LucifeR.

Keep your halos tight I'm your god or your guardian Keep your halo tight One hand on the trigger, the other hand in mine Because now Cupid carries a gun Now, now Cupid, Cupid carries a gun Pound me the witch drums, witch drums Pound me the witch drums Found near the witch drums, the witch drums Better pray for hell, not hallelujah (Marilyn Manson - Cupid Carries a Gun)

Охотник на ведьм, посланник Священной римской инквизиции Дамиано сидел в комнате трактира, предоставленной ему для работы и жилья общиной деревни, куда он приехал с инспекцией, и заполнял протоколы для передачи главному священнику феода, когда снизу, из общей столовой, совмещённой с кухней, послышался шум. Кто-то толкался, кто-то восклицал «Боже, Боже, идём скорее, да тащите её уже, он точно здесь, нам же сказали, что по вечерам он у себя сидит работает», кто-то плакал, а его утешали «Милый, всё будет хорошо, пойдём, тебе помогут, помогут, идём, всё уже позади». Дамиано встал из-за стола, убрал с него лишние бумаги, которые не следовало видеть посторонним, поправил манжеты домашней рубашки, стряхнул со штанов мелкий песок, которым посыпал только что написанное, подошёл к двери и открыл её. — О, слава Богу, слава Богу! — послышались с лестницы два взволнованных голоса, — слава Богу, Дамиано, вы здесь! К комнате поднималась процессия из четверых человек. Впереди шёл молодой священник из деревенской церкви, высокий, худощавый, в чёрной длинной сутане, грязных сапогах, с всклокоченными светлыми волосами и очень испуганным взглядом. За ним шла молодая светловолосая девушка в простом платье, чепце, маленьком фартучке, запачканном травой, и таких же грязных дорожных туфлях, ведшая под руку заплаканного паренька в суконных рубашке и штанах, из дыр на коленях которых были видны синяки, и с наспех перевязанной рукой. Из-под повязки выглядывали тонкие порезы, сделанные не то ли ножом, не то бритвой. Девушка гладила юношу по растрёпанным волосам и изо всех сил старалась его успокоить. В одной руке молодого священника была решетчатая лампа с горящей внутри свечой, которую он прихватил из коридора, а другой он крепко держал длинную толстую верёвку, на которой тащил кого-то, кто упирался и не желал идти. Этот кто-то пока был не виден Дамиано в полумраке уже спящего трактира. Священник, девушка и юноша, запыхавшись, вошли в комнату Дамиано и начали наперебой о чём-то рассказывать, со страхом и ненавистью поглядывая на дверь, за которой стоял четвёртый человек, дёргавший верёвку, которую держал в руке священник, пытаясь вырваться. Дамиано поднял руку, призвав нежданных гостей к молчанию и порядку, и спросил: — Тихо, тихо, пожалуйста, не говорите все сразу, я вас не слышу и не понимаю, успокойтесь и рассказывайте, что у вас стряслось. Девушка усадила плачущего юношу на стул, погладила по плечу, вытерла ему слёзы и спросила у священника: — Отец Томас, можно я расскажу, как всё началось, пожалуйста? Молодой человек в сутане поставил лампу со свечой на комод у двери и, стараясь привести себя в божеский вид, одной рукой приглаживая растрёпанные волосы, а другой так же крепко держа верёвку, которой, как видно, был связан некто четвёртый, пролепетал сбивавшимся голосом: — Конечно, дорогая, рассказывай, ты же всё видела, расскажи, что доложила и мне. — Как тебя зовут и кто ты? — спросил девушку Дамиано. — Я Виктория, ваша честь, я работаю помощницей швеи в мастерской, которая тут недалеко, у окраины посёлка. Сегодня после того, как вся дневная работа была сделана, я прибрала у мастерицы Донны в комнате и пошла к садовнику забрать свежие нарциссы, которые он обещал моей хозяйке — ну вы знаете, чтобы положить их в шкаф с только что сшитыми простынями и полотенцами, чтобы приятно пахли, — девушка всхлипнула, вытерла глаза маленьким платочком, махнула рукой, чтобы заставить себя не плакать, и рассказала такую историю. Она шла по тропинке к дому садовника и вдруг увидела на холме неподалёку от церкви огонь костра, дым, поднимавшийся от него в небо, и две то ли пляшущие, то ли дерущиеся фигуры. — Боже милостивый! — воскликнула Виктория, — неужели и к нам пробрались эти проклятые миром язычники? Отовсюду их гонят, а они, как крысы, бегут в другие места, что ж ты будешь делать! Одна из фигур была высокой, стройной, в длинном платье, а другая — маленькой и щуплой, и первая то приближалась ко второй, то отходила от неё, совершая какие-то странные пассы, словно совершая какой-то ритуал. Виктории пришла в голову огорошившая её саму мысль: «Господи Боже, а ведь точно! Сегодня же конец апреля, а эти враги рода людского празднуют Вальпургиеву ночь!» И тут с холма донёсся пронзительный вопль. Маленькая фигура, которая внезапно отшатнулась от высокой, пыталась вырвать свою руку из её цепкой и сильной ладони, но не могла, а высокая тянула к маленькой то ли нож, то ли ещё что-то похожее. Виктория на несколько мгновений застыла от ужаса, но быстро очнулась и стремглав, со всех ног, помчалась к домику священника, который стоял рядом с церковью, у самой ограды. Еле найдя входную дверь в наступавших сумерках, она, запыхавшись, не помня себя от страха, начала стучать в неё и кричать: — Отец Томас! Отец Томас! Помогите! Откройте, отец Томас! Молодой священник, ещё не успевший переодеться в домашнее после вечерней службы, распахнул дверь и, увидев бледное от испуга лицо девушки, прибежавшей к нему в такое позднее время, спросил: — Что? Что случилось? — Отец Томас, там, на холме, там, там…- у Виктории перехватило дыхание, она задыхалась от увиденного и быстрого бега. — Что там такое, подожди минуточку, успокойся немного, расскажи толком, что произошло. — Там, ох, — еле перевела дыхание Виктория, — там, кажется, какая-то ведьма устроила языческий обряд! Сегодня же у этих бесовских слуг Вальпургиева ночь! Она схватила какого-то молодого парнишку и хочет сотворить с ним какое-то непотребство! Я видела и слышала! — Господи милосердный! — воскликнул отец Томас, в ужасе схватившись за голову. — Бежим, надо спасать его! Схватив лежавший у двери большой моток верёвки, которой планировал привязать друг к другу два слабых деревца в своём саду, отец Томас последовал за Викторией, которая указывала ему путь к холму. Они бежали, не замечая под ногами ни луж после прошедшего пару часов назад дождя, ни камней на тропинке, ни выступающих из земли корней деревьев, потому что криков с холма было уже не слышно, и им стало ещё страшнее — вдруг ведьма уже заколдовала парнишку? Приблизившись к холму, они, однако, увидели, что маленькая фигурка юноши сидела у большого камня на его вершине, дрожала и плакала. А ведьма, кружась вокруг костра, капала в огонь какую-то жидкость из небольшой глиняной плошки и бормотала вполголоса заклинания. Виктория и отец Томас осторожно, чтобы не спугнуть ни одного, ни другую, подкрадывались к костру сквозь кусты. Постепенно им стало видно лицо ведьмы, а вернее, одни только глаза, освещённые красно-оранжевым пламенем. Глубокие, тёмные, почти чёрные, они смотрели словно и на огонь, и на что-то, что было невидимо простым смертным. Мороз от страха пробежал по их спинам. Виктория тихонько-тихонько, как только могла, подползла к сидевшему у камня пареньку и, быстро закрыв ему рот, чтобы не закричал, схватила его в охапку и так же тихо оттащила в сторону, в кусты, пока ведьма отвлеклась на очередное заклинание. — О Господи, Лео! — шёпотом воскликнула она, узнав в пареньке сына деревенского кузнеца, умного, порядочного, смышлёного мальчишку, которого любили, кажется, все, кто его знал, — как тебя сюда занесло?! Что случилось? Но бедняга Лео, уткнувшись в плечо Виктории, мог только тихо и горько плакать, дрожа всем телом, кажется, забыв дар речи от пережитого страха и потрясения. А отец Томас тем временем, сделав на конце верёвки петлю, тихо приближался к ведьме. Она, увлёкшись своим обрядом, похоже, не замечала ничего, забыв даже про парнишку, которого заманила сюда к себе. Она танцевала вокруг костра, поднимая и опуская руки, и одно за другим повторяла какие-то зловещие заклинания. Её длинные чёрные волосы то скрывали лицо, то сквозь них опять и опять сверкали её демонические тёмно-карие глаза. Она так погрузилась в себя, что не заметила, как отец Томас подкрался к её ритуальному нечестивому алтарю и резким броском зацепил её правую руку, в которой была плошка с таинственной жидкостью, и так же резко рванул на себя. По юности отец Томас работал помощником конюха, любил заниматься с лошадьми, и ловить строптивых жеребцов с помощью аркана для него было простым делом. «Вот и здесь навык сгодился,», промелькнуло у него в голове, когда ведьма от неожиданности дёрнула руку, схваченную верёвкой, и увидела священника, державшего другой её конец тонкими, но ухватистыми пальцами. Ведьма прошипела под нос какое-то короткое проклятие, и стала вырываться из верёвочной петли, но отец Томас, к которому уже присоединилась Виктория, на несколько минут оставившая Лео сидеть в тени кустов, молниеносно накинулся на неё и стал вязать её запястья и локти. Ведьма, оказавшаяся неожиданно сильной, пыталась высвободиться, изрыгая в их адрес самые гнусные прозвища, которые только могла вспомнить, но силы всё-таки наконец оказались не равны, и Виктории с отцом Томасом удалось крепко связать её руки от кистей до локтей, крепко-крепко, чтобы ни одного пасса сделать не могла. Священник закрутил другой конец верёвки вокруг своего запястья, завязав его надёжным узлом, Виктория вывела всё ещё плачущего Лео из кустов, и все вместе, волоча на верёвке упиравшуюся ведьму, пошли к трактиру, где, на их удачу, в течение уже почти недели ночевал и работал Дамиано. — Так, — сказал он, когда отец Томас и Виктория закончили свой рассказ, — теперь мне хотелось бы послушать тебя, — обратился он к пареньку, который сидел всё это время, закрыв уши руками, не желая слышать то, что рассказывали эти двое, — как так случилось, что ты оказался там, на холме с этой ведьмой? Лео, всё ещё дрожа от пережитого, испуганно оглянулся на дверь, за которой, как уже понял Дамиано, и находилась схваченная ведьма — верёвка дёргалась постоянно, но отец Томас держал её крепко — и сбивчиво, заикаясь и всхлипывая, начал свой рассказ. — Я, в-в-ваша честь, к первому мая сегодня готовился, — сказал он, — зелёную ветку в садике выбирал, понимаете? Ну и вот… Лео, под вечер закончив все дела, которые ему поручил отец, пошёл в большой деревенский сад выбрать на первое мая самую пышную и красивую зелёную ветку. «М-м-мне одна девушка в деревне нравится», покраснев, рассказывал он, «Нет, не спрашивайте, кто она, не скажу!», вдруг запальчиво выпалил он, хотя никто, казалось, и не собирался допытываться, что это за девушка. Он решил на первое мая положить на её порог зелёную ветку, чтобы узнать, нравится ли он ей, и выбирал самую свежую, самую кудрявую. Если нравится ей Лео — она заберёт ветку в дом, а если нет — выкинет на дорогу. Лео давно хотелось узнать, вот он и решился наконец, пан или пропал, как говорится. И вот он выбрал прекрасную, с нежными светло-зелёными листьями ветвь берёзы, аккуратно срезал её, попросив прощения у дерева: — Мне почему-то кажется, что по весне деревьям больно, когда у них только что распустившееся отбираешь, понимаете? — всхлипнул он печально, и все в комнате посмотрели на него с сочувствием. — Ну так вот… Лео шёл с веткой берёзы по вечерним сумеркам домой, когда из маленького проулка между двумя нежилыми хижинами вдруг появился высокий стройный силуэт в чёрном длинном платье. Лео вздрогнул от неожиданности, но спокойный, тихий, но отчётливый голос сказал ему из полумрака: — Что, паренёк, веточку на первое мая выбирал? Девушка какая-то тебе сердце точит, а оно признания хочет? Лео воззрился на тёмный силуэт, а тот, сверкнув на него глазами, продолжал: — А хочешь, чтобы она и без признания и всяких ваших деревенских глупостей стала твоей? А, паренёк? — соблазнительно, вкрадчиво говорил голос полушёпотом. Лео, заворожённый, смотрел в блестящие глаза незнакомого человека и не мог выговорить ни слова. — Вижу, по глазам твоим вижу, что хочешь, — сказал колдовской голос, — если действительно хочешь, так приходи, как стемнеет, на холм у окраины, словам тебя нужным научу, ну а если боишься — так и ступай себе домой, спать ложись, жди завтрашнего дня. И тёмный силуэт так же тихо, как подошёл, растворился в сумерках. — Ну вот, пришёл я, значит, на холм, а она, — он снова покосился на дверь, в проёме которой дёргалась верёвка, которую держал отец Томас, — уже костёр развела, пучки какой-то травы вокруг него разложила и ждёт. Я ей говорю «Ну вот, я пришёл, я не трус, говори, что нужно делать», а она танцевать начала. Я сижу, смотрю на неё, жду, когда она мне что-то начнёт рассказывать, а она всё танцует. И что-то под нос себе бормочет. И вдруг говорит мне, так властно, что у меня душа в пятки ушла: «Подойди сюда ко мне, юноша», и руку ко мне протягивает. Я на неё смотрю, язык к г-г-орлу присох, — заикнувшись, сказал Лео, и Дамиано дал ему кружку воды, — в-в-вот, значит, подхожу я к ней, даю ей руку, думаю, вдруг научит, как с девушками обращаться надо, а она р-р-раз и нож из-за спины выхватывает! Ну тут я и заорал во весь голос, слава Богу, услышали м-м-меня, — с пришедшим наконец облегчением проговорил Лео, допивая воду, — прибежали, с-с-пасли… — Да, неразумно, очень неразумно, юноша, — сказал ему Дамиано, с сочувствием и участием покачав головой, — что же ты, такой умный, как о тебе сказала Виктория, вот так сразу поверил первому встречному? Нет-нет, я никоим образом не виню тебя, — быстро добавил он, увидев, что бедный Лео снова готов был расплакаться, — ведьмы заговаривают и не таких юных, как ты. Виктория, будь добра, — сказал Дамиано, присев за стол и записывая что-то на небольшом листочке бумаги, — сходи завтра к вашему местному лекарю, передай ему вот этот рецепт, — вручив Виктории записку, сказал он, — пусть сделает для Лео успокоительный настой, а сейчас проводи его домой, проследи, чтобы он спокойно лёг спать, — Виктория кивнула и, взяв Лео под руку, вышла из комнаты Дамиано. — А вас, отец Томас, я попрошу завтра прийти ко мне, нам нужно аккуратно и тщательно записать всё, что случилось сегодня, и готовить судебное слушание по деяниям этой ведьмы. А теперь давайте-ка её сюда, нужно с ней потолковать. Дамиано сел за стол, придвинул к себе низенький подсвечник, в котором горели две толстые свечи, снял крышку с чернильницы и приготовил несколько листов бумаги, чтобы записать первые показания ведьмы, так удачно попавшейся ему в руки. Отец Томас потянул верёвку на себя, не обращая внимания на то, с какой силой упирались на другом её конце, и втащил ведьму в комнату. Она была одета в длинное чёрное платье, юбка которого, по-видимому, когда-то бывшая пышной, после схватки на холме была изрядно потрёпана снизу, и из-под неё выглядывали крепкие лодыжки. А вырез был бесстыдно глубоким, и плотная высокая грудь так же без стыда приковывала взгляд. Дамиано подтащил ведьму к стулу, так и стоявшему в центре комнаты после ухода Лео и Виктории, усадил её и сказал отцу Томасу: — Спасибо вам за быстрое вмешательство и поимку преступницы закона Божьего, — отец Томас в ответ поклонился и совершил крестное знамение, — можете идти, я допрошу её сам, а завтра, напоминаю, прошу вас прийти ко мне для составления протокола и плана суда над ней. Таких, как она, нужно судить по всей строгости. Отец Томас ещё раз поклонился, пожал руку Дамиано и вышел, отмахнувшись от ведьмы, которая сверкнула на него глазами и что-то прошипела сквозь зубы ему вслед. — Ну что ж, приступим к допросу, — потёр руки Дамиано, закрыл и запер дверь на ключ и спрятал его в ящик стола. — Откуда взялась, чего тебе здесь понадобилось, кто ты такая? Зачем ты явилась сюда, в эту благочестивую деревню? Ведьма ничего не отвечала, только смотрела на Дамиано исподлобья, следя блестящими глазами за каждым его жестом и движением. — Я слушаю тебя, слушаю, — продолжал Дамиано, — я многих, как ты, допрашивал, могу ждать ответа хоть до утра, мне спешить некуда. Ведьма молчала, вперив взгляд в глаза Дамиано. — Может, ты не хочешь отвечать, потому что тебя связали? Пожалуйста, могу развязать тебе руки, если так, — сказал Дамиано, дёрнул кончик верёвки, торчавший из плотного узла, заплетённого отцом Томасом, распутал его, снял верёвку с рук ведьмы, бросил на пол, — вот, мы на равных, ты будешь говорить теперь? Ведьма потёрла затёкшие запястья, размяла плечи, расшибленные во время схватки с людьми, которые её повязали, устроилась на стуле посвободнее. Но продолжала молчать. — Что же, поступим по-другому, — в ответ на упорное молчание медленно, о чём-то раздумывая, произнёс Дамиано, — сперва мне нужно посмотреть, нет ли на твоём теле сатанинских меток. У всех ведьм, которые попадали ко мне в руки, я находил такие отметины. И тебе уже некуда будет деться, если я найду их и на тебе. И от признаний в нечестивых деяниях, и от суда перед народом. Ведьма, хранившая гробовое молчание, так же не проронила ни слова, когда Дамиано стал осматривать её руки. Его насторожило, что кисти рук у ведьмы были крупными, совсем не женскими. И от запястий до локтей были покрыты жёсткими волосами, как у него самого. Дамиано начал пристально вглядываться, стараясь увидеть ещё что-нибудь этакое, необычное, странное, ставящее в тупик. Он оглядел крепкую, сильную шею ведьмы, зашёл ей за спину, приподнял длинные тёмные волосы. И увидел. За ушами ведьмы были две красиво начертанные буквы, L и R. — Я так и предполагал! — торжествующе сказал Дамиано, сжав правую руку в кулак и потрясая ею в воздухе, — Вот они, нечестивые отметины! Первая и последняя буква имени Люциферова! А ты, однако, смелая, не стала прятать их там, где их просто так не найти, что ж, ты весьма умна, не каждый, кто их увидит, поймёт, в чём тут дело, народ-то в деревнях не самый грамотный, да, а ты, однако, штучка! Ну ничего, я сейчас ещё метки найду, обязательно, их и больше бывает! — от восторга Дамиано даже не заметил, каким новым взглядом посмотрела на него ведьма. Уверенным, знающим, что она выпутается из положения, в котором она находилась сейчас. Дамиано заставил ведьму встать и начал сзади расплетать шнуровку корсета её платья. Стащил пышные короткие рукава с её плеч, снова подивившись, какие они у ведьмы широкие и крепкие. Стянул платье до пояса. И замер. Вышел из-за спины ведьмы, воззрился на её торс. Да, грудь была плотная и высокая. Только точно не женская. Дамиано несколько секунд смотрел на широкие плечи, стройную талию, мощную грудь, в серединке которой росли мелкие волоски. Вгляделся в лицо. Да, глаза, губы, взгляд, смотревший прямо в душу — это очаровывало по-женски. Но линия челюсти, шея, торс… — Господи Боже мой, — ошеломлённо проговорил Дамиано, узнав того, за кем охотилось полстраны. О колдуне Эйтане, или Этане, его называли по-разному, среди народа ходили легенды. О нём говорили, что он околдовывает всех с первого взгляда, что он может принимать любой образ, что он появляется и исчезает, не оставляя следов, что он уходит от всех охотников, которым попадается на пути, но никто не знал, как ему это удаётся. И вот этот колдун в его руках, в руках Дамиано. В его сердце закрался страх и трепет. Он сорвал с него платье полностью, откинул его в сторону, увидел короткие мужские панталоны, плотно облегающие его от талии до середины бёдер, поросшие жёсткими волосами мускулистые ноги. Прошептал: — Ах ты ж Люциферов сын, нечестивец, вот ты и попался… Дамиано схватил Эйтана за руки, подтащил к столу, быстро и сбивчиво заговорил: — Ну всё, теперь тебе никуда не уйти, завтра тебя будут судить и приговорят к казни на костре, обо всех твоих деяниях в феоде есть показания тех, над кем ты творил своё колдовство, никуда не денешься, чёрт меня возьми! Дамиано хотел было поднять с пола верёвку, на которой притащили сюда колдуна, и снова связать его. Но не успел. Эйтан выкрутился из его рук, схватил одну из них, заломил её за спину Дамиано, прижал к себе, заглянул ему в ошалевшие глаза долгим взглядом. И вдруг впился в его губы долгим, жадным, перехватывающим дыхание поцелуем. Дамиано несколько секунд трепыхался в цепких руках Эйтана, но тот, всё ещё целуя его, нажал на какое-то место на его шее сзади, и Дамиано обмяк, растёкся, внезапно ослабшие ноги перестали его держать, а когда Эйтан его отпустил, Дамиано упал на колени, открыл глаза и посмотрел на Эйтана снизу вверх совершенно околдованным взглядом. Эйтан наконец отворил уста и сказал: — Зря ты сказал про «чёрт меня возьми». Дамиано, мало что понимая, смотрел, как Эйтан развязывает пояс своих панталон, и вдруг потянулся к нему сам. Ему хотелось ещё поцелуев. Он жаждал их. Жаждал самого Эйтана. Эйтан взял Дамиано за руку, потянул к узкой кровати, стоявшей в полутёмном углу. Дамиано послушно, околдованно сделовал за ним. Эйтан присел на постель, а Дамиано встал перед ним на колени, глядя в глаза, ожидая, что же тот скажет или сделает. Эйтан погладил Дамиано снизу вверх по подбородку, тот потянулся за его рукой, думая, что Эйтан снова притянет его к себе и поцелует, но он только тихонько прижал палец к губам Дамиано и повторил этот же жест на себе, почти неслышно прошипев «Тссс…» Дамиано смотрел, как Эйтан медленно стянул с себя панталоны, представ перед ним теперь полностью обнажённым. Никого прекраснее он никогда не видел. Он желал, жаждал, ждал, что ему позволят прикоснуться к этому божественно — или дьявольски? — привлекательному телу. Стройные бёдра, тонкая талия, крепкие ноги, красиво очерченная грудь с нежно-розовыми сосками, тяжёлый, на глазах Дамиано наливавшийся и крепнувший член… «Боже, я схожу с ума…», только и мог подумать Дамиано. Эйтан, наблюдая, каким вожделеющим взглядом смотрит на него Дамиано, торжествовал. «Никуда я не денусь, говоришь», думал он, «Ну да, конечно.» И он поманил Дамиано к себе. Тот так же послушно подошёл к Эйтану, а тот, властным жестом указав Дамиано его место, заставил его встать на колени между его ног. Дамиано заворожёнными глазами смотрел на него, всё ещё ожидая, разрешат ли ему хотя бы коснуться этого тела. Эйтан снова погладил Дамиано пальцем по губам, сказал, как мальчику Лео: — Вижу, по глазам твоим вижу, что хочешь. В глазах Дамиано заблестели непрошеные слёзы — ему позволят! С трепетом и всё растущим внутри желанием он осторожно поцеловал бедро Эйтана, несмело, легко, словно не веря в то, что происходило. Эйтан смотрел ему прямо в глаза. И в них Дамиано увидел дозволение — делай, ты же хочешь. Дамиано нежно провёл языком по бедру Эйтана внутри, медленно приближаясь к его члену. Обнял обе ноги Эйтана, устраиваясь удобнее. Поцеловал Эйтана в лобок, голова закружилась от невыразимо притягательного аромата там, внизу его живота. — Вижу, что хочешь, — повторил Эйтан, — поцелуй его, возьми его. Дамиано осторожно поцеловал член Эйтана в обнажившуюся головку, ощутил на губах солоноватый привкус, аккуратно погрузил его в рот и начал ласкать, проводя языком вверх и вниз, порхая им вокруг, как бабочка, касаясь самых чувствительных мест, которые он угадывал по сбоям в дыхании Эйтана. Эйтан, наблюдая, что делал Дамиано, заговорил: — Чёрт тебя возьми, да? Ты сам чёрта взял, вижу, нравится, — не сводя глаз с Дамиано и стараясь не начинать стонать раньше времени, слегка дёргаясь от удовольствия, говорил он, — хотя взять его никому пока не удавалось. Айй… Наивный мальчишка этот Лео… Встреча со мной будет ему уроком, что девушек не заговорами, не колдовством, а своим умом завоёвывать надо. Открой глаза, посмотри на меня, — не строго, но твёрдо приказал он, и Дамиано взглянул на него снизу вверх, не переставая ласкать языком, губами, горлом его член, — завтра я позволю тебе устроить спектакль с моим судом, пусть народ — ахххх, чтоб тебя — потешится, и твоя репутация не будет посрамлена, ах ты, чёрт, подожди, — немного передвинувшись, чтобы устроиться поудобнее, Эйтан сам начал двигаться вперёд и назад, усиливая свои и Дамиано ощущения, упираясь членом глубоко в горло охотника на ведьм, — но когда цирк с судилищем будет окончен, ты дашь мне уйти, ты слышишь меня? — Дамиано покорно посмотрел в глаза Эйтана и кивнул, наслаждаясь вкусом его члена, его жаром, трепетом во рту, тем, как заставляет глаза самого прекрасного колдуна на свете загораться всё сильнее, — аххх, чёрт, чёрт, мммм, да ты мастер не только ведьм ловить, — сбивчиво говорил Эйтан, чувствуя, что стоны уже сдержать не может, — да, так, ещё, — твердил он, двигая бедрами вперёд и назад, всё сильнее, всё глубже погружая свой член в рот Дамиано, — ты дашь, дашь, ДАШЬ МНЕ УЙТИ!!! — в последние слова он вложил всё наслаждение и блаженство, и горячая, густая сперма ударила в нёбо Дамиано, он судорожно обхватил бёдра Эйтана, одним глотком проглотил всё, что ударило его, а Эйтан откинулся на постель, его тело пронзило от макушки до пальцев ног. — Чёрт тебя возьми, — прошептал он. Утро первого мая в коттеджике, куда приехали передохнуть Монескин и Лео, было поздним и ленивым. Вик сидела на балкончике и болтала по телефону с подружками, Томас жевал бутерброд, запивая его кофе, Лео жарил себе яичницу. Этан спустился на первый этаж, позёвывая и потягиваясь после хорошего долгого сна. Открыл холодильник, достал маленькую бутылочку сока, выпил пару глотков. Томас, зевнув, помахал Этану рукой, сказал: — А классно мы вчера в Вальпургиеву ночь поиграли, а? Может, устроим что-нибудь подобное ещё когда-нибудь? Этан кивнул, сказал: — Почему бы нет? — А Дами где? Вы сегодня что-нибудь репетировать будете? — спросил Лео, сказав Этану «Доброе утро». — Вряд ли, — ответил Этан, допива сок и включив кофемашину. — А что так? — Он себе вчера горло натёр. — Что? — Что? Э (й)тан ухмыльнулся.