***
Суюки становится весной в жизни Сокки — по крайней мере, он убеждает себя в этом. Суюки — добрая, заботливая, смелая. Она настоящая боевая подруга. И, по правде говоря, Сокка сам не понимает, в какой момент их дружба перетекла в отношения. Но, наверное, так правильно. С Суюки легко, а еще ее любят все его родственники — отец, Катара, Пра-Пра. Она нравится Аангу и вообще хорошо вписывается в их компанию. Да, Суюки — свой человек, и Сокке то и дело говорят, что ему с ней очень повезло. Да, пожалуй, это правда… как иначе? Когда заканчивается война, Суюки едет с Соккой на Южный полюс. — Куда ты, туда и я, — говорит она. Очень мило. Они вообще много путешествуют вместе — и с политическими миссиями по поручению Хакоды, и просто для души. Сокке кажется, что чем больше в его жизни будет новых впечатлений, городов с нелепыми названиями, чужих голосов и мыслей, тем лучше. Суюки не совсем понимает эту одержимость Сокки переездами, но старается поддерживать его. Сокка благодарен и старается, чтобы Суюки с ним было хорошо — ее улыбка, если честно, не такая красивая, как у… да, не такая, но тоже милая. Вполне. Сокка ругает себя, когда в очередной раз замечает, что сравнивает их. Конечно, так нельзя. И, разумеется, Юи была лишь его первой влюбленностью, он и не знал ее по-настоящему, а с Суюки — у него взрослые серьезные отношения. С Суюки они делят дни и ночи — рядом с ней и благодаря ей он становится мужчиной… верно? И он должен радоваться, что такая красавица, как Суюки, выбрала его. Конечно, должен. Но в ночи, когда полная луна освещает небосвод, Сокка снова и снова переживает события прошлого. Он будто наяву видит Юи — нежная, грациозная она спускается к нему, чтобы подарить невесомый поцелуй и растаять. Суюки что-то чувствует — в дни после таких ночей она придирается к Сокке из-за каждой мелочи, сыплет ругательствами, а иногда и вовсе начинает плакать. Суюки никогда не называет истинной причины своих слез, но Сокка все понимает. Поэтому, спустя три года попыток полюбить, он говорит Суюки за ужином, чувствуя, как нелепо и тяжеловесно звучат его слова: — Ты… не обижайся только, но нам нужно расстаться. Суюки смотрит на него пристально, а затем отворачивается и выдыхает резко: — Расстаться! Это ужасно больно. Сокка будто по живому режет. Он чувствует себя негодяем — наверное, момент выбрал неудачно: Суюки сегодня приготовила на ужин его любимую лапшу да еще салат… она такая хозяйственная, надежная, нежная, а он… — Я идиот, — признается Сокка, отважно смотря Суюки в глаза. — Урод… дважды урод. И все дело только во мне, понимаешь? — Ты просто еще не забыл свою принцессу, — качает головой Суюки. Она все-таки встречается с Соккой взглядом, полным боли. — Я… Голос Суюки дрожит, срывается, и это та пытка, которую Сокка должен вынести. О, духи, почему в их отношениях столько проклятых «должен»? — Я не понимаю, — продолжает Суюки. — Как ты можешь так сильно любить ее! Ведь столько времени прошло! Ведь я и ты… я думала, мы… — Прости, — тихо говорит Сокка, протягивая руку, чтобы коснуться Суюки, утешить ее, но она отшатывается, вскакивает со стула, попутно переворачивая миску с салатом. — Да пошел ты! — вскрикивает Суюки не своим голосом — слишком истеричным, надрывным. — Видеть тебя не могу… И убегает из дома, который они в последний месяц арендуют в Ба Синг Се, громко хлопнув дверью. Сокка смотрит Суюки вслед — переводит взгляд на поверженный салат: тонкие ломтики томатоморкови растоптаны, листья капусты долетели до ковра… Сокка вздыхает. Наверное, надо взять тряпку и убрать все это безобразие, но так лень. Лучше еще немного послушать тишину.***
Тоф скрашивает межсезонье Сокки — время от времени она соглашается составить ему компанию в очередном питейном заведении, где все мысли заглушает музыка, где алкоголя всегда больше, чем закуски, и где за полночь обычно начинают танцевать те, кого не волнует мнение окружающих. После окончания войны такие злачные местечки стали расти в Стране Огня и Царстве Земли, как грибы после дождя — кто-то по-прежнему празднует победу, кто-то горюет об упущенных возможностях… И под утро непременно случается драка — даже не одна, вот только Сокка приходит сюда не за этим. Обычно спустя несколько стаканов манговой настойки Тоф говорит ему что-то вроде: — Может, попробуешь свои чары на дамочке, с которой мы столкнулись на входе? Ее пульс участился сразу, как она тебя заметила. И, как правило, Сокка отвечает: — А почему бы нет? У Тоф — дальше какая-то своя программа, о которой она не рассказывает Сокке. А он… пробует себя в новом амплуа. Сокка не запоминает имен этих девушек, но они никогда не уходят от него обиженными. Все честно в мире, где царит вечное веселье. Иногда Сокке становится не по себе, он спрашивает у своего отражения: «Это точно я?» Но в конце концов разве он не заслужил немного отдыха… Или много. Сокку осуждают все, кроме Тоф. Аанг твердит, что он должен больше думать о духовном, Зуко присылает нелепое письмо, полное наставлений, явно стилизованных под слог бывшего генерала Айро. Хакода, до которого доходят слухи о том, как сын отдыхает, явно разочарован. Катара пытается прочитать брату лекцию о вреде алкоголя и беспорядочных половых связей, но оказывается безжалостно высмеяна, потому что… На какую еще реакцию она рассчитывала?! Ему на самом деле не хочется ни с кем ругаться, просто… не могли бы они все заниматься своими увлекательными, полными смысла и великих целей жизнями? Вот Тоф его понимает. В те вечера, которые они проводят вместе, всегда много смеха и никаких нравоучений. — Ты же знаешь Катару, — вздыхает Тоф, отсмеявшись. Сокка только что в лицах разыграл случившийся у него с сестрой разговор. — Ее хлебом не корми, а только дай о ком-нибудь позаботиться, — продолжает Тоф. — Тебя она и вовсе считает кем-то вроде своего сыночка. — Но я ее старший брат! — возмущается Сокка, наблюдая за тем, как Тоф делает глоток манговой настойки. В отличие от подруги, он пока абсолютно трезв — был так увлечен импровизацией, что даже не притронулся к собственному стакану. На этот раз они отдыхают в школе металла Тоф — она заперла дверь в свой крошечный кабинет и предложила Сокке расположиться на небольшом продавленном диване перед стеклянным столом. К настойке у них сегодня — вяленое мясо и соленые сухарики, которые лежат на клочке бумаге, явно вырванном из чьего-то официального запроса к «госпоже Бейфонг». — Старший брат? — откликается Тоф. — А я всегда думала, что ты на пару лет младше меня… Сокка толкает ее локтем в бок — часть настойки из стакана Тоф проливается. Она издает короткий смешок: — Ну вот, намочил мне кофту. Придется раздеться. С этими словами Тоф ставит свой стакан на стол, а затем стягивает с себя мешковатую коричневую кофту с длинными рукавами и остается в белой майке, из-под которой проглядывают маленькие груди. Сокка сглатывает. Так странно… отчетливо видные соски-горошины напоминают ему о том, что Тоф — вообще-то девушка, а не только его друг. — Ты что, пялишься на мою грудь? — спрашивает Тоф довольно спокойно. — И как она? По моим ощущениям, маловата. После этого она делает еще глоток настойки, будто специально привлекая внимание Сокки к своим губам. И он вдруг думает: а что если ответ все это время был очевиден? Что если он сейчас поцелует Тоф и вернет себе то чувство бесконечного счастья, которое когда-то познал с Юи, и которое, сколько ни пытайся, не воскресить с одной из безымянных девиц? И повинуясь безумному порыву, Сокка решительно подается вперед и целует Тоф в губы — слегка шершавые, со сладковато-кислым привкусом манго. Прикосновение получается смазанным и каким-то неловким. Возможно, если бы Тоф поддержала его инициативу, все было бы иначе, но она выглядит несколько ошарашенной. Сокка не знает, что делать дальше. Очевидно, он совершил глупость, однако еще минуту назад все это казалось блестящей идеей. И… что насчет Тоф? Вдруг она обидится, что он ее поцеловал? Или обидится, что так быстро отступил? На Сокку накатывает паника… вдруг Тоф похлопывает его по плечу: — Вот это страсть! Неужто настолько понравилась моя грудь? Тоф смеется, отстраняясь от Сокки, и он с радостью поддерживает принятое ею решение. Сокка веселится куда больше, чем того требует ситуация. Но Тоф больше никак не комментирует его поведение. Лишь несколько часов спустя сильно захмелевшая Тоф говорит, путаясь в словах: — Я вообще-то… была безумно… ик… влюблена в тебя, когда мы впервые… ик… встретились… Сокка молчит, не зная, что ответить. Делает очередной глоток из своего стакана, чтобы чем-то себя занять и побороть охватившее его чувство неловкости. — Но сейчас, — продолжает Тоф, слегка покачиваясь от количества выпитого. — Сейчас… ты мне…ик… как брат, да, как брат! А я против… ик… кровосмешения, чтобы ты знал! Ты непременно, вот прям точно, встретишь кого-нибудь… ик… подходящего, Сокка, но для начала… — Тоф похлопывает себя по горлу, будто пытается выбить из него икоту, а затем сладко зевает. — Ох, спать… спать уже хочется… Потом добавляет, явно делая над собой усилие: — Ну короче, реши свои лунные дела, и будет тебе счастье, понял? Сокка устало кивает — его тоже клонит в сон.***
Азула захватывает его жизнь летом — спустя два месяца после того памятного разговора с Тоф, — и Сокка удивляется тому, насколько правильным кажется все происходящее. Первый раз Сокка встречает Азулу на собрании, посвященном созданию Объединенной Республики Наций. — А она что здесь делает? — изумленно спрашивает Сокка у Хозяина Огня Зуко, подозревая, что тот сошел с ума от слишком напряженной работы, раз не просто позволил сестре выйти из лечебницы, а еще и пригласил ее на подобное мероприятие. — Азула прошла терапию, и ее признали стабильной, — шепотом объясняет Зуко. — И… — И я готова работать ради всеобщего блага, — раздается насмешливый голос Азулы прямо за их спинами. Сокка и Зуко одновременно вздрагивают. «Как она это сделала? — думает Сокка. — Я же только что видел ее на другом конце комнаты с царем Куэем!» В дальнейшем Сокке еще не раз предстоит задать себе тот же вопрос: как Азула это сделала? Как ей удалось? На собраниях по поводу создания Объединенной Республики Азула вроде бы и не выделяется — не повышает голос, редко вступает в прямой конфликт с собеседниками, — но то и дело оказывается, что собравшиеся принимают именно те решения, с которыми ранее выступила принцесса. Это завораживает. А еще Азула приятно иронична — на приеме по случаю пятилетней годовщины окончания войны она стоит рядом с Соккой и время от времени отпускает едкие комментарии. Когда Сокка получает памятную золотую статуэтку с надписью «Друг народа Огня» — в виде огненного солдата с пугающе широкой улыбкой, — Азула замечает: — Наверняка ведь поставишь ее на прикроватной тумбочке, чтобы по утрам первым делом видеть это прекрасное лицо? — Ну нет, — отвечает Сокка со всей возможной серьезностью. — Такого красавчика я возьму к себе в постель вместо моего плюшевого белого хомяка. — Значит, тебя привлекают белые хомяки и золотые солдаты? — как бы между делом интересуется принцесса, и Сокка обменивается с ней понимающим взглядом, а затем продолжает их легкую пикировку с большим удовольствием. И когда они оказываются в гостиничном номере, это кажется столь логичным, что никто из них не задается вопросом, почему так вышло? По крайней мере, Сокка предпочитает ничего себе не объяснять. Необходимость понять, что вообще происходит, настигает его позже — когда их встречи наедине повторяются, когда все уже нельзя списать на слишком скучный торжественный прием или нудное совещание, после которых просто необходимо отвлечься. Впрочем, сначала Сокка малодушно впадает в самообман, твердит себе: «Просто она меня соблазнила. Снова. Тут любой бы не устоял». Так проще, ведь Азула — как бы она ни была очаровательна и притягательна — по-прежнему та сама принцесса, которая долгое время несла с собой боль и разрушение, которая явно хотела продолжения войны. А нынешние ее мотивы — загадка. Конечно, самооправдательные монологи Сокка произносит исключительно про себя — они держат в тайне свою связь, так лучше для всех. Но, видимо, что-то на его лице все же отражается, потому что однажды, когда они проводят ночь вместе в очередном отеле, Азула говорит бесстрастным тоном: — Не унижай себя и меня этой чушью, Вождь. Сокка вообще-то не вождь, но Азуле нравится так его называть. Она властным жестом останавливает привычные возражения. — Просто признайся, что тебе нравится трахаться со мной, — она отворачивается от зеркала, уже полностью собранная, готовая к новому дню, идеальная. Прическа — волосок к волоску, губы, как всегда, подчеркнуты алой помадой. Черное платье до колен облегает фигурку, очерчивая каждый притягательный изгиб. Азула делает несколько шагов к Сокке, буквально вжимая его в дверной косяк. — Признайся, иначе этот раз станет последним. Я не трахаюсь с маленькими трусливыми мальчиками, — произносит Азула так, как умеет говорить только она — медовым голосом, в котором слышны стальные нотки. И только Азула может одной фразой одновременно взбесить его и завести. Сокке вообще начинает казаться, что для нее это одно и то же. Он притягивает ее к себе и целует, заставляя отступить на шаг и еще на один, и еще, пока Азула не падает на кровать, из которой они выбрались не больше часа назад. Она лежит под Соккой, но явно не чувствует себя побежденной. По губам Азулы скользит полуулыбка, и прежде чем вовлечь ее в новый, еще более требовательный, поцелуй, Сокка практически рычит: — Я. НЕ трусливый. Маленький. Мальчик. — Как скажешь, Вождь. Азула дразнит его постоянно, толкает на безумства и заставляет почувствовать себя живым. Сокка с удивлением понимает, что за последние полтора месяца ему ни разу не снилась Юи, и даже полная луна на небе не вызывает привычной тоски. Это странно. А еще Тоф, с которой они пересекаются однажды вечером, говорит ему: — Вижу, у тебя дела пошли на лад. И Сокка потом долго крутит в голове эту простую фразу — разгадка очевидна, но остается вопрос… горит ли Азула вместе с ним? Или лишь играет? Сокка хочет узнать, не останется ли он единственным пострадавшим, когда все вокруг них выгорит под слишком жестоким для сентября солнцем. Но как об этом спросить? Сокка строит один план, потом — второй, третий… И наконец решает смешать их все и добавить импровизации. Когда они в следующий раз встречаются в одном из номеров неприметной гостиницы, расположенной в часе езды от столицы Страны Огня, Сокка вопреки обыкновению — и недовольству Азулы, не набрасывается на нее, точно безумный, а предлагает: — Может, выпьем вина? Азула усмехается: — Решил поухаживать за мной? А музыка будет? — Конечно. И цветы, — подхватывает Сокка, протягивая ей полный сладковатого вина большой бокал на тонкой ножке. В изящной руке Азулы, унизанной тонкими золотыми кольцами, бокал смотрится очень элегантно. Вино она пьет тоже совершенно особенно — аккуратными глотками, слегка смакуя, но не увлекаясь. Очевидно, она разбирается в этих танинах и прочей лабуде, о которой Сокке доводилось слышать на приемах в честь Аватара и его команды. «Не зря ведь она принцесса». Сокка предлагает Азуле выйти на балкон, и она спрашивает все с той же насмешливой интонацией: — И уйти из нашего уютного номера? Неужели не боишься, что нас увидят? Но она все же выходит вслед за Соккой на небольшую открытую площадку. Сокка ставит бутылку на круглый стол и, следуя примеру Азулы, прислоняется к балконной решетке. Хотя гостиницу уже окружила ночь, воздух все еще раскаленный, густой от пьянящих цветочных ароматов. — А ты разве не боишься, что нас разоблачат? — отвечает вопросом на вопрос Сокка. — Почему я должна бояться? — вполне искренне, как кажется Сокке, удивляется Азула. Она делает глоток вина и после долгой паузы продолжает. — Ты ведь не думаешь, что Зузу снова отправит меня в психушку из-за наших шалостей?.. Да я и не вернусь туда. Последнюю фразу она говорит серьезным тоном, непривычным для их бесед. — Ладно, я не так выразился, — признается Сокка. — Просто мне казалось, что ты стремишься скрыть происходящее не меньше, чем я. Он отпивает из своего бокала, а Азула между тем произносит: — Таинственность придает всему пикантности, разве нет? — в ее голосе звучат игривые нотки, она смотрит на Сокку с манящей полуулыбкой. — Но вообще… я не привыкла выставлять напоказ личное. Сокка отмечает про себя, что занесен в категорию «личное». Наверное, это неплохо. Он смотрит на Азулу и думает о том, сколько у нее лиц… То она надменная принцесса, то роскошная соблазнительница, то умелый дипломат и хитрый стратег — сам Сокка не может похвастаться таким разнообразием ролей. Он это просто он. Они оба молчат, погруженные в ночную мглу, не разбавленную ни блеском звезд, ни сиянием луны. Так даже лучше, пожалуй. Сокка еще не готов к встрече двух принцесс, между которыми протянулась его жизнь. — Ты очень задумчив, Вождь, — говорит Азула, подавая бокал, чтобы Сокка долил в него вина. Сокка хочет сказать ей: «Знаешь, у меня ведь есть имя», — но вместо этого произносит: — Хорошо, что сегодня на небе нет луны. — Луны? — заинтересованно переспрашивает Азула, и Сокка чувствует на себе ее цепкий взгляд. Когда Сокка возвращает ей наполненный бокал, их руки сталкиваются, и это прикосновение кажется поразительно интимным, искренним. Сокка чувствует: вот он — решающий момент. Неверное слово — и они навсегда останутся на стадии «только постель». Не будет шанса переиграть. Поэтому он говорит тихо: — Ее звали Юи, и она стала луной. Духом. Предел откровенности, который Сокка может себе позволить, достигнут. Он изучает взглядом задумавшуюся Азулу, а затем отворачивается и смотрит перед собой — в темноту. Сокка знает, что недалеко от гостиницы расположены маленькие домики, фермы, но сейчас они скрыты плотной завесой густой черноты. Есть только он и Азула — сложная, опасная женщина с множеством лиц… с которой ему почему-то куда проще, чем было с понятной и такой милой Суюки. Сокка мысленно просит прощения у давней подруги — у своей бывшей девушки — за подобное сравнение, но затем его мыслями снова завладевает Азула. Глаза Сокки достаточно привыкли к темноте, чтобы любоваться ее стройным силуэтом и тем, как ее распущенные — что бывает довольно редко — волосы струятся по плечам мягкими волнами. Он раскрыл свою главную карту — причину причин. Дальше — ход за Азулой. И, кажется, проходит вечность, прежде чем раздается шепот столь тихий, что можно подумать — просто послышалось, ветер принес чей-то голос из далекого-далекого края. — Его звали Джао. И он тоже погиб на севере. «Тоже» — значит, Азуле известно, кем была Юи и откуда. Логично. Сейчас, впервые за все время их знакомства, Азула кажется ему хрупкой, уязвимой. Впервые Сокка по-настоящему задумывается о том, сколько боли она несет в себе и какой силой обладает, раз смогла вернуться к жизни после… после всего. И он осторожно, будто в первый раз, касается ладонью ее щеки. Это нежный жест, так не подходящий ко всему, что было между ними раньше. И Сокке даже кажется, что сейчас Азула оттолкнет его и поднимет на смех, но она молчит, только слегка подается вперед. И тогда Сокка накрывает ее губы поцелуем, пронизанным их общей тоской и желанием жить дальше. Они медленно перемещаются в комнату и оказываются на кровати. Они сегодня вообще никуда не торопятся, а Сокка то и дело заглядывает Азуле в глаза — она сейчас не вписывается ни в одну из своих обычных ролей, но все же остается собой. Сложная женщина. Вот губы ее складываются в знакомую соблазнительную полуулыбку, но в медовых глазах куда больше нежности, чем когда-либо мог представить себе Сокка. И он не сдерживается, произносит вслух: — Какая же ты… невероятная. А она, оказавшись сверху, проходит поцелуями по его шее и шепчет: — Ты тоже, Сокка. Ты тоже.***
Сокка просыпается раньше Азулы — это случается впервые за все время их… кхм… романа. Он поворачивается на бок и видит, что Азула лежит на спине, закрыв лицо скрещенными руками — что за странная поза для сна, — свою половину одеяла она сбросила, но хоть вчера и уснула, прежде чем накинула на себя хотя бы сорочку, очевидно, не мерзнет. Жаркая женщина. Солнечные лучи скользят по совершенному и абсолютно голому телу Азулы, но хотя она вне всякого сомнения прекрасна — небольшие нежные груди, точеная талия, довольно-таки хорошо прорисованный пресс, ноги, каждый сантиметр которых хочется поцеловать, — Сокка не касается ее. Просто наблюдает. Заставив себя сконцентрироваться на ее закрытом тонкими руками лице, Сокка вспоминает вчерашний вечер. Азула доверилась ему настолько, насколько смогла. И сейчас спит рядом с ним, определенно не собираясь сбегать… значит ли это? — Вождь, — протяжно тянет Азула, убирая руки от лица и вырывая Сокку из размышлений. Она грациозно перекатывается на бок, перемещаясь поближе к нему, и ее длинные и острые алые ногти скользят по его груди: — Если ты собираешься превратиться в занудного буку, который по утрам не будит меня как полагается, а размышляет о вечном, то… — ее рука перемещается ниже и еще ниже, начинает поглаживать… — Знай, я на это не подписывалась. Сокка делает вдох — сейчас он готов согласиться на что угодно, лишь бы она не останавливалась. — Я исправлюсь, — обещает он, и Азула довольно кивает. Сокка целует ее, хорошо понимая, что ступил на опасный путь, что Азула никогда не прекратит менять лица, и что все может закончиться даже хуже, чем когда-то с Юи. Однако он уже знает наверняка: Азула пришла к нему летом, но он хочет, чтобы она оставалась рядом всю осень — а дальше… Дальше — будь что будет. По крайней мере, с ней он чувствует себя живым.