Котёныш

В один из дней Майки притащил его за шкварник и торжественно вручил Мучо в руки. Злого, облезшего, готового в любой момент сорваться и выцарапать тебе глаза, помойного кота. Майки назвал его Санзу. Сам Санзу только шипел и недоверчиво смотрел исподлобья. Ясухиро был его последней возможностью остаться в свастонах, но лысая скала под два метра в высоту и три Харучие в ширину не то чтобы внушала доверие. Скорее горела яркой неоновой вывеской: «дернешься — тебе пизда». — Пойдем. Придется этого маленького дикаря приручать. Но помойный кот приручаться не собирался. Сначала держался на расстоянии, в драках был стабильным одиночкой: и своим спину не прикроет, и сам помощи не примет. Каждый раз, когда Мучо протягивал к Санзу руку, тот отшатывался и недоверчиво косил голубые глаза. Ясухиро уверен, была бы возможность — залез бы под диван и оттуда оборонялся, рассекая когтями кожу. Приходилось таскать его за собой на правах капитана. На правах капитана же и заставлял принимать угощения в комбини и раменных. Кости Харучие уже натягивали бледную кожу, жалко бы смотреть, но за жалость в свою сторону тот и накинуться мог. И гори всё синим пламенем. Начинал есть только после Мучо, неторопливо, разборчиво, но съедал всё. В общем, сам себя он точно не на помойке нашел. А маленькой победой был чизкейк, который Санзу согласился попробовать даже несмотря на свою нелюбовь к сыру. (Ему понравилось, но черта с два произнесет это вслух). Мучо смотрел на всё это, вздыхал, пересчитывал про себя выбитые зубы за сегодня и набирался терпения. Рим не в один день строился. — У тебя вообще есть место, где жить? — А тебе дело-то какое? — Прямое. Натурально помойный кот. Пришлось забрать его домой. Ну, как забрать, минут двадцать отдирать от мусорного бака, в который тот вцепился как в последний оплот свободы, а потом ещё тридцать на плече тащить к себе. Примечание: обязательно избегать приближения к откосам, водосточным трубам и дверным проемам (по возможности); кот довольно настойчив в своих стремлениях. — Зачем ты всё это делаешь? — Ты ведь можешь вырасти в хорошего человека. Хочу дать возможность. — Ты ебанутый? Кот дикий. Сначала кусается, не дается. Спит на диване в гостиной, просыпаясь от каждого шороха. Ходит вдоль стенки на полусогнутых, вертит головой на триста шестьдесят и держит Мучо в поле зрения. А потом Ясухиро просыпается посреди ночи от скрипа второй половины кровати. Харучие аккуратно сворачивается клубком под принесенным с собой пледом на самом краю и недовольно сопит, игнорирует висящий в воздухе вопрос. Мучо молча сверлит светлую макушку ещё с минуту, а после отворачивает голову к потолку. Снова вздыхает. Пора бы уже привыкнуть к некоторым нелогичным выходкам Санзу, но всё не получается. На следующее утро никто не поднимает тему ночного происшествия. Да и не хочется. Хару не любит, когда начинают лезть в душу, иглами под ногти. Захочет — сам расскажет. Или не расскажет. Надо открыть дверь и подождать, может, кот позже, да войдет. Потом Мучо начинает просыпаться от несанкционированного вторжения каждую блядскую ночь. Харучие упорно, в гробовом молчании, перебирается в чужую постель, где на третий раз уже появилась вторая подушка. На пятый — второе одеяло. На десятый покушаются на одеяло самого Ясухиро: во сне Хару скинул своё и теперь стягивал на себя за край второе. Ночь от ночи кот всё больше прогибал под себя границы дозволенного, лапой прощупывал толщину льда. Холодные пальцы ног к икрам, руки — под футболку, исцарапанная спина, всё-таки стянутое (не раз) одеяло и отвоёванные пинками две трети кровати. Мучо, конечно, привык к спартанским условиям ещё с колонии, но к такому явно жизнь не готовила. Причём второе одеяло всё ещё присутствовало и даже использовалось. Первые два часа. Но больше как символ невинности и автономности. — Может, ты уже соберешь диван? Честно говоря, заебало уже каждое утро об него спотыкаться. Да и из-за постельного в два раза больше стирки. И заебало не спать, в ожидании, пока эта маленькая белобрысая нечисть соизволит прокрасться в комнату. И заебало просыпаться от вошканья перебежчика. Харучие издаёт недовольный горловой звук — ну точно кот — и хмурится, но вечером сразу идёт в спальню. С написанным на лице вселенским страданием и презрением. Ну не пинком же под зад его туда согнали, господи боже. — Облезлый кот. — Что, блять, прости? — Котёныш ты. Облезлый. — Нихуя я не облезлый. — Хару впивается зубами в руку выше локтя, куда только смог дотянуться на носочках. — Да… Больше нет. — И снова Ясухиро пытается оторвать от себя это животное. Животное сдастся только с победным куском мяса в зубах, не меньше.