал». И каждому был дан от ворот поворот почти мгновенно. — Ни тебе любезного «выпьем чаю, Генма», — тихий смех проктера экзамена на чуунина, гармонировал с тонким блеском сенбона в зубах. — Он хуже, чем псы призыва, — смеясь, делился Котецу вечером в баре, — наш страшный Ирука-сенсей! Кажется, он всерьез намерился спрятать от всех Хатаке! Мрачный Ибики, который часто пил один, заметил равнодушно: — Хатаке ранен. Скорее всего, он выбыл недели на две. Слова палача в отделе допросов оставили без комментариев: темой вечера стало обсуждение новых «отношений». А на другом конце селения горела только одна лампа в доме — в спальне. Ирука сидел в кресле, прислушиваясь к сбивающемуся дыханию, и умолял завтрашний день принести облегчение, потому что Хатаке бредил и в тишине комнаты звучали никогда не произнесенные вслух слова об Обито, Рин, Минато. Вечером раненый очнулся. Ирука скорее ощутил, чем увидел это. Он проверял очередное сочинение Наруто на тему «Кем я стану, когда вырасту». Смысл сочинения не менялся уже который год. С завидным упрямством. Как, впрочем, и двойка за грамматику. Учитель вздохнул. Этот парень был для него сущим испытанием. Скольких нервов стоило, чтобы он освоил хотя бы пару элементарных дзюцу. «Кому-то все дается легко», — пронеслась мысль, и поневоле вспомнилось мастерство того, кто прослыл знатоком тысячи дзюцу. Возможно, эта мысль и вывела Ируку из задумчивости и остановила попытку погрызть карандаш еще раз. Заложив свой «кунай» за ухо, учитель поднял взгляд и ощутил, что на него кто-то пристально смотрит. — Вы проснулись, Какаши-сан. «Каким странным я становлюсь, когда он рядом». Вспомнился класс и то, как получалось усадить и заставить учиться более тридцати несносных сорванцов, которых ласково называли «учениками». Ирука, отложив тетради, вежливо кивнул дзенину и подошел к кровати со стаканом воды. Ловя себя на мысли, что все было проще, когда Хатаке был в полубессознательном состоянии, чуунин улыбнулся приветливо и сел рядом. — Я рад, что вам лучше. Хатаке попытался пошутить: — Вы думали, что будет по-другому? — Что вы такое говорите, Какаши-сан! — голос почти не выдал раздражения. Причина этого раздражения промолчала, видимо улыбаясь под маской, и виновато опустила глаза, словно ища что-то. Ирука сбился с мыслей о праведном гневе. Почему-то злиться на Копирующего сейчас не получалось. — Нэ… вы не видели мою книжку? Благие мысли были похоронены этой фразой глубоко в сердце Умино, вмиг заставив его вспомнить, кто перед ним. Он вспыхнул и отвернулся: — На столике. Я вытащил, когда стирал вашу форму. Какаши по-своему расценил алый оттенок щек молодого парня. «Неужели читал?» — усмехнулся он про себя, благодаря за возвращение любимого чтива. Ирука ушел на кухню и, судя по ароматам, собирался готовить ужин. Все в этом доме было непривычно. Тихо, спокойно. Какая-то размеренность ощущалась в воздухе, гармония. Чистые занавески на окнах, чуть приоткрытое окно, ровно настолько чтобы свежий ветер проникал в дом, но не пыль и чужие взгляды. Едва слышный вздох. Взгляды. Или Копии показалось или на другой стороне улицы действительно мелькнула тень на крыше. Впрочем, шиноби не употребляют такие слова, как «показалось». «АНБУ, — серый взгляд выцвел до скучающе равнодушного, — как всегда… на случай, если я свихнусь после очередной миссии». Дзенинов всегда держали на коротком поводке. Машина для убийств в любой момент могла дать сбой. Рядом с любым старшим по званию шиноби был такой вот наблюдатель. Взгляд вновь стал блуждать по комнате. Высокий торшер в углу, смешной цветастый плед в кресле, фото родителей на стене. Какаши опустил взгляд. У всех свои мертвые. Пытаясь сесть, он откинул одеяло и едва не потерял сознание от боли. «Дело дрянь» Нога почти не слушалась, разорванные во время боя мышцы очнулись и напомнили хозяину, какой ценой он вырвал себе жизнь. Больше Копия встать не пытался. На лбу выступила испарина. Вернувшийся Ирука заметив, что раненому стало хуже, бросился на кухню за новой дозой болеутоляющего, совершенно правильно оценив, от чего могут быть такие последствия. Он захлопывал ящички так поспешно, что шум слышался в коридоре. Впрочем, Какаши, несмотря на свой отсутствующий вид, всегда ловил мелочи, а не заметить укор в глазах учителя мог только… — Наруто! — раздалось в коридоре, и Ирука в спешном порядке прикрыл дверь в спальню. Судя по грохоту, там действительно был Узумаки. Копирующий невольно улыбнулся. — Ирука-сенсей! — тянул жалобный голос, — сегодня суббота! Как вы могли забыть, что мы ходим в Ичираку-рамен! — голос был по-прежнему жалобным, но твердые нотки убеждали учителя, что попытки вывернуться не принесут результата. Виноватый взгляд на дверь спальни. — Я не могу, Наруто… у меня много работы… — У вас всегда много работы! Но только не в субботу! Не в субботу, Ирука-сенсей! Проще было уговорить Пятую не пить сакэ. Умино вздохнул. Процесс битвы шел уже полчаса. И результаты ее были неутешительными. Соглашение было достигнуто на двойной порции рамена в следующую субботу. Наконец Наруто ушел. Ирука побрел на кухню, пытаясь вспомнить, что он делал до прихода этого шумного недоразумения. Зайдя за угол, Наруто выпрямил спину и гордо вскинул голову, смотря в ожидающие лица старших. — Извините, но Ирука-сенсей сказал, что очень занят и никуда не может пойти. Котецу прыснул со смеху и моментально потребовал долг у проигравшего пари напарника. Промолчав о двойной порции рамена в следующую субботу, Наруто, получив от смеющихся шиноби купон на бесплатную порцию, довольный, стремительно умчался в сторону Ичираку-рамен бара. — Я думал, уж Наруто он не откажет, — искренний изумленный вздох. — Все дело в том, что на кону, — многозначительно заметил Генма и перекатил сенбон на другую сторону. Изумо промолчал. Внезапно Ширануи остановился и, не прощаясь, исчез посреди улицы. Еще бы, прямо к ним шел легендарный Зеленый Зверь Конохи. Котецу блаженно улыбнулся, матеря расторопного дзенина. Вот что значит, ранг выше. Сразу заметил. Уже издали, слыша крик про силу юности, чуунин успел подумать, что кое-кого за сегодня еще можно разыграть… *** Ирука бережно отирал края раны на плече, меняя повязку очередной раз. Копия чуть слышно вздохнул и открыл глаза. Вообще-то он пришел в себя уже пару минут назад, но хотелось понаблюдать за чуунином еще немного. Понять, может быть. Не смог. — Простите, — поняв вздох как сигнал о боли, Ирука убрал руку и тыльной стороной ладони откинул упавшие на лицо волосы. Каштановый водопад не подчинился, лишь на секунду открывая настороженный взгляд Умино. Копия что-то пробормотал и закрыл глаза. «Бредит», — подумал учитель и закончил перевязку. Какаши тем временем лихорадочно пытался собрать мысли в голове. Ирука слишком близко подошел к его границам личного. В этой домашней ночной пижаме с распущенными волосами, он выглядел как-то беззащитно. И это тревожило ту часть души Копирующего, которую он закрыл от всех. Именно там все еще улыбался Обито и грустила первому снегу Рин. Он всю жизнь жил так, чтобы никогда больше не ощутить потери. Не приблизить, не дать узнать себя. Одиночество не радовало. «Но так лучше», — твердил он себе, возвращаясь в пустой дом. «Это правильно», — улыбались карточки друзей. «Я должен», — молчал камень Памяти. День за днем. Год за годом. Конечно, святым Копия не был. Его репутация и слухи, которые ходили о высших кругах шиноби, были вполне оправданны. После очередного месива на задании, когда вычищать приходилось семьями, селениями… Копия часто не помнил даже лиц своих партнеров и партнерш. Ему было глубоко все равно, кто рядом сегодня. Многое было слишком мимолетно, догорало еще быстрее, чем он сам, когда пользовался шаринганом. И во всем этом: в закрытых вечеринках с тяжелыми наркотиками, которые позволяли забыть о боли старых ран, и не только на теле, в угаре тяжелого дыма салонов с теми, кого покупают на один вечер, в серых буднях убийств где-то на границах — Хатаке уже почти забыл, что это такое — чувствовать себя нужным кому-то. Вспомнил, когда наткнулся на смущенный взгляд молодого учителя. Многие смотрели на Копию: он притягивал, им хотелось обладать, хотя бы на один вечер, на одну ночь. Он знал это. Но Ирука не был таким. Он не участвовал в закрытых вечеринках, не водил никого домой. Но он так смотрел на дзенина, что часто Какаши задерживался со сдачей отчетов, предпочитая писать их прямо в штабе, усевшись на подоконник и чувствуя чуунина рядом. Может быть, слишком часто… Эти отношения обещали ему гораздо больше чем один вечер. Чем одна ночь. И он рвался между привычным образом жизни и желанием обрести нечто большее. Но страх потери, спрятанный где-то в детстве под трупами близких, вырывался наружу и кричал в лицо: — Я не хочу потерять… снова! Не хочу! *** Какаши оказался удивительно спокойным пациентом. Он не жаловался при перевязках, молча пил таблетки и позволял Ируке использовать любые свитки с медицинскими дзюцу, мази, травы, бальзамы. Иногда он напоминал школьному учителю бездомного кота, раненного в драке и пришедшего в первый попавшийся дом за теплом и уходом. Когда дзенин спал и обеденное солнце игриво проскальзывало между шторок, чтобы отдохнуть у него на плече или спрятаться в копне серых волос, это сходство становилось очень явным. Или так Умино просто казалось? Каждый склонен видеть то, что хочет. Вскоре он привык к немногословному сдержанному шиноби, взгляд которого говорил больше, чем слова. Полуулыбка, часто виднеющаяся сквозь маску, всегда немного рассеянный и скучающий вид — Какаши умудрялся даже лежа в постели не выглядеть унылым и разбитым. Вскоре Ирука поближе познакомился со знаменитой сворой призывных псов. Когда в дождливую погоду те заявились все и сразу, моментально заляпав ковер, пол и покрывало в спальне. Они рычали, скулили, переглядывались и устраивались возле хозяина, ревниво толкая друг друга за более близкое место. Ирука хотел было прикрикнуть на них, видя плачевные последствия в виде грязи, но промолчал. Было что-то в их глазах... тоска, быть может. Они скучали по разноглазому шиноби, и выражали это так, как могли. Учитель молча стоял в проеме спальни, смотря на свору на кровати и спящего Хатаке. Едва слышно вздохнув, он медленно прикрыл дверь и пошел на диван в гостиную. На сегодняшнюю ночь смену он сдал. Ночной караул был надежнее и преданнее многих людей. Отношения призывных животных и хозяина часто были сделкой, но здесь чувствовались привязанность и тепло. То самое тепло, которого иногда не хватало. Утром он, конечно, об этом решении пожалел, потому что уборку пришлось делать заново, да и стирки существенно прибавилось. — Прошу прощения, Ирука-сенсей, — серый глаз извиняюще улыбался, но в нем не было ни толики раскаяния. Вздохнув, Ирука кивнул, гордо продолжая мыть пол и обдумывая, не выкинуть ли вообще испорченный светлый ковер. *** — Вы любите мясо с овощами? — Ирука стоял, держа в одной руке ложку, в другой чашу с порезанными овощами. Он тщательно перемешивал салат и, видимо, обдумывал, достаточно ли заправил его маслом. Какаши оторвал взгляд от книги, и привычно кивнул, в полуулыбке выражая признательность. Его присутствие ощущалось почти неуловимо. Как будто дом, наконец, стал полным. Он наполнял его собой, прогоняя привычное одиночество небольшой квартирки. Небо стало казаться ярче, работа легче. Ирука спешил домой и впервые за долгое время сбегал от тетрадей и отчетов. Он чувствовал, что в нем нуждаются, что его ждут. Чувствовал? Или хотел в это верить? Умино не задавал себе этих вопросов, кому хочется копаться в развалинах собственной души? Так и сегодня он проигнорировал шутки Котецу в штабе, взгляды штабных. Он хотел домой и, с порога занося пакет с продуктами, уже думал о том, чем будет баловать своего гостя. Какаши поправлялся. Уже прошло одиннадцать дней с момента его возвращения с миссии. Раны затянулись под действием специальных препаратов, и хотя двигался шиноби медленно, вставал с трудом, но уже ел сам и на предложение проводить до ванной реагировал характерным фырканьем. Ирука держал деликатную дистанцию и не лез с вопросами: просто был рядом, когда в нем нуждались, и ненавязчиво заботился о своем пациенте. Приставка «сенсей» — раздавалась каждый раз, когда чуунин обращался к старшему по званию, и Какаши невольно улыбался вежливости человека, который почти неделю видел его обнаженным. Сегодняшний вечер, который они проводили вдвоем, был таким же непривычным для обоих. Ирука сидел в кресле, подогнув одну ногу, и ел из темно-зеленой глубокой чаши запеченное мясо с овощами, а на коленях Какаши стоял поднос с этим же блюдом, а также салат, салфетки и новые палочки. Эта неутомимая тяга к совершенству даже в деталях немного забавляла Копию. Он давно уже отвык от полной сервировки. Как закоренелый холостяк Хатаке ел, где придется, что придется и когда придется. — Очень вкусно, Ирука, — он сознательно не добавил вежливый суффикс и улыбнулся, смотря на то, как покраснел школьный учитель. Были такие шиноби — «недошиноби», как шутя называли их боевые ниндзя. Вроде бы они тоже заканчивали Академию, получали звания, но они никогда не брали миссий и не убивали. Возможно, поэтому в их сердцах сохранялись тепло и способность радоваться простым мелочам в жизни. Сейчас силу этого тепла Какаши чувствовал на себе. Ему до боли нравился этот мир маленького дома, его тишина, устроенность и покой. Но такие моменты не длятся долго. Хатаке это знал. У него под подушкой лежал свежий свиток с миссией, возникший днем в комнате: АНБУ молча отдал задание и исчез. Жизнь шиноби — это война, с которой нельзя прийти. Она рождается вместе с ним и не заканчивается с его смертью. На этом держится могущество скрытых стран. Утром не найдя своего гостя в кровати, Ирука побледнел. Записка, содержавшая два предложения, сообщала: «Признателен вам за все, Ирука-сенсей. Вызвали на миссию». Остолбенев возле тщательно заправленной кровати, Умино на негнущихся ногах прошел к окну, механически замечая, что оно распахнуто. Видимо, чтобы не будить гостеприимного хозяина, Хатаке ушел через окно. В комнате ощущалась пустота, постепенно она заполнила квартирку и сердце учителя. «Он ведь еще не оправился», — пронеслась неутешительная мысль, вместе с волнением и грустью. Забытая книжка лежала на тумбочке у кровати. Дзенин явно спешил. Ирука сел в кресло и закрыл лицо руками. Он не хотел признавать своей слабости. Бледный, не завтракая, он собрался на работу и, как обычно, не опоздал. Только шушукающиеся работники заметили, каким тихим и задумчивым сегодня был Ирука. Возвращаться домой стало пыткой. Допоздна задержавшись в штабе, Ирука брел по ночному переулку, смотря на то, как фонари бросают длинные тени и маяками тонут в темноте ночи. Он знал, что, когда придет домой, одиночество станет еще сильнее. Ирука замер у порога. Ожидание. Повернулся ключ в замке. «Только вернись». Звук захлопывающейся двери показался в квартире слишком громким. Шли дни, затем недели. Хатаке не возвращался в деревню. Долгими вечерами Ирука стоял у окна, смотря на то, как в очередной раз садится солнце. Еще один день. Пережить. Просто пережить это. Переждать, пока сердце не перестанет замирать при виде знакомой вещи или похожей фигуры. Жить. Просто жить и заставить себя верить, что все будет хорошо. Прошло почти три месяца. Ученики вернулись с каникул, осень осыпала золотом деревья. Ирука, измотанный ожиданием и тревогой, все чаще стоял в приемной Резиденции, так и не решаясь зайти и спросить у Каге, когда предполагается возвращение сенсея седьмой команды. Еще один непринятый отчет. Ирука точил острый карандаш уже минут пять, не видя, что грани идеальны. Кто-то положил на стол измятый, грязный лист, в котором строки набегали друг на друга в каком-то неравном бою. Возмущенно смотря на это нарушение спокойствия на своем столе, Ирука беспрекословным тоном отрезал: — Отчет составлен не по форме. Перепишите! — Ирука-сенсей… Медленно поднимая глаза, захватывая, как по кадрам, сожженные перчатки, рваную форму, жилет в крови, привычную маску и серый улыбающийся взгляд, Ирука пробормотал с трудом: — С возвращением, Какаши-сан. Шиноби стоял, опираясь на стол, видимо измотанный, но живой. Ирука смотрел в это знакомое лицо, в ту часть его, которую видел, не в силах отвести взгляда. Глаз сощурился в улыбке, его обладатель растаял в клубах чакры, оставляя отчет лежать на столе. Ирука невольно вздохнул. «Придется переписывать за него». Пронеслась мысль, но тут же испарилась от ощущения эйфории. Не улыбаться и сохранять спокойное выражение лица стало невероятно сложно. — Видел, как надо сдавать отчеты? — прыснул Котецу, пряча смешок в ладони. Генма понимающе кивнул: он только закончил переписывать свой. — Что поделаешь, — рука сложила лист бумаги пополам, — гении у нас на особом счету. Усмехнувшись, он заинтересованно глянул на молодого чуунина за столом. Ирука улыбался, смотря на смятый отчет, и казалось, что в этот момент он не замечает никого из двадцати присутствующих в штабе. *** — Как сходил? — от сигаретного дыма Асумы в комнате можно было вешать топор. Только вышедший из душа Хатаке меланхолично обронил: — Все нормально. Шиноби не комментируют свои миссии. Каждый из них знает о тайне высоких рангов и о том, что не стоит копаться в чужих трупах. Асума кивнул, медленно выпуская очередное кольцо призрачного дыма в полутемной комнате. Какаши бросил полотенце на кровать, взлохматив по привычке волосы. Он был напичкан препаратами АНБУ и почти не чувствовал усталости. Предстояло еще перебрать оружие. — Ширануи сегодня собирает у себя, придешь? — сигарета тушится о дно пепельницы. Копия пожимает плечами, натягивая через голову черную водолазку и по привычке надевая брюки от униформы. На вешалке осталось висеть черное кимоно. Он надевал его чаще, чем хотел бы. — Ирука? — слишком прямой вопрос, особенно если учесть с кем говоришь. Какаши слыл мастером уходить от ответов. Но сейчас он просто промолчал, завязывая протектор так, чтобы закрыть ноющий шаринган. Асума улыбнулся немного одобрительно и пошел к выходу. Он узнал то, ради чего приходил. Выбор Хатаке его вполне устроил. Это было правилом хорошего тона — начать отношения с кем-то вроде Умино. Человеку нужен мир. Даже такому как Шаринган Какаши. Перепоручить дзенина заботам кого-то постоянного было давней мыслью старого друга. Это, конечно, не такая красавица, как Куренай… и вообще Хатаке занесло не в ту степь, но лучше это, чем ад одиночества. Из него слишком часто не возвращаются живыми. *** Какаши нервничал. Даже у дзенинов сдают нервы. Особенно у влюбленных дзенинов. Особенно после долгой и нудной миссии. Правда, признаться в этом было тяжело. Он слишком долго был один и слишком привык к этому. Сейчас, легко скользя по крышам верхних ярусов домов, Хатаке гнал от себя любые эмоции. Просто возникнуть на пороге дома, сказать «Охайо!» Разве это сложно? Замерев на нитке линий проводов, он присел, смотря в знакомое окно. Те же шторки. Покачав головой, дзенин легко спрыгнул вниз и попытался представить себе разговор, который репетировал все время на миссии. Итог был неутешителен. К моменту открытия двери, слова напрочь исчезли из головы. Выручила вежливость Ируки. — Какаши-сенсей… вы за книжкой? Проходите, — лепетал учитель, настежь распахнув дверь. Чувствуя себя лисой в курятнике, дзенин неловко переступил порог, улыбаясь забавному чуунина и отмечая про себя, что с распущенными волосами тому гораздо лучше. — Чаю? — его потащили куда-то на кухню, усадили и принялись кормить, спрашивая о самочувствии. Созерцая мясо с овощами в своей тарелке, Какаши подумал, что вот оно очень правильно там лежит. И что тарелка стоит в очень правильном доме. И было бы очень правильно, если бы так было всегда. Он резко поднялся, одной рукой отнимая чайник с рук обомлевшего чуунина другой, прижимая его к себе. — Я вернулся не за книжкой... Ирука.