Пепел

Он уже давно не ждал от своей жизни ничего хорошего. Каких-то жалких девятнадцать лет, а он уже опустошен. Насмешка судьбы, не иначе. Им воспользовались, вытянув из него все, что было возможно, а когда от него не стало иной выгоды – подставили под удар. Так поступали только высшие. Мелкие сошки с малой толикой силы били исподтишка, в спину, но на большее у них не хватало мозгов и сил. Те же, кто выбился выше, шли уже не просто по чужим трупам, это был совершенно иной уровень. Он знал, что он отличается. Всегда знал. Он был не таким, как другие. Его сила была иной, она была шире, она жгла и подавляла. Она не проявляла себя, притаившись в ожидании. И ее никто не видел, никто, кроме него самого, не чувствовал. Поэтому он не мог пробудить ее и использовать, поэтому он не смог защититься и его поймали. Пленили. Поработили. Они назвали это браком, но ошейник сдавливал ему горло. Они уверяли, что он послужит им хорошую службу, но подавляли его волю. Они жаждали его силу, но запечатали ее. Потому что он не покорился. Потому что он ее им не отдал. Его не заставили передумать ни уговоры, ни пытки, ни насильственные ритуалы. Тело страдало в агонии, он утопал в собственной крови, разум плавился, но они так и не смогли покорить его. В отчаянной попытке они даже на самом деле провели какой-то ритуал, считающийся брачным, и который должен был объединить силы супругов. Наутро, едва сводя ноги после консумации, лежа на окрававленных простынях в следах ночного насилия, он лишь презрительно улыбнулся искусанными в кровь губами прямо в вытянувшееся от непонимания лицо своему мучителю. Он знал, что его жизнь для них ни капли не была ценной, а после грандиозного провала с попытками завладеть его силами, на него нацепили ограничители магии, чтобы сдержать его в узде. Ведь консумация работала в обе стороны. Запреты, созданные магией, душили его, стискивали все тело, сжимая нутро. Тюремные оковы его выворачивали. Материал, из которого были сделаны кандалы, могли сломать даже самого стойкого демона, не то что мальчишку, не успевшего призвать свою сущность. От одного прикосновения к этим браслетам корежило. Свихнуться было бы спасением, но ясность рассудка не желала покидать его. Возможно, будь он в полной своей силе, эти кандалы бы его доканали, направляя его же магию против него самого. Но, лишенный даже искры, он куда легче справлялся с теми мучительными ощущениями, что дарили ему браслеты вместе с магическими печатями муженька. Радоваться этому не было сил, ему было слишком плохо для этого. Он уже несколько дней провел в заточении, как главный виновник покушения на Князя. И кого волновал факт, что он даже не мог этого сделать, не то, чтобы быть в самом деле виновным. Калеб с трудом приоткрыл глаза, хотя увидеть что-нибудь в его камере, кроме небольшой светлой щели в дверном окошке, было нереально. Да ему и не на что было смотреть, так что привычка всматриваться в темноту наскучила еще в первый день его заточения. Хотя трудно было сказать, сколько именно он уже находится взаперти. После прозвучавшего обвинения его еще ни разу не навестили, даже еды не приносили. Обычный демон мог обойтись без пищи, а вот заботиться о тех, кто не был в состоянии позаботиться о себе самостоятельно, никто не собирался. Он открыл глаза не для того, чтобы что-то увидеть. А для того, чтобы разглядеть, где реальность, а где мир грез. Плохое предчувствие быстро перерастало в жидкий огонь, бегущий по жилам. Калеб пошевелился в своих кандалах, сжимая кулаки. Сапог шаркнул по полу, когда он попытался встать ровнее. Он знал, чувствовал, что его клятый муж что-то с ним делал. Колебания магии, как марево над огнем, висело в воздухе, забивалось в горло, пронзало нервы. Оковы на запястьях кололись, как молнии, жаля все злее. Калеб зажмурился, запрокинув голову, судорожно вздохнул. Его трясло. Он ощущал странный прилив, расходящийся по телу. -А! Он не смог сдержать короткого вскрика, когда руки сами по себе дернулись от боли. Калеб распахнул глаза, его трясло. Ему было жарко. Жарко. Ему. Тому, кто никогда не знал, что такое жар, кому не страшен был ни открытый огонь, ни палящее солнце, ни каленое железо. Это ощущение распирало его, бурлило, горячило кровь. Калеб дернулся в кандалах, отчего цепи над его головой зазвенели. Закрепленный в подвешенном состоянии, он не мог двинутся, но то, что переполняло его, искало выход, и он невольно дергался в оковах. Это чувство все прибывало и прибывало, но не могло найти выхода и жалило его самого. Калеб замычал через стиснутые губы, мучительная боль вытягивала из него все соки. Окошко в его камеру открылось, пуская толику света, загороженную чьей-то головой, но Калебу было совсем не до его тюремщиков. Внутри него горел огонь. Пламя, что никогда не причиняло ему вреда, теперь сжигало его, плавя кожу. Буквально. Под кандалами начали расползаться оголенные участки плоти, кожа словно сползала от запястий, оставляя за собой голое мясо. Калеб запрокинул голову, дыша через рот. Оковы. Они сдерживали этот жар внутри него, не позволяя разгореться. Это из-за них он ранил сам себя. Понимание, что запреты сняты, вызвало такой гнев, что в глазах сверкнуло. Калеб стиснул клыки и зарычал. Клятый муж снял с него запреты, прекрасно зная, что Калеба наверняка заковали в этот металл. И не только отпустил его силу, но и подогрел ее своей, раздувая пожар, которому некуда было деться. Так они планировали это с самого начала. Загнать его, чтобы пламя злости и боли невозможно было потушить, взрастли в нем обиду и непримиримость с участью безвинно обвиненного. Сделать все, чтобы он не смог унять силу, которой даже не владел, когда ее разожжет связанный ритуалом с ним ритуалом демон-маг. А после всех приготовлений, засунуть его туда, где его вырвавшаяся сила принесет больше всего бед. И теперь он горел изнутри, готовый воспламенить всякого, кто к нему приблизится. Даже оковы не в силах сдержать этот жар. Никакие оковы не способны остановить Первородное пламя. Камера, в которой он находился, стала чуть светлее. Камни приобрели очертания, пол под ногами задрожал, а на двери отчетливо проступили руны. С каждой секундой пространство становилось все отчетливее, хотя света в камере по-прежнему не было. Калебу было плевать на все, кроме мучительной боли, которая расползалась по его телу вместе с оплавленной кожей. Не в силах терпеть, он с усилием раскрыл рот, выдавливая из себя крик, нарастающий, усиливающийся, оглушающий. Он орал во всю мощь легких, пока не заканчивался воздух и прерывался только для того, чтобы сделать новый вдох. Он выдирался из оков, по рукам уже текла кровь, но Калеб не мог остановиться. Пытка. Это была пытка. Никогда прежде его собственная сила не сжигала его. Это было за гранью боли, такого не мог сотворить ни один артефакт этого мира. Даже оковы не могли причинить такой муки. Он же просто сгорал заживо в этом адском огне. Калеб резко распахнул глаза, сжал клыки, оскалившись и зарычав горлом, как какой-то зверь. Нет, он не собирался плясать под дудку тех, кто сделал это с ним. Пусть они вынудили его сделать то, что они хотели, и теперь покушение на Князя увенчается успехом его руками, как они и хотели, им не видать своего триумфа. Даже если он сгорит и развеется по ветру, он утянет их с собой в преисподнюю. Он покажет им, что такое настоящий ад и они будут вечность гореть в его пламени. Желание выпустить огонь хоть куда-нибудь, ярость и чувство сожженных оков комком свернулось в груди, прежде чем вырваться из него стрелой, разящей цель, где бы они ни была. На мгновенье натянувшаяся связь передала ему предсмертный крик агонии, и тут же порвалась, давая облегчение душе. Калеб стискивал клыки, кривясь от боли, но все же искривился в улыбке. Как давно он мечтал о том, что его мучители развеются пеплом, и наконец это свершилось. Ему не нужно было видеть, чтобы знать, что только самые живучие отделались испугом. Но и их не обойдет стороной посмертное проклятье. Он заронил искру в каждого из них, и с его смертью они начнут выгорать, медленным, мучительным образом. Откат не заставил себя ждать. Отнятые жизни моментально подогнали его силу, подпитывая его еще сильнее, так что Калеб вцепился в цепи обожженными руками и заорал. Крик клокотал в горле, драл связки, отскакивал от стен и оглушал. Зажмуренные глаза жгло, веки опалило, кожа вокруг глаз оплавилась от жара, по щекам потекла кровь, пузырясь от жара. Воздух задрожал, раскалившись от его тела. Вот только гореть в камере было нечему, кроме самого источника этого пламени. Калеб весь превратился в это пламя, стал им, заполнил пространство и поглотил жалкую слабую плоть. Все закончилось так же быстро, как началось. Краткая вспышка и больше в камере не было слабого демона, не успевшего пробудить дар и попавшего в чужие интриги. Остались лишь раскаленные до красна зачарованные камни, утратившие свою силу и расплавленный кусок оков, валяющийся на полу. Да еще черный пепел, летающий в воздухе, как хлопья снега. Дверь медленно распахнулась, являя в проходе высокую фигуру. За ней хмуро стоял стражник, через плечо мужчины разглядывающий пустую камеру. -Хорошо, что магия выстояла, - прокомментировал стражник открывшуюся картину. -Это не магия выстояла, - спокойно возразил мужчина, все еще стоявший в проходе. – Это кара нашла выход в другом месте. Полагаю, нас ожидает довольно крупный пожар в столице. -Вы считаете, что он мог что-то отсюда намагичить? – потрясенно уточнил стражник. -Хорошо, что вы не пострадали. -Мне опасаться нападения стоило меньше всего, - покачал головой мужчина. – Хотя моя вина в произошедшем тоже есть. Бедный ребенок. Он мог бы вырасти таким прекрасным созданием. Мужчина протянул руку, ловя на ладонь парящую чешуйку пепла. -Князь! – стражник дернулся, но не осмелился отстранить мужчину. – Это опасно! Даже пепел может проклянуть… -Он холодный, - тихо прервал речи стражника Князь демонов. – Даже самые древние фениксы не могут возродиться из остывшего пепла. Сжав кулак, мужчина отвернулся от камеры. -Замок выстоял против гнева феникса, но только потому, что он направил кару на того, кто погубил его. Мне не жаль этих падших, пошедших против меня, но я сожалею, что мальчик не пережил сожжение. Феникс в нашей стране стал бы прекрасным символом возрождения власти. -Но почему он не возродился? – стражник поглядел в камеру, медленно погружавшуюся в темноту по мере остывания камней. – Ведь он был так молод, ему хватило бы сил вернуться и прожить долгую жизнь. -Жизнь феникса мимолетна, - процитировал Князь. Вздохнул, растирая пальцами по ладони темные следы пепла. – Видимо, мимолетна, но не всегда долговечна. Он решил, что достаточно прожил на этом свете и не захотел вернуться. -Но как она может быть мимолетна, если фениксы живут столько же, сколько звезды? – непонимающе переспросил стражник. -Потому что каждая жизнь феникса, в сравнении с демонической, коротка. И которая из жизней станет последней не ведает никто. Даже сами фениксы. Князь тяжело вздохнул. -И в этот раз я не успел, - с сожалением прошептал мужчина испачканной ладони. Вздохнув и выпрямив плечи, он отряхнул руку и двинулся на выход. -Идем. Нужно вернуть пленников по камерам и заняться пожарами. Первородное пламя так просто не потушить, и что-то подсказывает мне, что заговорщиков было больше, чем один-единственный муж нашего феникса. Так что работы предстоит много.