* * *
После интервью остался довольно мерзкий осадок. Сославшись на усталость, Така заперся в номере и не пошёл ужинать с остальными. В глубине души он понимал, что лучше всего было пойти, но не хотел лишний раз обострять накалённую в последнее время между ними обстановку. Интервью с неприятными вопросами, едкие рецензии, бесконечные комментарии, начиная с сомнительного качества нового альбома и заканчивая обсуждением внешности самого Таки, откровенно измотали его. Если интервьюеры и критики были более-менее стабильны в своих формулировках, то фантазия комментаторов не знала границ. Лучшим решением, конечно, было бы прекратить их читать, но Така всё надеялся, что рано или поздно им надоест его ругать, и наступит «оттепель». Всё это сказывалось непосредственно на нём самом: Така плохо спал, плохо ел, стал чрезмерно раздражительным и зацикленным на теме непонимающих несправедливых фанатов. В итоге Тору, который на протяжении всего тура делил с ним комнату в каждом отеле, чтобы приглядывать за ним на всякий случай, сегодня не выдержал и сбежал в отдельный номер. Стараясь не думать об этом, Така попытался уснуть, но безрезультатно. Он решил включить какой-нибудь фильм и, взяв в руки телефон, не успел опомниться, как обнаружил, что снова листает комментарии. Несколько людей затеяли дискуссию под постом со вчерашнего концерта, где один человек спрашивал, стоит ли идти на следующее шоу, а остальные экспертно делились своими впечатлениями, которые в основном сводились к тому, что «три старых песни в сете этого, в принципе, стоят, хотя петь вокалист их стал значительно хуже» или «всё равно в Кливленде больше заняться в четверг вечером нечем». Швырнув телефон на соседнюю пустующую кровать, Така достал из бара виски и, сделав несколько внушительных глотков, свернулся клубочком под одеялом. Алкоголь на пустой желудок подействовал довольно быстро, и Така отрубился почти моментально да так крепко, что не сразу проснулся от настойчивого стука в дверь. — Сейчас! — простонал он и громко зевнул. — Мы идём завтракать, — раздался приглушенный голос Рёты. — Тебя подождать? — Я вас догоню. — Поборов искушение остаться в тёплой постели, Така быстро собрался и спустился в кафе, где уже сидели остальные. В ожидании своего заказа, он достал телефон и увидел уведомление в их рабочем чате. Менеджер скинул им ссылку на пост со вчерашним интервью. При виде трёхзначного числа комментариев под ним Така сглотнул: у него возникло плохое предчувствие. Он хотел уже открыть всю ветку, как Тору решительно выхватил телефон из его рук. — Хватит, — отрезал он, игнорируя возмущения владельца. — Никакого интернета до конца тура. — Ты мне мама, что ли? Верни мой телефон немедленно, — Така попытался забрать телефон резким выпадом, но Тору остановил эту атаку без особых усилий. — Верну. После тура, — спокойно произнёс он. — Така, тебе реально нужно отдохнуть. Ты выглядишь измотанным, а нам ещё пять концертов играть. — Я в порядке! — огрызнулся Така. — А ты вторгаешься в моё личное пространство. — Мори-чан, у тебя реально какая-то ненормальная одержимость, — обеспокоенно заметил Рёта, получив за это гневный взгляд в свою сторону. — Я псих, по-вашему? — Така вскочил со стула, чуть не сбив с ног принесшего его завтрак официанта. — Нет, но ведёшь себя, как псих. Сядь и ешь, — вздохнул Тору и спрятал телефон от греха подальше в свой карман. — Знаете, что… идите нахер, — пнув ногой стул, Така развернулся и ушёл. — С таким успехом доиграть тур будет сложнее, чем мы думали, — проговорил Томоя. — Сейчас у него чердак проветрится, и всё будет нормально, — Тору флегматично отхлебнул кофе. — В конце концов, он профессионал и на выступлении проблем не будет. Если, конечно, он начнёт нормально спать и питаться чем-то ещё, кроме алкоголя. Я боюсь, он слишком близко всё принял к сердцу. — Я мельком глянул комментарии под интервью… — Рёта тяжело вздохнул. — Ты всё верно сделал, ему лучше это не читать. Походу слова Мори-чана разозлили фанатов не на шутку. Там даже кто-то пообещал его прибить. — Потом с этим разберёмся. Сначала нужно привести в чувство Таку, — несмотря на спокойный тон, в голосе Тору проскользнули нотки тревоги. — Поговорю с ним позже.* * *
Ещё поднимаясь по лестнице, Така уже жалел, что вспылил. Он был целиком неправ и прекрасно это осознавал. Непрофессионально с его стороны. Тору и остальные искренне переживали за него, а он мотал им нервы. По правде говоря, Така уже сам от себя смертельно устал, что говорить про того же Тору. Ребята множество раз твердили ему, что ситуация с альбомом не повод посыпать голову пеплом и винить себя во всех грехах, но Така продолжал бесконечно искать подтверждения обратного, игнорируя все положительные стороны. Количество подписчиков росло, последние синглы били все рекорды на стриминге, а хэштег группы попадал в тренды всё чаще, привлекая новую аудиторию. Однако Така бесился от невозможности сказать на всех этих дурацких интервью, что он думает на самом деле. В лучшем случае это превратится в жалкое нытьё. Ныть на всеобщее обозрение ему не хотелось, а дать волю гневу будет равносильно имиджевому суициду. Нельзя позволять нестабильным эмоциям брать верх над разумом. Така постоянно чувствовал злость. Было ли это из-за фанатов, или из-за мыслей, что он ошибся, либо это вообще были усталость и жуткий недосып — он понятия не имел. Факт, что проблема существовала, и она требовала решения. Сегодня он наорал на самых близких людей в своей жизни, а завтра что? Така влетел в номер и, не разуваясь, плюхнулся на не заправленную кровать. Нужно было вернуться и извиниться, но тело стало ватным и тяжёлым. Матрас был настолько мягким, что Таке казалось, что он продолжает в него проваливаться. Сил сопротивляться не осталось, поэтому он лишь закрыл глаза и позволил себе падать дальше, при этом оставаясь частично в сознании. Така слышал, как в дверь постучали, и несколько раз прокрутил в голове, как он поднимается и открывает дверь, после чего обнаруживал себя лежащим лицом в подушку. Стук становился настойчивей, но Така лишь продолжал лежать, не в состоянии даже шевельнуться. «Я вообще сплю или нет?» — размышлял он, выплывая в реальность с каждой серией ударов в дверь и уходя обратно в никуда. По его внутренним часам прошло несколько часов, как раздался щелчок, и дверь открылась. — Спасибо, — раздался голос Тору. Снова щелчок. Матрас прогнулся под чужим весом, и плеча коснулась тёплая рука. — Ты в порядке? — падение, наконец, прекратилось, и Така ощутил, что снова контролирует своё тело. Он неловко повернулся на бок и увидел склонившегося над ним Тору. Он выглядел слегка встревоженным. — Эта кровать такая мягкая… кажется, я отрубился, — попытался улыбнуться Така, но выражение лица Тору не изменилось. — Ты проспал полдня, и я минут двадцать не мог до тебя достучаться. Пришлось просить персонал открыть дверь, — кажется, Тору ещё не решил, какая эмоция сильнее — волнение или раздражение. — Я… я не хотел доставить беспокойство, — Така занял сидячее положение и виновато склонил голову. — Я собирался вернуться, как только успокоюсь, но, видимо, уснул. — Нам уже пора ехать в клуб. Хотя ещё немного времени есть, поэтому я принёс тебе еду, — Тору кивком указал на поднос на тумбочке и, немного помявшись, протянул Таке его телефон. — Забирай. Я не должен был так вести себя утром. Изви… — Нет, что ты! — поспешно перебил его Така. — Это я был неправ. Не вздумай извиняться… Я… мне нужно… я бы хотел… — Давай, ты сначала поешь, потому что нам реально надо выдвигаться через полчаса, — Тору поднялся, чтобы уйти. — Всё в порядке, я не злюсь, и никто не злится. Поговорим после концерта. Вздохнув, Така кивнул. Как бы ему ни хотелось выговориться сейчас, Тору был прав: на это попросту не было времени. Взгляд снова упал на поднос и, ощутив зверский голод, Така мысленно благословил лидера за его предусмотрительность. Вопреки опасениям группы Така спустился вниз вовремя: заметно посвежевший и не такой пугающе-бледный и нервозный. Рёта и Томоя по очереди похлопали его по спине и направились к машине, откуда им уже махал Тору. Така нерешительно сел с ним рядом и пробормотал тихое «спасибо». Тору в ответ кивнул. Последним в минивэн загрузился увешанный проводами и сумками и прочим барахлом менеджер, после чего они, наконец, тронулись с места. Клуб находился не очень далеко, но это были самые долгие и молчаливые сорок минут. Даже обычно гиперактивная ритм-секция сидела тихо и смотрела в окно. На площадке, к счастью, гнетущая атмосфера сменилась обычной для саундчека суетой. Каждый занимался своим делом, и Така ощутил некоторое облегчение, оказавшись в привычной среде. Голова, наконец, была занята музыкой, а не тревожными мыслями. Проверка звука прошла на редкость гладко, что ещё больше подняло упавший с утра боевой дух группы. В гримёрку они возвращались под несмолкающее хихиканье Рёты с Томоей и редкие замечания лидера, вызывающие у них лишь новые приступы хохота. Менеджер уже подготовил к их приходу закуски, разложив их на единственном столике в комнате. Томоя кинулся к еде первым, Рёта подошёл следом, бурча себе под нос что-то нечленораздельное. Тору ограничился соком, предпочитая не объедаться перед выступлением. В отличие от того же Томои, чей желудок мог переварить даже гвозди, он в себе так уверен не был. Така направился прямиком в душ: как и Тору, он не ел непосредственно перед выходом на сцену, плюс он неплохо подкрепился в отеле. Когда он вышел, его сменил Тору. Така довольно быстро переоделся в сценический наряд, высушил и уложил волосы, после чего плюхнулся на один из диванчиков и уставился в зеркальный потолок. — Странно наблюдать тебя, смотрящим не в телефон, — заметил Рёта, жуя последний бутерброд, отобранный у Томои в честном поединке, и почти сразу спохватился: — А! Тору же его забрал. Така не успел ничего ответить: хлопнула дверь душевой, и Рёта с Томоей одновременно рванули к ней, но в итоге первым оказался барабанщик. — Чёрт, снова я последний! — раздосадовано протянул Рёта и, постучав в дверь, заорал: — Не смей тратить всю горячую воду! Томоя что-то проорал в ответ, но за шумом воды никто ничего не расслышал. Пробыл в душе он заметно дольше остальных, и спустя минут десять, как зашёл Рёта, вода в бойлере ожидаемо закончилась, о чём дал знать возмущённый вопль.* * *
Концерты всегда действовали на Таку особым образом: что бы ни случалось, в каком бы он настроении ни был или как бы себя ни чувствовал, этот момент, когда он выходил на сцену под восторженный рёв толпы, отделял всё ненужное, обнажая истинное ядро, состоящее из музыки, надёжных товарищей по группе рядом и людей за баррикадами. Всего один шаг — и вся тьма оставалась позади, за кулисами. Переключаясь между различными образами в зависимости от исполняемой песни, он жил каждым словом, которое срывалось с его губ, и старался донести его людям вокруг своим уверенным сильным вокалом. Может, только на одну ночь Притворимся, что мы бессмертны. Звонкий голос Таки резонировал с инструментами и заполнял собой всё пространство, увлекая за собой огромную толпу перед собой, подпевавшую ему в унисон. Мысль о завтра прогоним прочь, Оставляя её до рассвета. «Всё верно, никаких сожалений, жить прямо сейчас, в это самое мгновение», — как бы ни ругали группу критики и фанаты, но равных в живых выступлениях «ONE OK ROCK» не было. И дело вовсе не в уникальных музыкальных способностях каждого из участников группы. Все они не просто исполняли песни, а буквально их проживали и искренне верили в то, что стремились передать своим поклонникам. Я не хочу больше ждать… «Так устал ночи зря… — как и на предыдущих концертах тура, Така удерживал в этом моменте длинную высокую ноту с мощным вибрато в полнейшей тишине. Свет софитов медленно померк, пока силуэт выпрямившегося в центре сцены вокалиста не стал едва различимым. Така на секунду отнял микрофон, чтобы перевести дыхание перед завершающим «проживать», но вместо этого тишину разорвал оглушительный звук, словно от взорвавшейся петарды. Секундной позднее, точно в тайминг так и не прозвучавшего окончания песни, свет залил сцену, озарив ошеломлённое выражение лица Таки, стоящего гораздо левее центра и потирающего грудь. Тору, почему-то оказавшийся рядом, а не как обычно справа, медленно осел на пол, цепляясь за микрофонную стойку, после чего начал странно заваливаться на бок. Тишину разорвал ещё один громкий хлопок, и что-то толкнуло Таку в плечо, отчего он не удержался на ногах и упал на спину. В ушах звенело, волнообразный и словно подводный гул давил на барабанные перепонки, и что-то взорвалось прямо над головой. Така попытался встать, как тело от шеи до бедра пронзила острая боль. Он рефлекторно ухватился за плечо, но рука увязла в липкой горячей жиже. Така непонимающе посмотрел на ладонь, и лишь вид стекающей по пальцам крови, наконец, привёл его в чувство. Вместе с тем заслон от внешнего мира словно рухнул, и Таку накрыло смесью всех звуков сразу: истошными криками, каким-то грохотом, адским фоном из мониторов, словивших обратный сигнал от гитары. Забыв о боли, Така подскочил и почти тут же упал из-за судороги в ноге, но рванул вперёд ползком на коленях. На краю сцены угадывался силуэт лежащего человека, неестественно обхватившего один из мониторов, на котором плашмя лежала гитара. Така трясущимися руками отцепил ремень. Инструмент с мерзким скрежетом съехал по монитору и с грохотом приземлился где-то внизу под сценой. Така перевернул тело на спину. Светлые спутанные пряди скользнули по бледной коже, впитывая в себя размазанную по лицу темнеющую кровь. Некогда светло-серая футболка стала бурой от расплывшегося на груди громадного пятна. Тору не дышал. — Вызовите скорую!!! — Пронзительный крик Таки на секунду заглушил весь хаос, что творился вокруг. Он в отчаянии вскинул голову и посмотрел в заметно опустевший зал, откуда спешили убраться обезумевшие от страха люди. Всего в каких-то метрах десяти от сцены несколько охранников скручивали наручниками сопротивляющегося и изрыгающего ругательства мужчину. Така на секунду встретился с ним взглядом, и тот истошно завопил: — Это ты должен был сдохнуть, тварь! Клянусь, я убью тебя! Я… — Договорить ему не дали, грубо ткнув лицом в пол. В глазах потемнело, ноги и руки стали ватными. «Это я. Он пришёл за мной. Тору случайно…» — Така даже в мыслях не мог озвучить, что Тору мёртв. Он лишь продолжал прижимать его к себе слабеющими руками. Кошмары, преследовавшие его последний год, стали явью в самом худшем своём проявлении.