Нарвик

      Рождество в Нарвике ощущалось не так как в Оттаве.       Минхо припарковал серенький Volvo XC40 у входа в магазин, едва притупив желание дождаться Джисона внутри салона. Лишь бы не высовываться наружу, в покалывающий мороз, кажущийся чем-то несносным даже для канадца, привыкшего к умеренному континентальному климату. Да и в целом пейзаж, раскинувшийся за боковыми и лобовым стёклами, встретил удручающей тишиной красок. Никаких пёстрых вывесок, разноцветных гирлянд, баннеров с поздравлениями, что было вопиюще, ведь Нарвик выглядел как место, где Санта мог бы осесть, но отчего-то его здесь не ждали.       Минхо отстегнулся, выскользнул из автомобиля, не став глушить двигатель. Выходящий навстречу дедушка с покупками и смешной ушанкой набекрень выдал любезное: «Julehilsen til deg og dine!»; Ли приветливо улыбнулся в ответ, на английском бросив: «и Вам того же!». Они рассмеялись — казалось бы, языковой, возрастной и культурный барьер должны помешать коммуникации, однако ничего не имело значения, когда общался человек с человеком. Хотя бы это спасало от тоски по Родине и исчезнувшего из воздуха духа Рождества; местные в Нарвике создавали впечатление наичудеснейших созданий.       Фигуру Джисона, взгромоздившегося на стремянку, усердно заталкивающего коробку с рыболовными снастями в щель между контейнеров, Минхо заприметил сразу. Оперся о прилавок, не проронив ни слова, лишь наблюдал за бойфрендом в смешном жилете, с приглаженными от красно-белого колпака волосами. Минхо решительно стрельнул головной убор, — явившийся причиной новой укладки и завалявшийся у старенького кассового аппарата — и натянул на себя. Вот так.       Олененок Рудольф, собирающийся забрать эльфа на север, в дом их корейской общины, прибыл.       — Hei, hyggelig å se deg, — устало, но по-прежнему дружелюбно огласил Джисон, спустившись на пол, и отряхнул ладони от пыли.       Стоило ему заприметить Минхо, — с янтарной копной, выбивающейся из-под пушистой окантовки, нерасторопного из-за работы в предпраздничный день над программой — как глаза зажглись азартом. Сердце в груди канадца сделало кульбит — Джисон выглядел так, словно в душевном городе, погруженном во тьму будней, единоразово пустили электричество.       Минхо едва удалось сохранить спокойствие, дабы не поддаться безрассудному настрою Джисона, рванувшего к нему навстречу и метко поцеловавшего через стойку. Канадцу хотелось бы проявлять любовь столь же открыто и чувственно, однако скоп из воспитания, социальных устоев и психологических травм тормозил. Ограничивал во взаимодействиях. Дедушка с самого детства прививал малышу Хо, что «чрезмерное проявление эмоций для мужчин — признак слабости, плаксы»; ох, Минхо даже представить не мог, что подумал бы глава семейства Ли, если бы дожил до момента, когда внук рискнул «выйти из шкафа».       — Эээ-й, что ты здесь делаешь? — воодушевлённо промурлыкал Джисон, взяв руку Минхо в свою. Одним присутствием расправился с клубящимися воспоминаниями. — Мы же договорились, что встретимся на месте.       — На улице сильную метель обещали, не хотел, чтобы ты мёрз, — искренне признался Минхо. Отчего-то протяжное «оу-у» Джисона смутило до безобразия. — Это… Слишком?       — Нет-нет, просто… — Джисон облокотился о стеклянную столешницу, оценив зардевшее лицо собеседника. Хищно ухмыльнулся, свободной ладонью подпер подбородок, — люблю, когда ты не боишься показаться милым, Ли Ноу.       И снова это ласковое прозвище, понятное исключительно им двоим. От него плавилась наледь на сердце.       Минхо тихо рассмеялся.       — Тебе с чем-нибудь помочь?       — Не-а. Осталось только свет отключить и дверь запереть. Кассу я снял. — Джисон игриво стянул шапку с головы собеседника. Пальцами взбил рыжие пряди на затылке, преспокойненько добавив, — если хочешь, конечно, то можешь снять меня-       — Джи, — Минхо прыснул смехом. Губами клюнул в щёку, в надежде скрыть румянец — к открытому европейскому менталитету ему тяжеловато было привыкнуть даже спустя полгода.       — Ладно, стесняшка, никаких вульгарных шуточек, понял.       Джисон неохотно отстранился. Нырнул под стол за зимней обувью, в которую ему предстояло переобуться. Минхо инстинктивно облизнул нижнюю губу; язык попал в трещинку посередине, вынудив руками пошарить по карманам дублёнки. Пусто. Наверняка гигиеничка завалялась в закутке под аудиосистемой.       — Кстати, Бобби попросил заехать за каким-нибудь десертом по дороге. У него крансекаге пал как Вавилон.       — А почему тебя? А не близнецов Хван, например? — Минхо нахмурился. Наклонился через стойку, обнаружив Джисона, приземлившегося на пятую точку, патетически проигрывающего шнуровке на берцах. Усталость от девятичасовой смены отдавалась в каждом движении, пальцы неохотно слушались контроллера. — У них же каникулы в университете, да? Так пусть ездят по городу за сладостями.       — Бобби почему-то не хочет ему звонить. А номера Йеджи у меня нет. — Джисон затупнически замер, когда Минхо без приглашения обошёл столешницу и присел, помогая разобраться с обувью.       Поступки. Минхо всегда общался «поступками». Выражать чувства через рот выходило, откровенно говоря, плохо, за исключением каких-то особых случаев; и Ли Ноу был бесконечно благодарен, что самодостаточный Джисон смирился и начал принимать, понимать его язык любви, не пытаясь перекроить.       — Спасибо, — с неистовой нежностью выдал Джисон, откинувшись на руки. Бойфренд галантно подмигнул.       — А что насчёт Феликса?       — Он только полчаса назад из Осло прилетел, — и следом, Джисон драматично ознакомил ладонь со лбом. От хлесткого удара Минхо вздрогнул; бантик на правой ноге вышел уродливым узелком, — точно! Хваны же должны встретить его в аэропорту. Интересно, а они помнят? Хёнджин утром ни слова не сказал об этом… Надо бы ему набрать, а то-       — А то десерт на нас. Феликс на нас. Если Крис по дороге с горнолыжного курорта на своём седане в снегу увязнет, — что с метелью вполне вероятно — то и он тоже.       — Зато какое чувство собственной значимости!       — Моё чувство собственной значимости не определяется количество помощи, которое я оказываю другим, котёнок, — умно отвесил Минхо.       Он и Джисон стремительно выросли на ногах; перед глазами замелькали пресловутые звёздочки, чёрные точки, давящие на сознание вместе с притихшей округой. «Старость», — безутешно подумал Минхо, с грустью вспоминая, как пять лет назад без проблем вскакивал с кровати и мчался на пары по вышмату в Карлтонский Университет, — «это старость».       — Какой проработанный, — ехидно подстегнул Джисон, обвив ладонями талию бойфренда. Приник совсем близко, в упор. Минхо ощущал себя столь комфортно и уязвимо, столь по-настоящему счастливо, что неожиданно стало страшно — а вдруг это понарошку? Вдруг какая-нибудь неведомая сила заберёт у него Джисона? Бесконечно влюблённого, забавного, к сердцу прикипевшего… — Кажется, я сегодня с тобой как следует не здоровался.       Минхо даже сообразить не успел, когда юркие губы Джисона соприкоснулись с его собственными. Он был пленен дерзостью, опьянен партнёром и притягательным влечением, просочившимся в каждую клеточку естества. Несмотря на небольшую разницу в росте, Ли Ноу пришлось нагнуться; благо рефлексы сработали безотказно, иначе он рисковал попасть в нелепую ситуацию. Глаза прикрылись. Руки, неловко зависшие в воздухе, отыскали своё место на лопатках Джисона.       Чувство безмерного счастья и разъедающей паники нарывало, вгрызалось под рёбра; поцелуй в канун Рождества, ужин с близкими, породнившимися ему людьми, предстоящие выходные — где-то затаился подвох. Что-то обязательно должно было пойти не так, ведь всем известно: чем опоясывающе радость и стабильность проникали в жизнь, тем катастрофичнее были последствия. Ли Ноу усвоил данный урок слишком хорошо. В минуту, когда сожжённый дворец из положительных эмоций пеплом просыпался к ногам, Минхо думал, лучше бы никогда не испытывал сокрушительного счастья. Это болезненно, если не смертельно — падать на холодную землю с высоты пьедестала, ломать косточку за косточкой, пусть и метафорическую, но выстраивающую костяк его личности.       Оттого крайние полгода обратились в хрустальную статуэтку, стоящую бесценок, готовую разбиться от любого, даже слабого дуновения. Минхо было страшно потерять Джисона, а затем потеряться самому; бежать из места, собравшего его воедино, от людей, ставших дорогими, проникнувших бесцветными чернилами в имена на коже. Нарвик не был Оттавой, нет, но он стал тем, чем не смогла стать столица Канады за двадцать семь с лишним лет.       Нарвик стал для Минхо домом.       Джисон неожиданно отстранился, напоследок чмокнул щёку бойфренда кончиком носа. Из-за реверса событий, губы Минхо так и остались приоткрытыми, покрасневшими и жадными до неподаренных поцелуев.       — Что-то не так? — обеспокоенно поинтересовался норвежец. Его взгляд заметно потускнел, брови сдвинулись к переносице.       — С чего ты решил? — Минхо сглотнул, смотря прямиком во взволнованные очи. Джисон же не умел читать мысли, верно? — Всё хорошо.       — Тогда почему так сильно сжимаешь мою жилетку?       Минхо в испуге ослабил тиски, различив на вещице следы от пальцев. Стыдливо отвернулся к двери из ольхи, к окну, за которым разошлась метель, пока сам Ли Ноу сражался с глупой паникой, захватившей нутро. От приставшей жалости к себе стало тошно.       — Хо-              — Ты закрывай магазин, а я пока пойду и проверю дороги по навигатору. Что-то мне подсказывает, что весь центр будет красным, надо продумать маршрут.       Минхо чмокнул Джисона напоследок, оторвавшись от него с неимоверной неохотой. Он бы с удовольствием продолжил — вот так, в объятиях, да на добрые полчаса, однако самобичевание звало в пагубное одиночество. Минхо не мог объяснить, что испытывает до конца; его черепушка преисполнилась страхов, барьеров, перегрузила и без того забитую оперативку. Вдобавок Джисон бы начал волноваться в разы сильнее, чем сейчас, когда просто терзался в неведении.       — Минхо?       — М-м? — канадец развернулся почти у самого выхода. Фигура Джисона выглядела по-прежнему уставшей, подросшей благодаря высокой подошве берцев. Норвежец стянул со столешницы Рождественский колпак и принялся размахивать им в разные стороны.       — Это брать? У меня в коробке завалялся второй. Скажем малышке Юне, что мы — подручные Санты. — Минхо понимал, что делает Джисон, и был ему бесконечно благодарен. Ненавязчивая попытка отвлечь дотронулась до самого сердца.       — Прекрасная идея. Только мне надо отрепетировать это на норвежском.       — Я тебе помогу, не переживай, — хмыкнул Джисон, стиснув головной убор. Терпеливо помедлил, а затем сделал робкий шаг вперёд. Лицо пронзила неприсущая облику серьёзность. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне обо всём, да? Даже если считаешь это пустяком.       — Угу, — Минхо улыбнулся, инстинктивно надавил на дверную ручку. Джисон оголил верхний ряд зубов, поджал губы, борясь с жуткой заинтересованностью. В конце концов, он сдался, вернувшись за прилавок.       — Отлично, тогда подойду через пару минут, — бросил затылок норвежца, принявшегося копаться в нижнем ящике, — только чур не включать «Christmas Tree Farm» без меня.       — Даже в мыслях не было, котёнок, — с облегчением отвесил Минхо.       Через секунду, Ли Ноу уже вынырнул на заснеженную улицу, явившую настоящую сказку для гостей города и головную боль для автомобилистов. От мига в одиночестве душу попустило; теперь можно было размякнуть, поникнуть, не испытав при этом укора совести перед Джисоном. За то, что резко ушёл в себя, поддавшись волне негатива, заставил волноваться и едва не испортил рождественский настрой. Минхо плохо справлялся с тем, что его психолог называл «паническими атаками»; а уж с их предупреждением тем более. Он остановился у двери кроссовера, подставив лицо навстречу ветру и беспощадным снежинкам, и многозначительно выдохнул.       Всё будет хорошо. По крайней мере, — за исключением необоснованного страха — предпосылок для обратного не было.

~

      Хёнджин ненавидел моменты, когда всерьёз оправдывал прозвище «королева драмы», дарованное ему сестрой.       Однако, кто если не «королева драмы» мог оказаться в ситуации, где он расположился на заднем сиденье седана бывшего-молодого-человека-его-годичного-краша. Вместе с бывшим-молодым-человеком-его-годичного-краша и, чёрт побери, с крашем собственной персоной. Хёнджину не терпелось эксцентрично прикрыть лицо руками, взвыть от безысходности и того, что весь распланированный вечер пошёл не по тому месту. А лучше — по макушку увязнуть в сугробе вместе с серебряным Мерседесом, едва не перегородившим движение просёлочной дороги. Только бы не испытывать жгучий стыд, самоистязание и ревность-ревность-ревность.       — Перекур? — донеслось предложение с водительского кресла.       — Я пас, — промямлил Хёнджин.       — Я тоже, — басом отвесил краш, мягко откинувшись на пассажирское сидение. Он ухмыльнулся, поджал пальцы в забавных рождественских носках, ставших достоянием благодаря ногам, закинутым на приборную панель. — Сомневаюсь, что у тебя получится закурить в такую погоду, Крис.       — Чудеса под Рождество иногда случаются, — бросил водитель, подмигнув. Ловко обернулся, протиснувшись за сапёрной лопатой — ставшей спутницей Хёнджина — меж кресел. — Заодно попробую ещё раз откопать колеса.       — Рюджин и Йеджи где-то поблизости, и метёт там будь здоров. Это бесполезная работа.       — Не думаю, Джинни. — У Хёнджина от уменьшительно-ласкательного обращения едва глаз не задёргался. Парень устроился на краю сидения, неудобно уткнувшись коленями в центральный подлокотник. — Ладно, не скучайте.       — Осторожнее, спину не надорви, дедуля, — ехидно обронил Хёнджин, отчего краш залился смехом. Это придало сил, дополнительной уверенности, что на фоне катастрофически прекрасного бывшего у «Джинни» было не всё потеряно. Вот только Крис даже сейчас сыграл сдержанно. Загадочно улыбнулся и вышел из машины, натянув капюшон с мехом и плотные синие перчатки.       В салон проникла морозная свежесть и несколько одиноких снежинок, осевших на прорезиненный коврик и руль. Казалось бы, вот он, долгожданный момент уединения. Хёнджин собрался с мыслями, придвинулся, загородив плечами проём. Веснушчатый парень встретил его безоговорочным дружелюбием. Без слов поправил лезущую в глаза чёлку; Хёнджин едва сдержался, дабы не перехватить миниатюрную ладонь своей, широкой и сильной. Не переплести пальцы, тактильным языком признавшись во вскипающих чувствах, а затем — не прижаться к манящим губам с характерным треугольным рельефом сверху.       — Прости за то, что так получилось, Феликс, — набравшись смелости, наконец-то изрёк Хёнджин.       И краш недоуменно вскинул брови.       — Как «так»?       — Ты, наверное, устал после перелёта. Надо было брать внедорожник напрокат…       — Во-первых, ты же не знал, что твоя машина сломается, — спокойно подрезюмировал Феликс, спуская левую ногу в ботинок марки Timberland. — Во-вторых, мне приятен сам факт, что ты предложил меня встретить. А потом не передумал несмотря на метель. Уверен, Рюджин было лень тащиться и встречать своего кузена, но пути Господни неисповедимы. Так что пускай прокатится.       Хёнджин едва сдержал лицо. Страх, что подъезжающие Рюджин и Йеджи могли рассекретить, прорвался нервной усмешкой. Если бы не проклятый отцовский Tiguan старой комплекции, уже не выдерживающий критически низких температур и выдающий проблемы с рулём управления при минус двадцати семи, его план сработал бы. А теперь — вдруг эти сплетницы начнут подтрунивать? Намекать на то, что, на самом деле, никакого важного дела у Рюджин сегодня не предвиделось, но по просьбе одного влюблённого несмышлёныша, оно магическим образом материализовалось?       — Ты всегда умудряешься найти хорошее в плохом, — удивлённо подметил Хёнджин, едва не добавив «и это мне в тебе чертовски нравится»; подбородком уткнулся в спинку водительского кресла, — песню The Killers «Мистер Оптимист» с тебя писали?       — Я не столь позитивный, но за комплимент спасибо.       — Таких грустных комплиментов я не делаю. — Хёнджин не сдержался. Языком скользнул по нижней губе, согнутым указательным пальцем поддел кончик носа. — Если бы я хотел сказать, насколько прекрасно ты выглядишь, то начал бы с твоих глаз.       Феликс застенчиво хихикнул. Хёнджин поначалу было купился на собранность, но лихо подметил, как пальчики подцепили высокий борт свитера, растёрли кожу у ключиц. Краш старался не подавать вида, однако вся невербалика так и кричала о том, что он смутился. В мыслях прогремел маленький салют победы; неужели Хёнджин всё же его волновал?       И в каком ключе?       — Ликс, они у тебя-       — Ку-ку, Рюджин и Йеджи приехали! — вместе с пугающим стуком в окно, приглушенно — как в аквариуме — протараторил Крис, чьи щёки и лоб покрылись красными следами от мороза. Ресницы поросли тонким слоем корки от конденсата. Хёнджин стиснул челюсти, с недовольством глянув в лобовое стекло, бок которого озарил холодный свет фар.       Феликс, казалось, позабыл про романтический момент, наспех всунув ноги в ботинки. Под радостное «hei ja» выскочил на улицу с распахнутым пуховиком.       «Простудишься же!», — испуганно подумал Хёнджин, испытав новый прилив обеспокоенности и вины. Если бы он взял пикап напрокат или хотя бы одолжил машину у Рюджин (и плевать, насколько нелогично всё выглядело), они бы не впали в эту неловкую ситуацию с общим чатом. Когда Феликс дал знать, что он и Хёнджин немного задержатся, — в связи с тем, что им придётся добираться на двух видах транспорта (на такси перед Рождеством рассчитывать не стоило) — а Крис сообщил, что волшебно находится поблизости. Ага, конечно. История умалчивает, как маршрут возвращения с горнолыжного курорта совпал с локацией — полярно расположенного — аэропорта.       Хёнджин чертыхнулся, натянул шапку и последним оказался на улице, застав умилительную сцену приветствия. Рюджин, от радости, едва не запрыгнула на кузена, пока Йеджи и Крис обменивались поцелуями в щёки.       — Вы как умудрились заехать сюда на своей пузотёрке? — И девушка сестры не стеснялась в выражениях. — Ой, простите, шеф Бан, я вас не обидела?       — Ты сама учтивость, малышка Шин. — Крис приобнял Рюджин, прильнувшую под бок и ехидно поерзавшую. — Обычно здесь хорошая дорога для среза, но я не рассчитал, что из-за метели она будет завалена снегом.       — Ничего себе. В метель и снег, в-а-у!       — Ну всё, хватит издеваться, — справедливо вступилась Йеджи, подойдя к освободившемуся Феликсу. Крис взглядом указал на распахнутую молнию, и Хван-младшая слету поняла план действий. Застегнула гостя из столицы, не забыв при этом заправить шарф под половинки пуховика.       Хёнджин выпустил пар изо рта, оставаясь в тени происходящего. Буквально физически ощущая безнадёжность и злополучную обиду на сегодняшний день. Это ему хотелось даровать Феликсу заботу — застегнуть, натянуть шапку, торчащую из кармана, а то с таким ветром капюшон был абсолютно бесполезным, продуваемым головным убором. Это Хёнджину хотелось дать понять, что ему не всё равно, однако он не мог проявить заботу, боясь показаться навязчивым, боясь оттолкнуть чрезмерным волнением. Порой Хван считал, что слишком много думал и слишком мало действовал.       — Ладно, попробуем вас вытащить при помощи троса. Если не получится, то будем вызывать эвакуатор, — заключила Рюджин, отлипая от знакомого и демонстративно принимаясь разминать конечности. — Хван, а ты чего как одинокая сосулька на месте мнешься?       Неожиданно четыре пары глаз обратились к нему. От пристального внимания стало неуютно, Хёнджин в защитном жесте перекрестил руки.       — Привет, Рюджин.       — Ну-ну, лицо попроще. — Он обеспокоенно замер, пытаясь по хитрому взгляду подруги вычислить, собирается ли она бросить нечто двусмысленное и неладное. — Могло быть и хуже, — однако Рюджин смиловалась, подмигнув. Претенциозно дунула на тёмный локон, выбившийся из-под шапки. — Ладно, показывайте драндулет.       — Это мерседес s-класса, вообще-то.       — Пока он стоит на месте, это драндулет. И точка.       — Крис, Рю, — миролюбиво бросила Йеджи фигурам, под спор удалившимся в сторону застрявшего автомобиля. Она обернулась на брата, точно оценила обстановку и возможность оставить Хёнджина с Феликсом наедине. Поддерживающе приподняла кулак в воздух и стремглав ринулась догонять остальных.       Тяжело. Очень тяжело было собраться с мыслями, когда перед тобой стояло восьмое чудо Света. У Хёнджина всё естество вспыхнуло, он банально не мог оторвать взор от зачарованного Феликса, что, в свою очередь, всматривался в укутанное в сугробы поселение. Хотелось подойти, обнять со спины, рассказать про то, что красные огни на крайнем доме — огромная самодельная гирлянда, которую сосед по парте Хвана паял последние нескольких недель. Хотя нет, глупости. И зачем Феликсу было знать про его одногруппников?       — Почему ты так на меня смотришь?       — Что? — О, чёрт, кажется, Хёнджина поймали с поличным. Он тут же зарделся, рассмеялся, рефлекторно занося ладонь к затылку, дабы взбить волосы, однако шапка… Точно, шапка! Прикрытие намного лучше, нежели «прости, я нереально туплю в твоём присутствии, поскольку ты мне очень нравишься». — Я… Точнее ты без шапки. Так и замёрзнуть недолго, Ликс. Совсем за здоровьем не следишь.       Хёнджин сделал неловкий шаг вперёд, подцепив головной убор Феликса из его же кармана. Затем спустил капюшон пуховика, собственноручно натянув шерстяное изделие на недавно выкрашенный блонд. Их лица находились в соблазнительной близости; Хёнджину далось недюжинных усилий сконцентрироваться исключительно на модном элементе гардероба, не скользя взором к звёздной россыпи веснушек и желанным губам.       — Спасибо. Ты кстати так и не договорил насчёт моих глаз, — шутливо бросил Феликс, стоило рукам Хёнджина вернуться обратно по швам.       Ветер задул сильнее, беспощадно направив сотню снежинок-самоубийц в лицо. Вынудил парочку остановить осмотр окрестностей и переключиться на спорящих у колеса Рюджин с Крисом, которых разделяла разве что сапёрная лопата, воткнутая на манер меча Короля Артура.       — Ты про комплимент? — Хёнджин понял, что это его час. Мягко смерил Феликса взором, лелея надежду, желая сообщить о невероятном трепете, возникающем всякий раз, когда…       … и тут сердце треснуло.       Поскольку за крохотную секунду всё внимание Феликса переключилось на дурацкого Криса, стоящего рядом со своей не менее дурацкой машиной. Боже, ничего не раздражало Хёнджина сильнее, чем наличие этого обворожительного шеф-повара в их жизни. Лучше бы он и дальше продолжал тусоваться в Стокгольме, зачем вернулся обратно?       — М-м? Ах, да, про комплимент. — И краш погас. Словно кто-то щёлкнул переключателем, пустив по стенкам сознания болезненную тень прошлого. Грустно улыбнулся, наверняка надеясь смягчить разочарование, взыгравшее на лице Хёнджина. Интересно, осознавал ли Феликс, что оно было вызвано им? Или подобным жестом пытался скрыть собственную грусть?       — Он того не стоит. — Хёнджин уязвлено поджал губы.       Грубо стиснул ладони в перчатках; ему не терпелось продолжить, выпалить всё, что ревностной пластинкой крутилось на уме, включая и тот аспект, что Крис попросту не заслуживал такого как Феликс. Он не ценил его, относился как к чему-то должному… Хёнджин, конечно, ничего не ведал о подноготной их истории, однако ему и без неё хватало уверенности в том, что, будь он на месте Криса, то не позволил бы Феликсу уйти.       — В смысле?       — Оно того не стоит, — видоизменённо повторил Хёнджин. Хван знал, что краш раскусил его маленькую хитрость, но был довольно учтив, дабы не подать виду. — Мы только время теряем, сразу бы вызвали эвакуатор и всё. — Хёнджин выдохнул. Галантно подставил локоть, за который Феликс охотно уцепился. Пускай так, пускай эти крупицы; Хёнджин всё равно счёл их крохотной победой среди вереницы поражений. — Пойдём, пока ты не совсем околел.       — Ты же в курсе, что Осло не в Африке находится? У нас там тоже холодно.       — В свою защиту скажу, что крайний раз в Осло я был пять лет назад. И летом.       — Что? Кошмар, тогда тебе срочно нужно приехать, — прощебетал Феликс, в попытке замять воцарившуюся неловкость. — Остановиться есть где. Как и лучший экскурсовод.       — Только если ты настаиваешь.       — Я настаиваю. Серьёзно, Хёнджин. Прилетай ко мне после третьего модуля. Коммуна — это прекрасно, но подумай только, как весело весной в столице. Для чего же дана молодость, если не для новых впечатлений и путешествий?       И Хёнджин невольно представил, как это будет.       Весна. Аллея цветущей сакуры в Королевском ботаническом саду. Ласкающее Скандинавское солнце и одно личное, для Хвана, как подобает дважды дипломированному историку, бросающее заумные факты про викингов, соборы и фольклор на каждом шагу. Он и Феликс бы проводили долгие, вкрадчивые вечера за беседами обо всём на свете. Очутились бы в исторической части района Груннелоке, посетили бы оперный театр Осло, где неловко переплели пальцы, наслаждаясь живым пением дамы с пышными формами. Возможно, под конец путешествия, прогуливаясь по пирсу в Акер-Брюгге, Хёнджин бы рискнул — поймал момент и губы Феликса заодно. Своими. Получил бы одобрительные аплодисменты от незнакомцев с пришвартованной яхты, но самое главное — взаимность от человека, возродившего в нём угасший запал. Интересно, подозревал ли Феликс о буране эмоций в чужой груди, вызванным неосмотрительно обронённым предложением? Он же даровал Хёнджину надежду.       Шанс, которым Хван непременно намеревался воспользоваться.       — Идём? — уточнил Феликс, прокашливаясь. Он вновь глянул в сторону троицы, пытающейся закрепить трос. — А то вряд ли Йеджи справится, если Крис с Рюджин начнут активно спорить.       — Ты недооцениваешь мою сестру.       — Полагаю, ты недооцениваешь Криса, — Феликс помедлил, словно в процессе осознал сказанное. Прижал тыльную сторону ладони к губам, прочищая горло. Хёнджин нахмурился, не до конца понимая природу данного явления. Это была плохая актёрская игра или у краша действительно першило в горле? — И Рюджин. Особенно Рюджин, — поспешил исправиться он.       — Феликс, ты хорошо себя чувствуешь?       — Да, конечно. Не переживай, просто слюна не туда пошла. Ты сегодня какой-то странно заботливый. Может, это мне стоит поинтересоваться, хорошо ли ты себя чувствуешь?       Хёнджин подозрительно отнесся к такому ответу, даже если в конце Феликс и низко рассмеялся. Попытка перевести стрелки выглядела совсем… Озадачивающей. Впрочем, спустя пару фраз диалог оставил позади повисшую неловкость. Сдвинулся в сторону обсуждения сессии, преподавателей и подарков на Рождество; за беседой они стремительно направились к друзьям. Под ногами чарующе хрустел снег, ветер шкодливо пытался забраться за ворот и под прижатые полы пуховиков. Путь был несправедливо коротким, примерно три дюжины шагов; Хёнджин отчаянно желал, чтобы он длился вечно.       — О, и снова привет прохлаждающейся подмоге, — Рюджин плюхнулась в примятый сугроб, наконец-то разобравшись с тросом. Затылком уткнулась в колени Йеджи, подкравшейся сзади, и игриво ущипнула девушку за бедро. Хван-старшая ойкнула от неожиданности. — В следующий раз, когда Крис будет выбирать маршрут, сразу кидайте его в бан. Вы же поняли шутку, да? Кристофера Бана — в бан!

~

      Чонин не помнил, когда бы Рождество пахло для него настолько грустно. Сожженными колечками бисквита из миндальной муки. Индейкой с картофелем. И навязчиво сладким парфюмом тёти Хан.       Он нарезал морковку кубиками, увязнув в ворошивших душу переживаниях. Паршивое настроение захватывало каждый вздох; шансы и без того были мизерные, однако сейчас… У Чонина не оставалось ровным счётом ничего, дабы впечатлить свою первую любовь кулинарными изысками.       — Мам, — неожиданной сиреной раздался девичий возглас из коридора. — Ма-а-ам! Ма-а-ам, я нашла игрушку!       — И как ты с этим справляешься, Лиа? — устало прошептал Чонин, отложив нож в сторону.       Сердце саднило; не терпелось всё бросить и запереться в одной из комнат, благо особняк, ежегодно арендуемый родителями на зимние каникулы, предполагал достаточно места для уединения. Чонин решил сделать небольшую паузу после того, как закончит с подушкой из овощей: вдеть наушники, отвернуться к видовому эркеру на втором этаже и под минорные мотивы наблюдать за мерцающей снежной долиной в россыпи фонарей.       А пока — показательно держался, подпирая подбородок и следя за девушкой, выкладывающей нарезанный крупными кубиками картофель на дно формы.       — Когда-нибудь тебя это тоже ждёт, братец. — И Лиа с улыбкой подчеркнула обращение. Предусмотрительно вытерла руки о полотенце, висящее на съемном крючке, и отвлеклась от кухонного островка. Направилась к проёму. Чонин невольно стал свидетелем умилительной сцены — как влетевшая в комнату темноволосая малютка, в изумрудном костюме, раскачивала ёлочную игрушку. — Юна, аккуратнее.       — Мам, мам, вот этот! — Юна решительно похвасталась находкой, свисающей с маленького пальца, перед глазами Лии. — Бабушка говорит, что это твой первый шарик!       — Правда? Выглядит похоже. Дядя, не подскажешь точно?       — Напоминаю, тебе было десять, когда я родился.       — Забыла, кое-кто сегодня не в духе. — Лиа неудовлетворенно сдвинула брови к переносице. Затем нагнулась, любовно разделив отросшую чёлку дочери по бокам, и неспешно дотронулась до игрушки. — Но я знаю, что тебя порадует. Детка, у дяди есть точно такой же шарик, только золотой. На нём дедушка нарисовал буквы — «RJY» блёстками. Как «JJY» на моём. Если отыщешь и повесишь наши шарики рядом, то он будет счастлив. Правда?       «Сомнительно, конечно…», — ехидно отдалось в мыслях. Впрочем, как он мог отказать столь прекрасному созданию?       Чонин заглянул в большие, наполненные искренностью глаза малышки, и выдохнул. Наличие Юны в их семье всегда вызывало смесь некого восторга и ужаса — вроде бы, за пять лет полагалось свыкнуться с новым статусом, однако быть дядей в семнадцать… Непросто. В особенности для гиперответственного Чонина. Переживающего, что любое его высказывание или действие может негативно отразиться на психике малышки.       — Конечно, Лиа. — Ему пришлось прийти на выручку. Выдавить самую правдоподобную актёрскую игру, на которую оказался способен. Племянница, тем временем, приблизилась вплотную, положив крохотную ладонь на коленку. — Юна, я буду очень благодарен, если ты поможешь найти мой… шарик.       — И ты тогда не будешь грустить?       Неужели он выглядел столь жалко, что даже племянница сумела различить уныние? Детская проницательность, чтоб её; всегда в точку. Чонин поджал губы, серьёзно кивнул. Запустил бы пятерню в волосы девочки, взбив их на манер подбадривания, но, к сожалению, грязные от готовки пальцы не позволяли ему это сделать. Впрочем, Юна вдохновилась и без поощрения; задумчиво покрутила шарик, уставившись на выведенные блёстками инициалы.       — Мы найдём твою игрушку, — решительно заявила малышка, ступив в сторону прохода. Чонин хотел было уточнить, кто такие «мы», однако больше забеспокоился о том, чтоб нерасторопная малышка виском не познакомилась с кварцевым агломератом столешницы.       Лиа встретила Юну у края, предупредительно прикрыв ладонью выступающий угол. Нежно перехватила девочку, совершенно не ведущую об опасности в пространстве.       — Принцесса, а давай ты по сторонам смотреть будешь тоже, ладно?       Тиски тревоги постепенно отступили. Поняв, что племяннице ничего не угрожает, Чонин вернулся к приготовлению гарнира, где оставались считанные штрихи. Разговор с Юной позволил отвлечься от изъедающего самосуда — но вот подросток вновь остался с мыслями о сегодняшнем вечере. Может, стоило сделать вид, будто ему нездоровится? Провести рождественскую ночь взаперти, за нещадным марафоном аниме и поеданием закусок, украденных с праздничного стола? В конце концов, Хёнджин вряд ли бы заметил отсутствие парнишки…       — Бобби, что случилось?       От настоящего имени мурашки опоясали плечи. Глупости. Это всё сплошные глупости, причиняющие новую порцию отрицательных эмоций. Чонин дорезал морковь, отправив горстку кубиков в общую миску. Опустил нож на доску, шумно выдохнув.       — Я же просил меня так не называть. Хотя бы дома.       — Разве ты раньше не считал, что Роберт — красивое имя?       — Ага, а Боб — ещё более. Жду не дождусь, когда поступлю в университет и скажу всем звать меня так, как мне этого хочется.       Чонин грубо поднялся с места, направившись к раковине. Он отдавал себе отчёт в том, что злился не на безобидное «Бобби», «Боб» или «Роберт», к которым за семнадцать лет успел привыкнуть, а из-за колотой раны, по неосторожности нанесённой глупым сердцем. С чего Чонин вообще решил, что кто-то вроде Хёнджина мог в него влюбиться?       Лучше бы он поехал с друзьями на Куршевель, от души покатавшись на сноуборде и наплескавшись в подогреваемом бассейне с видом на заснеженные вершины. Отметил бы праздники в компании иностранцев, выпивки и шумной вечеринки, на шоте десятом позабыв про изнурительные чувства. На пятнадцатом — про кого-либо вообще, найдя утешение у ближайших, манящих губ, даже не поинтересовавшихся его возрастом. Возможно, встретил бы там умного красавчика, понимающего столь глубоко и с полуслова, что забыл бы про Хёнджина как про стихийное бедствие. Как про тайфун, сносящий всё на его цветущем тропическом острове; даже если в реальности он по-прежнему находился в удушливом приближении данного смерча к берегу.       — Что происходит?       Лиа притворила дверь на кухню, спиной прижавшись к деревянному полотну. Чонин точно очнулся от мыслей, только сейчас обратив внимание, насколько сильно намыливает руки. И без того сохнущая кожа не собиралась говорить приступу ОКР «спасибо».       — Ничего. — Чонин перекрыл кран, замерев на месте. Посмотрел на пожелтевшую от времени эмаль на навесных шкафчиках.       Он прежде никогда не делился любовными переживаниями даже с близкими друзьями. А потому идея рассказать Лии хотя бы толику, — неожиданно вспыхнувшая в голове — отмелась с остальными адекватными предложениями.       — Правда, всё хорошо. Я просто неважно себя чувствую. Голова разболелась, пойду прилягу, что ли…       — Ты нервничаешь из-за Хёнджина, не так ли? — От проявленной бестактности, Чонин едва не сорвал полотенце вместе с приклеенным крючком. Это было так в духе Лии — говорить прямо, резать без ножа. Он поднял шокированный взгляд на сестру, обнявшую локти ладонями. Не было нужды разыгрывать недоумённое «что?», вопрос повис в воздухе вместе с враждебной напряженностью. — Прости, не сдержалась. Я ещё на Дне Благодарения заметила, как ты на него смотришь. А теперь, ты так хотел приготовить крансекаге… Хёнджин ведь единственный, кто не затыкается о нём каждый праздник.       — Это хлипкие доказательства. Я, может, просто хотел порадовать друга-       — То есть у нас соберётся здесь половина родни, но ты решил порадовать исключительно его?       Чонин в возмущении разлепил губы. Надеялся дать отпор, выдать меткий подкол, раскрошивший бы теорию в пепел, однако получилось только шумно вздохнуть — его дурацкая привычка, настигающая всякий раз, стоило хотя бы немного понервничать.       Язык прилип к нёбу; у Чонина не удалось отрицать очевидное — он физически не мог поставить слова «Хёнджин» и «не нравится» в одном предложении. Это была бы ложь. Откровенная клевета о том, кто занимал большую часть мыслей. Большую часть дня, мелькая в голове образами и напоминая о своём существовании незатейливыми сообщениями. Чонин завёл пальцы под рукав, принявшись растирать кожу на запястьях.       — Присядь, — заботливо пригласила Лиа, двинувшись к электрическому чайнику. Чонин послушно возвратился на стул, в тайне желая сбежать — открываться кому-то, а уж тем более родной сестре, не входило в его сегодняшние планы. И почему он просто не мог отключить это — юродивые чувства, которые наверняка были однобокими и детскими? — У нас из чая только «сенча». Сынмо с Чанбином обещали заехать и купить других видов, но пока богаты лишь этим. Тебе пойдёт?       Чонину хотелось сказать, что выбор «травы со вкусом» — последнее, что его вообще сейчас волновало, однако сдержался.       — Пойдёт, — вежливо откликнулся подросток. Задумка сестры беспокоила в неприятном ключе — если она хотела поговорить о Хёнджине, то данный диалог изначально был обречён на провал.       — Славно. — Лиа всыпала пару ложек заварки, предупредительно оставив столовый прибор у подставки. Затем обернулась. — И давно у вас с ним это? — контрольным выстрелом задала вопрос в лоб, отчего Чонин едва слюной не поперхнулся.       «Это?», — тоскливо заныла несбыточная мечта в сердце, — «я бы хотел».       — У нас с ним ничего нет, — вместо желанного признания выпалил Чонин, поёжившись на стуле. Лиа достала из упаковки немного печенья и протянула ошарашенному брату. Его любимое — овсяное, с запекшимся сахаром и шоколадным вкраплениями, двойной удар по гликемическому индексу. Чонин показательно-грозно откусил часть. — И я не хочу поднимать данную тему.       — Понимаю, но родители очень беспокоятся о тебе. Говорят, в последнее время ты сам не свой. Огрызаешься и злишься на всё подряд. — Лиа стратегически приблизилась, облокотившись о столешницу напротив.       Между ними никогда не было столь доверительных взаимоотношений, позволивших бы завязать разговор по душам. Что уж говорить, с некоторыми своими друзьями он был намного ближе, чем с собственной сестрой, большую часть жизни ощущающейся кем-то вроде дальней родственницы.       Когда Чонину исполнилось семь, Лиа уехала на учёбу в Осло, а после объявлялась исключительно по праздникам; у него практически не было совместных воспоминаний до её отлёта, поскольку для многих он оказался слишком мал. Затем как-то смазано и быстро в их жизни объявился Сынмин, потом родилась Юна, и Лии стало совершенно не до младшего брата. Чонин, в общем-то, и не страдал, скорее радовался, извлекая полнейшую выгоду из образовавшегося положения. У него не возникало проблем с родительским вниманием; иногда он даже забывал, что где-то за полторы тысячи километров существовала его взрослая женская копия, неустанно поздравляющая со всеми праздниками.       — У меня экзамены с поступлением на носу. И выпускной. Наверное, из-за этого. — Чонин не сдавался. Лиа брезгливо подсунула салфетку, чтобы крошки не осыпались на стол. — Спасибо.       — Не за что.       Чонин предполагал, что ничего хуже диалога о Хёнджине не могло быть, однако воцарившееся молчание рисковало сорвать пальму первенства. Звук закипающего чайника, стоградусной воды, заливаемой в заварник, подготовка чашек, ничего из этого не могло заглушить звенящую тишину диалога; немая пауза затянулась надолго.       — Знаешь, я ведь тоже в твоём возрасте была влюблена во второкурсника, — наконец-то рискнула нарушить молчание сестра.       Чонин удивлённо глянул на Лию, вернувшуюся к нему с подносом, взобравшуюся на стул рядом. Она сцепила пальцы перед собой, неловко улыбнулась.       — Его звали Стив. В смысле, и сейчас зовут, просто мы уже лет семь как не общаемся. — Чонин с опаской стянул чашку с подноса, обхватив основание пальцами. Постарался скрыть заинтересованность в глазах; стекло приятно грело руки. Признаться честно, он наивно полагал, что Сынмин у Лии — первый и единственный. — Стив выглядел… Не знаю, как бы тебе описать. Как всё, чего я хотела. Я тогда училась в выпускном классе. А он возглавлял университетскую сборную по плаванию; рослый спортсмен, с широкой спиной, невероятным чувством юмора и довольно разносторонний. Мы познакомились случайно, на дне профориентации в сентябре, но я сразу же влюбилась до беспамятства.       Лиа грустно опустила взгляд на раскрывшиеся листья в прозрачном заварнике. Подушечкой пальца постучала по выпуклой части донышка.       — Я не знаю, что происходит у вас с Хёнджином, но знаю, как оно бывает, когда ты влюбляешься впервые. И под влюблённостью имею в виду не какую-то лёгкую симпатию, а именно глубокие чувства. Такие, что, если всё заканчивается, кажется, что с отношениями умирает весь мир.       Чонин замер в исступлении. Грусть в голосе Лии была блёклой и заплесневелой, но вместе с тем она по-прежнему присутствовала. Ему безумно хотелось узнать «когда?» и «почему?», но он так стеснялся задать эти вопросы.       — Чонин, — она нежно огладила руку брата. — Я беспокоюсь за тебя, но понимаю, что, в случае чего, не смогу уберечь от разочарования. А будем честны — Хёнджин выглядит как тот, кто может разочаровать.       Чонин не сумел согласно посмотреть сестре в глаза или возразить. Он понимал, что она права, вот только слегка в другом контексте. Хёнджин не мог разбить сердце Чонину, поскольку оно разбилось самостоятельно. В ту злосчастную секунду, когда выбрало его полюбить. Так глупо, он даже помнил момент, когда именно это произошло: полтора года назад, когда Хван присел на диван, по обыденному облепив Яна младшего всеми конечностями, с нулевым вниманием к громким протестам со стороны жертвы, и осыпал комплиментами. Он как раз вернулся с соревнований из Флоренции; духи от Versace заполонили всё пространство, голос звучал как-то более зрело, да и выглядел Хёнджин взрослее. Лёгкий загар придал лицу свежести, подчеркнул остроту и грубость черт.       Чонин и раньше получал от друзей комментарии насчёт того, что у него есть безбожно симпатичный приятель, однако тогда точно прозрел самостоятельно… Хёнджин был для него ментором, наставником, «родственной душой»… А потом — бац! — и Чонин обнаружил себя изучающим людей, оценивших крайнюю фотографию Хёнджина в социальной сети. И с ужасом подумал — как же сумел так вляпаться?       — Просто будь аккуратнее, ладно? — Лиа облокотилась на спинку стула. — И если вдруг тебе нужно будет поговорить о том, что ты переживаешь, или о своих чувствах, ты всегда можешь довериться мне. Мы, возможно, не так близки, как хотелось бы, но я надеюсь, ты в курсе, что можешь рассчитывать на меня и на мою поддержку. Всегда. Неважно, хороший или плохой исход будет у тебя с Хёнджином.       — Ты нас с ним поженила и развела, я правильно понимаю? — с нервным смешком подметил Чонин. Недоумевающе захлопал ресницами, когда Лиа встала с места, а затем крепко стиснула его плечи. Их объятия вышли несколько неуклюжими; Ян младший не нашёл ничего лучше, чем похлопать сестру по лопатке в ответ. Лиа, очевидно, оценила робость жеста. — Спасибо, — смущённо произнёс Чонин.       — Поверить не могу, что ты уже такой взрослый. — Она отодвинулась, украдкой смахнув слёзы, подобравшиеся к глазам. Чонина поведение сестры донельзя обескуражило. — Кстати, с тобой отец уже заводил тему про контрацепцию? Боюсь, она тебе совсем скоро понадобится.       — Лиа!       — Что? Не удивлюсь, если вас с Хёнджином он посадит перед собой и начнёт монотонную лекцию про то, как правильно предохраняться. Не такую долгую, очевидно, как была у меня, хотя в её эффективности можно сомневаться, с учётом того, что Юне недавно пять исполнилось-       — О, Господи.       — Да, вот такие побочные эффекты, когда папа — врач.       — Я не только к этому… Я… Я не хочу обсуждать с тобой секс, это… Это странно, — Чонин тяжело подбирал слова, откровенно теряясь в том, как комментировать подобное. На его лице, в его действиях прописалось невероятное смущение; Лию же сложившаяся ситуация позабавила. Сестра полноценно отстранилась, намекающе вскинув брови. — И с папой тем более… Погоди, он, правда, заставил тебя слушать обо всём…?       — Ага. Незабываемые сорок минут позора, — Лиа усмехнулась. — Но лучше так, чем блуждать в потёмках. Довольно многие вещи пригодились мне потом.       — Какой же кринж, — не сдержался подросток.       Чонин ощутил вибрацию в переднем кармане и достал смартфон. Он ожидал, что Лиа любопытно полезет в экран, но та, на удивление, соблюла личные границы. Вместо этого взяла кружку в руки и отвлечённо начала дуть на чай. Чонин невольно закусил губу, прочитав в строке адресанта заветное: «хорёк♡». От нервов все посторонние звуки будто исчезли, оставив давящее на перепонки участившееся сердцебиение.       «Мы наконец-то вырывались из ледяной пещеры. Больше в одну машину с Крисом я не сяду!».       «А насчёт крансекаге не парься. Главное, что ты не обжёгся. Ты ведь не обжёгся?».       «И в машину с Рюджин я тоже не сяду, она гоняет как шумахер (т-т) Поскорее получай права, свою жизнь из этих придурков я готов доверить только тебе».       Чонин погасил телефон, неспособный унять глупую улыбку. Щеки жгло не то от смущения, не то от духоты, прежде не ощущающейся столь остро. Он встал с места, направившись к окну, и уверенно дёрнул за ручку, оставляя раму на режиме проветривания. В отражении стеклопакета Чонин различил заинтересованную Лию, наклонившуюся в сторону, и свои блестящие глаза. Столь наивно искрящиеся, что стало противно от испытываемых чувств — неужели, он и вправду погряз в Хёнджине настолько?       Чонин макушкой прислонился к полотну, понимая, что никуда не мог спрятаться от переполняющих эмоций. Смесь из радости, воздушности, мечтательности и отрезвляющей действительности давила на плечи. Он вновь шумно выдохнул, из-за чего наказывающее за вредную привычку естество вынудило стукнуться головой о стекло. Профилактически.       — Наверное, мне всё же стоит подняться наверх, — заключил Чонин, прикрыв веки.

~

      Поездка до супермаркета с Джисоном помогла растормошить сознание.       Минхо был искренне благодарен возлюбленному за то, что тот сохранял обстановку в позитивном ключе — делился смешными историями, кормил лакричными сладостями, оставшимися с обеда, и, в целом, не позволял ни одной тёмной мысли приблизиться к чужому сердцу. Джисон старался изо всех сил, генерируя идею за идеей; обычно, он вёл себя как тот ещё интроверт, однако рядом с Минхо его рот никогда не затыкался.       Когда они завернули на парковку ближайшего к коттеджному поселку супермаркета, глазастый Джисон почти сразу обнаружил автомобиль Чанбина. Оставленный рядом с аккуратненьким шеви; Минхо узнал машину благодаря шарфу хоккейной команды, обмотанному вокруг подголовника, и миниатюрной игрушке вратаря на приборной панели. На заднем сидении виднелись очертания клюшек и объёмных сумок со снаряжением. Джисон сказал, что пару часов назад закончился дружественный матч Волеренги против Нарвика.       — Как думаешь, Чанбин захватил с собой Сынмина? — поинтересовался Джисон, когда они добрались до разъезжающихся дверей супермаркета. Минхо пожал плечами, стряхнув с рыжей копны десяток снежинок.       — Не мог же он бросить его на льду.       — Если Волеренги выиграли, то вполне себе. Чанбин довольно вспыльчивый паренёк…       Кассир подозрительно скосился на новоприбывших покупателей, впрочем, вслух комментировать ситуацию не стал. Минхо счёл взгляд весьма обидным — и ладно, Бог с ним с канадцем, для Джисона, прожившего на территории Норвегии всю жизнь, это, должно быть, стало вопиющим оскорблением. Ли Ноу охотнее сжал руку бойфренда; на скулах проступили желваки от негодования.       — Вот ведь расист.       — Может, он решил, что мы — азиатская мафия? — Джисон кончиком носа боднул плечо Минхо, в надежде задобрить. Кивком головы указал в сторону кореянки, остановившейся у стеллажей, и ещё дальше — на двух мужчин, рыскавших среди полок с мягкими игрушками. — О, это же та самая гандболистка с Фарерских островов.       — Кто?       — Девушка Чанбина. — Джисон придвинулся. Его голос практически перешёл на шёпот. — Они познакомились на благотворительном ужине месяца три назад. Она выступает в основном составе женской команды Тронхейма.       — Что может быть общего у фарерской гандболистки и хоккеиста из Нарвика?       — Ну, у тебя есть возможность спросить. А я пока схожу за сладким, — Джисон привстал на носочках, дабы чмокнуть озадаченного Минхо в висок. Ли Ноу разлепил губы, собираясь было возразить, однако ему не дали вставить и слово. — Она плохо разговаривает на норвежском, а ещё она здесь новенькая. И будет единственной персоной вне общины. Думаю, было бы неплохо, если бы она почувствовала, что мы дружелюбные ребята.       Джисон опустил взор, точно подбирал выражения и мужество из глубины сознания.       — И ещё…Знаю, мне никогда не понять твою тоску по Канаде полноценно, насколько бы сильно этого ни хотелось, но тебе нужен в окружении кто-то, с кем бы ты мог обсудить опыт эмигранта. Вперемешку с опытом восприятия этнических меньшинств. И не подумай, я ни в коем случае тебя не принуждаю, просто… Решил, что раз существует возможность, то почему бы тебе не пообщаться с тем, кто сможет тебя понять?       Минхо пару раз моргнул. Дёрнул за молнию Джисона на куртке, привлекая внимание к недоумевающим глазам; руки высвободили из захвата плечо Ли Ноу и теперь нервно ударялись друг о друга костяшками.       — Разве я говорил, что ты меня не понимаешь? — полюбопытствовал Минхо, поправляя вывернувшийся капюшон чужой куртки.       — Не говорил, но… Тебе же этого недостаточно. — Джисон выдохнул. Сцепил пальцы, скрючив их в весьма неестественной позе.— Я вижу, что с тобой творится нечто непонятное. Ты всё чаще листаешь канадские новости, готовишь домашние рецепты, пересматриваешь фотографии из Ванкувера. Но всякий раз, когда я пытаюсь завести с тобой эту тему, натыкаюсь на непробиваемую стену. И тут я вспомнил, как пару месяцев назад ты сказал, что эмигранта поймёт только эмигрант — в шутку, конечно, но… В каждой шутке есть доля правды. Я просто… Наверное, это была неправильная затея, но когда Чанбин сообщил, что приведёт свою девушку для знакомства с семьёй… Прости. Это глупо. Но мне невыносимо видеть тебя таким.       Острый укор вины вонзился Минхо под лопатки, заныл неприятной ломотой в спине.       Терзания от безызвестности, неожиданно осознал он, ещё хуже, чем правда; поскольку Джисон сумел напридумывать всякого. Ли Ноу в ужасе представил, как в голове норвежца киноплёнкой прокрутилась дюжина самообесценивающих сценариев, изъедающих изнутри. Джисон боролся с проступающими слезами. Его нижняя губа дрожала; он будто намеревался добавить, но в крайний момент передумал, страшась ляпнуть нечто из ряда вон.       — Ты хочешь вернуться в Канаду? — спустя паузу решился на откровение. Джисон патетически сглотнул, вскинул подбородок, дабы казаться менее жалким. — Только не обманывай, ладно? Если вдруг это то-       — Никогда. — Минхо прервал его на корню.       Замотал головой. Потянул норвежца на себя, безапелляционно прижимая к груди. Джисон прильнул с охотой, с надеждой раствориться, бесследно затеряться. Он и прежде не скрывал, насколько был жаден до прикосновений Минхо; а сейчас не собирался и подавно.       — Канада никогда не станет для меня домом, Джи. Знаю, в последнее время веду себя странновато, но клянусь, это никак не связано с моей тоской по Родине. Или с тобой. Особенно с тобой, — Минхо через плотную куртку ощутил, как крепко Джисон вцепился в его спину; внутри засвербели притихшие сомнения. — Думал, я соберу вещи и свалю обратно в Оттаву? Котёнок, ты так легко от меня не отделаешься.       Их лбы встретились. Джисон размяк, плечи шагнули вниз, выровнялись, словно вся тяжесть этого мира единовременно сошла с них. Он осторожно поцеловал Минхо без всякого намёка на продолжение; ему просто захотелось встретиться своими губами с губами Ли Ноу.       — Мы поговорим обо всём, но только не здесь, хорошо? — Минхо понимал, что дальше оттягивать было некуда, впрочем попытался выиграть немного времени. Он понятия не имел, как поделиться талмудом мучающих страхов, не звуча при этом как напуганный параноик, но решил оставить размышления на потом. Переключился на более насущную проблему. — Иисусе, ты же не собирался плакать?       — Тут свет слишком яркий, а мы стоим над лампочкой. — Норвежец прислонил запястья к глазам, надавливающими движениями растирая их. Минхо прижал ладони к чужим щекам, фиксируя, не позволяя скрыть настоящих эмоций за наклоном головы. — Конечно же, собирался, Ли Ноу. Если бы ты сказал, что возвращаешься в дурацкую обитель кленовых сиропов, я бы не сдержался. И меня бы успокаивал даже тот расист-кассир. — Джисон истерично усмехнулся. — Про кленовый сироп — со всем уважением к твоей Родине, естественно.       — Я его на дух не переношу. Слишком приторный.       — Тогда тебе не нужно в Канаду. — И Минхо с трепетом наблюдал, как гиперэмоциональный Джисон отводит руки от покрасневших глаз и переводит дыхание. Он не смог скрыть распустившуюся робость в груди, вызванную трогательностью чужих переживаний.       Минхо был влюблён. Так чертовски влюблён, что хотел объявить об этом в микрофон всему супермаркету; а потом ещё раз, и ещё, и лично норвежцу, чтобы тот даже в гипотетическом раскладе не рассматривал ситуацию, в которой Ли Ноу может его оставить.       — Так, мне необходимо прийти в себя. Я пошёл за чем-нибудь, что может заменить крансекаге, а ты иди и налаживай международные знакомства, ладно?       — Ты точно в порядке?       Минхо сильнее стиснул щёки Джисона. Тёплая улыбка не укрылась на лице; она проявила крохотную ямочку и морщинки, собравшиеся у висков.       — Ты всегда такой чувствительный у меня…       — И везде, — хмыкнул Джисон, шмыгнув нарочито громко. Ли Ноу едва не закашлялся от смены ветви диалога; он отстранился, но лишь для того, чтобы предоставить бойфренду чуть больше свободы. Минхо понимал, что это сработал защитный механизм Джисона — нелепые шутки, помогающие отвлечься от потрясений как от волн сомнений, разбивающихся о скалы уверенности в партнёре. — В общем, я пошёл.       — Только не потеряйся в голландских вафлях, котёнок.       Джисон вместо ответа поднял большой палец вверх. Перед тем как испариться в отделе со сладостями, бросил нечто в стиле: «кстати, кажется, девушку Чанбина зовут Серена».       Минхо медленно двинулся в противоположную сторону, пребывая в неприятном послевкусии диалога. Горечь непроизнесённого признания жгла кончик языка. Ли Ноу сознавал, что должен предоставить норвежцу пространства, дать перевести дух и устаканить в голове услышанное, однако налет тревоги прокрался в мысли.       И вина. Тонна вины.       Серена выглядела слегка растерянной. Имя девушки перекликалось с завораживающей внешностью — скандинавский макияж подчёркивал природную фарфоровость кожи, тёмные пряди, напоминающие бушующий океан в ночи, обрамляли острые плечи, выглядывающие из-под разрезов свитера. Будь Минхо весьма поэтичным, он бы окрестил красавицу Королевой Ночи. Несмотря на то что ни в физиологическом, ни в романтическом плане Серена канадца не интересовала, с эстетической точки зрения, она никого не могла оставить равнодушным.       — О, привет! Ты же Минхо, верно? — с выраженным акцентом поздоровалась Королева Ночи, стоило Ли Ноу очутиться в зоне её видимости. Признаться честно, Минхо не ожидал столь быстрого переключения меж разговорами, да и вообще какой-либо инициации в ближайшие пару минут; его сердце находилось в соседнем отделе вместе с Джисоном.       Очевидно, в безграничном лабиринте из стеллажей, Серена чувствовала себя неуютно; о том, что она не местная, красноречиво ворчало озирание по сторонам. Минхо стрелой пронзили воспоминания собственных первых дней в Нарвике — тогда, вместо желанной коробки с хлопьями, он купил сырую овсянку. Потом ещё долго пребывал в непонимании по возвращении домой. «Опять эти приколы европейцев с их излишней любовью к сырым продуктам, eh?», думал он, изучая трехступенчатую инструкцию в интернете. В итоге, первая не заварная каша в жизни Минхо едва не пригорела ко дну кастрюли.       — Я видела, как ты заходил с Джисоном. Меня зовут Серена, Серена Ли. Но для друзей я просто «Черри».       — Приятно познакомиться, Черри.       Минхо дружелюбно протянул руку, которую Черри мягко пожала. Перекинула волосы на плечо и в крайний раз обернулась на усевшегося на корточках молодого человека. Вместе с Сынмином, Чанбин пытался отыскать игрушку; когда его туловище практически скрылось в недрах нижней полки, Черри не сумела сдержать насмешку. Чанбин замер, точно почуяв неладное, и тогда она конспиративно вернулась к собеседнику.       Минхо кашлянул, справляясь с вновь вставшим комом в горле.       — Ты впервые в Нарвике?       — Это так заметно?       — Не то чтобы прям бросается в глаза, но приезжих видно сразу. — Минхо отвлёкся. Скосился на подозрительно пёструю банку, — с трудно расшифровываемым названием — перекочевавшую в руки. — Нужно будет узнать у Джисона, что это…       — Прости?       — Я это вслух сказал?       И Черри вновь рассмеялась. Поправила коричневое пальто в руках и придвинулась ближе, склонившись над находкой. Стук каблуков эхом отдался в холле из стеллажей. Минхо втянул сладкий запах Miss Dior, знакомый ему с детства. Любимые духи матери — это неприятно вернуло к флёру рефлексии по запылившимся в уголках памяти беззаботным дням.       — Ты тоже не особо силён в норвежском?       — Да. Естественно, за полгода освоил многие вещи, но до полноценного носителя языка далековато, — Минхо пожал плечами, убрав банку на место. — Благо, у меня есть ходячий словарь.       — Удобно.       — А разве у тебя не такой же? — И Черри обернулась, на этот раз соприкоснувшись взглядами со своим парнем. Минхо готов был поклясться, что Чанбин расцвёл — нет, он и прежде выглядел забавным, но теперь, смотря на обворожительную Серену Ли, вратарь команды Нарвика поплыл окончательно. — Кажется, ты лишила его крайних остатков рассудка.       — Эй, Ли. Не подкатывай к моей девушке, — в шутливо-предупредительной форме бросил Чанбин.       — Funnet!       Сынмин, сидящий в неудобном положении, победного разогнулся и выпрямился. В его руках очутилось плюшевое нечто, которое детской игрушкой даже язык не поворачивался назвать. Розовая треугольная голова, безобразные зубы с выделяющимися клыками и тонкое тело с руками и ногами, свисающими на манер колбасок в немецких лавках. Минхо встречался с подобным монстриком впервые.       — For en freak, — Чанбин состроил гримасу. — Vil ikke dette føre til psykiske traumer for datteren din…?       — О чём это они?       — Кажется, обсуждают игрушку, — Минхо прислушался, выцепляя знакомую вереницу слов из предложений. Он запнулся, — или ментальное здоровье.       Черри издала непонимающее «оу». Из миниатюрной сумки Jacquemus, приоткрывшейся из-за веса и шаткой защёлки, едва не вылетело содержимое. Минхо рефлекторно подался вперёд, придержав аксессуар; по замельтешившей поступи Чанбина, он различил ускорение и задетую черту собственника.       — О, спасибо. Всё забываю починить.       — Душа моя, тебе давно уже нужно приобрести новую, — проговорил Чанбин, подоспевший к пассии и претенциозно обвивший её талию. Минхо едва удержался от желания пошутить. Лишь вежливо отшагнул, не создавая лишнего повода для ревности, хотя сыграть на своей бисексуальности хотелось невероятно. — Перед твоим отлётом обязательно съездим в центр и походим по магазинам.       — Здесь небольшая проблема с застёжкой. Когда вернусь в Тронхейм, просто сдам в мастерскую.       — Зачем? Эта сумка отжила свой срок. И это повод подарить тебе новую.       — Всего три сезона. Люди носят вещи десятилетиями, это называется «разумное потребление», Бинни.       — Какая же ты у меня упрямица.       — Да уж. А это вы ещё не женаты, — беспардонно прыснул Сынмин, присоединяясь к диалогу. Черри и Чанбин тут же притихли, смущённо переглянувшись — очевидно с начала их отношений прошло довольно мало времени, чтобы говорить о подобном.       Сынмин протянул руку Минхо, здороваясь. В подмышке он держал страшную игрушку, а в другой руке — корзинку с разными видами чая.       — Привет, кэнакс.       — Сынмин. — Ли Ноу вежливо разменял рукопожатие. — Как игра?       — Прекрасно. Волеренги победили, как и ожидалось, — горделиво заявил Сынмин, не взирая на Чанбина, напряжённое лицо которого сделало его схожим с насупившимся кротом. Черри среагировала профессионально — ласково прошептала что-то на ухо, вынудив вратаря облизнуть нижнюю губу. Для закрепления эффекта она поцеловала его в щёку; Минхо поймал себя на мысли, что никогда прежде не видел в Чанбине столь выраженную податливость.       — Кхм, наверное, вы уже познакомились. Но на всякий случай представлю снова. Это Минхо — двоюродный брат жены Сынмина.       — Вы все между собой родственники? — удивилась Черри.       — Кроме Сынмина. Он приёмный — мы добродушно пригрели Сынмо в нашем комьюнити, когда Лиа откопала его на одной из ледяных помоек в Осло.       — Кто-то не умеет принимать поражение.       Минхо заслышал мельтешение вдали, сильно понадеявшись, что это был Джисон.       — Мы с Чанбином не кровные родственники. — Ли Ноу отвел плечи, одёрнул задравшуюся у карманов куртку. — Однако наши семьи тесно связаны, поэтому мы воспринимает друг друга как… Пятиюродных братьев? — Минхо призадумался. Стоило Джисону, с уловом в упаковку скандинавских булочек с кардамоном и маленькую пачку лефсе, прильнуть под бок, Ли Ноу просиял. Не перебивая, Хан приветственно улыбнулся компании. — До начала второй мировой войны, одна приближённая к королевской семье пара привезла в Норвегию четверо корейских малюток. Для усыновления; тогда в Европе стоял настоящий бунт на пристройство африканский и азиатских детей. Сама пара носила фамилию Йоханссон, но дабы сохранить этническую уникальность, мальчикам разрешили оставить те фамилии, под которыми они находились на родине. Тем самым, Йоханссоны считали, что они уважили культуру другой нации-       — Короче, наших дедов пересилили сюда. Фактически они не родные, но из-за того, что росли бок о бок, воспринимают друг друга братьями. Ну и мы тоже, — перебил вкрадчивый рассказ Чанбин, оценив время по часам на запястье. — Чуть позже началась вторая мировая, взросление, их Судьба раскидала по разным городам Норвегии. Дед Минхо вообще в пятьдесят пять укатил в Канаду с младшей дочерью и её новорождённым сыном…       При упоминании переезда, Минхо напрягся. Джисон понимающе спустил руку, нежно очертил большой палец, выступившие от сжатия костяшки, а затем незримо прислонил ладонь к ладони. Чанбин наверняка не догадывался о безудержном буране мыслей, взлетевшем при упоминании этой части истории. Минхо знал, почему его мать однажды решилась эмигрировать и начать всё заново в Оттаве, однако у Вселенной свои причуды — и в конечном счёте, он всё равно оказался здесь. Рядом с Джисоном. В каком-то смысле, это было до иронии комично, что Минхо, сбегая от собственной драмы, нашёл дом именно в Нарвике.       — …Старшая осталась здесь. Она вышла замуж за хирурга, родила прелестную дочурку, которая потом, на свою голову, связалась с хоккейным дилетантом-       — Du kan absolutt ikke tape, — продублировал Сынмин, потянувшись в карман пуховика, расшитый ромбовидной строчкой. Секунда, и в его руке блеснул серебряный гаджет с большеглазой малюткой на заставке. — Так, предлагаю продолжить историческую справку в машине. Нас заждались.       Неприязнь, желание вернуться обратно в съёмную квартиру прилипли к Минхо навязчивыми образами. Он понимал, что не мог дать заднюю или открыть истинное отношение к происходящему, из-за чего становилось в два раза хуже. Именно так всё и начинается, подумал канадец, первый звоночек к большой беде, перерезанная безмятежность лезвием плохого предчувствия. Сомнения, сбивающие с толку, огорошили вместе с призраками давно несуществующих ситуаций. Почему слова Чанбина задели то, что отболело? Не было ничего постыдного в воспитании только одним родителем, однако формулировка… Почему она ощущалась насмешкой? От того, кто вырос в полноценной семье, даже если, на самом деле, ничего плохого он и не имел в виду?       — Мы вас догоним, — бросил норвежец собеседникам, удаляющимся к кассе и весьма «клиентоориентированному» работнику. Джисон выглядел обиженным, вена на его лбу взбухла, проступила через тонкую кожу. — Как приедем на место, я Чанбину язык вырву. И ни разу не посмотрю, что он — мой кузен. Шлем в игре не спас, шайбой все мозги повыбивало...       Минхо стоило больших усилий собраться, однако глядя на столь воинственно настроенного Джисона, он сумел подавить поток самоистязания. К чёрту прошлое. Не сегодня, по крайней мере не в эту минуту и не в этом чертовом супермаркете. И не рядом с Джисоном — Минхо помнил об обещании, данном чуть ранее, однако он не мог... До ужаса боялся осквернить всё то светлое и бесценное, — царящее в их взаимоотношениях, точно из другой оперы или из другой жизни — чернотой, вырывающейся из черепушки. С Джисоном всё выглядело как утро после ночного снегопада — белоснежное, чистое, пробуждающее новый порыв к существованию. Он не хотел это истоптать, измарав грязью с подошв, принесённой из морозного далека.       Забавно получалось: расстояния в океан было недостаточно для того, чтобы избежать темноты в сердце.       Минхо мотнул головой. Джисон комфортно молчал под боком, лишний раз стараясь не отсвечивать; только зевнул, спрятав рот за раскрытой ладонью. За окном играли вихри метели, перебивающие свет от дальнего поселения. О надвигающемся празднике говорила лишь скоромно висящая мишура вдоль кассовой стойки и пару косых снежинок, наклеенных со снеговиками на окнах.       — La oss gå til de andre? — предложил Минхо на неродном языке, смягчив произношение буквы «r». Джисон поддерживающе сжал замок из их пальцев и кивнул. Другой рукой сильнее прислонил улов из покупок, точно намеревался приклеить к пуховику.       Минхо тяжело вздохнул.       Рождество в Нарвике ощущалось ещё хуже чем в Оттаве.