Поиск

— Нет, — гулко звучит под высоким каменным сводом, и Марко чувствует, как внутри что-то обрывается. К горлу подступает клубок, дышать становится совсем тяжело. Марко изо всех сил сжимает руками полы шляпы. — Но монсеньор… — начинает он — и запинается. Колени подгибаются. Мир вокруг кажется нереальным: высокие стрельчатые окна, ненормально яркие витражи в них — и белая фигура на роскошной кровати; молодой мужчина, почти юноша, с нечеловечески красивым лицом, похожими на перья волосами и взглядом, который, кажется, пронизывает насквозь. Словно безжалостный ангел, спустившийся с картины Страшного Суда. — М-монсеньор, я-я понимаю что… — Марко пробует заговорить снова, но запинается на полуслове. Молчание тяжело давит на уши. — Астольфо Гранатум теперь на попечении Ордена, — Шарль, паладин Алмаза, отвечает тихо, почти шепотом, но Марко все равно съеживается от его голоса. — Можете с легким сердцем снять с себя обязанность по уходу за ним и заняться своей собственной жизнью. — Но… — начинает снова Марко, и Шарль обрывает его коротким жестом. — Мне казалось, я выразился достаточно ясно, — на его лице ни тени эмоции, оно неподвижно, как у мраморной статуи, и цветные отсветы витражей только усиливают это чувство неправильности. — Предыдущая жизнь Астольфо закончилась. Теперь — начинается новая. И вам в ней нет места. Он поворачивается к двери, кивает — и на плечо Марко ложится тяжелая рука. Высокий широкоплечий охотник, все это время молча карауливший у входа, смотрит безразлично, Марко невольно цепляется взглядом за страшные шрамы на подбородке — и немедленно отводит глаза. Он понимает, что у него нет власти что-то изменить. Заместитель Шарля передает его рядовому с причудливой татуировкой на лице почти сразу за дверью, и тот ведет Марко к контрольно-пропускному пункту. Одинаковые коридоры — мощеный пол, каменные стены, тяжелые арки и лампы — путаются перед глазами. Они минуют охотников, интендантов и, кажется, еще кого-то — длинные серые плащи сливаются в одно полотно. Марко бредет, спотыкаясь через шаг. Теперь Астольфо будет жить здесь, глухо бьется в голове. Вместо просторного светлого поместья — переплетения катакомб, вместо парка с озером — бесконечные подземелья. Ему же всего десять — и он будет заживо похоронен в бесконечной каменной гробнице. Мысль болезненно прошивает сердце, Марко в который раз спотыкается и останавливается. Поднимает на охотника рядом умоляющий взгляд. — Можно, я его хоть раз увижу? — голос дрожит и не слушается. — Пожалуйста, всего на несколько минут, Господом Богом молю, я просто хочу своими глазами... — Да какого черта… — охотник тяжело вздыхает, затем грубо хватает Марко под локоть и тянет вперед силой. — Еще только гражданских, шастающих катакомбами, нам не хватало. — Месье, пожалуйста, умоляю! — Марко отчаянно цепляется за рукав серого плаща, но охотник больше ему не отвечает — только тихо ругается себе под нос. Так и не отпустив локоть, он притаскивает Марко на контрольно-пропускной пункт, кивает священнику на нем. — Не пускай этого больше, — толкает Марко к выходу и разворачивается. — Сверху сказали, что с ним все. — Нет, месье, прошу!.. — Марко бросается за ним — и останавливается: путь перекрывают два скрещенных копья. Держащие их охотники смотрят безразлично, но Марко понимает: если он сделает еще шаг вперед, его просто силком вышвырнут на улицу. — Пожалуйста, месье, не нужно устраивать глупых сцен, — священник бросает на него уставший взгляд над овальными очками, серьги в его ушах тускло поблескивают в свете астермитовых ламп. — Идите с миром, оно не нужно ни вам, ни нам. Он не помнит, как выходит из собора, как бредет по улицам. Приходит в себя только тогда, когда его трясут за плечо. Медленно оборачивается. — Месье, если решили топиться — делайте это, пожалуйста, в другом месте, — русый букинист с сигаретой в зубах смотрит на него мрачно и подозрительно. — Вы мне всех покупателей распугаете. Марко несколько долгих секунд слепо на него пялится — солнечные лучи сверкают на собранных в хвост волосах и аккуратно подстриженной бороде, — пока наконец не понимает сказанное. Отводит глаза. — Нет, я не... Простите. Я не собирался... — пальцы сминают полы шляпы — оказывается, он все это время держал ее в руках. — Я... Простите. Я пойду... Букинист провожает его взглядом, пока Марко не переходит по мосту на другую сторону Сены. Рядом проходит степенная мадам с юной белокурой воспитанницей, чем-то неуловимо похожей на Астольфо; девушка смотрит вниз и застенчиво прячет бледное лицо за краем кружевного зонта. Проносится рядом стайка шумных студентов — Марко безразлично цепляется взглядом за двоих бегущих впереди: энергичного русого парня и его товарища в толстых круглых очках, с лицом, завешенным темными неряшливыми волосами. Он спускается с моста, замирает у самого края перил. Оцепенело смотрит, как ветер гонит мелкие волны по Сене, как отблескивает на них апрельское солнце. Солнечные зайчики гипнотизируют, тянут и зовут к себе, и Марко стоит, не в состоянии оторвать взгляд. Возможно, так будет лучше, всплывает внутри предательская мысль. Правильнее. Он же выжил только потому, что сбежал — когда всех остальных убили. Он даже не попытался никого спасти — Его Светлость графа с женой и детьми; старую Матильду, работавшую кухаркой еще тогда, когда он только пришел в поместье устраиваться на работу. Юного Кристофа-трубочиста — он видел, видел, как его тащили, хохоча, вампиры, но ему было так страшно, что он бросился наутек. Бежал, не видя дороги, обдирая руки и колени, сквозь парк, затем через лес за ним, пока не сорвался в какой-то овраг, где его, потерявшего сознание, и нашел один из местных лесорубов. Вытащил, забрал к себе, выходил — только чтобы, придя наконец в себя, Марко узнал, что поместье разорено вампирами, а в живых не осталось никого. Они все погибли, проносится в голове — страшной, мучительной смертью. И справедливо было бы, если бы Марко тоже присоединился к ним — он сбежал, просто трусливо сбежал от своей судьбы, а должен был ее принять вместе со всеми... Звонкий детский смех кнутом бьет по ушам и вырывает из небытия — через мост идет няня с девочками-двойняшками, белокурой и черноволосой. Марко провожает их полным боли взглядом, затем встряхивает головой: нет, это неправильно. Астольфо остался, он жив — единственный из всех. И Марко должен быть с ним рядом, должен помочь хотя бы ему, если уж не смог помочь другим. Он прижимает шляпу к груди, закрывает глаза и шумно выдыхает. Он найдет способ связаться, даже если весь Орден будет стоять у него на пути. Тех денег, которые у него остались, Марко хватает снять крошечную квартирку на окраине Парижа. Астермитового котла в доме нет, поэтому аренда куда дешевле. Марко приходится топить небольшую печку дровами и греть воду самостоятельно, его кровать неудобная и слишком короткая, и как Марко не мостится, ноги у него все равно торчат над краем, а к утру страшно болит спина. И все-таки он остается в городе. Ему удается найти работу — мелким клерком в никому не известной конторе, но это все равно хоть какие-то деньги, без рекомендаций это лучшее, на что он может надеяться. Марко приходит в офис первым, еще на рассвете, а вечером забирает с собой документы и сидит над ними далеко за полночь, подслеповато щурясь в свете единственной тонкой свечи — на астермитовую или хотя бы керосиновую лампу ему просто не хватило денег. Он пишет письма: официальное обращение по всем правилам в канцелярию Ордена, с запросом на встречу, как раньше, еще на службе у Его Светлости. В канцелярию Парижской архидиоцезии тоже пишет, а затем — самому архиепископу и всем священникам поменьше, которых только удается вспомнить. Объясняет свою ситуацию, призывает к милосердию, молит о помощи. Из Ордена ему отвечают не менее официальным отказом, ссылаясь на то, что Марко не опекун, поэтому не имеет никаких юридических связей с Астольфо и не должен его видеть. Больше писем ему не приходит. Поначалу идея кажется ему сущим безумием. Однако время проходит, лето медленно приближается к своей середине, а ничего лучше Марко в голову не идет — и он наконец решается. Он хорошо помнит вход, через который его пустили в катакомбы, и следит за ним неделю, пытаясь понять, как устроен распорядок дня в Ордене. Первый охотник, которого Марко удается подстеречь у собора, просто от него отмахивается. Второй даже не обращает внимания — возвращается в катакомбы настолько пьяным, что ничего не слышит вокруг. Третий срывается на ругань и толкает так сильно, что Марко падает с ног и испуганно съеживается. Ему кажется, что за первым ударом посыплются следующие, но охотник только раздраженно фыркает и уходит. Заговаривает с Марко только четвертый — рыжеволосый тип с узким неприятным лицом, и внутри все прямо кричит, что доверять ему не стоит. Марко молча давит эти подозрения: возможно, это его последний шанс. — Вы же понимаете, — говорит рыжий охотник, а на его губах змеится тонкая усмешка, — найти какого-то мальчика среди катакомб, да еще и через столько месяцев, не так просто. Под опекой церкви много сирот, не могу же я подходить и спрашивать каждого, не он ли тот самый наследник древнего рода? — Но у Его Светлости Астольфо яркая внешность, он совсем не похож на других детей, если вы только присмотритесь… — начинает Марко — и запинается, поймав взгляд охотника. Он знает это выражение, проносится в голове, видел его не раз в прошлой жизни — кажется, тысячелетие назад. — Я заплачу, — тихо шепчет Марко, и охотник оживляется. — Да, да, это будет справедливой компенсацией за хлопоты, — он кивает, довольно улыбаясь. — Думаю… франков тридцать? Все-таки это непростая работа. Марко чувствует, как внутри все стынет — тридцать франков это почти четверть его нынешней месячной зарплаты. И все же, если это ради Астольфо... — Приходи сюда через две недели, у меня будет следующий выходной, — говорит рыжий охотник. — С деньгами, конечно, и записку, или что ты там хочешь мальчишке передать, тоже приноси. Посмотрим, что можно сделать. Марко низко склоняется в поклоне и бормочет «Спасибо, месье» и «Это так великодушно». В следующий раз рыжий охотник не приносит новостей. Марко отчаянно на это надеется, но тот лишь берет плату и снова обещает поискать. Он назначает встречу еще через две недели, но появляется только через месяц. Жалуется на вампиров, на то, что был ранен в бою, и пришлось долго лежать в лазарете. — Левой до сих пор нормально пошевелить не могу, — говорит он, демонстративно помахивая запястьем. — Как бы тут не вылететь из охотников... Лекарства дорогие, нас ничем не снабжают — совсем шкуру дерут, бессовестные, сначала бросают в бой, а как ранят, лечись, как хочешь. Не смогу через неделю снова взять оружие в руки — выбросят на улицу, и живи, как знаешь. И мальчишку твоего не смогу найти. — Давайте я оплачу вам лекарства, — шепчет помертвевшими губами Марко: от мысли, что последняя ниточка, тянущаяся от него к Астольфо, может оборваться, холодеет все внутри. — Ну, думаю, это будет правильно, — скалится охотник. — Где-то пятьдесят франков, думаю, хватит. Ты ведь сможешь столько принести? Я подожду до вечера. Лето медленно проходит, и по Парижу своим шелестящим шагом неспешно ступает сентябрь. Ночи становятся все длиннее, и на рассвете на оконных стеклах небольшой квартиры Марко начинают собираться капли воды. Рыжий охотник появляется раз в несколько недель, но новостей не приносит. — Не знаю, искал твоего мальчишку по всем катакомбам — и никого похожего не встретил, — говорит он, и Марко чувствует, как внутри затягивается скользкий клубок. А что, если Астольфо погиб, подтачивает изнутри предательская мысль? Заболел или поранился во время тренировок, и его не удалось спасти? Что, если все надежды уже напрасны, и он просто тешит себя тщетными мечтами? — Может, вы поищете еще? — спрашивает Марко у охотника слабым голосом и протягивает кошелек с деньгами. — Если будете столь любезны... В начале ноября охотник говорит, что не появится всю зиму. — Наш отряд отправляют в один из форпостов на севере, — охотник зевает, щуря узкие глаза, и на мгновение становится слишком похожим на змею; холодный влажный ветер дергает его собранные в хвост волосы и забирается под полы тонкого потертого плаща Марко — ему не хватило денег купить в этом году себе новый. В горле застревает комок. — А как же Астольфо?.. — слова срываются сами собой, и охотник кривится. Несколько секунд смотрит на Марко тяжелым взглядом, затем что-то в его глазах меняется. — Слушай, а вдруг твоего мальчишку не оставили здесь, в Париже, а тоже отправили в форпост? — на его лице поселяется привычная кривая ухмылка. — Не всех же сироток оставляют в Нотр-Даме. Тогда ясно, чего я его до сих пор здесь не нашел. Я мог бы поискать его, пока буду на севере Франции — но, конечно, кататься по городам будет не так дешево. Марко затаивает дыхание. — Я думаю, франков четыреста… Нет, пятьсот, — охотник кивает, будто подсчитывая что-то в голове. — Да, пятьсот должно быть нормально. Марко чувствует, как внутри все обрывается. — Занесешь через неделю, — говорит охотник. — Ты ведь успеешь собрать? Позже не получится, мы уже уедем. Всю зиму Марко проводит, как в тумане. Серые дни тянутся один за другим, и он теряет им счет. Кроме основной работы, он начинает подрабатывать переводами, чтобы хоть как-то свести концы с концами и рассчитаться с ломбардом, в котором одолжил деньги; как может, экономит на еде и дровах. Начинает постоянно кашлять, и в конце концов хозяйка дома — молодая рыжеволосая вдова — не выдерживает и на Рождество притаскивает ему огромный клетчатый плед. — Ей-богу, вы бы себя хоть немного берегли, — она смотрит на Марко со странным выражением — смесью сострадания и осуждения. — Держите хоть так погреться, а то еще сляжете мне с чахоткой, ну и кто после этого на ваше место заселится? Марко едва помнит, как бормочет слова благодарности. Плед греет плечи, но внутри, кажется, все давно сковало льдом. Срывает его на Богоявление: он просыпается на самом рассвете, резко, словно его кто-то будит, с мыслью, что сегодня Астольфо исполнилось бы одиннадцать. А дальше клубок, казалось, намертво засевший в горле, начинает давить настолько невыносимо, что Марко всхлипывает раз, второй, а потом его накрывает сухой истерикой. Его трясет, но слезы не идут, и он просто тихо воет и скулит, закусив зубами край подушки, словно старая побитая дворняга. Он так и не может заставить себя встать в этот день с постели: лежит, скорчившись и пялясь невидящим взглядом в стену. Лишь к вечеру Марко наконец проваливается в тяжелое забвение. Ему снится светлое поместье. Старинный парк с вековыми дубами. Широкий пруд, опоясанный камышом, с залитой солнечными зайчиками гладью воды. И двое улыбающихся счастливых детей на белоснежной, похожей на гигантскую птицу лодке. С февраля в каждый свой выходной Марко начинает приходить к Нотр-Даму и долго стоит, ожидая рыжего охотника — однако тот не появляется. Поймать его Марко удается только в марте, когда на деревьях начинают прорезаться первые бутоны, а ветер наконец медленно теплеет. Марко видит его издалека: охотник идет с несколькими товарищами и, кажется, даже не замечает его, пока Марко не бросается ему наперерез. — Месье! Месье! Вы его нашли? — слова путаются, а руки дрожат, но он все равно цепляется ими за серый плащ. Охотник удивленно смотрит на него, словно не сразу узнает, затем кривится. — Идите вперед, — бросает товарищам — а сам снова оборачивается. Безумная надежда, которая, казалось, давно погасла в сердце, поднимается девятым валом и затапливает с головой — нашел, он должен был найти, все не могло быть напрасно, и до Астольфо осталось всего лишь... — Слушай, нет твоего мальчишки на севере, — тяжело вздыхает охотник, и Марко чувствует, как подкашиваются колени. — Понятия не имею, куда его запихнули. Марко кажется, что мир вокруг темнеет. Солнце словно меркнет, небо расползается на какие-то тусклые клочья. Воздух в легких заканчивается. — Н-но... — тихо бормочет Марко, отпуская воротник. Месяцы надежд, уверений себя, что все будет хорошо, что осталось лишь немного подождать, вдруг наваливаются на плечи неподъемным бременем. Охотник вздыхает и закатывает глаза. — Не знаю, я все обыскал, — он звучит раздраженно, а Марко почему-то никак не может разглядеть его лица — все вокруг плывет и идет кругом, словно он слишком долго катался на карусели. — Нету. Может, его на юг запихнули. Или на побережье. Или еще куда. Понятия не имею. Марко отступает на шаг назад. Бесполезно, проносится в голове, все бесполезно. Охотник окидывает его долгим взглядом. — Знаешь, — говорит он, поколебавшись минуту, — приходи сюда через две недели, как обычно. И деньги, конечно, приноси. Я ведь не говорю, что твоего мальчишки нигде нет. Может, удастся его еще где-нибудь найти. Марко медленно кивает и низко опускает голову. Теплый весенний ветер треплет полы его старого плаща. Месяц тянется за месяцем. Марко послушно приходит, когда ему скажет рыжий охотник. Приносит деньги — иногда меньше, потому что, несмотря на все усилия, ему не всегда удается отложить столько, сколько нужно. В такие дни охотник кривится, и у Марко внутри все сжимается: а что, если он окончательно откажется помогать? Что, если прогонит, скажет убираться и больше не появится? Однако каждый раз охотник хоть и цыкает недовольно, но прячет кошелек под широкие полы серого плаща и говорит, что еще поищет. Возможно, найдет того, кого еще не спрашивал — все же никто из охотников не находится постоянно в штаб-квартире Ордена, они все время на заданиях. Может, кто-нибудь видел Астольфо и подскажет, где его искать. Лето проходит, и Париж снова медленно окутывает осень — вторая для Марко после того страшного дня, который навсегда перевернул его жизнь. На оконных стеклах снова начинает оседать влага, Марко тесно кутается в подаренный клетчатый плед и считает поленья, которые может подбросить в крохотную печку за ночь. Однажды вечером он решает достать наконец теплое пальто — и находит его поеденным молью. Марко штопает его по ночам, при свете крохотного огарка, который служит ему вместо нормальной свечи. Он не находит ниток точно в тон и искалывает себе все пальцы об иглу — и все же это лучше, чем остаться совсем без ничего. Хозяйка смотрит на него, тяжело вздыхает — а потом в какой-то момент начинает время от времени заносить что-нибудь поесть. — Наготовила слишком много, ждала гостей, а они не пришли, — говорит она, когда Марко впервые встречает ее на пороге своей крошечной квартирки, а ее здоровенный, гривастый, как лев, кот трется об ее ноги и сверкает слишком умными для животного глазами. Марко бормочет слова благодарности так долго, что хозяйка не выдерживает и первой разворачивается и уходит. — Посуду потом занесете, — бросает через плечо, прежде чем скрыться на лестнице. Когда он берет в рот ложку густого ароматного рагу — впервые за много дней пробуя что-то горячее — глаза начинает щипать. Марко давится всхлипыванием, скрючивается над тарелкой, изо всех сил впиваясь пальцами в плечи. Но слезы так и не приходят. Октябрь хлещет Париж ливнями, безжалостно обрывая мельчайшие пожухлые листья. По брусчатке бегут потоки воды, с которыми не могут справиться водостоки, улицы в низовьях затягиваются сеткой луж. Дождь непрерывно барабанит в окно, и сколько Марко ни пытается беречься, в конце концов все же мокнет, простывает и слегает с температурой. Хозяйка сердито цыкает языком, а потом приставляет ему в помощь племянницу, которая приехала к ней в гости — русую голубоглазую девочку с причудливым родимым пятном на щеке. Встречу с рыжим охотником Марко пропускает: до последнего рвется уйти, но ему не дают. — Вы с ума сошли? — спрашивает его мрачно хозяйка, когда он пытается встать с постели. — Куда в таком состоянии и в такую погоду? Совсем смерти захотелось? До собора Марко добирается лишь через полторы недели. Торчит на холодном сыром ветру до сумерек и когда уже почти совсем теряет надежду, наконец-то видит знакомую фигуру. Охотник встречает его кислым взглядом. — Ты в курсе, что я в прошлый раз тебя под дождем ждал? — спрашивает он без приветствия, и Марко невольно съеживается и втягивает голову в плечи. — Ну и как ты будешь мне это компенсировать? Я тут к тебе со всем сердцем, а ты как меня благодаришь? Марко дрожащими руками достает из кармана кошелек с деньгами, открывает рот, пытаясь подобрать слова — что угодно, он должен извиниться, только чтобы охотник не отказался ему больше помогать — но не успевает. — Что ты делаешь? — женский голос звучит в холодном воздухе тихо, но уверенно. Рыжий охотник сразу меняется в лице, торопливо оборачивается. — О, да ничего такого, — он расплывается в льстивой улыбке — такой непохожий на привычного холодного и раздражительного себя. — Тут этот бедный месье говорит, что у него в Ордене есть знакомый паренек, вот я и вызвался из доброты душевной помочь его найти... Женщина невнятно хмыкает и подходит. Плавным движением сбрасывает с головы капюшон. Она оказывается младше, чем Марко кажется сначала. Длинные русые волосы заколоты вверх, карие глаза смотрят внимательно. Как и у всех охотников, у нее на шее четки с крестом, но Марко запоздало понимает, что они какие-то другие. Кажется, из драгоценного камня — в сумерках тяжело разглядеть. — И что, много сейчас стоит помощь моего брата по Ордену? — спрашивает женщина и кивает на кошелек, который Марко судорожно сжимает в руках. Улыбка на лице рыжего охотника цепенеет. — Это только скромное вознаграждение, и я даже не настаивал, я хотел отказаться!.. — скороговоркой тарабанит он. Женщина мягко улыбается и поднимает брови вверх — и охотник делает шаг назад. — Я пойду, меня там на контрольно-пропускном пункте ждут, — бормочет он, разворачивается и быстрым шагом уходит. Некоторое время женщина смотрит ему вслед, затем поворачивается к Марко. — Мальчик? Сколько лет? Как выглядит? — спрашивает, и Марко не верит собственным ушам. Смотрит ошеломленно, и женщина терпеливо ждет. — Астольфо, ему в январе должно исполниться двенадцать. Он невысокий и хрупкий — был, не знаю, как сейчас — и... — начинает Марко — и останавливается. — Но… ваш коллега говорил, что… что обыскал все катакомбы, и никого похожего… Женщина лишь пожимает плечами. — Ничего страшного не случится, если поищу еще и я, правда? — она смотрит спокойно, и что-то в ее голосе заставляет Марко поверить. Он набирает полную грудь воздуха. — Он... Его должны были привезти в Орден в прошлом апреле. На его дом напали вампиры, и... — Погоди, Астольфо… — женщина на мгновение хмурится, затем ее взгляд яснеет. — Сын Гранатумов? — Да! — Марко не вцепляется в ее руку только потому, что до сих пор сжимает кошелек с деньгами. — Да, его отец был паладином, и!.. — Я знаю, — женщина кивает, затем умолкает. Задумчиво смотрит в сторону, на темную громаду Нотр-Дама. — Если правильно помню, их отряда сейчас нет в штаб-квартире: их отправили куда-то на юг, — говорит после минуты молчания. — Когда вернутся, не знаю, но, думаю, к Рождеству будут здесь. Марко чувствует, как слабеют ноги, и не иначе как чудом ему все же удается устоять. — Благослови вас Дева Мария… — шепчет он и бросается к женщине, трясущимися руками тыча ей кошелек. — О, святые Женевьева и Дионисий Парижский, у меня не хватит слов, чтобы выразить... — Прекратите, — женщина смотрит на него без улыбки и отводит руку с деньгами. — У охотников высокая зарплата, нам нет необходимости попрошайничать. Купите себе лучшее новое пальто или хотя бы шляпу, на вас без слез не взглянуть. Марко замирает, не веря собственным ушам. — Скажите мне свой адрес, — женщина тем временем достает из внутреннего кармана плаща крошечную записную книжку с карандашом; листает страницы в поисках чистой. — Я напишу письмо, как что-то узнаю: дни все холоднее, не стоит вам здесь торчать на ветру, ожидая новостей. Первые недели он бегает проверять почту несколько раз в день. Затем все же заставляет себя немного успокоиться и делает это только каждое утро. Письмо приходит тогда, когда его снова начинает подтачивать изнутри страх: что его обманули, что просто хотели наконец-то отвадить от Ордена, и он на самом деле никогда в жизни больше не увидит Астольфо. На встречу Марко почти бежит — и все равно женщина успевает первой. — Астольфо в штаб-квартире, — говорит она с мягкой улыбкой. — Жив, цел, говорят, его хвалят наставники и старшие охотники за успехи. Сердце на миг замирает, а потом начинает биться так быстро, словно готово разорвать ребра, и Марко судорожно вцепляется рукой в пальто на груди. — Я могу его увидеть? — слова вылетают раньше, чем он успевает подумать. Женщина задумчиво молчит, бросает на него взгляд. — Это не так просто, — наконец говорит она. — Охотники не могут разгуливать, где и когда им вздумается, мы все же церковно-рыцарский орден, и дисциплина у нас такая же, как и в армии. Но я попробую что-нибудь придумать. Марко еле сдерживается, чтобы не броситься целовать ей руки. — Почему вы мне помогаете? — он спрашивает это — и сразу жалеет: лицо женщины мрачнеет, на плечах словно проступает невидимое бремя. Марко уже хочет извиниться и сказать, что ничего отвечать не нужно, но женщина успевает раньше. — Моей дочери было бы столько же, — говорит она. В крошечный сквер Марко приходит за два часа. Бродит по заснеженным дорожкам из конца в конец, пялится на покрытые длинным игольчатым инеем голые ветви и мнет в руках письмо, в котором указаны место и время. Прохожие косятся на него, кажется, кто-то за спиной даже перешептывается, но ему плевать. Мысли клубятся в голове хаотическим роем, и он никак не может выхватить из них какую-нибудь одну. А потом, в очередной раз оказавшись у выключенного на зиму фонтана, он оборачивается. Он не слышит шагов, не замечает какого-то движения, просто сердце подсказывает: вот, сейчас. Тонкую фигуру он видит издалека, и сердце подступает под самое горло. Астольфо бежит по одной из дорожек со стороны Сены, замедляет шаг с другой стороны фонтана и оглядывается, пытаясь отдышаться — так, словно не останавливался от самого Нотр-Дама — а потом видит Марко. В следующее мгновение Астольфо бросается прямо к нему в объятия. — Марко! — неожиданно сильные руки цепляются за спину, и тот чувствует, как под самое горло подступает тяжелый комок. За те почти два года, которые они не видятся, Астольфо успевает вытянуться вверх, но выглядит, кажется, еще более хрупким, чем раньше — о пресвятая Дева Мария, как их там вообще кормят в этом Ордене, невольно проносится в голове. Он одет в хорошее, но явно не новое пальто, на его щеке темнеет свежая ссадина, а ладони, не спрятанные перчатками — кажется, Астольфо о них просто забывает — покрыты сплошными мозолями. Сердце болезненно сжимается: только сейчас Марко окончательно понимает, что Астольфо теперь — один из охотников Ордена. — Мне сказали, ты погиб, — Астольфо всхлипывает и тычется носом ему в грудь. — Сказали, что ты, как и все... Он запинается, на несколько секунд замирает, словно пытается выдавить из себя еще хоть слово — а потом обнимает Марко еще сильнее и просто плачет. Марко всхлипывает вслед за ним и накрывает слабыми руками узкие плечи. По его щекам впервые за почти два года катятся слезы.