* * *
– ...Сегодня у нас занятия в муз-кружке, – и, спустя небольшую протяжную паузу, добавила, – На свободную тему. Дневной гул. Непонятные хождения по длинным и светлым коридорам, битком заполненные мечущимися из кабинета в кабинет старшеклассниками или обычными простыми школьниками, которым лишь бы сбить кого-нибудь на пути и первее всех оказаться в кафетерии за последней порцией вкуснейшего унаги с рисом на обед или сбежать втихомолку с предвещающего проклятье урока. Какой-то замкнутый круг из мельтешащих объектов и звуков, серьёзно: из периодически громко хлопающих, — и невыносимо скрипучих, — выдвижных дверей, из широких окон и шкафчиков с вещами, из однотонных бело-сероватых стен с множеством постеров со списками, — больше всего последнего, так как те завешаны, буквально, у каждого входа в кабинет, где были итоги любых-других тестов по предметам, но до них никому не было никакого дела, по крайней мере ...сейчас, — из школьных стенгазет, и – Поэтому ... – дверь в кабинет, под не сильно важный идущий для него монолог, шумно открылась и сразу закрылась таким же образом, но при этом взвинченные шаги не стихли, продолжая идти непонятно и растеряно, негласные петли будто бы крутят — по правде говоря, в небольшой музыкальной аудитории на шумихе всё и держится: на слащавых песнях, музыке, игре на инструментах, гогочущих парочках компаний от какой-то идиотской шутки, которую поймут только ‘свои’. Даже во время уборки спокойно не бывает – только дружный хор, без него – никуда; Они пришли намного позже, чем предполагалось ранее. На 30 минут. Ладно, на 35. Точнее, только Каэде. Он вообще не должен там находиться, — потому что на подобие музыкальных инструментов играть-то толком и не умеет, можно сказать, что даже впервые видит их, — но его попросили. Точнее, только Каэде. Почему именно Каэде? Почему именно она? Почему, к примеру, не тот же Момота-кун, который, наверняка, снуётся где-то в другом конце школы без дела или Амами-кун, который точно был бы не против, зная его с Каэде до тошноты тёплые отношения? Непонятно. То есть, понятно, учитывая то, насколько Амами-кун загружен обязанностями, будучи на должности старосты, но, тем не менее, почему? Тоже загадка, но это пока что. Это вполне должно было привлечь внимание любого, но не того, кто судорожно, — и, очевидно, плёлся следом, находясь где-то в своём мире, — перебирал худощавыми, изящными, даже чем-то похожие на спички пальцами, — которые так и хотелось сломать их или об кого-нибудь, чтобы услышать тот заветный хруст, успокаивающий неспокойную душу, — со звонким постукиванием по глянцевому экрану телефона в ‘попытках’ понять чужую чудо-технику в руках, чуть ли не продавливая его, словно на розоватой железке с причудливым звякающим брелоком Монокумы сенсоры кладут руки прямо на глазах, намекая о том, что надо действовать быстро, пока – ...Ты ведь сможешь запечатлеть м-? – и его лицо с глухим ударом встретилось в знакомый затылок и с возмущённым кратковременным ‘Ау!’ на всю аудиторию. – Саихара-кун, ты чего?! – И-Извини, Акаматсу-сан!! Тот, кого звали ‘Саихарой’ смог очухаться только тогда, когда под громкий вздох Каэде и озадаченные взгляды других участников муз-клуба подобрал её телефон с пола, — скорее всего, выронил с рук, — беспокойно выверяя экран в надежде, что на его поверхности осталось ни царапинки иль пятна. – Загляд-делся ... Ему хватило смелости лишь на неловкую поправку положения своей кепки на голове, как можно ниже опуская её козырёк и намертво прижимая к своей груди телефон, будто жадно желая, чтобы объект его глубокого стыда сошёл. Слился, исчез, пропал, провалился – всё что угодно, лишь бы на него так не смотрели, как сейчас на него смотрят другие. – ‘с презрением’, – так предвзято думал он – Саихара Шуичи. Всегда так делает, но и поделать с этим ничего не может – опускает и прячет свои беглые глаза под тем, что попадёт под руку, дабы как можно быстрее убежать от ответственности, которую могут невзначай навлечь на его хрупкие ссутуленные плечи. Спрятаться от обиженного, озлобленного на него мира, как от – Постарайся быть немного внимательнее, хорошо? Лёгкое раздражение в невзрачном женском личике сменилось мягкой и искренней улыбкой, сопровождая это бодрым трепанием по плечу, – вряд ли он потом захочет поправить пиджак от образовавшейся нагретой складки на нём, – и не давая тому в очередной раз ...‘потеряться’.《 как у неё это получается? . . . 》
как ?
Как в одном обычном мимическом движении можно уместить столько ...нежности? Такой нежности, заботы, – любви? – которых даже родная мать не сможет одарить в своих обычных, но родных, ласковых объятиях и тёплых поцелуях в макушку, позволяя в душе тлеть под таким приятным чувством. Прям так и хочется разнежиться ему, отдаться полностью в эти желанные руки ...А была ли вообще у Шуичи ...мать? Да, вроде, есть. И отец, тоже. Но он не помнит, когда в последний раз их в глаза видел. Это было вроде тогд Ушла. Она ушла. Каэде с кем-то ярко лепетала в сторонке, оставив того наедине с самим собой. В какой-то момент стало пусто. Больно. Обидно. Зачем она вот так беспечно отдала ему одну из своих ярких улыбок, чтобы потом нещадно его бросить, забрав её с собой? Шуичи ничего на это не сказал — только лишь досадно хмыкнул, мельком кинув косый взгляд на её собеседника. Единственное, на чём он остановил свой блуждающий взор, перед тем, как сделать то, о чём его попросили – было пианино, — за которое позже с глухим звуком приземлилась Каэде и уже расположила на клавиши свои руки в ожидании чего-то. Не просто остановил, а, буквально, на него пялился с неким подозрением, пытаясь в этой чёрной размытой массе на фоне ещё более неразборчивых для глаз вещей вокруг разглядеть хоть что-то; такое чувство, словно намеренно размыли всю картину одним только размашистым движением кисти, превратив сей непримечательный рисунок в отвратительное и едва различимое пятно, в котором потом ему придётся неохотно копаться. Шуичи как будто к полу приклеили. Он забыл, что должен был сделать. Никак не может вытянуть это из головы — как ни старался бы, — даже если и ответ был прямо перед ним. Пришлось прищуриться. Знал бы он только то, насколько это со стороны выглядит нел – Саихара-кун! Настолько гл – Са-а-аихара-кун!! Так по-ид – Ну, Саихара-кун!!! Язык проглотил. Стоит и, — как последний идиот в этой чёртовой школе, — хлопает ресницами, пока Каэде не сметала с него недопонимающие глаза, которые так и желали узнать ответ на то, что с её странным другом, – и, по совместительству, одноклассником, – сегодня не так, прожигая в его лице седьмую дыру от попутно нарастающей тревоги. Он отдёрнул руку, которая ранее непроизвольно тянулась к пианино, будто парень нуждался в определённой опоре и вот-вот почти достигнул её. По телу Шуичи прошлась холодная дрожь от внезапного и болезненного укола ощущения чужого, нет, чужих взглядов на себе и тому пришлось осторожно обернуться, стиснув кулаки, всё больше съёживаясь внутри от того, что с ним будет. Лучше бы он не прикладывал столько усилий для этого одного жалкого действия. Лучше бы ты вообще не оборачивался, Саихара Шуичи ...Перед ним только сейчас созрела картина, что в кабинете стало заметно тише и всё внимание снова вернулось на него, отчего тот сдержанно сглотнул, пытаясь сосредоточить свой беглый взор хоть на чём-то. – Ты в последнее время совсем сам не свой, – наконец янтарные глаза остановились на той, кто издал тот знакомый, мягкий, но, в то же время, беспокойный, дрогнувший голос за спиной, – С тобой точно всё в порядке? По её фиалковым глазам было видно, что она была готова рвануть с места, но она до последнего сдерживалась и всё ещё продолжала находиться за пианино, уже сжав свои пухлые ладони в кулачки на коленях. Она ждала. Она надеялась. Ждала ответ и надеялась, что он не будет таким, каким представляла в самых наихудших образах собственной безграничной фантазии в тот момент. Или это была надежда на то, что ей не придётся переживать о Шуичи лишний раз? Не придётся успокаивать и поддерживать его, когда он мешкался или боялся сделать или сказать что-то, заикаясь, в перерывах панически глотая кусками воздух, или старательно прячась ото всех, избегая общества? – Д-да, всё в порядке, – и вот в очередной раз избегает взгляда с ней, сопроводив это неловкой улыбкой, словно это как-то его убережёт от лишних вопросов. Нет. Всё совершенно не было в порядке. Он ни доли правды не вложил в свой растерянный и протараторенный ответ, походивший собою больше на удобную возможность повторить отрывок вопроса Каэды, но, кажись, блондинку это убедило, раз та охотно вернулась в своё прежнее положение за музыкальным инструментом, особо не обратив внимания на зашуганный вид своего одногруппника. Это дало ему некоторое облегчение. Даже радовало, однако и другая часть души давила на него, что та не настояла на своём. Хотел бы он, чтобы та уделила немного больше себя на юношу, как она это делает по отношению к своей игре на пианино. Осознание о том, что тот замечтался на месте, заставило Шуичи прийти в себя и попробовать осмелиться осторожно оглянуться, будто на него всё ещё смотрит не все, кто в этом классе, а весь тот озлобленный мир《 . . .прошу, скажите мне, что они прекратили– 》
Ничего. То есть, всем уже было всё равно на то, что было пару минут назад, лишь пара людей поглядывали на него с подозрительным выражением лица, описывающие собою вопрос о том, почему он всё ещё так вылупился на то, что вокруг него происходит. Он действительно выглядел не вписывающимся здесь. И Шуичи безусловно был в этом убеждён, стараясь уже игнорировать чужие взгляды на себе и наконец побыстрее занять укромное, но с хорошим ракурсом для съёмки место, которым оказался небольшой ряд стульев у стены в аудитории, – где, судя по всему, могли бы сидеть ребята, исполняющие хор. И где, несомненно, Шуичи устроился ближе к концу ряда, предполагая, что оттуда будет намного лучше запечатлеть весь силуэт девушки, что, в свою очередь, определялась с тем, что ей сыграть, иногда заглядываясь на парня для убеждения в том, собрался ли тот. Да, Каэде привела его в эту аудиторию ради очередной записи для её блога. Хоть он и не против был побыть её скромным оператором в угодность той, – скорее, безумно счастливым тем, что побудет с ней подольше, – но некоторая помешанность блондинки на этом ‘хобби’ настораживало Шуичи; Как минимум, он хотел бы надеяться, что больше не будет вынужден снова показать своё лицо на камеру, как это было на прошлой неделе, когда та захотела показать весь свой класс, даже не спросив о том, хотели бы они этого, в том числе, и Шуичи. Несмотря даже на то, что его одногруппники отнеслись к этому более-менее положительно, парня это наоборот взъело и привело в беспокойство о том, что та могла запечатлеть его не самым лучшим образом. И он хочет верить в то, что Каэде после подобной нетактичности с её стороны и вправду вырезала момент с ним, иначе он даже не знает того, насколько глубоко ему нужно будет провалиться под землю, чтобы его где-то не упомянули. И вот, момент, долгожданный жест от пианистки, и тот замер, параллельно включив запись как раз к началу мелодии, гармонично и спокойно исходящая, можно сказать, из-под рук Каэде, что неторопливо, но уверенно переходили с клавиши на клавишу пианино, ноты на ноту. Всё же ею сыгранные мелодии завораживали Шуичи: казалось, что она единственная, кто мог бы так хорошо выразить определённую эмоцию, чувство через музыку, а её неописуемая увлечённость в этом ещё больше давало возможность блондинки уйти в тонкости своей той или иной сыгровки, – неудивительно, что её часто брали на школьные концерты и мероприятия. А мелодия, уже заполнившая кабинет, стала местами нарастаться, имея уже более яркий оттенок, однако не менее пробирающий до дрожи души. Та всё продолжала, видимо, полностью отдавшись игре и позволяя музыке уже идти самой собой. [Imaginary Ambition – Song of Storms but it’s Chamber of Reflection] Шуичи мельком обнаружил, что почти ничего, кроме мелодии, не издавалось в кабинете; многие зациклились на Каэде. В том числе, и он сам, отметив для себя то, как изящно меняется её чуткая мимика и движение рук, как мягко-фиалковые глаза сосредоточены на нотах, как эти пшеничные волосы аккуратно лежат на её плечах, сильно выделяясь на фоне её ничем не примечательной школьной формы – Ох, – тот оттянул немного нижнее веко, дабы получше рассмотреть выраженную подводкой стрелку, что заприметилась перед ним. Она казалась чуть выше, чем на правой стороне бледного лица, – Стоит позже её подправить- В один момент его сердце заколотилось больнее, чем обычно, накрыв Шуичи острыми мурашками по всему телу. Он чуть не выронил телефон блондинки с рук от жуткой осознанной вещи только что. Всё это время он записывал своё лицо, а не игру Каэде.