Только тебя

Он ничего не слышал. Ни единого звука. Голоса, шорох листвы у открытого окна, писк какого-либо животного, стук карандаша о стол, когда у него не получалось сразу расшифровать страницу древней, едва не рассыпавшейся в пепел книги. Всё это словно пропало, исчезло в никуда, а сама башня, его же родной дом, окунулся в тишину. Которая поначалу и не казалась такой уж губительной, если честно. Какая разница, если Ликс и так привык к одиночеству или к относительной тишине. Конечно, он понимал, пора бы с этим что-то делать. И знал, что виновата какая-то ошибка в расчётах его прошлого эксперимента, которая и привела к этой временной глухоте. Но те исписанные им листы валялись где-то под столом, полностью смешавшись с другими, точно такими же записями о проведённых экспериментах. Ликс мог бы без особых проблем найти нужное — с его памятью подобное сущая мелочь, даже со своего места сейчас, смотря на лежащую там бумагу, он бы без запинки мог сказать, где и что написано. Но ему отчего-то не хотелось даже лезть туда, сверять со справочником схемы, заново проверять каждый ингредиент, снова тянуть за струны магии, чтобы выяснить, не затянулось ли там всё клубком и не образовался ли узел. Ликса всё устраивало. В тишине он не отвлекался (а о собственной безопасности не заботился, в эту часть леса никто не заходил, опасаясь демонов и старой сказки о злом чародее, да и предупреждающие о чьём-либо приближении заклинания давным-давно были прикреплены к воротам башни), наконец отдавшись полностью в изучение новых текстов, а чувство, словно он потерялся в пространстве, настигало его не так уж часто, да и с ума не сводило. Пока он не осознал одной простой вещи. Магии он сейчас тоже не слышал. Даже играя искрами на его ладони, та молчала, поддаваясь ему, как ласковый котёнок, но всё же… Не отзывалась в полной мере, как раньше. И лишь это вызывало в нём подсознательный дискомфорт. И может быть, напоминало — раз уж самое родное, самое близкое, что у него есть, Ликс не слышит, то возможно, когда этот несносный и упрямый Щуи снова явится сюда, то и менестреля он слышать тоже не сможет. Вообще, Ликс бы прогнал этого наглого кота. Ну, попытался бы прогнать, повторяя из раза в раз, что тому здесь совсем не место. Этим он и занимался каждый раз, стоило чужой ноге ступить в его часть леса, на его территорию, та местность, на которую даже демоны не особо любили попадать, ведь была велика вероятность стать жертвой чародея и его исследований. Всё-таки, для него демоны являлись довольно любопытным источником знаний и сил… Но Щуи? Кажется, он считал себя более бессмертным, чем сами демоны, раз упрямо приходил сюда из раза в раз, как бы Ликс не пытался всеми силами демонстрировать — чужакам тут не рады, нет, он совсем не хотел здесь никого видеть или слышать. Потому что отвлекало. Заставляло думать совсем не о том, тормозило его и вынуждало замедляться. Он до ужаса уставал объяснять Щуи каждый раз, что было в склянках с различной цветастой жидкостью, где он нашёл ту или иную засушенную траву, каким образом было бы правильно это использовать и в каких пропорциях, дабы вышел нужный результат. Уставал. Да. Даже от звука собственного голоса в те моменты (ведь он привык слышать свой голос только в моменты, когда бурчал что-то себе под нос во время работы). Но всё равно почему-то продолжал проявлять чудеса собственного терпения, объясняя, рассказывая порой различные легенды и истории прошлого, если приходилось к слову. И Ликс отказывался признавать, что возможно, — только возможно! — всё дело в том, как ярко блестели от любопытства и восторга глаза Щуи. Такие яркие, что Ликс мог бы использовать их вместо солнечного света для выращивания определённых растений. Он устало зарывается пальцами в свои волосы, ероша их и пытаясь вернуть концентрацию, склонившись над столом. Мысли стали такими непослушными в последнее время. Вели себя так разгульно, словно и не Ликс был их владельцем и не он имел над ними полную власть. Больше чем от самого Щуи воплоти, сидящего обычно где-то поблизости от него и расслабленно-довольно помахивающего хвостом, Ликс не выносил свои воспоминания о нём. Чародей искренне считал — его сознание прикрашивало всё слишком сильно. Хуже барда, распевающего на праздниках истории, правды в которых уже почти и не было. Ведь кому будет интересно слушать правдивую, но совсем не красочную сказку? Ликс хотел бы, чтобы его воспоминания были такими же, как и серая реальность, если бы это избавило его от постепенно нарастающих странностей в собственном сознании и поведении. Ещё никогда, за долгие, действительно долгие годы своей жизни, он не был настолько рассеян без причины, не забывал самого себя, смотря в одну точку и прокручивая в голове образ того, как улыбка украшала лицо Щуи. Такое глупое лицо, в самом деле. Почему глупое? Может, потому что Ликс воспринимал доброту за глупость в своей истинной форме. Поначалу Ликс думал, что болен чем-то. Тяжело было не подхватить какой-нибудь дряни, когда он постоянно контактировал не с самыми безопасными артефактами или книгами, на которых прошлый владелец вполне мог оставить какое мерзкое проклятие (защита некоторых опасных знаний от сомнительных рук всегда имела место быть, Ликс обычно делал точно так же со своими собственными записями, дабы те, потерявшись, в итоге принесли нашедшему их больше неприятностей, нежели пользы). Но проверки не принесли никаких результатов — Ликс совершенно точно был здоров физически и не являлся проклятым. Оттого он до сих пор терялся и не знал точно, что с ним происходит. А ведь больше всего чародей ненавидел именно это — не знать чего-то. Он чувствовал себя ужасным дураком, когда у него не выходило получить желаемый ответ. Очередной поток размышлений, в котором Ликс так беспомощно тонул, прерывает звук. Звук. Самый настоящий, никакая не галлюцинация. Чародей ощущает покалывание в кончиках пальцев и лёгкое жжение на запястьях, а значит, охраняющие заклинания дали о себе знать, что заставляет его лишь убедиться в том, что к нему пожаловал совершенно незваный гость. Снова. И ему даже нет нужды вставать или поворачиваться лицом к тому, кто пришёл — этот звук мягкой поступи он бы узнал с лёгкостью. Ликс старается себя убеждать в том, что дело в его прекрасной памяти, а не в иных причинах. Самое страшное предполагать никогда и никому не хочется, не так ли? Вот и он… Нет, не убегает от очевидных ответов, скорее не считает их достойными для рассмотрения, ведь до такой степени они нелепы, что воспринимать их можно было лишь как шутку. Какие ещё чувства? Не было у него понимания для такого, да и не будет никогда. Ведь если мешает, то для чего пытаться понимать? Шаги Щуи казались такими оглушительными на фоне той тишины, окружавшей Ликса уже несколько дней к ряду. Он и так обычно был в глазах чародея совершенно неуместным и шумным элементом в его башне, а сейчас особенно. Уши Ликса чуть подёргивается, улавливая звуки впервые за долгое время. Да и сам Ликс едва не дёргается, когда один наглый (добродушный? Нет-нет, наглый, иначе и не назовёшь) кот оказывается у него за спиной, заглядывая через плечо и кажется, пытаясь прочесть, что же было в записях, лежащих на столе и над которыми склонился чародей. Ему бы зашипеть, распушить шерсть на хвосте, да щёлкнуть острыми зубами перед лицом Щуи, сияющим уже привычным любопытством, вот только не получается. Ни один агрессивный жест не поддаётся, а Ликс сидит раздражающе послушно на своём месте и лишь поджатые уши выдают всю степень его недовольства. — Тебя никто не звал. — Короткое и исчерпывающее. Щуи должен был уже давно это выучить, не настолько же он глуп. Но… — Но ведь мне же хотелось тебя увидеть. — Но всё всегда спотыкается об это. Звук голоса менестреля кажется Ликсу сейчас даже более мягким, чем обычно. Мягче всякого пуха, остающегося после растерзанной птицы. Или мягче рыжих волос Щуи, к которым чародей прикасался обычно лишь украдкой, в жесте задумчивости, когда его разум занимали формулы или то, какую ловушку для демона можно было бы сделать, чтобы получить новый образец для исследования (и временного собеседника, если создание окажется достаточно разумным, чтобы поведать некоторые вещи самостоятельно, совсем не по-демонически наивно поверив, словно Ликс отпустит его после получения желаемого). На такое Ликсу никогда не находится, что ответить. Он только фыркает, отворачиваясь, насколько возможно в его положении и старается не обращать внимания, как внимательно за ним следит Щуи. Или как тот улыбается. Бывает вообще так, чтобы он не улыбался? Чародей бы хотел узнать. Исключительно из соображений собственной жадности к любого рода знаниям, конечно. — У тебя был какой-то повод, чтобы тут оказаться или ты снова пришёл сюда, чтобы мешать мне? Тут небезопасно. Сколько раз мне ещё следует тебе это повторить, чтобы ты наконец понял? — А ведь Ликс мог бы оставить всё, как есть. Не переживать, не озаботиться мыслью о чужой безопасности. Но нет, он потратил время и часть сил на то, чтобы создать специальные тропы для Щуи. Те, по которым не ходили бы демоны. И теперь мирился с плодами собственной мимолётной сердобольности. Были бы те плоды горькими, стало бы попроще. Но ведь те были слаще любых ягод. Слаще и тех, что порой приносил с собой Щуи, дабы угостить чародея. Вопрос он наверняка услышал, но либо намеренно сохранял молчание, либо размышлял, что следовало сказать, дабы Ликс не пытался снова прогнать его спустя всего несколько минут пребывания в башне. — Выглядишь более уставшим, чем обычно. Что-то случилось? — Произнесено почти шёпотом, но для Ликса всё равно звучит так громко. И ведь сейчас остальные звуки не вернулись к нему, совсем нет. Из открытого окна до сих пор не доносится пение птиц или шелеста листвы. Лес всё так же молчалив для Ликса, но явно не Щуи. Его-то чародей слышит прекрасно. Но должна же быть причина, отчего именно он стал исключением?.. — Тебя это не касается. — Грубовато, но проводя почти всё время наедине лишь с собой, Ликс не то чтобы особо практиковался в вежливости и манерах. Несомненно, он был в курсе, как они работают, но зачем их использовать, если результат можно было получить раньше, не тратя времени на поиск слов помягче. Однако, как обычно и бывало, Щуи совсем не смущён, его улыбка совершенно не дрогнула от грубых слов. Скорее наоборот, во взгляде у него читается некое веселье, словно перед собой он видел не грозного, угрюмого и асоциального чародея, представляющего реальную опасность для каждого, кто перешёл ему дорогу, а просто непослушного котёнка, отказывающегося перестать скидывать вещи с любой доступной поверхности или прекратить точить когти о мебель. И учитывая, что Ликс никогда не слушал советы о том, что следовало уметь отдыхать и брать перерыв от постоянной работы, Щуи просто привычно для себя обнимает того со спины, тихо мурлыча и напевая мелодию, мотив которой до сих пор не был готов, но он искренне старался её закончить и довести до совершенства. Когда делаешь для кого-то особенного и того, за чьи одинокие и усталые глаза болит сердце и душа, невозможно было останавливаться на половине пути и не сделать так, чтобы звучало идеально. Чтобы передавало каждую эмоцию, пробуждённую им. Быть настолько откровенным не было страшным для Щуи, пусть сам Ликс и воспринимал подобное как истинный кошмар во плоти. Такой громкий. Щуи для Ликса являлся почти оглушающим комком шума. Пусть и невероятно тёплым комком, который до постыдного приятно согревал и давал утешение. В котором он, конечно, не нуждался, но всё же… Для Ликса за всю его жизнь ни один кот или кошка не мурлыкали (обычно он заставлял других издавать крики ужаса, а не подобное) и никто не утыкался ему лбом в плечо. Но Щуи делал для него подобное так естественно, словно это было так же просто, как и дышать. В такие моменты ему остаётся лишь делать вид, что ему всё равно и пусть Щуи хоть выпрыгнет из окна башни — он и хвостом не поведёт, чтобы это предотвратить. …потому что ему не нужно махать хвостом, чтобы использовать заклинание и подчинить ветер на пару мгновений, чтобы сделать падение безопасным и оказавшись у земли, Щуи даже ни одного волоска со своей головы не потерял. Этот кот такое шумное исключение. Почему Ликс не будет слышать целого мира вокруг себя, но продолжить слышать всё, что делает Щуи? Говорит он, мурлычет или возится пальцами с косой Ликса, наверняка размышляя о том, возможно ли было снова уговорить чародея позволить заплести ему волосы, пока тот сидит на месте и вроде как занят чтением. Всё одно — Ликс его прекрасно слышит. Дыхание менестреля такое же тёплое, как и его объятия. Но Ликс убеждает себя, что дело вовсе не в этом и тепло ему на груди лишь из-за лучей солнца, попадающих в комнату. Сегодня довольно жаркий день. Жжёт так же, как обычно обжигало пальцы или запястья при использовании магии. Всё же, не близок тот день, когда он поймёт, почему Щуи выделялся для него на фоне всего остального мира, до которого ему совсем не было дела. И не скоро он осознаёт, что он его всегда… Ликс дёргается, обрывая зачаток самой мысли где-то на корню. Может, побочный эффект эксперимента с песней Санга действительно был весьма ироничной. Ликс в самом деле оставался глух к некоторым вещам.