Forget and be mine

      Длинные черные волосы развевались под ледяным ветром мрачного леса. Низкая температура никак не беспокоила юношу, она не могла заставить его чувствовать холод или жар, не с учетом смерти, уже поселившейся в его теле, или решимости, текущей в венах.       Он терпеливо ждал. Холодная фарфорово-белая маска скрывала его недостойное и страшное лицо, всегда со спокойной улыбкой, той самой улыбкой, которую он всегда демонстрировал, служа своему принцу по любой обращенной к нему просьбе.       Несмотря на легкое любопытство по поводу того, в чем заключалась просьба его бога и какова была его цель, с которой он привел их в это место, Умин не стал задавать никаких вопросов.       В конце концов, у Умина была миссия.       Его бог очень ясно дал понять, что он не может провалить эту миссию, поэтому он был вдвойне внимателен, при её выполнении.       Он всегда посвящал себя всему тому, что приказывал ему делать его бог.       Умин терпеливо ждал в том месте, где ему было приказано быть, ожидая сигнала своего господина, чтобы следовать по тропинке через сожженный лес, либо спуститься с горы, либо подняться по ней к заброшенному павильону, который, как он знал, находится на вершине.       Из всех мест было странно вернуться именно туда. Но он предполагал, что жизнь состоит из циклов, и, возможно, есть какой-то один, который он должен закончить или начать заново. Пока этот новый цикл длится с его высочеством, его это не волнует.       Поэтому, Умин ждет.       Прошло два года с тех пор, как они с Се Лянем бежали из Юнаня, и теперь бродили в одиночестве по лесам, никогда не приближаясь к городу. Они обычно спали в лесу или в заброшенных храмах принца Сяньлэ.       Его бог не смог наслать поветрие человеческих ликов на народ Юнаня, а Умин не смог позволить десяти тысячам душ уничтожить его бога.       Умин направил свой меч на Безликого Бая, и каким-то чудом ему удалось пронзить Бедствие мечом, в результате чего проклятие перешло на него.       Принц Сяньлэ был испуган и шокирован этим. Он посмотрел на Умина, прежде чем связать его и убежать из залива Лангер, утаскивая его за собой.       С тех пор Умину было трудно быть вдали от своего бога. Се Лянь всегда держал его привязанным к Жое. Лента связывала их запястья, куда бы они ни пошли. Умин едва мог сохранять по-настоящему почтительную дистанцию со своим богом. Но он не стал бы отрицать, что ему нравится быть так близко к своему любимому.       Это также помогало, когда Се Ляня мучили кошмары, которые повторялись с болезненной частотой. Когда принца, наконец, одолевала усталость и он засыпал, его неизменно терзали тягостные воспоминания, он взывал к людям, которые уже умерли, людям, которые его бросили.       Умин пытался помочь, он не мог усидеть на месте.       Свирепый призрак делал все, что было в его силах, чтобы успокоить боль падшего бога, шепча слова любви, которые у него не хватило бы смелости произнести, когда бог бодрствовал.       Он оставлял белый цветок в волосах бога, когда тот просыпался, потому что Умин заметил... Он заметил, что Се Лянь, похоже, не ненавидит это. Он заметил легкую улыбку на губах своего возлюбленного, такую небольшую, но такую драгоценную.       Поэтому каждый день Умин искал для него цветок, прежде чем тот проснётся. Жое знала, что он вернется. Ему стоило большого труда убедить шелковую ленту.       Умин делал все возможное, чтобы его бог был сыт, заботился о нем и всегда находился рядом. В лесу Се Лянь все еще носил маску, наполовину улыбающуюся, наполовину плачущую.       Когда они, наконец, впервые вышли в город вместе, Се Лянь был одет в вуаль, закрывающую его лицо. Белую, как и его траурные одежды (он их почти не носит, но они все еще у него с собой) и его одеяние культиватора, которое он носил в тот день.       Умин понял это и украл бамбуковую шляпу с вуалью для своего бога, подарив ее ему.       Се Лянь выглядел подозрительно, немного враждебно по отношению к призраку.       — Для чего это?       — Это для того, чтобы Данься мог комфортно гулять по городу, — его реакция была незамедлительной, с всегда опущенным лицом, выражающим уважение.       Се Лянь фыркнул, но принял шляпу, впервые сняв маску, когда они были одни, не ели и не выходили в город, позволяя Умину ясно видеть свое лицо, не скрывая его даже за вуалью бамбуковой шляпы.              Умин остановился, когда снова увидел лицо своего бога, заметив слегка округлившиеся и слегка покрасневшие щеки. Он подумал, что тот на самом деле стал лучше питаться и восстановил свои силы, обретя более здоровую форму.       Умин слегка улыбнулся под маской.       Это было хорошо.       — Поскольку я собираюсь снять свою маску, тебе тоже следует снять свою.       Умин застыл от слов своего бога. Он не хотел ослушаться, но и не мог показать ему… его лицо.       — Его высочество, простите это ничтожество, — он снова опустил голову.       Выражение лица Се Ляня помрачнело.       — Зачем? Что ты скрываешь? — спросил принц, держа призрака за подбородок и заставляя его поднять голову, чтобы посмотреть на него.       Се Лянь, может, и изгнанный бог, но даже с проклятыми кангами на шее, в белых одеждах культиватора, с длинными каштановыми волосами, собранными в пучок, и бамбуковой шляпой на голове, вальяжно восседающий на поваленном стволе дерева, с медово-карими глазами, оценивающе смотрящими на Умина, он выглядел так, словно никогда и не падал с небес.       Столь же величественный, как если бы он был одет в шелковые и золотые одежды из прошлого.       Его Бог всегда будет совершенным, независимо от того, как он себя проявит. И Умин знал, что, хотя он и недостоин такой милости, он никогда не покинет его высочество. Он не был похож на других.       Он мог быть недостойным, уродливым, никчемным, эгоистичным, но он все равно показал бы всему отребью, бросившему его принца, что он может быть лучше их.       — Его высочеству не понравится то, что он увидит. Простите это ничтожество за то, что он что-то скрывает от Данься, но я не хочу вас пугать.       Се Лянь сжал губы, глядя на Умина, проводя кончиками пальцев по краю маски там, где фарфор соприкасался с холодной кожей призрака.       — Ты бы показал свое лицо любимому человеку? — он проверял. Умин напрягся, не желая лгать или скрывать что-либо от своего бога.       — Я... я не знаю, смог бы я. Ей это может не понравиться.       Прикусив нижнюю губу, Се Лянь, казалось, еще немного подумал, прежде чем продолжить. Горький привкус поднялся в его горле.       — Если бы ты поженился и твоя жена попросила, ты бы показал свое лицо? Ты не смог бы пить свадебное вино в маске.       Умин почувствовал, как забилось его мертвое сердце, он тяжело задышал, нервничая из-за направления вопросов и не зная, чего от них может хотеть его бог. Он не мог говорить слишком много и раскрыть правду! Он не мог… Позволить своему богу испытывать отвращение к его неуместным чувствам.       — Если… Если бы я женился.... Я бы показал свое лицо. Если бы моя жена захотела. Но мне пришлось бы предупредить её, чтобы она не смотрела. Я уродлив.       Это, чудесным образом, казалось, удовлетворило бога, и он отпустил его, спокойно покачав головой.       — Возьми себе бамбуковую шляпу. Давай позже сходим на рынок.       Так Умин и сделал. В последующие месяцы Се Лянь хотел заняться другими делами и держал Умина, тщательно привязанным к Жое, на верхушке дерева в их лагере.       Умин мог сказать, что он привык к постоянному присутствию его бога, поэтому так долго быть вдали от него... было немного странно. Он знал, что это неправильно, и что ему не следует беспокоить этим его высочество, он, конечно, ничего бы не сказал, но, честно говоря, он скучает по тому, как близко находился к своему богу.       Он боится, что что-то может случиться с его богом, что Безликий Бай вернется и снова причинит боль Данься, что Умин, возможно, ничего не сможет сделать…       Безошибочно узнаваемое белое свечение Жое отвлекло Умина от его мыслей. Белая лента, похожая на змею, быстро подлетела к Умину, обернув один конец вокруг его запястья. Умин вздыхает с облегчением, даже не смотря на то, что больше не дышит, замечая, что лента не казалась отчаянной или взволнованной.       Однако он заметил, что Жое что-то держит на другом ее конце, и, развернув, передаёт это Умину.       Умин понимает, что это красные мантии. Полностью красный плащ. Это вызывает у него любопытство, когда он смотрит на шелковую ленту, которая один раз касается своим концом, а затем дважды опоясывает Умина, указывая ему использовать ее.       Призрак осторожно поправил мантию вокруг себя, используя ее как внешний слой. Костюм был немного великоват в рукавах, но в остальном он хорошо прикрывал его плечи, подол был почти длинным, близко к ногам, но недостаточно, чтобы он мог споткнуться. Застегнув плащ своим черным поясом, он вопросительно посмотрел на Жое. В чем смысл всего этого?       Поняв, что призрак уже готов, Жое обернула свой кончик вокруг пальца Умина, ведя его по лесной тропинке.       Умин следовал за шелковой лентой, пока не нашел свадебный паланкин, когда Жое оторвалась от него и влетела туда.       Дрожь пробежала по спине призрака, пытающегося осмыслить происходящее. Его… был ли там его бог? Он… ждал ли он Умина внутри? Что все это значило?       Он медленно подошел к передней части паланкина, просунул руку внутрь, где красная вуаль скрывала фигуру внутри.       Услышав тихий задыхающийся звук, Умин почувствовал прикосновение мягкой, мозолистой от меча руки, которую он всегда узнает.       Се Лянь знал, что это рискованно. Он испытывал свою удачу, проверяя преданность Умина, доводя его до предела. Все больше и больше он думал, что призрак устанет от него и уйдет.       Но он никогда не уходил.       После того, как он сбежал и заставил Умина пойти с ним, Се Лянь боялся, что призрак покинет его, поэтому, несмотря на то, что он знал, насколько эгоистично это было, он держал его рядом.       И со стороны Умина потребовалось много усилий, чтобы Се Лянь позволил ему хоть немного отойти и принести что-нибудь богу. Даже когда он ушел, Се Лянь послал Жое, чтобы защитить его, а также присмотреть за ним.       Се Лянь не ожидал, что два года спустя Умин все еще будет с ним. Когда каждый день казался невозможным, каждая прожитая секунда ощущалась как болезненное напоминание о его неспособности и слабости, Умин все еще был рядом. Его не волновало, что Се Лянь больше не был сияющей, недосягаемой драгоценностью. Он продолжал стоять рядом с павшим принцем. Такой верный, такой добрый к Се Ляню, даже если бог этого не заслуживал, даже если он не заслуживал этой доброты, этой преданности.       Се Лянь почти ожидал, что когда он, наконец, отпустит призрака одного поискать еду, тот никогда не вернется.       Се Лянь плакал той ночью, прячась за черным плащом Умина, прижимая его к себе, не в силах поверить, но и не в силах отрицать, насколько ощутимым было присутствие призрака. Что он... может быть, действительно… останется ради Се Ляня.       Даже если бог был всего лишь бледным, слабым отражением того, кем он был когда-то.       Когда он каждый день просыпался с белым цветком в волосах, это вселяло в Се Ляня немного надежды. Все казалось менее болезненным.       Потому что Умин был с ним.       Но, несмотря на то, что они были вместе два года, Се Лянь никогда не видел лица Умина.       Он знал, что Умин — это не Безликий Бай. Этого не могло быть. Безликое бедствие никогда не было бы таким добрым к Се Ляню.       Он никогда не смог бы заставить удрученное сердце принца биться так быстро. Он ни за что не смог бы быть таким терпеливым или милым с Се Лянем, даже если Се Лянь был таким ужасным.       Он... не смог бы заставить Се Ляня влюбиться так, как это сделал Умин.       Се Лянь не хотел нарушать личное пространство Умина, но он не знал, как заставить его показаться принцу. И когда он спросил… Се Лянь вспомнил другую причину, по которой он потащил Умина с собой: его возлюбленная.       У Умина была возлюбленная. Прекрасный и особенный человек, который заставил его захотеть остаться в этом мире.       Тот… человек, к которому Умин в конечном итоге вернется. Тот, ради кого он мог бросить Се Ляня.       Проглотив горькую тяжесть, образовавшуюся в горле, Се Лянь с трудом выдохнул. Этот прекрасный, драгоценный и добрый человек мог отнять у него Умина. И Се Лянь снова остался бы один, у него никого не было бы.       Он хотел, чтобы Умин был счастлив, конечно же, он хотел! Но… Он также хотел, чтобы Умин был с ним.       Ему была ненавистна мысль о том, что он мог пить уксус для незнакомки. Незнакомки, которая была намного лучше его. Но как можно удержать Умина при себе? Как сделать так, чтобы он полностью принадлежал Се Ляню?       Именно тогда ему в голову пришла самая безумная идея, которую он только мог придумать, что-то, что, несомненно, заставило бы его отца перевернуться в гробу от отвращения к Се Ляню. Больше, чем это уже было.       Но теперь его отец больше ничего не мог сказать, когда был мертв. Он бросил Се Ляня. Он не остался.       Умин остался. Умин решил остаться с Се Лянем, несмотря на то, что Се Лянь был ужасен, несмотря на то, что Се Лянь был разочарованием и был таким грязным, что едва мог походить на сияющего принца, которым он когда-то был.       Се Лянь собирался выйти замуж за Умина.       Подготовиться к этому было нелегко, он нашел наряд жениха, который был немного староватым, но сидел на нем достаточно хорошо. Он был немного тесноват в груди и плечах, телосложение фехтовальщика делало его крупнее своего первоначального владельца. Он был простым и совсем не походил на то, что он носил бы, если бы все еще был принцем, когда женился. Он не смог найти подходящую одежду для Умина, кроме красной мантии, это была не мантия жениха, но сойдет. Се Лянь надел бамбуковую шляпу вместо вуали.       Выдав себя за призрака, ему удалось запугать нескольких воров, чтобы они доставили свадебный паланкин в нужное ему место, где он бы ждал Умина.       Когда Жое вернулась к нему и устроилась на его запястье, Се Лянь занервничал еще больше. Он не мог заставить Умина вытащить его из паланкина. Ну, он... он не хотел.       Се Лянь, каким бы нелепым это ни было… Се Лянь хотел, чтобы Умин выбрал его.       Призрак должен был уже понять намерения Се Ляна, так что у него был бы этот последний шанс сбежать. Се Лянь, конечно, был бы убит горем, но он позволил бы призраку покинуть его.       Это был последний шанс Умина отвергнуть Се Ляня и всю его неразбериху.       Принц не смог не задохнуться, когда увидел протянутую к нему бледную руку. Он… неужели он действительно..?       Нерешительно протянув руку, держа так крепко, что он мог бы сломать его, если бы это все еще была рука смертного, когда он прикоснулся к нему. Се Лянь должен был заставить себя сдержать влагу в глазах.       Сделав несколько шагов из паланкина, он понял, что споткнулся, когда обнаружил, что призрак нежно держит его, прижав лицо к груди, без сердцебиения. Его бамбуковая шляпа слегка сбилась с места.       Как только Се Лянь пришел в себя, Умин свободной рукой поправил бамбуковую шляпу у него на голове.       — Куда, Данься? — с бешено колотящимся сердцем, пользуясь защитной темнотой ночи и вуалью, Се Лянь позволил себе неуверенно улыбнуться.       Так глупо… о, Умин, ты понимаешь, во что ввязываешься? О чем тебя просят? Ты знаешь, насколько эгоистичен твой бог?       Се Лянь никогда бы не отпустил его снова.       — В храм на другой стороне леса, — это был заброшенный храм Се Ляня. Когда-то это был самый большой и богатый храм в Сяньлэ. Но гора Тайцан была опустошена после падения Сяньлэ, сгоревшее и разрушенное эхо ее былой славы. От древних кленов теперь остались только корявые черные ветви.       Умин ничего не сказал, ведя Се Ляня через лес. Он крепко держался рядом с ним, не давая принцу споткнуться, ведя его самым легким путем. Не отпуская его руку при каждом шаге.       Се Лянь мог поклясться, что слышал, как учащенно билось его собственное сердце, когда они, наконец, прибыли в храм. Старый павильон был разрушен, но Се Лянь прекрасно знал его структуру, понимая, что ожидаемое им место, все еще будет хорошо защищено.       Он стоял перед Умином.       — Ты уже должен знать, чего я хочу, Умин.       У Умина дрожали руки?       — Этот сделает все, что захочет Данься.       — Тогда забудь свою возлюбленную, — Се Лянь повысил тон, его голос стал резким, не выдавая калейдоскопа эмоций, кипящих в его груди, его задыхающийся голос едва ли остался незамеченным, — Сейчас, ты должен быть только моим, Умин. Навсегда моим. Моим мужем.       Умин поперхнулся словами своего бога, он...? Он действительно это услышал? Призрак уставился на бога сквозь вуаль бамбуковой шляпы, мужчина пониже ростом выглядел решительным, несмотря на то, что его руки дрожали так же, как и у самого Умина.       — Данься... действительно ли Данься хочет этого? — как его бог мог хотеть подобного от него? Умин был недостоин, он был недостаточно силен, он не заслуживал этого.       Даже если бы он захотел.       Небеса, он просто хотел сказать «да» и принять то, что предлагал ему его высочество. Быть его мужем, иметь возможность сказать, что он полностью принадлежит своему принцу.       Но он не был настолько глуп, он знал, что за этим скрывались другие эмоции, которые его бог пытался скрыть.       Он знал, что не сможет воспользоваться печалью своего бога. Он никогда не будет достоин Се Ляня, но он никогда не перестанет пытаться сделать все возможное для своего бога.       Он был эгоистичным, жадным человеком и хотел всего от своего бога, но он не мог воспользоваться его болью.       — Я что, заикнулся? Забудь свою возлюбленную, ты пойдешь со мной до конца, ты мой. Теперь ты мой, Умин. И ты станешь моим мужем, — если бы ему пришлось повторить это в третий раз, возможно, Се Лянь потерял бы самообладание, но ему нужно было быть твердым.       Умин упал на одно колено перед Се Лянем, держа бога за руки, на секунду опустив голову, отчего сердце Се Ляня остановилось, боясь того, что последует дальше.       Отчаянно пытаясь примириться со своей глупостью. С тем, что его отвергли. С тем, что понял, что наконец-то перешел черту. С тем, что наконец-то заставил Умина устать…       — Этот человек извиняется перед Данься, — начал Умин, и все, что Се Лянь хотел сделать, это сказать ему заткнуться, но его голос застрял в горле, он был слишком подавлен, чтобы говорить и быть твердым, — Этот скромный человек никогда не сможет забыть свою возлюбленную. Я никогда не смогу забыть человека, ради которого я живу. Моя любимая — это все для меня. Это причина, по которой я живу и все еще нахожусь в этом мире, — слезы начали медленно капать по мере того, как каждое слово призрак произносил с такой уверенностью, с такой страстью.       Сердце Се Ляня разрывается от того, что у него с самого начала никогда по-настоящему не было надежды, но когда его вели из свадебного паланкина сюда... Возможно, он начал немного мечтать.       Возможно, каждый добрый поступок Умина вселял в Се Ляня надежду.       Как всегда, это была его вина.       Но от следующих слов у бога перехватило дыхание по-другому       — Я никогда не смог бы забыть Данься.       Умину потребовалось все его мужество, чтобы произнести эти слова, но он не мог солгать своему богу. Не так откровенно. Если бы он просто согласился, то мог бы создать впечатление, что забыл свою возлюбленную. И он никогда не смог бы заставить своего бога так подумать.       Се Лянь больше не мог сдерживать рыдания, когда улыбающаяся маска уставилась на него, его грудь дрожала от страха, надежды, боли и такого сильного желания. Его Умин...? Был ли он действительно... действительно таким везучим...?       — Не лги, — приказал он. Он умолял.       Пожалуйста, не лги. Только не об этом. Не говори того, чего не имеешь в виду. Я не смогу этого вынести. Я хочу тебя, но это единственный способ, которым я думал заполучить тебя.       Я не заслуживаю тебя, но я не могу отпустить, потому что я скорее умру, чем снова останусь один.       — На небесах и на земле никогда не будет никого более искреннего, чем меня. Я имею в виду каждое слово.       Се Лянь не мог дышать, так сильно желая, чтобы это было правдой. Так хотелось поверить Умину. Потому что было так трудно не поверить в это, когда каждое слово казалось абсолютно искренним, полным преданности.       — Итак… Итак, что ты собираешься делать теперь?       — Если его высочество все еще хочет, даже если этот ужасный...       Се Лянь не дал ему закончить.       — Я не возражаю! — он взорвался, — Мне все равно, что ты ужасен. Мне все равно, если твое лицо ужасно или изуродовано. Мне все равно, красив ли ты. Мне не все равно... Меня волнует только то, что это ты. Если это ты… Умин… Я хочу тебя.       Се Лянь мог сказать, что Умина трясло. Призрак, возможно, тоже плакал. Или сдерживал слезы. Се Лянь знал, что он его утомит. Он знал, что требовал слишком многого, что он был не так хорош, каким мог бы быть. Что он больше не был сияющей, безупречной драгоценностью Сяньлэ. Что ему нечего было предложить, кроме самого себя. Но если Умин все еще мог хотеть его, если Умин все еще хотел быть рядом с Се Лянем, тогда, боже мой, Се Лянь держался бы за это.       Его руки дрожали так же сильно, как и у его бога, Умин положил ладони Се Ляня на нить, удерживающую маску, позволяя Се Ляню развязать узел.       — Тогда… Если Данься действительно этого хочет… Я буду мужем его высочества. Я принадлежу тебе, Данься. Всем, что есть во мне. Всё то, чем я являюсь, всегда будет принадлежать Данься, — голос призрака дрожал от волнения, несмотря на то, что он больше не мог дышать, Се Лянь знал, что Умин задержал дыхание под маской, испуганно глядя на него.       Се Лянь осторожно развязал узел, отодвигая марлю с бамбуковой шляпы, снимая маску с лица призрака, позволяя себе впервые увидеть лицо своего последнего верующего.       Умин дрожал, его глаза были закрыты. И ох…       — Умин, ты лжец, — в тоне Се Ляня не было резкости, просто... Эта нежность была настолько искренней, что потрясла призрака, он открыл глаза и удивленно посмотрел на своего бога. Что...?       Се Лянь увидел чёрный глаз, такой знакомый, хотя он и не мог точно вспомнить, где именно его видел. Правый глаз был ярко-красным, как свежая кровь, как красная звезда. Неземная черная склера, казалось, была следствием смерти и его новой формы призрака, но это не делало его менее красивым.       — Красивый, — от этих слов у Умина перехватило дыхание, заставив его широко раскрыть глаза от прикосновения своего бога. Такое нежное, без намека на отвращение или страх. Его бог всегда был так добр к нему, так ласков.       — Мой Умин такой красивый. Как ты можешь говорить, что он уродливый? Мой Умин самый красивый.       С трудом сглотнув, Умин едва мог поверить словам своего возлюбленного.       — Итак... Данься... Данься все еще окажет этому человеку честь быть... его мужем?       Се Лянь рассмеялся, слезы все еще текли по его лицу, сияющему в лунном свете, он едва мог поверить тому , как ему повезло.       — Это то, чего я хочу больше всего, Умин. Будь моим мужем.       Умин снова встал, возвышаясь над своим богом, развязал узел на его бамбуковой шляпе, осторожно отложил ее в сторону, поднес руки своего принца к губам и поцеловал так нежно, что Се Лянь едва почувствовал его.       — Тогда я буду мужем Данься. Пусть Данься простит меня за то, что я не хотел покидать тебя. Я буду с Данься вечно.       Се Лянь улыбнулся ему, его рука скользнула по лицу Умина, нежно притягивая его, чтобы он прижался лбом к его лбу. — Это то, чего я хочу больше всего. *~*~*~*~*~*~*~*~* Они поклонились небу и земле, поскольку у Умина не было живых родителей, и не было могилы, где покоилась его мать, они поклонились предкам перед королем и королевой Сяньлэ.       Умин принес цветы, чтобы положить их на тарелки для подношений, и Се Ляню пришлось сдержать слезы, когда он увидел это.       Они спали в объятиях друг друга, и на этот раз без какой-либо маски между ними. Се Лянь в объятиях своего мужа чувствовал что, хотя его отец, возможно, и смотрел на него с отвращением из-за его выбора, он не сожалел. Он также больше не был одинок.       Даже когда вскоре после их свадьбы была открыта гора Тунлу, и Умин почувствовал свое призвание, они отправились туда вместе. (Се Лянь никогда бы не признался, как сильно ему нравилось, когда его муж «нападал» на него, насколько это было приятно.)       Каждое мгновение он должен был помогать Умину с энергией, воздействовавшей на него, пока они пробирались к горе Тунлу. Они становились все ближе и ближе, но никогда не заходили слишком далеко. Се Лянь хотел, чтобы его муж был в полном сознании, когда возьмет его, и Умин согласился, даже если его слова были гораздо более неразборчивыми, когда он шептал их в обнаженную шею Се Ляня, прижимая одно колено между ног принца.       — Я хочу быть в полном сознании, чтобы помнить каждое мгновение с его высочеством, я хочу видеть, как мой муж плачет от удовольствия и разваливается на части под моими руками, я хочу помнить каждую секунду, которая заставляет тебя чувствовать хорошо.       О боги, Се Лянь мог только переживать. Он хотел почувствовать все, что, по словам Умина, он сделает, хотел вернуть это прикосновение, это желание, эту любовь. Было так приятно чувствовать, что тебя любят в ответ, но Се Ляню все еще было трудно полностью принять это. Осознать, что это действительно реально.       В конце концов, они заключили свой брак в пещере, где Умин начал строить статуи Се Ляня. Где Се Лянь позировал своему мужу, как бы он ни был смущен.       Се Лянь заверил его, что он не возражает, в конце концов, это стоило того, чтобы обменять его совершенствование на что-то получше. От Умина.       Если Умин хотел его, то черт бы побрал его вознесение снова.       Он хотел Умина. Он хотел чувствовать Умина всем своим телом, он хотел чувствовать его прикосновения, его холодную кожу, его бесконечную любовь, он хотел чувствовать его всего. Се Лянь хотел ощутить его так глубоко внутри себя, чтобы не осталось места ни для чего другого, ни для кого другого.       Его муж дал ему все, о чем он просил.       И Умин поклялся стать самым могущественным королем призраков, каким только может быть, чтобы компенсировать его совершенствование. Это вызвало слезы у Се Ляня, который поцеловал своего мужа так нежно, что ему показалось, что его сердце вот-вот разорвется.       Оглядываясь назад, можно сказать, что это было к лучшему, потому что Се Лянь начал тестировать новый метод самосовершенствования со своим мужем, позволяя себе плотские утехи, даже если он отказался от пристрастия к алкоголю и азартным играм. Прикосновение Умина было всем, чего он хотел, единственным грехом, который он совершил бы с улыбкой на лице.       (И слезами удовольствия)       Это были трудные девять лет, Умину нужно было победить тварей, Се Лянь хотел помочь ему, но он знал, что многого не сможет сделать. Умин спрашивал, не хотел ли Се Лянь сам отправиться в печь и стать непревзойдённым, но… Се Лянь предпочел бы, чтобы это был Умин.       Если бы Умин стал князем демонов, то он был бы непобедим. Если бы он был князем демонов, в мире не было бы почти ничего, что могло бы уничтожить его.       Он мог бы остаться с Се Лянем навсегда.       Но все было бы не так просто, конечно, нет.       Потому ничего не могло быть простым или непринужденным, когда дело касалось Се Ляня.       Безликий Бай был жив, и он был там. Он подошел сзади к Се Ляню и, казалось... был полон решимости отправить его в печь.       У них не было времени думать о том, как этот ублюдок выжил, Се Лянь отказался его слушать. Он знал, что чем больше он будет его слушать, тем больше Безликий Бай сможет манипулировать ими.       Он скорее умрет, чем позволит мерзким словам этого червя хоть как-то оторвать его от его Умина.       К счастью, казалось, что удар Фансиня сделал его намного слабее, хотя прошло почти полдесятилетия с тех пор, как им удалось добиться мира от этого проклятого демона.       Битва была утомительной, жестокой, все остальные призраки держались подальше, а те немногие, кто осмеливался приблизиться, пытались воспользоваться любой возможной слабостью двух сильнейших призраков, чтобы завоевать печь... В конце концов, они стали пищей для одного из них.       Се Лянь сумел отогнать всех людей, которые проникли на территорию, отослав их, вернувшись, чтобы сражаться и помочь Умину.       Он не был готов к тому, что увидел.       Умин вырвал себе глаз, создав блестящий и смертоносный ятаган.       Страх сжал сердце принца, он не мог, он не мог потерять своего мужа, Умин не мог умереть, верно? Только не снова…       Может быть, это была удача, может быть, это была судьба. Может быть, это была просто жестокая ирония.       Потому что Умин вознесся в тот момент.       Се Лянь… он снова был один. Его муж, его Умин, вознесся. И он был один, встретившись лицом к лицу с Безликим Баем.       — Ты снова один, глупое дитя, — от голоса, полного презрения, у падшего бога мурашки побежали по коже, но он улыбнулся.       Он улыбнулся сквозь слезы горечи и гордости. Так гордясь своим Умином. Но так горько было терять его на небесах.       — Я буду его самым преданным верующим, как и он моим. Если он будет моим богом, я буду его князем демонов, — С Жое в руке Се Лянь сражался против этого злобного существа.       Он был слаб, Фансинь нанес огромный урон, а Умин покалечил его еще больше. Его серебряный клинок прикончил его.       Это могла быть его ярость, его решимость или его любовь, возможно, всё вместе, но Се Лянь действительно сделал это.       Когда Безликий Бай схватил его за шею, смеясь и называя дураком, Жое обвилась вокруг его шеи, задушив и обезглавив призрака.       Се Ляню в конце концов удалось убить его. Несмотря на то, что он был ранен, устал и убит горем, он продолжал идти к вершине вулкана. Ждать было некогда. Он закончит то, что начал Умин.       Но Се Ляню не нужно было прыгать в Тунлу, чтобы стать Князем Демонов. В этот момент свет снова вторгся в темные небеса горы Тунлу.       Се Лянь.... Се Лянь начал возноситься!       В то же время он заметил, что кто-то падает с небес.       Фигура в черном, падающая подобно падающей звезде. Черные волосы развевались на сильном ветру, в руке серебряный ятаган.       Его муж возвращался к нему.       Не было никаких сомнений, в какую сторону идти, чувствуя полное изобилие своей духовной силы, своей воинской мощи и своей решимости, Се Лянь взмыл в воздух, чтобы подхватить призрака на руки.       Однажды ребенок упал со стены, и принц поймал его.       Годы спустя вознесшийся призрак упал с небес, и падший бог снова поймал его, вернув себе мужа.       Если небеса отвергли Умина, то Се Лянь примет своего мужа. Он не мог обижаться на небеса за то, что они разочаровались в нем, Се Лянь знал, что заслужил это, вот почему все покинули его. Он ломает вещи, он отталкивает людей.       Но не Умин, Умин — лучший человек, какой только может быть. Он невероятный призрак и самый верный человек, которого Се Лянь когда-либо встречал. Небеса не имеют права отвергать его       Его муж заслуживает только самого лучшего.       Улыбка Се Ляня была такой счастливой, что он почувствовал себя виноватым, но боже мой, он вернул своего мужа.       Наконец приземлившись, Се Лянь снова помог своему мужу подняться на ноги, Умин был намного крупнее его, но Се Лянь это понравилось.       — Ты вернулся, — это все, что смог сказать Се Лянь, нежно касаясь лица призрака, слезы застилали ему зрение. Не заботясь о крови на лице Умина, он притянул призрака для поцелуя, прежде чем тот успел что-либо сказать.       Умин крепко обнял его, целуя в ответ с такой любовью и страстью, что Се Лянь почувствовал, как у него подкашиваются ноги.       — Я спрыгнул, гэгэ, — прошептал он, удивив Се Ляня. Увидев удивленный взгляд своего мужа с широко раскрытыми глазами, Умин выдал провокационную полуулыбку, — Эта помойка не уважала и не ценила Данься. Меня не интересует место, где нет моего мужа.       Се Лянь рассмеялся, небеса… его муж был таким…       — Гэгэ, твои оковы... — Умин, наконец, заметил голую шею Се Ляня, без бинтов. Они слишком испачкались во время драки и к тому же порвались, поэтому Се Лянь их сбросил. И теперь он был без черного рисунка, отпечатавшегося на коже.       — О... я... — Се Лянь не смог удержаться от смеха над иронией ситуации, — Я снова вознесся. Я... я убил его, Умин. И я вознесся, но… я спрыгнул, чтобы поймать тебя, прежде чем достиг небес, — увидев, как застыл при этих словах его муж, Се Лянь крепче сжал его в своих объятиях, уже представляя, как Умин начнет ненавидеть себя.       У них обоих было много подобных проблем, и вылечить их было трудно, но с некоторыми… по крайней мере, с некоторыми они могли помочь друг другу.       — Я сделал это, потому что хотел, — заверил он, держа лицо мужа так, чтобы он мог видеть его, — Я бы остался там, только если бы это было предназначено для того, чтобы быть с тобой. Если ты не хочешь оставаться на небесах, тогда и я не вернусь. Мне не нужен никто, кроме тебя, Умин. Мне не нужно быть богом, чтобы помогать людям, но прежде всего… если ты… если ты хочешь меня таким...       — Я всегда буду желать его высочество, несмотря ни на что, — Умин всегда повторял это, успокаивая боль и страх в сердце Се Ляня.       — Так что я не против подождать. Или вернуться. Или остаться с тобой и скитаться по миру. Я просто хочу быть с тобой, мой муж.       Се Лянь знал, какой эффект он производил на Умина, когда называл его так, и это была именно та сила, в которой он нуждался прямо сейчас.       — Я пойду туда, куда пойдет мой муж. Умин…Ты хочешь стать Князем Демонов?       Умин спокойно думал. Если бы он стал богом и вернулся на небеса, они были бы во власти их глупых правил, и если бы что-то случилось, он мог бы в конечном итоге снова потерять своего бога. Он был бы во власти верующих, которые не ценили бы его высочество так, как он.       Но как Князь Демонов … Умина было бы не остановить в одиночку.       Небеса не смогли бы пойти против Князя Демонов       Единственный черный глаз Умина уставился на его мужа. Он все еще привыкал к тому, что у него больше нет обоих глаз.       — Я хочу быть Князем Демонов. Только тогда я смогу защитить Данься.       Се Лянь улыбнулся своему мужу, встав на цыпочки, чтобы снова поцеловать его.       — Тогда я подожду, пока ты не вернешься из печи, — он говорил мягко, целуя его снова, так нежно, — Просто вернись ко мне.       Умин позаботился о том, чтобы оставить на Се Ляне так много следов, что бог еще долго чувствовал присутствие своего мужа на своей коже прежде чем тот вошел в печь. Се Лянь лишь грустил, думая о том, что если бы он мог забеременеть, то было бы здорово иметь возможность выносить ребенка от Умина. Он, безусловно, наполнил его настолько, что Се Лянь был уверен, что ждет ребенка.       Весь следующий год Умин был в печи. Он был воссоздан в крови и тенях, его душа стала сильнее любой другой, его проклятый клинок поглотил всех призраков, которые были запечатаны внутри него, и стал сильнее. Он вырезал самую большую статую, которую он когда-либо мастерил для своего бога, на древних стенах печи, потому что именно для него Умин делал все.       Именно благодаря ему Умин станет самым сильным. Настолько, что у него будет все и он заставит весь мир склониться к его ногам. Он отдал бы все своему богу.       Когда он вышел, он стал Хуа Чэном.       Се Ляню понравилось новое имя. Он хотел, чтобы у его мужа было имя, которое не было бы связано с жестокостью, которую он проявил по отношению к своему последнему верующему, хотя Умин заверил его, что ему нравилось его имя.       Красное бедствие построил свой город так, чтобы его бог мог помогать простым людям, чтобы это место стало убежищем для них двоих во всем мире. Город цветов и призраков, с серебряными бабочками, всегда изящно садящимися на белый цветок, который всегда был в волосах Се Ляня, и который каждый день приносил его муж вместе с нежным поцелуем.       Город, который приютил его дом, как и человек, который приютил его сердце.       Се Лянь знал, что если бы он хотел возвратиться на небеса, ему и не пришлось бы этого делать, потому что он никогда бы по-настоящему не исчез, не тогда, когда у него был его самый преданный верующий, когда у него был Умин.       (Твой прекрасный Сань Лан)       Он мог бы забыть обо всем и принадлежать ему, это было бы идеально. Потому что Умин тоже принадлежал Се Ляню. Он отдал ему свой прах, а Се Лянь отдал себя своему мужу.