Кто рано встаёт

      Игын потянулась на лежанке из шкур. С живота скатился букетик ароматных ночных фиалок. Неугомонный Брэн принёс. Лучше б мышей… Но Травник не мог не окружать заботой, хоть ори на него, хоть ногами топай — женщина должна вечером подольше поспать, чтобы утром быть доброй.       После брэновской науки «звезды посчитали» многие разбившиеся на пары тролли. Теперь вся пещера звенела, гудела и икала детским разноголосьем. И счастье, что называется, пришло в дом! Игын отстрелялась раньше всех на полтора года и теперь была главной уважаемой советчицей. Хотя тролльшу бесполезно учить быть хорошей мамкой. Хоть бы просто не потеряла по дороге!       Игын дочку Юкой назвала, а сына Брэн хотел наречь Снором, но не дали. Игын сразу сказала: «Родишь — так и назовëшь». Поэтому мальчик стал Ньялом. Всё бы ничего, да только дети очень медленно росли. Игын первые месяцы измаялась ждать, когда они начнут говорить, пойдут и начнут есть мясо. Потом Йолл объяснил, что не всё медведю медок. Прежде чем дитя на ноги поставить, не одну зиму надо перезимовать. А мужчины — это вообще случайно выжившие мальчики. В семействе Игын занозой в пятке была как раз Юка, а Ньял характером в папку пошёл. То есть не было у него никакого характера! Юка дел натворит, а виноватым называется Ньял. Он за мелкую горой. Юка его колотит, а он улыбается: мол, правее почеши или левее. Родился сын первым — значит старший брат, а мелкой — всегда первая самая сладкая ягодка… Ну, или самая нежная мышка. А ещё брат сестре всегда говорил, что она красивая. А тролльше только скажи, что она красивая — костей не соберёшь! Юка — гордость Игын, вся в мамку. А из Брэна верёвки вьёт и узлы вяжет. Кстати, замуж она за папу собирается, потому что Ньял ещё маленький.       По первости Игын желания пересмотрела и подросших детей туго пеленала, чтобы они не бегали и обратно начали расти. Потом смирилась, поняв, что этот процесс необратимый. Юку было не остановить, Игын её всё время откуда-то доставала: то из болота, то из трещины в скале, то из дупла, то из норы, то из пасти медведя, пока тот глаза от страха закрывал. Юке всё было интересно, а Ньял рядом стоял и смотрел, как делать не надо. Тихой дочка становилась только с папой. Брэн ей косички плёл, куколок из соломы вязал, цветочки носил, про всякие травки рассказывал. Последнее уходило водой в сухую землю. А запоминал вернее как раз Ньял, который рядом стоял.       Сын же больше крутился рядом с Игын. Она его учила в носу ковыряться, камни метко бросать, плести верёвки из пеньки, распознавать, когда медовуха выбродила и когда заканчивается терпение у тётки Мир. Мальчишке эта наука не особо нравилась, но он не хотел Игын обижать. Ньял подумал и решил на маме жениться, раз у папы есть Юка. Старый Йолл с ног сбился объяснять, что это неправильно. Потом и выяснилось, что детям вообще нельзя говорить слово «нельзя». От этого они начинают громить всё вокруг сильнее в десять раз — если всё равно накажут, то надо оторваться на полную катушку!       Запах знаменитого рагу Мир потянулся щекотать тролличьи ноздри через всю пещеру. Игын облизнулась — чего не дано, того не дано, готовить она не умела. Ну так кому что! Детей рядом не наблюдалось. Игын подорвалась искать.       Остальные мелкие гурьбой стояли около котла с варевом. Растущие организмы требовали еды. А вот Юки с Ньялом в галдящей толпе малышей не было. Мир досаливала, доперчивала, докидывала то листик, то веточку. Потом тётка с прищуром посмотрела на Игын.       — Твоя уже поела. В полусыром виде. И умчалась гулять. За братом и Брэном на пологий склон. Ещё толком не стемнело, но её ж и дубинка не остановит.       Игын взяла плошку и встала в очередь. Кто из троллей рано встаёт, тот и самый сытый. Но по старшинству первую и самую большую порцию несли старому Йоллу. Только все, кто раньше встал, начали есть, как у входа в пещеру раздался жалобный вой. Причём это было двухголосье: возмущённый рёв детский и тоскливый звериный.       Игын пошла разбираться, ибо какая ж ты мать, если не узнала истерику собственной дочери. На пороге от тролличьей пещеры стояла Мир с дрыном. А приходится, хоть ты и Мир! Зарëванная Юка, сидя на земле, насмерть обнимала огромного волка, с оскаленной и обречённой морды которого капала слюна. Игын упëрла руки в боки — для устойчивости.       — Ну и что на этот раз?!       — Хосю собаааааську! Сьматли, какая хоë-оооосяя!       Волк мученически взвыл, уже не вынося детского голоса над ободранным ухом.       — Еле «хомячка» из пещеры вытолкали, когда он в медведя вырос. А теперь собачку? — Мир сделала строгое лицо. А получилась такая гримаса, что волк подумал и, завиляв хвостом, начал пятиться из дома. Но Юка не позволила, поцеловала прямо в нос и погладила.       — Собаська, не бойся. Тётя хоëсяя. Сейчас покоймит.       — Юка, давай собачка будет пещеру снаружи сторожить? Там она и побегать сможет и поохотиться? — Брэн уже касался дочкиной головы. Игын руками развела: у муженька всегда получалось без крика дёрнуть за нужные ниточки. Юка разжала объятия, волк тут же прыгнул в темноту и в ней растворился.       — Он уже не велнëтся… — приготовилась заплакать малышка, но отец взял её на руки.       — А если у него есть вот такая милая дочка? И он торопился к ней?       Юка наморщила лоб.       — У собаськи? Доська? Ну ладно.       — Кушать идём? — тролль оглянулся: сзади пыхтел Ньял, таща небольшой мешочек с кореньями. — Сын, не тяжело?       Юка сразу же скатилась с рук на землю и, вырвав ношу братца, словно это был невесомый комок пуха, понеслась к Мир.       — Вся в мать! — сказал Брэн.       — Хуже! — с досадой шепнул Ньял. Игын приподняла косматую бровь, а вся пещера потонула в хохоте.       Уже через полчаса Юку опять прорвало:       — Мам, нейзя собаську, можно тогда лыбку из озерррра?       — Рыбку можно на два дня, потом она стухнет или полетит в уху.       — Не хосю в ухо! Хосю своего зверрррика!       — О, зарычала! — Ньял с интересом посмотрел на сестру.       — Никого мне нейзя! Как жить? — Юка трагично упала матери в колени, но вдруг вскинула хитрющую мордаху. — А зениха мозьно?       — Жениха? — Брэн переглянулся с Игын. — А не рано?       — А сто с ним буит? Он зе в уху не пьевррратится! Буит сидеть и здать, пока я выррррасту! — малышка подпрыгнула мячиком и понеслась было к выходу, но вдруг остановилась так, что ногами распахала две борозды. И заревела.       — Ну что ещё? — Игын подошла к снова расстроенной кровиночке.       — Он на делеве сидит! Он собаську испугайся!       — Не из наших, что ли?! — опешили тролли. — И давно сидит?!       Юка пожала плечами. Брэн было накинул на плечо верёвку, но Игын придержала.       — Слышь, ходок, побудь-ка в пещере, сама смотаюсь. Я и по деревьям всяко лучше тебя лазаю!       Брэн улыбнулся, поймал за поясок мелкую, чтобы не рванула за мамкой, а вот Ньялу идти разрешил. Нельзя решительно настроенных женщин оставлять один на один с женихами дочки.       — Дерево-то какое?! — хлопнула себя по лбу Игын, когда они чуть отошли от пещеры. Ньял показал пальцем.       — Ну, наверное, вон то, под которым волк караулит! — под большим дубом действительно нетерпеливо взрыкивала «собаська» Юки. Игын издала боевой тролличий вопль номер три — предупреждающий. Волк вскинул морду, узнал, местами поседел и потерялся в лещине, оставив на колючках клочки шерсти.       Теперь тролльша задрала голову, посмотреть, кого загнали на дуб. Спорным был вопрос, кого страшнее увидеть под деревом: нетерпеливую Игын или голодного волка… Игын не сразу и рассмотрела. Щуплое беленькое создание вжалось в грубый ствол, обняв его руками и ногами, отчаянно дрожа. По состоянию чудика было ясно, что сам он уже с дерева не слезет. Игын бросила верёвку на землю и начала подниматься, наступая ногами на самые прочные толстые сучья. Вскоре стало понятно, что создание — эльфёнок, тощий востроухий и совершенно белый. Вернее, уже синий от холода и перенапряжения. Игын протянула ручищу и взяла задохлика за спину, как будто бы хотела снять со стены пещеры летучую мышь или крупного жука.       — Ты, что ли, жених? Без слëз не взглянешь!       Эльфëнок посмотрел на грозную тётку, увешанную ожерельями из костей, когтей и клыков, и зажмурился. Ещё и ладошками лицо закрыл, отцепившись от дерева. Игын его одной рукой держала, а второй помогала себе слезть с дуба. Последний сучок не выдержал могучего тела и с противным хрустом сломался. Тролльша завалилась на бок, чудом не задавив хрупкого найдёныша. Ньял коснулся белых кудряшек на голове, мягких, как пух одуванчиков.       — Ты кто? — спросил маленький тролль. — Мам, кто это?       — Некрасивая бесхвостая белка, — проворчала Игын. — Как зовут?       — Ублюдок ушастый, — тихо шепнуло существо.       — Красиво, но длинно! Будешь Уш, — Игын пошла к пещере, потирая каменный, но отбитый зад.       — А вы меня теперь съедите? — спросил малыш, как показалось с надеждой.       — Что там есть? В зубах потеряешься. И вообще, ты жених, если не в курсе, — проворчала Игын, оглядываясь на сына. Ньял не отставал, по пути собирая сухой валежник. Весь в отца!       — Чей жених?! — пискнул найдëныш.       Тётка тролль уже добралась до пещеры. Её чуть не сбила Юка.       — Насьла? Давай сюда! — девочка протянула ручонки, хватая живую куколку. — Я тебя буду юбить!       Эльфëнок представил и тихо упал в обморок. Тролли вокруг заржали с этой чудной семейки: Травник, Мужебаб, Ураган и Тихоня.       Юка жениха положила на лежанку около костра. Ньял тут же немного оттащил, чтобы ненароком не вспыхнуло. Брат и сестра сели на корточки рассматривать эльфа.       — Мама сказала, что это некрасивая белка.       — Это не бейка! Это мама наëчно, чтобы я замуж не выходила! — надула щеки Юка.       — Да ты замучила! Сама реши: зверика хочешь или замуж! — проворчал Ньял. — Пещера не резиновая.       Сзади надвинулась тяжёлая тень. К детям подобрался Йолл, расселись вокруг огня и другие тролли, постарше и помоложе, послушать байки старика после завтрака. Игын с Брэном тоже устроились рядом. Развлечений у троллей немного: камни в лосей покидать, медведя зимой разбудить, выкурить из норки крота, найти самого длинного дождевого червяка; выяснить, кто дольше продержится: тролль, висящий на ветке, или сама ветка… А рассказы любили все. Йолл долго жил — много видел и знал. Вот и сейчас он долгим взглядом окинул сжавшееся в комочек тельце.       — Этот малыш не простой эльф. Он похож на дроу. Подземного тёмного эльфа. Только с белой кожей. Такое встречается на свете. Есть такие люди, есть такие звери…       — А белые тролли? — влез Ньял.       — Троллей таких не видел. Может, и к лучшему? Что нет среди нас беляков. Вдруг это знак дурной или…       — Можем его того, в рагу, пока в обмороке? — предложил громила Дрох. — А то Агрих скоро вернётся — сходу не объяснишь, что беляк — не дурной знак, а дроу!       — Вот именно. Без вожака такие решения не принимаются! — Йолл поднял палец, больше похожий на дубинку.       На Юку было страшно смотреть. Что не захоти — всё не так, всё нельзя! Девчонка вскочила, по-матерински уперев руки в боки:       — Не дам обизать, Белку! Самих в ррррагу отпррравлю!       Дрох даже сморгнул, как наваждение: давно ли Игын была такой же мелкой? Юка налила в плошку похлёбки и начала упрямо толкать маленького дроу. Тот и не собирался, но пришлось очнуться, чтобы рëбра не рассыпались. От еды пахло мясом и чесноком. Эльф невольно сморщился.       — Не нлавится? А что ты тогда кушаешь? — удивилась девочка.       — Мёд, ягодки и яблочки, вестимо! — загоготали молодые тролли.       Юка помчалась к тётке Мир, под вой отбирая всё, что было припасено для морса и наливок. И Тролльша не жадничала, девчонка тоже любила вкусно попить и не просто тёплой отстоявшейся водицы из озера. При виде ягод и чуть сморщенных пахучих яблок эльф аж зарумянился. Хоть фрукты и начали темнеть и были кислющими «вырви глаз», а ягодки очень напоминали волчьи, малыш всё угощение проглотил, почти не жуя. Видимо, долго он прятался ото всех и всего боялся.       А потом малыши тролличьей пещеры взяли Уша в свои бесхитростные игры. Так незаметно потерялись страх и рассудительность эльфа. Ведь когда дети бесятся — это просто дети. Юка и Ньял норовили перетянуть внимание найдёныша на себя. Вот тут и обнаружилось, какой заморыш заводила и сколько всего знает. Он троллей научил жаб надувать, кидать их и играть в «съедобное-несъедобное». Уш узнал много новых «съедобных» вещей, отчего краснел, бледнел и забавно закрывал лицо руками. Потом научил палку кидать и сбивать башенки из камней. Для тролля соорудить башенку — это уже высшая математика, а уж попасть в неё, не снеся рядом пол-леса… Уш хохотал. А когда дитë, хоть и чужое, радуется, всем почему-то делается хорошо. Один раз, правда, у эльфёнка вырвалось такое забористое ругательство, что даже Мир мечтательно прикрыла глаза. Юка лопалась от гордости, какого жениха нашла и не дала его съесть собачке. Голодный волк выл неподалёку, а через час в пещеру вломился «хомячок-переросток», завалился в тëплом углу. К нему сразу приткнулось несколько стариков — греть ревматизм. Игын вдруг другими глазами обвела пещеру. Вспомнила, как недавно сама была ребёнком.       Маленький дроу насытился общением и играми. Игын и остальные тролли даже недалёким умом поняли, как этого не хватало ребёнку. Тётки посокрушались, жалея ушастика. А когда дети попáдали на лежанку поспать, среди грязных плотных тел так беззащитно белел Уш в своих лохмотьях. Словно свет от кожи пробивался лучами через прорехи и даже немного слепил. Мир смотрела с прищуром.       — Даже если откормить и поставить на ходули… Всё равно будет маленькая толстая белка на ходулях!       — Оставим? — шепнула басом Игын.       — Не мне решать, — Мир всё-таки стало приятно. Она числилась женой Агриха, и её слово, как ни крути, имело вес. Игын ей нравилась напористостью и искренностью. Они всегда находили общий язык. Игын прикрыла детей шкурами. Маленький дроу уютно свернулся калачиком где-то под мышкой Ньяла, инстинктивно и безошибочно найдя самого доброго и безопасного соседа. Подальше от Юки. К той егозе вообще старались не прижиматься — заобнимает до полусмерти.       — Пойду-ка я с Брэном за яблоками и орехами. Надо ушастика чем-то кормить! — Игын решительно встала с каменюки.       — Бери побольше. Это хорошее добро! Питательное! — благословила Мир, которая, что таить ежа в кармане, очень любила орехи.       Когда молодая семья вернулась с богатым сбором, в пещере стало тесновато. Игын тащила оба мешка, а Брэн, натрудивший хромую ногу, волок огромную вязанку сухого валежника. Не мог пройти мимо сухих дров для растопки. Ночи стали сырыми и дождливыми. Другой бы увалень мимо проскакал и не глянул, а Брэн приметил и прибрал.       Агрих обнял дочь и проворчал:       — Вас вообще нельзя оставлять?! То рожаете, то женихов приводите. Ты куда смотришь, Травник?       Брэн пожал плечами.       — Я их просто люблю!       Вождь почесал огромную голову. Не каждый тролль мог аргументом поставить Агриха в тупик.       — Ну и люби! — подытожил вождь сурово, типа это он постановил. — А с ушастым придётся разобраться: откуда он. Не хватало тут его родственников с мечами и луками. Дроу — злобный народец. С ними непросто договориться.       — А с нами прям легко, как по маслу! — съехидничала Мир. — Припрутся — поговорим, почто дитя недолюблено и недокормлено!       Агрих с гордостью посмотрел на свою тётку. Боевая! И мудрая!       Сонная Юка добрела до Агриха.       — Дедуська… У меня бейка. Или жених… Я ещё не рррешила… — тролль взял малышку на руки.       Агрих качал внучку, а видел Игын. Он сам её растил, как умел, учил, как умел. Вожак уважал Брэна не только за ум и способность врачевать: этот тролль, зная все заскоки дочки, не считал их недостатками. Любил её, уравновешивая в детях физическую силу и рассудительность. Агриху казалось, что, если бы не досадное родовое увечье Брэна, он потянул бы бремя вожака. Игын подошла к отцу, словно его непонятная меланхолия невидимой рукой протянулась и к ней.       — Пап? Юка нашла дроу. Страшненький, но умный. И ругаться умеет… Пусть поживёт в пещере, не выгонять же в сезон дождей?       — М? — Агрих кашлянул, рассеянно глядя на детскую сопящую кучу-малу, рассмотрев среди малышей светлое пятнышко. — Беленький, аж глаза режет.       — Испачкать? — у Игын заблестели глаза. — Грязью перемазать недолго!       — Не надо. Просто непривычно, что в пещере появился белый цвет.       Йолл потрепал Агриха огромной ручищей по волосам, как когда-то давным-давно. Вожак вскинулся и нахмурил кустистые брови.       — Чего ещё!       — Давно ли ты так вырос, парень? Уже внуков качаешь и понимаешь важное.       — А к дроу надо наведаться. Не дело это детьми разбрасываться.       — Уш не похож на других дроу, и даже Паучья Королева Ллос не придумала, что с ним не так. Родители, видно, испугались дурного знака, а убить не смогли. Хотя малец своим умом мог рассудить и сбежать от страшной участи.       — То есть правды искать не надо? — Агрих почесал затылок.       — Думаю, да. Коли прибило к нашему берегу, давай, Вожак, решай, оставить или дальше ногой оттолкнуть. — Йолл сел поудобнее, подперев стену. — Всё меняется, Агрих. И тролли уже не те недалёкие создания. Мир готовит вкуснее день ото дня. Брэн наш мазилку намешал, от которой раны быстрее заживают. Юка вон ушастика притащила, не деля на своих и чужих. Хорошее у тебя племя, Агрих. Оно с тобой растёт!       Вожаку было бы спокойнее, если бы не росло… А тролли охотились, спали, ели, тупили и не умничали. Рыжий Длом думал-думал и смастерил ловчую яму на кабанов. Чтобы не гонять испуганных и неутомимых зверей по лесу, а теснить их к яме с кольями на дне. Правда, первым в яму попал сам же Длом — забыл, где вырыл. Хорошо не на кол! Зато проверил задумку на деле. Агрих сам чуть ёжика не родил, когда подошёл к краю ямы. Колья там знатные закопали… Но Длом не зря в двойной шкуре родился и был поджарым. В аккурат меж колышков, только жестоко ободрав рёбра и спину, влетел.       Дроу, как и тролли, вели ночной образ жизни, солнца сторонились и других созданий природы. Дроу жили обособлено, замороченные и в плену собственной жестокой веры. Агрих выдохнул: хорошо троллю. Камень — подушка, колючая охапка веток — лежанка, любой бегучий или ползучий гад — обед, воды тролль из любой лужи напьётся — не побрезгует. А не будет огня — сырым харчем не подавится и не замёрзнет.       — Мы с Брэном яблоки нашли и орешник ободрали. После дождя ягодок поищем. Медведя вырастили, а дроу разве не прокормим? — рассуждала Игын, глядя чёрными глазами куда-то чуть дальше выхода из пещеры.       В какой момент всё снова сделает шаг, а то и пробежит крупной лосиной рысью? Вырастет любознательный, упрямый молодняк. Нынешние их молодые родители станут ещё рассудительнее. Родятся новые дети. И такими темпами придётся искать новую пещеру побольше. А может… Кто-нибудь из троллей захочет основать свой клан? Игын прочитала в глазах отца и тревогу, и надежду. Крепко сжала опавшую когтистую руку.       — Давай косицы переплету? Да башку помою? Тебе и полегчает…       — А Мир на что?       — Пусть отдохнëт… — дочь загадочно поиграла бровями.       — С какого перепугу? На ней же пахать можно!       — Вот ты, пахарь, и вспахал! — закатилась Игын, скаля зубы. — Теперь жди, когда взойдёт.       Агрих мог тупить по-чёрному. Вот и сейчас смотрел на счастливую дочку не понимаючи. Пока тёплая маленькая Юка не дёрнулась в его лапах, минуя какой-то сонный порожек. Тут и срослось, да так, что внутри защемило. Защипало в развороченном носу… как в детстве, когда малая радость казалась великим счастьем.       Игын прикрыла собой, вдруг став похожей на свою мать и мать Агриха, в своём стремлении просто поддержать и защитить. Вожак продышался и отдал малышку дочери. Сам пошёл неуклюже топтаться вокруг Мир, пока не облапил. Та неожиданно засмущалась, замахнулась деревянной ложкой, а потом растерянно улыбнулась. Она и сама в то чудо не верила, вырастив троих детей и овдовев.       Игын уложила Юку к остальным детям и пошла к Брэну.       Муж сидел у входа в пещеру и смотрел в небо, терпеливо и спокойно. По ночному полотну вдруг словно черкнуло когтëм.       — Смотри! След небесного копья!       — А на кого охота? — с интересом рыкнула Игын, позëвывая и почëсывая бок.       — Откуда мне знать? — Брэн улыбнулся.       — Узнаешь, — шепнула тролльша, прикрывая глаза. — Ты же у нас умник…       Брэн понятия не имел, гордиться ему или горевать. Но с Игын было нескучно. А ещё, когда она засыпала, вдруг становилась беззащитной, как маленькая, и, переставая храпеть, тихо посапывала в кулак, как Юка. Легко быть сильным и неутомимым, когда есть возможность уснуть и проснуться в коконе покоя. Вот если бы можно было попросить, чтобы так и оставалось? Например, когда снова пролетит небесное копьё… Брэн и загадает!       Первый.