Бесславная немота

– Вы себя выдали, гаупштурмфюрер, – с издевкой протянул сквозь свои ровные белые зубы гестаповец, так некстати подсевший к ним за столик. Любопытство в сине-серых глазах сменилось зловещим самодовольным торжеством, мальчишка в нацистской форме так и лучился дьявольской гордыней. – В вас не больше немецкого, чем в этом виски, – тонкий палец с округлым ногтем указал на ополовиненный бокал Арчи. Хикокс поудобнее расположил пальцы на рукояти своего пистолета, уставившегося наглецу прямиком между широко расставленных ног. Ладонь предательски потела, ситуация накалялась. – Вот, как мы поступим, – раздельно проговорил он, глядя немцу в глаза, на что тот не преминул ухмыльнуться, – вы сейчас встанете и выйдете со мной и моими друзья. – Не-не-не, – перебил его гестаповец, и во взгляде его блеснул металл, осталось только подивиться характеру – или типичному для немчуры ослиному упрямству, – этого не будет. Думаю, вы и сами прекрасно понимаете, что что бы не случилось в этом баре, ни я, ни вы живыми его не покинем. А Вильгельм и его друзья? – голова его кивнула в сторону соседнего столика, где веселилась пьяная компания, – хотите уйти – вам и их придется убить. Видимо, малютка Макс вырастет сиротой, – тонкие губы растянулись в жестокую улыбку, глаза его смеялись, – как грустно. – В таком случае, думаю, вы будете не против, если я перейду на язык королей, – свободной рукой Арчи сунул в рот сигарету и поджег ее, с наслаждением втянул дым в легкие, подержал и выпустил табачным облачком в прокуренный воздух над столами. Родной язык ободрил его и внушил странную неуместную веру в добрый исход завязавшегося тупика. – Не буду, капитан, – мягко обнадежила его бесцеремонная скотина с крокодильей улыбочкой. По-английски он говорил неуверенно и неловко, выговаривая слова с трудом. – В аду есть отдельный котел для тех, кто не допивает виски, – Хикокс взял в руку бокал, посмотрел сквозь его медовое содержимое на огонь в большом камине, – и, коль скоро, я уже на пороге преисподней… Одним глотком он допил обжигающий пищевод напиток, посмаковал как следует ощущение жидкого пламени, оседающего в желудке, а затем решительно встал. В эту же секунду Штиглиц сильнее надавил стволом своего пистолета гестаповцу в пах, и тот невольно шире раздвинул ноги, покраснев щеками. Свободной рукой Штиглиц выкрутил ему левую ладонь так резко, что хрустнуло запястье. Хикокс шагнул немцу за спину, ударил его по затылку и занялся правой рукой. Все произошло так молниеносно, что пьяницы-егеря ничего не успели осознать. – Бриджитт, Викки, идите, – прошипел Арчи, – пусть мое место займет Альдо, действуйте, мы разберемся с этим назойливым шпиком. Ладонь его прочно зажимала рот немцу, и несмотря на то, что тот, подобно бешеной собаке, вцепился в нее весьма острыми зубами, Хикокс готов был потерпеть, лишь бы жертва не принялась орать. Актриса с «ублюдком» вскочили как по команде, дисциплины и слаженности им было не занимать. – Нашему другу стало плохо, – громко заявил Арчи, чтобы отвести возможные подозрения, – Эрик, у тебя есть в этом клоповнике свободные комнаты? – У меня бар, а не гостиница, – наигранно осклабился бармен, однако, порывшись под стойкой, выдал англичанину ключи, – на первом этаже слева по коридору. Штиглиц, удерживая руки гестаповца в своей медвежьей хватке, повел его перед собой к лестнице, со стороны выглядело так, будто бы приятель заботливо обнимает подвыпившего собутыльника. Хикокс вырвал ладонь из цепких зубов, незаметно утер кровь о край мундира – руку его на губах немца тут же сменила лапища Штиглица, поднял упавший под стол Вальтер и сунул его в карман, предусмотрительно поставив на предохранитель. Забежав вперед, он взлетел по ступенькам, свернул в тесный коридорчик, едва освещенный парой ламп, и открыл полученным ключом крепкую добротную дверь. Комнатушка была тесной, под стать заведению, кроме большой кровати, стола и пары стульев в ней не было ровным счетом ничего, даже ковра на мощеном плиткой полу, однако для временного убежища и расправы над немцем вполне годилось. Арчи запер за ними дверь, сноровисто обшарил карманы гаденыша, изъяв нож, пачку патронов, сигареты и упаковку белых таблеток. – Дитер Хельстром, – с насмешкой на английский манер исковеркал он фамилию немца, глядя в корочку его военного удостоверения, – старший офицер Гестапо, двадцать пять лет. Хьюго, будь так любезен. Носовым платком, извлеченным из брючного кармана, Штиглиц заткнул Дитеру рот, чтобы тот не вздумал завопить, как только от его губ отнимут руки. Ткань моментально намокла от крови и слюны, которыми была наполнена оскаленная от ненависти пасть. – Руки, – скомандовал Арчи, кивая в сторону тонкого полотенца, сложенного на краю кровати. Запястья и локти Дитера выгнули за спиной вверх так, чтобы он неестественно выпрямился, умеряя боль в плечевых суставах, и стянули тканью. И только после этого Хьюго выпустил свою жертву. Хельштром пошатывался, от удара по голове в глазах у него мутилось, руки уже начали болеть, но лицо его выражало крайнюю степень ярости, казалось, что из порозовевших ушей сейчас пойдет пар. – Мы пересидим с тобой здесь для надежности, – любезно сообщил ему Арчи, убирая ключ от двери в карман, – нельзя же допустить, чтобы твоя фонетическая разборчивость и знание акцентов помешали плану наших друзей. Дитер что-то промычал, но оттянутая импровизированным кляпом челюсть не позволила разобрать слова. – Дай-ка ключ, бриташка, – вдруг потребовал Штиглиц, – нам куковать здесь не один час, я хоть выпивки принесу за его счет. – Держи, – не стал спорить Хикокс, выпить как следует, чтобы переварить только пережитой приступ малодушного страха, хотелось неимоверно, – прихвати тот божественный виски. Хей, выходит, он старше, чем ты, а, малолетка в форме? Тридцать три против твоих двадцати с хвостиком, да это же смешно! Хьюго ушел и моментально вернулся с двумя бутылками и двумя стаканами, дверь заперли повторно. Дитера швырнули в угол между кроватью и стеной, проследив, чтобы головой он как следует врезался в дубовый угол постели и ненадолго притих, а сами вольготно расположились на стульях и неспеша продегустировали сперва непочатую бутыль округлой формы. – М-м-м, какой купаж, – со знанием дела облизнулся Арчи, – односолодовый, не иначе. И откуда в этой богом забытой деревне в таком клоповнике столь прекрасный алкоголь. – Франция, – лаконично отрезал неразговорчивый Штиглиц, – на каждом шагу элитное бухло. Некоторое время они пили в тишине, наслаждаясь наступившей тишиной и вкусом виски. Дитер слабо шевелился в своем закутке у стены, особо не допекая присутствием – видимо, головой он ударился неслабо. Прошел добрый час, пока Арчи не решился снова выйти в общий зал, чтобы удостовериться в том, что компания пьяных егерей благополучно покинула бар, и угроза миновала. Остальные «ублюдки», получив от Бриджитт дальнейший план действий, также ретировались, оставив Хикокса и Штиглица прикрывать тылы, Эрик домывал барную стойку и собирался прикрывать заведение. Можно было предаться желанному отдыху, но в пьяной голове бродили остатки плесневеющего гнева, вызванного наглостью Хельштрома, и Арчи быстро придумал себе развлечение. Пополам с Хьюго они уже успели уговорить одну бутылку виски и принялись разливать по стаканам содержимое второй, когда Хикокс заговорил на английском специально с целью заставить Дитера нервничать. – Как думаешь, эта нацистская крыса сразу бы на нас настучала или устроила бы стрельбу? Штиглиц пожал плечами. Ему было плевать и на гестаповца, и на Хикокса, и вообще на весь мир, он наслаждался алкоголем и мечтал как следует вздремнуть на так кстати подвернувшейся постели, поэтому болтливость Арчи не поддержал. – Терпеть не могу нацистов. И стукачей, которые слишком внимательны и суют нос не в свое дело. Голова Дитера появилась над краем кровати, волосы, зализанные некогда аккуратно на макушку, растрепались и сальными прядями висели вдоль его лица. По глазам мальчишки Арчи понял, что тот изо всех сил пытается сквозь хмарь в голове разобрать едва знакомые ему выражения на чужом языке. – Что, снова подслушиваешь? – почти благодушно поинтересовался Хикокс, – знаешь, я подумал, что раз уж нам предстоит коротать здесь время минимум до утра, почему бы нам с тобой не подружиться. Он взял со стола тяжелую бутыль, подошел к кровати и рывком поднял Дитера на ноги. Тот пошатнулся и опустился задом на край постели, сузив полные ненависти глаза так, что они превратились в сверкающие синевой щелочки, от чего лицо приобрело лисье выражение. Вообще, было в его облике что-то звериное, будто бы лисица накинула на себя человечье обличье, нацепила красивую черную форму и принялась вынюхивать людские секреты. – Я сейчас вытащу из твоего рта кляп, можешь, конечно, заорать, но кроме Эрика и Матильды в доме нет ни души, стены толстые, дверь дубовая, а мы с тобой в подвале. Кричи, не кричи – никто не услышит, так что советую быть сговорчивее. Платок пропитался насквозь, и Арчи, брезгливо подцепив его мокрый край двумя пальцами, вытянул его из хватки сведенных челюстей, ничуть не заботясь о целости чужого рта. Дитер немедленно принялся жадно глотать воздух: дышать с кляпом – задача непростая. – Вот так, умница, – ухмыльнулся Хикокс, потрепав впалую щеку и вернув тот издевательский жест, которым наградил его мальчишка пару часов назад. – Ни я, ни вы не выйдем живыми из этого клоповника, – прошипел упрямо Дитер, отплевавшись и продышавшись, – я предупреждаю вас, капитан. – Я еще не развлекся и не наигрался как следует, – возразил Арчи, – и если ты серьезно настроился на смерть, то мешать я тебе, конечно, не стану, но всему свое время, имей терпение. Вас этому в Гестапо не учили? – Учить, – сплюнул на пол Хельштром и поправил неверную вариант глагола, исковеркав его, разумеется, своим чудовищным акцентом, – учили. – Как такой молодой человек, я бы сказал, сосунок, дослужился до лейтенанта? – будто бы между прочим поинтересовался Арчи, вынимая пробку из бутылки, – быстро же шло твое продвижение по службе. – Хорошо ловить… ловил таких британских крыс, как ты! Пощечина заставила его голову мотнуться, тонкая шея в плену воротника на мгновение открылась чужому жадному взгляду, и Арчи заметил, что она вся покрыта узором родинок и веснушек. – Называй меня «господин капитан», – приказал Хикокс, – и пей. Ночь предстоит долгая, я не хочу, чтобы ты свалился в обморок как белокожая кисейная девица. Горлышко бутылки он поднес к губам Дитера, а когда тот отстранился, гордо вскидывая голову, по его зубам пришелся первый удар. А затем и второй. Стекло по грани сосуда покрылось трещинами, и от третьего удара, забрызгавшего лицо Хельштрома алкоголем, треснуло, острый осколок глубоко впился в ложбинку под носом, а уголок переднего резца откололся. – Я сказал – пей, – мягко потребовал Арчи, повторяя свой жест и будто бы нарочно проводя по губам Дитера бритвенно острым краем бутылки, – или зажать тебе нос и влить виски в глотку силой? Дополнительной аргументации не потребовалось. Дитер сделал несколько торопливых глотков, подавился, виски потек по его щекам на шею, запятнав мундир, но Арчи был неумолим. Он отстранился только когда бутылка опустела наполовину, и тут же зажал рот мальчишки ладонью. – И только попробуй сблевать, – ласково сообщил он, – имей уважение. Этому напитку богов тридцать три года, он старше тебя. Хельштром тяжело сдавленно дышал, пытаясь умерить тошноту. Он стремительно пьянел, юношеское лицо залили лихорадочные пятна румянца, глаза осоловели, тело содрогнулось от икоты. Почти бережно Арчи провел пальцем по его тонким губам и вынул застрявший в коже осколок, краснота размазалась надо ртом Дитера и потекла вниз, а через секунду к ней примешались кровь и слизь из носа – точным ударом боксировавший в университете Хикокс ударил его в лицо и с удовлетворением услышал, как хрустнула под костяшками переносица. Дитер обиженно шмыгнул сломанным носом и тут же согнулся пополам от хука прямиком в солнечное сплетение. Тело сложилось как переломленная соломинка, со стоном немец сполз с кровати на пол, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на лед, и следующий удар – носком тяжелого офицерского сапога – пришелся ему в пах. Из горла вырвался жалобный хрип, Хельштром скрутился в комок, пытаясь защититься от града пинков, но тщетно. Его били грамотно, по самым больным местам, методично и со знанием дела. – Вот так бы с нами обошлись в твоем Гестапо, да? – будто бы с праздным любопытством осведомился Арчи, наступая каблуком на его голову и вдавливая ее в плиточный пол, – ты сам бы избивал меня или доверил бы грязное дельце помощнику? Он убрал ногу, наклонился, перевернул Дитера на спину, заставив его вытянуться, и принялся срывать с черного щегольского мундира значки отличия и орденские планки. – Ненавижу таких, как ты, – прорычал, теряя самообладание и осыпая жертву градом ударов Хикокс, – ненавижу, слышишь ты, дрянь нацистская? Вот он, твой немецкий реванш, наслаждайся! Расслабься и получай удовольствие! Тут от стола подал голос молчавший и наблюдавший за происходящим не без интереса Хьюго: – Ты его сейчас раздавишь, эй, бриташка, – поделился своими соображениями он, – остынь. Я знаю, как он дослужился до лейтенанта в двадцать пять. – Как? – Арчи откинул с лица волосы и утер праведный пот, – раз он сам не признается, послушаю тебя. И налей мне еще виски, которое не выхлебала эта крыса. – Посмотри на его смазливую мордашку, – предложил Штиглиц, вставая, беря с кровати предусмотрительно поставленную туда бутылку и наполняя стакан Арчи почти до краев, – выглядит как типичный членосос. Наверняка ублажал свое начальство стараниями кулуарными. – Какие ты цветистые выражения знаешь, – Арчи с жадностью отпил из протянутого бокала – больше жизни ему сейчас хотелось не алкоголя, а воды, но отрываться от благостного занятия не хотелось, – я бы и не подумал. – Не ты один тут образованный, – Хьюго оскорбленно дернул плечами, – короче, он просто шлюха гестаповская, а не усердный шпик. С такой мордой я бы тоже работал подстилкой, а не трудился честно. Дитер переводил одуревший от боли взгляд с одного своего мучителя на другого, и в его глазах отражался шок. – А что, звучит логично, – Арчи перевел дух и напоследок как следует пнул немца по ребрам, – моська и правда миленькая. Хьюго, а ты когда-нибудь ходил по французским борделям? – Думаю, парижское отделение Гестапо – один большой бордель, – Штиглиц сел на корточки и провел рукой по лицу Дитера, – если там хотя бы каждый второй такой же симпатичный и усердный. – А заправляет всем этим шалавником Ганс Ланда, конечно же. А ты, конечно же, любишь свое начальство, правда? Выражение лица Дитера изменилось от одного только упоминания Жидолова. Взгляд его стал одновременно затравленным и надеющимся, рот приоткрылся, будто бы в безмолвной мольбе, а еще где-то в глубине зрачков промелькнуло что-то, чему Арчи даже приблизительно не мог подобрать описания. – Так я угадал… – медленно и с торжеством в голосе протянул он, – ты спал с Ландой? – Тут даже спрашивать не надо, все видно по роже, – Штиглиц взял Дитера за волосы и приподнял его голову, – смотри, он же влюблен в своего босса до зеленых соплей. – Хьюго, нам везет. Я как раз планировал после операции «Кино» прошвырнуться по кварталу красных фонарей, а его представитель сам подсел к нам за столик, – Арчи потер руки и прошел к столу, – ну-ка посмотрим. Он взял брошенный небрежно на столешницу Вальтер и вернулся к кровати. Рывком Дитера поставили на колени, а затем порвали, рассыпав по полу блестящие медные пуговицы, его мундир. Грудь и живот, насколько было видно, заливались чернотой огромных уродливых синяков от ударов Хикокса. – Раздевать мы тебя пока, пожалуй, не будем, люблю, когда нацики носят форму, – сосредоточенно пробормотал себе под нос Арчи, – однако хочется придать твоему телу более подходящие объемы. – Подчеркнуть достоинства, – поддакнул Штиглиц. Он расстегнул блестящую пряжку на поясе Дитера, но не для того, чтобы освободить его, а ровно наоборот – ремень затянули на и без того стройной талии с такой силой, что Хельштром захныкал от боли. Застегнув его на последнюю дырку и утянув стан мальчишки до неестественной тонкости, Хьюго рванул мундир еще раз, чтобы обнажить узкие острые плечи, шею и часть почерневшей спины. Сделав это, он принялся обшаривать Дитера довольным взглядом, обзирая результат своих трудов. Лицо мальчишки пятнала россыпь веснушек и родинок, похожих на созвездия. Самая большая украшала щеку, мелкие разбегались по скулам и тонкой шее, окружали ее ожерельем прям под тонким кадыком, тело тоже было поцеловало солнцем. Эти маленькие пятнышки и крупные багровые кровоподтеки делали из Хельштрома вполне приятное глазу и в меру изысканное зрелище. Арчи подумал, прослеживая кончиками пальцев каждую точку, что Дитер мог бы сниматься в кино у Лени Рифеншталь. – Я не по мужикам, – ворчливо сообщил Штиглиц, убирая руки от разорванного воротника, – дальше давай сам. – Мне повезло, – Арчи допил виски, а затем, недолго думая – все равно алкоголь закончился, расколотил стакан об голову Дитера. Осколки изрезали его лицо справа в опасной близости от затравленных глаз и застряли в волосах, – нечего таращиться, тебе так даже лучше. – Хватит, довольно, прошу! – пылко попросил Хельштром, встряхивая головой, чтобы прогнать муть от очередного удара, – перестаньте надо мной издеваться. – Признавайся, каким грязными делишками ты занимался с Ландой, – потребовал Хикокс, награждая его очередной пощечиной, чтобы помочь прийти в чувство, – спал с ним? Вы, нацики, горазды охотиться на гомосексуалистов – и это при прочем длинном списке людей, которые не угодили вам формой своих носов и черепов. Известно же, что яростнее всего травят геев те, кто сами грешат этим делом. Читал Фрейда? – Читал. – Он же еврей, – Арчи засмеялся. – А я люблю умных, будь они хоть трижды евреи, – Дитер слизнул кровь с губ и тут же сплюнул ее на пол, – читал я про латентную гомосексуальность. И с Ландой спал, только не бейте об мою голову последний стакан, пожалуйста. – Отволочь бы тебя за твои патлы к Донни Доновицу, он бы с тобой поразвлекся от души, – пробормотал Хикокс, выпрямляясь и нависая над Хельштромом, – но его здесь нет. Только ты и я, и наш невольный зритель. Кстати, Хьюго, тебе совершенно не обязательно на это смотреть. – Ничего, мне любопытно, – Штиглиц вернулся за стол и принялся дохлебывать остатки своего виски. – Тогда покажи, что умеешь, – потребовал Арчи, беря многострадальный Вальтер и поднося его к губам Дитера одной рукой, другой же хватая его за растрепанные волосы и направляя в нужную сторону, – давай, не упрямься, будь хорошим мальчиком. Дитер определенно был – или стал после разбитого об лицо стакана – очень хорошим мальчиком. Он послушно распахнул рот и позволил протолкнуть ствол пистолета себе чуть ли не в горло, старательно облизывая вороненный пахнущий оружейным маслом металл. Сказывались и страх, и желание избежать новой боли, и выпитый алкоголь, однако трудился он со всем допустимым усердием. Розовый длинный язык скользил по стволу Вальтера к пальцам Арчи, и от его теплого влажного прикосновения мужчину сразу же бросило в дрожь. Взгляд Дитера был странным. Нет, встрепанный как будто бы в птичьей драке воробей, мальчишка выглядел безумнее мешка с дикими кошками, которых собирались топить в пруду. Удерживая его за волосы, Арчи отвел маленькую ритмично двигающуюся голову в сторону и смерил коленопреклоненного гестаповца с ног до головы оценивающим взглядом. Мальчишка стоял, широко раздвинув ноги, и видно было, что ткань в паху у него трещит почти по швам. – Так тебе нравится то, что ты делаешь? Мерзость какая, надеюсь, ты внимательно читал статьи старика Зигмунда про мазохизм, – брезгливо, но с явной заинтересованностью предположил Хикокс, заталкивая оружие еще глубже в податливое горло, – давай, он недостаточно хорошо облизан, старайся лучше. Дитер старался. Глаза его горели, щеки полыхали, и краснота перекинулась на шею, окрасив крупный кадык и разлет ключиц. Взгляд его можно было назвать не иначе, как блядским, растянутый оружием и оттягивающими уголки пальцами рот – тоже, а в целом картина представлялась развратнее некуда, Арчи почувствовал, как кровь покидает голову и устремляется к члену, вынуждая его подняться и натянуть гульф форменных брюк. Хельштром облизывал и сосал ствол пистолета с таким непередаваемым чувством увлеченности, что от одного этого зрелища бросало в нетерпеливый жар. – Довольно! – грубо приказал он, выдергивая Вальтер и от души проезжаясь железом по лязгнувшим зубам, – показал свои нездоровые навыки, можешь гордиться. Давай-ка теперь к делу. Он расстегнул и приспустил штаны вместе с бельем, чувствуя неимоверное облечение. Голову Дитера пришлось выпустить на мгновение – возня с одеждой требовала обеих рук, и вдруг Хельштром, которому дали передышку, смиренно попросил: – Развяжи пожалуйста. Плечи уже отваливаются от боли, я клянусь, что не буду сопротивляться. Его заломленные за спину и туго перетянутые полотенцем локти уже начали синеть от передавленного кровотока, и Арчи подумал, что особого вреда от небольшого послабления не будет. Он развязал хитроумные узлы, накрученные Штиглицем, и Дитер почти заплакал, чувствуя, как от самого верха до кончиков пальцев руки начинает колоть иглами возвращающейся чувствительности. Некоторое время ему потребовалось на то, чтобы размять затекшие запястья, а затем он не без удовольствия повел плечами, пристроил ладони на бедрах Хикокса и, задрав голову, совершенно по-блядски же высунул язык, будто бы приглашая. – Умница, – прорычал Арчи, вталкиваясь между гостеприимно распахнутых челюстей. С огромнейшим удовольствием – или мастерски изображая его, что вероятнее – Дитер принялся отсасывать своему мучителю, вцепившись в его твердые бедра. Если Хикокс и опешил от такого неожиданного и приятного напора, то затем, смекнув, что к чему, расслабился и положил крупную ладонь на затылок Хельштрома, чтобы направлять его с легкой, но при этом требовательной настойчивостью. – Вот так, моя усердная послушная дрянь, – грудным низким голосом проворковал он, толкаясь в глотку Дитера, - умница, мне так этого не хватало. Чувствуя, как набухшая и терпкая от смазки головка члена упирается в дальнюю стенку горла, Дитер блаженно закатил глаза. По его губам стекала мутными струйками слюна, но он так самозабвенно работал языком, что совсем, казалось, растворился в даримой им же ласке. Помогая себе одной рукой, Хельштром старался не оставлять член Арчи без прикосновений ни на мгновение, иногда для контраста ощущений обдавая его и прохладным дыханием, и мокротой узорчатых движений языка. Хикоксу хотелось взвыть, он держался из последних сил: лёгкий холодок обволакивал головку и ствол, сменяясь то теплом, то нестерпимым жаром. Дитер вылизывал и высасывал все соки со всей присущей ему методичностью, оглаживая каждую вену и каждую набухшую от крови выпуклость на члене Арчи. – Понимаю, почему же Ланда тебя так ценит и продвигает, – простонал Хикокс, перехватывая руку Дитера и покрепче беря его за волосы, чтобы сменить изысканный минет грубой глубокой долбежкой прямиком в сокращающееся горло да с такой силой, что Хельштром начал давиться и кашлять, тем самым делая Арчи еще приятнее своими судорогами удушья. Хикокса бросало то в красноту на изнанке век, то во мрак – от осознания, что сейчас его так старательно и страстно ласкает ртом омерзительный нацик с абсолютно шлюшьим выражением лица, становилось особенно приятно. Волосы Дитера рассыпались окончательно, и Арчи, натягивая густые каштановые пряди у щек, уже измазанные в слюне и еще бог знает в чем, вжимал мальчишку лицом в свой пах, двигая бедрами вольготно и размашисто. Сладкая пытка длилась долго, но всему хорошему приходит конец, Арчи всхлипнул и в несколько порций обильно спустил Дитеру в рот, кусая себя зачем-то за тыльную сторону свободной ладони. Содрогнулось тонкое истерзанное саднящее горло, Хельштром проглотил все, что оказалось у него на языке, и не в первый раз за этот томный вечер облизнулся. – Хватит! – его опять резко дернули за волосы и крепко стиснули за подбородок, заставляя поднять голову. Мужчина, возвышающийся над ним, был фантастически красив, и ослушаться его сейчас было бы преступлением. Особенно, если это грозило новым членовредительством и ударами. – Хьюго, даже если ты исключительно по бабам, нельзя упускать такую возможность, он из тебя душу выгрызет, – блаженно расплылся в улыбке Арчи, подхватывая легкого Дитера на руки и устраивая его на кровати задом к себе в самой унизительной позе из возможных – на коленях и локтях, – представь, что это девчонка, нафантазируй что угодно, но ты должен попробовать. – Ладно, чем черт не шутит. Хьюго, не теряя времени на ерунду, забрался на постель, устроился перед лицом Хельштрома, потянулся к уже сноровисто расстегнутой ширинке своих штанов и поманил Дитера пальцем к себе. Тот покорно поднял голову, глядя на Штиглица мутными пьяными глазищами: — Открой-ка ротик, малышка. Дитер выполнил требование даже слишком торопливо, и здоровенный хер Хьюго, пройдясь по исцарапанным распухшим губам, втолкнулся в испачканный чужой спермой рот. Мальчишка поперхнулся, издав звук, похожий на чавканье, и Штиглиц, придя от этого в неописуемый восторг, тут же вогнал свой член в расслабленную глотку почти наполовину, издав приглушенный стон, когда головка уперлась в небо Дитера. Обхватив темноволосую дурную башку руками, он начал ритмично насаживать рот Хельштрома на свой член, с каждым толчком проникая все дальше в смазанное горло. Арчи искренне хотел, но никак не мог оторвать глаз от такого примечательного зрелища: Дитера развратно и грубо трахали в рот. Некогда хладнокровный, надменный, опрятно приодетый Хельштром извивался перед на коленях, виляя от старания округлой задницей – штаны с него предусмотрительно стянули вместе с обувью, оставив задранный мундир – и глотая при этом член другого мужика. Решено было избавить мальчишку от мешающей одежды полностью. Разобравшись с идиотской пряжкой на сдавливающем талию ремне, Арчи вслепую голодно и торопливо огладил – или, скорее, облапал – гладкую безволосую грудь Дитера, стиснув до боли набухшие от возбуждения соски. Хельштром завертелся пуще прежнего, издавая стоны удовольствия насколько позволял его заполненный до предела рот. Когда движения ладоней стали настойчивее и наглее, мальчишка не выдержал и на мгновение выпустил член Хьюго изо рта, чтобы позволить себе захныкать в полный голос. Впрочем, передышки ему не дали вовсе, Штиглиц отступать не собирался и поэтому, крепко прихватив Дитера за уши, снова прижал его губами к своему члену. С мундиром было покончено и, не размениваясь на мелочи, Хикокс надавил на поясницу Дитера, вынуждая его выгнуться и еще шире расставить ноги. Он щедро плюнул себе на ладонь, уже предвкушая всю сулимую ему отсутствием нормальной смазки адскую сухость, размазал слюну – свою и остатки чужой – по члену, растянул ягодицы Дитера и сразу же втолкнулся на всю длину. Боль прострелила позвоночник Хельштрома, тот вытянулся в струну и глухо завопил. Впрочем, член во рту и предусмотрительно прихваченная пальцами Хьюго челюсть, не дали ему ни заорать как следует, ни совершить непоправимое и укусить любовника, чтобы схлопотать за это по голове. — Это то, чего ты хотел, верно? Только поэтому и подсел за наш столик, да, подстилка? Тебе приключений захотелось, пока папочка Ланда занимается взрослыми серьезными делами. Скажи, гестаповская шлюшка, как тебе нравится. — Пошел к черту! Не дав Дитеру в наказание за вылезшие незнакомо откуда непокорство и наглость времени привыкнуть к боли и чувству растянутости в заднице, Арчи начал со всей силы вколачиваться по почти сразу пролившейся крови из потрескавшейся кожи в его тело, положив руку на разбухшее забитое горло Хельштрома, все сильнее с каждой секундой сжимая пальцы и чувствуя движения члена Штиглица, от чего стоны и крики Дитера стали глуше, но от этого еще приятнее для ушей. Однако глядя, как мальчишка трясется от боли, судорожно дергаясь между ними, Арчи решил немного улучшить ситуацию и просунул руку под живот Дитера, чтобы стиснуть в кулаке его член. Хельштром заныл еще отчаянней, то пытаясь податься назад, больше насадившись на трахающий его член, то пытаясь податься вперед в ласкающую его ладонь и одновременно принять поглубже в горло хер Хьюго. Похоть совершенно сорвала остатки самоконтроля Хикокса, и незатейливых толчков бедрами, сопровождаемых пошлыми шлепками, стало мало. Чтобы реализовать пришедшую ему в голову идею и получить еще больше удовольствия, он, не выходя из тела Дитера, просунул в раскрытое и покрасневшее отверстие пару сложенных вместе пальцев, надавливая ими на чувствительный нервный узелок на стенке упругой кишки. Хельштром, используя щедро отпущенную ему природой гибкость, сильнее прогнулся в пояснице, старательно подмахивая толчкам Арчи. Тот не стал дожидаться повторного приглашения и снова вдавил подушечки пальцев в набухшую простату. Дитер, выплюнув хер Хьюго, уткнулся лицом ему бедро, безвольно хныча, не в силах выдержать нахлынувшую волну оргазма. Через секунду-другую его затрясло, ноги задрожали и, вскрикнув, он излился на простынь под собой. Вымученное болезненное удовольствие заставило его ноги разъехаться, и, рискуя еще сильнее пораниться, Дитер шлепнулся на постель. Штиглиц, наблюдая за этим безобразием, лениво водил ладонью по своему члену, не давая ему опасть. — Эй, бриташка, уступи-ка местечко, будь другом, я, кажется, вошел во вкус, – проговорил он, когда Хельштром нашел в себе силы снова встать на колени. — Еще чего, – отрезал Хикокс, не собираясь оставаться без своей толики удовольствия – кончить второй раз хотелось неимоверно. – Тогда давай вдвоем, ты его вроде как растянул прилично, – предложил Хьюго, вставая и спускаясь с кровати на пол, – ложись под него, а я встану сверху. С этим Арчи готов был согласиться. Он выскользнул окровавленным членом из тела Дитера и лег на спину, уложив мальчишку на себя и не забыв как следует облапать с болезненными щипками и без того порозовевшую задницу. Хельштром теснее прижался к нему, обхватывая его член ладонью и послушно направляя его в себя. Арчи вскинул бедра, одним возвращаясь в жаркую узкую глубину его тела. Хьюго пристроился сверху, встав на краю кровати на колени, и медленно начал вводить член вплотную с членом Хикокса. Дитер между ними взвыл от непривычного ощущения, беззащитно и беспомощно утыкаясь Арчи в плечо, пока тот успокаивающе – скорее машинально, чем с настоящим чувством – гладил его по волосам. Штиглиц развел ягодицы Дитера в стороны, давая себе больше пространства, и продолжил медленно двигаться. От тесноты Арчи ощутил, как звереет на глазах, и наплевав на ритм, начал стремительно вколачиваться в податливое тело, Хьюго последовал его примеру, не боясь порвать недостаточно растянутые для такого проникновения мышцы. Дитер подмахивал навстречу трахающим его любовникам, обхватив Хикокса за шею взмокшей рукой и прильнув к нему всем телом, потираясь собственным членом о его напряженный пресс. Арчи вбивался на всю длину, пока одним сильным толчком не засадил до конца и не излился внутрь, содрогаясь всем телом и вперемешку с ругательствами на двух языках стеная, продолжая двигаться по инерции. Хьюго, почувствовав пульсацию, присоединился к нему, укусив до крови плечо Дитера в момент оргазма прямо поверх свежего синяка. Грязное запятнанное тело Хельштрома свело судорогой, и он, испачкав живот Арчи, потерял сознание от переполняющих его физиологических чувств. Наступила блаженная тишина. Хикокс дотянулся до кармана своих так и не снятых до конца штанов, извлек из пачки сигарету, закурил и отшвырнул коробочку вместе с зажигалкой куда-то на пол. Хьюго тоже задымил свою вонючую немецкую папиросу и лег на спину, отваливаясь от сцепившихся тел невольных любовников. – Говорят, ваш Альдо Апач клеймит всех фашистов, которые прошли через его руки и остались живыми, – сказал Арчи, поглаживая Дитера по изгибу поясницы, – вырезает свастики на лбу. – Грех уродовать такую красивую мордашку, особенно если взять в расчет, как эта гестаповская шлюха славно нас обслужила да к тому же даром, – задумчиво поделился Хьюго, – как думаешь, что нам делать? – Он ведь наверняка побежит снимать нацистскую форму и жаловаться на нас папочке Гансу, – Хикокс ущипнул округлую ягодицу и полюбовался, как место щипка заливает краснота. Белокожий Дитер сейчас казался ему настоящим произведением искусства, и Арчи готов был признаться, что в посторгазменной неге он испытывает что-то вроде противоестественных нежности и жалости к ласковому затраханному до обморока мальчишке. Пощечинами они привели Хельштрома в чувство и уложили в четыре руки его на спину так, чтобы голова его оказалась на краю кровати. Испуганные оленьи глаза Дитера метались от одного палача к другому, едва соображающий от усталости пленник явно почуял неладное. – Что скажешь, крыска, побежишь жаловаться к своему папочке Гансу? – повторил Арчи, – расскажешь, как с тобой дурно обошлись? Наученный горьким опытом Дитер покорно замотал головой, но ему не поверили. Хьюго снял с пояса неизменный и заточенный как раз накануне злополучного вечера, принесшего с собой столь неожиданные приключения, нож с гравировкой. – Что вы хотите сделать? – с ужасом спросил Хельштром, пытаясь вырваться из рук усевшегося на его грудь всем весом Арчи. – Хотим сделать так, чтобы ты не трепался о нашем маленьком секрете, – словоохотливо поделился Штиглиц, – бриташка, открой ему пасть и держи башку покрепче. – Твой язык – настоящее сокровище, но как бы ни было его жаль, он тебе больше не нужен, – Хикокс просунул пальцы в кусачий рот, с силой сдавил челюсти и заставил нижнюю сдвинуться, размыкаясь, – давай, Хьюго. – Нет! – сдавленно вопил, извиваясь и дрожа в их руках Дитер, – пожалуйста! Я ничего никому не скажу никогда! Нет! Пожалуйста, умоляю! Его рот безжалостно растянули, и язык оказался в железной хватке Штиглица, по корню полоснули ножом, и мышечный кусок начал истекать кровью, от которой Хельштром закашлялся, давясь. Лезвие обошло язык по кругу, Хьюго стиснул пальцы еще крепче и дернул, помогая себе ножом. Боль несравнимая со всем, что уже Дитеру довелось перенести, пронзила его череп раскаленной иглой. Он плакал, заливаясь слезами, но его мольбы превратились в беспомощное мычание. – Вот и все, – Штиглиц отбросил вырезанный язык и брезгливо вытер руку о край простыни, – знакомо, да? Я уверен, что ты сам делал так с другими. Интересный опыт, новые ощущения и все такое. Арчи встал, выпуская Дитера из рук, и тот кубарем скатился на пол, обнимая себя руками и захлебываясь от рыданий. Прошло пять минут, десять и четверть часа, а мальчишка все никак не мог успокоиться. Лицо его, опухшее от увечий, порезов и истерики, выглядело жалким, кровь все лилась изо рта, и он заплевал все вокруг себя, все равно сглатывая добрую половину. Его рвало безудержно и сильно, он утирался, все сильнее пачкаясь и превращаясь в настоящее ничтожество. Арчи и Хьюго успели одеться, опоясаться, пристроить на нужные места свое оружие и даже привести в божеский вид растрепанные во время непотребств прически, а Дитер все корчился на полу, и любые попытки подняться приводили к тому, что его тонкие ноги подламывались, и он как жеребенок валился снова и снова. Его рвало: кровь, алкоголь и сперма, заполнявшие желудок, теперь распространяли по комнате вонь. – Довольно страдать открыто и величаво, – не без раздражения проворчал Хикокс, делая шаг к нему с намерением помочь. Дитер как раз встал на четвереньки, опираясь руками о скользкую грязную плитку. Одним движением, вложив в него весь свой телесный импульс, он бросился к протянутой ладони, уцепился за нее и даже смог встать. Запрокинув голову, мальчишка вперился в лицо Арчи взглядом совершенно непередаваемым по дикости: в глазах его пульсировала безумная предсмертная лихорадка, как у приговоренного к казни преступника. Взгляд этот завораживал, как калейдоскоп из синих стекол, Арчи почувствовал, как сумасшествие замученной жертвы, в котором слились и неестественная любовь мученика к палачу, и ненависть, и животный ужас, затягивает его в омут, а затем ощутил на своей талии объятие трясущихся рук. Дитер прильнул к нему как ребенок к родителю или как возлюбленный во время последнего прощания, припадок его утихал. Не зная, куда девать руки, Хикокс обнял его в ответ и ободрительно потрепал по колтуну свалявшихся волос. – Осторожно! – крикнул Хьюго, но было слишком поздно. Ладонь Хельштрома нашарила браунинг Арчи в кобуре на его поясе, вырвала пуговицу, стиснула металлическую рукоять, и тишину комнаты разрезал выстрел, прозвучавший раскатистым громом посреди ясного неба. Дитер выстрелил Хикоксу в упор прямиком в грудь, пуля разорвала серый мундир, расколола вставший на пути хрящ грудины и вошла смертоносным жалом в полнокровную артерию, питающую сердце. Арчи побледнел и мешком свалился к ногам Хельштрома. Мальчишка улыбнулся, но улыбка эта была лишь тенью прежней. Хьюго преодолел разделявшее их расстояние в три широких шага и не особо раздумывая воткнул лезвие своего излюбленного оружия Хельштрому меж ребер с левой стороны. Кровь выплеснулась ему в лицо изо рта Дитера вместе с болезненным выдохом, видимо, нож Хьюго вошел куда-то в легкое, и оно стало стремительно заполняться жидкостью. На всякий случай Штиглиц с усилием повернул плоское лезвие, вытащил его – плоть хлюпнула, из отверстия со свистом вышел воздух, и воткнул снова, уже ниже, в мягкий впалый живот, куда-то ближе к россыпи звездных родинок, за которыми, кажется, должна была скрываться печень. Лицо Хельштрома скривилось, приобретая капризное, почти детское выражение обиды, и он почти машинально нажал на курок сжимаемого в руках пистолета. Выстрел оттолкнул Хьюго и опрокинул навзничь. Комната наполнилась стонам трех смертельно раненных людей. Первым издох Хикокс. Он так и не открыл глаз, кровь толчками выливалась из его груди, разорванная артерия, несущая насыщенную кислородом красноту через клапаны человечьего мотора, хлестала как пробитый пожарный брандспойт, и в какой-то момент Арчи перестал подрагивать, вытянулся всем телом и стремительно похолодел. Хьюго продержался дольше, он даже порывался встать, но только лишь смог неловко перевернуться на живот и умереть, ткнувшись лицом в перемазанную плитку. Хельштром со смехом подумал про себя, что отмывать это безобразие Эрику будет очень легко. Перед глазами Дитера стремительно темнело, по краям радужки скапливалась траурная тень, угол зрения будто бы сузился, фокусировать взгляд становилось все тяжелее, мир вокруг расплывался. Он последним усилием бросил себя к телу Арчи и попытался засунуть руку в карман его штанов, чтобы вытащить вожделенный ключ к спасению, но это движение отняло все его и без того истощившиеся за долгую ночь силы. Нож в боку причинял сильную боль, но по медицинским занятиям в военной школе Дитер знал, что вытаскивать его нельзя, он и так терял кровь – недостаточно, чтобы быстро умереть, но со скоростью вполне достаточной для продления агонии. Или нежданного спасения. Почему-то ему казалось, что Ланда должен явиться в эту богом забытую деревушку, войти в клоповник, отыскать нужную дверь и спасти его в последнюю минуту. Нужно было лишь продержаться столько, сколько возможно, и помочь Гансу. А для этого следовало достать из кармана чертова Арчи этот блядский ключ! Леденеющими пальцами он обшарил левый карман и отыскал там только пугающую пустоту. В левом кармане нашелся все-таки проклятый кусочек фигурного металла, но на то, чтобы достать руку сил не осталось. Дитер лег так, чтобы не беспокоить раненный бок, и приготовился к новому рывку, но внезапно и без того тусклый мир вокруг него погас окончательно. От боли юноша потерял сознание и уронил голову на тело своего мучителя. Со стороны это выглядело как странное неестественное объятие. Очнулся он в кольце живых ласковых рук. Телу было холодно, но стискивающий его человек принес с собой свое тепло, его форма пахла табаком, а дрожащие пальцы – кровью, эта вездесущая железная вонь забилась в черепушку Дитера, и его снова затошнило – в который раз за вечер. Он замычал, беспомощно таращась слепыми глазами в серость, сменившую собой непроглядную тьму обморока. Хотелось спросить так много, но во глотке ворочался обрубок языка, и немота сковала его уста навсегда. – Я, да, это я, мой мальчик, – бормотал над головой Ланда, укачивая слабое легкое тело, – ты еще жив, слава богу, ты живой. Что с тобой сделали? Господи, почему ты голый?! Истерзанные губы Дитера растянулись в улыбку. Он ничего не желал, кроме как поблагодарить Ганса за спасение, и желание это казалось нестерпимым, но изо рта вырывались только какие-то звериные звуки вперемешку с хриплыми стонами. – Замолчи, – ладонь Ланды зажала ему рот, – у тебя пробито легкое, не надо разговаривать, расскажешь потом. Подробности не имеют значения, главное, что я успел к тебе. Дитер, послушай, война закончилась, все закончилось. Мы проиграли, Гитлер убит, но война закончилась, слышишь? Для нас все закончилось, мы выжили, это главное. Хельштром ткнулся лицом в его руки и заплакал, содрогаясь всем телом.