***
Его зрачки сузились. Как, значит, его будет лечить не она?.. А кто же? Ответ не заставляет себя долго ждать. Тяжёлые шаги раздаются и в комнату входит мужчина с голубыми волосами, минимум на две головы выше его восхитительной похитительницы. Треугольная маска закрывала большую часть лица, и оставались видны лишь губы и впалые щеки. Широкие плечи обтянула синяя рубашка, закреплённая чёрной портупеей, поверх которой был небрежно накинут идеально чистый медицинский халат. Мужчина завел руки за спину и склонился к девушке, благодарно целуя её щеку, пока та покорно обвила руками его сильную шею, чем вызвала в груди жертвы бурю негодования. —Не трогай её! Крик бьётся об железные стены лаборатории, и пара удивлённо оборачивается к жертве. Сейчас он жалел как никогда о том, что позволил девушке закрепить конечности на столе. Он бился в путах, которые сам и повесил на себя, гневно глядя на их двоих, больше всего жаждая поднять наверняка лёгкую девушку в белом платье и убежать отсюда, уйти с этой лаборатории и спасти её из лап этого человека — да и человека ли, — что явно не внушал доверия. На губах «Доктора» расцвела улыбка, которая позволила во всей красе увидить ряд клыков, которые были словно бы специально выпилены ради того, чтобы вонзать их в плоть уже не сопротивляющийся жертвы, задавленной этой тяжёлой атмосферой, что так и витала вокруг обладателя голубых волос. И как эта юная прелестница стоит рядом с ним, словно бы не ощущая этого? Как ей ещё хватает сил на улыбку? —Как погляжу, наглости тебе не занимать… Мужчина подходит ближе, нависая над операционным столом, одним своим присутствием запуская десятки тысяч мурашков по коже жертвы. Рука в медицинской перчатке приподнимает подбородок, так, чтобы он глядел прямо на эту маску, на которой вблизи отчётливо виднелись капли крови. —С каких пор я не могу прикоснуться к собственной жене, а? Жена?! Так эти двое… Он дёргает ногой, желая ударить металл стола под ним, но ремни держат, держат крепко, не позволяя и вздохнуть лишний раз. Смех Юной Дивы разносится по лаборатории, такой же чарующий и прекрасный, как пение первой пташки весной, и она подплывает ближе, элегантно придерживая пальцами подол белого платья, а после сгибает колени, словно бы приветствуя дорогого гостя. —Прошу простить мое невежество, и позволь представиться… — На розовых губах заиграла доброжелательная улыбка, бросившее сердце в жар. — Третья Предвестница Фатуи, Коломбина Эллингтон, а это, — Плавный взмах кистью в сторону отошедшего на пару шагов мужчины, — Номер Два из Предвестников Фатуи, Иль Дотторе, мой супруг.***
Его глаза расширились, а дыхание спёрло горло. Они? Супруги?! Но они же совершенно разные… Переведя поочередный взгляд на их двоих, он ещё больше убедился в этом. Хрупкая девушка, выглядящая не более, чем на семнадцать лет, с миловидной и приятной внешностью, и высокий мужчина с широкими плечами и маской на лице. На Предвестника из них похож лишь один — мужчина, который сейчас медленно приблизился, крутя скальпель в руке и поднимая его наконечником подбородок жертвы. —Я знаю твои намерения. Захватить птичку в клетку и воспользоваться ей, однако ты поздновато осознал, что птичка среди нас троих — лишь ты. А мы — Охотники, жадные до своих жертв. Крик застыл где-то на кончике языка, когда тонкое женское запястье медленно сняло треугольную маску с лица говорившего. Острые, безусловно красивые черты лица с небольшими шрамами, алые глаза и улыбка зубами, которые вообще ддя неё не предназначены. Резкая боль пронзила тело в районе живота. С губ таки сорвался первый громкий крик, а чарующий женский смех в голове стал преображаться, становясь чудовищным. Тяжело дыша и явно ощущая, как по виску стекает влага из глаза, он глянул на собственный живот, едва не закричав вновь: идеально ровный надрез красовался средь вспоротой одежды, которую даже не потрудились снять. Отчаяние захлестнуло разум, и он зажмурил глаза, беззвучно глотая слёзы, опустив голову на холодный операционный стол, ещё раз тщетно попытавшись пошевелить намертво прикованными конечностями. —Ты слишком чувствителен, а ведь это лишь начало. Холодные слова отгоняют истерику прочь, и жертва поднимает голову, фокусируя расплывшийся взор на своем мучителе, теперь стоящему к нему спиной, что внимательно осматривая пробирку с грязно-красной жидкостью, — не хотелось даже строить догадки по поводу того, что бы это могло быть — сейчас медленно повернул к нему голову, глядя на него через плечо скучающим взглядом, словно бы он был на первым, кто сдавался на столь ранней фазе. Подойдя к столу, Дотторе грубо запрокинул его подбородок, приставляя к губам пробирку, а к сонной артерии — скальпель. Он вновь начал сопротивляться, отвернув голову в противоположенную от места нахождения острия сторону и плотно сжав губы. Если с ним хотят расправиться столь быстро, то он не позволит. Он будет бороться до конца, будет… Остриё полоснуло чуть ниже кадыка до ключицы, оставив неровный порез и заставивший дернуться от боли, на секунду разомкнув уста в немом стоне. Боль была резкой и неожиданной, как удар тока, и он запоздало понял, что в его горло все же попала вся та смесь. Без остатка. Он закашлялся и дернулся. Ремешки, удерживающие его руки, хрустнули, он поднял и опустил голову, ударившись затылком о металлическую поверхность. По рту словно находилась лава, сжигающая язык и все остальное к чертовой матери, и пропускать это в собственный пищевод он был явно не намерен. Тяжёлая ладонь легла на губы. Он сглотнул. Ведь невозможно было выдержать испепеляющего взора, что устремился на него, когда Доктор зажал ему рот. Нахмуренные брови, острый взор, что впивался в душу, не оставляя выбора. «Если я умру от яда...Я умру безболезненно.» Хватая воздух ртом, пытаясь остудить ротовую полость от жжения, он, уже не помня, в какой раз за столь короткий срок, ощутил соль в уголках глаз. В голове шумели мысли, блокируя все внешние звуки, тело ощущалось быстро нереальным. Он терял сознание, и с трудом разлепив тяжёлые веки, успел лишь заметить, как голубовласый мужчина, любовно поцеловав руку девушке, протягивает ей небольшую пробирку с чем-то алым, она подносит это к губам и испивает до дна.***
Его взгляд расфокусирован. Он едва ли заставляет себя наклонить голову в сторону. Кажется, он совершенно один. Тупая боль в животе и в горле не проходит, а лишь усиливается минутой от минуты, и он тихо стонет. Неужели его смерть придёт вот так?... —Ты проснулся? Женский голос заставляет вздрогнуть. Он ему знаком. Но увы, он больше не желает видеть обладательницу этого чудного голоса. Она предала его. Отдала в руки этого жестокого монстра и даже не пожелала как-то спасти его от всей это боли. Она была с ним заодно. Раскалённая игла вонзилась в сердце. —Знаешь, ты хоть и кукла, но, стоит признать, весьма полезная. Кукла? Весьма полезная? И только сейчас до измотанного разума жертвы доходит, что голос женщины стал звучать сильнее, властнее. В нём сохранилась прежняя мелодичность, но и теперь ясно проглядывалась сила воли, что до этого словно была скрыта под миловидным образом. Дыхание спирает в груди, и он застывает, услышав шаг и вместе с ним ощутив мурашки по коже от резкого холода. В ужасе повернув голову в её сторону, крик так и остается на губах. Низкий и элегантный силуэт молодой девушки остался прежним, однако из лопаток прорывались громадные белые крылья, которые чуть подрагивали, словно Предвестница не могла с ними совладать после долгого их отсутствия. Теперь была понятна причина резкого холода. С оснований крыльев падали небольшие снежинки, взявшиеся словно из ниоткуда, пока сами они были покрыты инеем, хорошо заметным при ярком свете лаборатории. Крылья поднимались да самого потолка, занимая собой всю небольшую операционную, и, кажется, взмахни ими Юная Прелестница: и все помещение снесёт потоком ледяного ветра. Его лицо скрутило гримасой ужаса, когда он больше присмотрелся к холодному блеску новой части тела своей похитительницы. То был вовсе не иней, а сотни тысяч мелких, сверкающих и бесцветных глаз, которые смотрели в разном направлении. Даже закричать казалось нереальным. Он судорожно дёрнулся и раскрыл рот в немом крике, что никак не срывался с губ. Смех вновь раздается совсем рядом, и лишь сейчас он осознал, насколько сильное воздействие имел голос этой женщины. Он туманил разум, заполняя мозг лишь одним её видом, душу - желанием выслужиться и полностью покориться. Это не было нормой. Но как же сложно сопротивляться... —Не думаю, что простой смертный мог бы понять истую причину. Но твой конец - конец во благо, и ты имеешь право узнать правду. — Её голос бьёт по барабанным перепонкам, а виски начинают гудеть. Тело немеет и он превращается в слух, хоть сам того и не желает. — Давным-давно, Энкономию хранили Серафимы. Но гнев Селестии, ложного правительства, пал на пристанище святых, уничтожив многих. Те, кто остались, стали лишь душами в вечной тьме, сохранившие лишь голос и потерявшие все задатки. Но организация Фатуи готова отомстить самопровозглашенному божеству и свергнуть его. И я готова сражаться с ними до конца. Селестия знает, как сильны Серафимы, а потому и решила их уничтожить. Но я восстаю из пепла, благодаря вам. И я уничтожу то, что уничтожило меня. Иль Дотторе - прирождённый гений, что смог найти формулу создания Живительного Напитка, восстанавливающего силы из крови людей. Фатуи и Её Величество готовы стать моей заручкой для свержения. Caelum verum Deum tueatur et seductor puniat.* Доктор, приступай. Его взгляд всё мутнеет, а перед глазами расплываются радужные пятна. Он видит фигуру с голубыми волосами совсем рядом, и поздно понимает, что все глаза, из которых состояли крылья, смотрят прямо на него.***
Голова болит, в горле сухо, горит живот и шея. Было ли все увиденное простым дурным сном? Хрупкая искра надежды селится в груди и тут же тухнет, едва он раскрывает глаза, видя уже знакомые черты лица, искривленные в отвратительной улыбке, и ощущая холод, что пробирался прямо под рёбра, морозя изнутри. Такой знакомый холод. Она рядом. Однако он даже не может поднять голову. В этот раз закреплена и его шея. Он полностью обездвижен и не может дёрнуть ни единым мускулом. Весь его ориентир - холод по коже и властный женский голос. —Ты хотел закончить какой-то эксперимент на нём? Что-ж, пожалуйста. Жертва смотрит прямо в потолок, прямо в ярко сияющие белым светом лампы, от которых уже слезятся глаза. Он слышит треск ткани и ощущает холод металла на коже возле плеча, даже не до конца ощущая, как на ней появился надрез, и лишь ощущение того, как по руке что-то стекает выводит из оцепенения. Глаза начинают закрываться. Уже плевать, что с ним будет. Резкая жгучая боль на месте надреза заставляет закричать. Он не может даже посмотреть, что произошло, что лишь добавляет крику пару децибел. Игла вонзается в пульсирующую вену на шее, крик становится более хриплым, постепенно сходя на нет, оставляя лишь едва слышные всхлипы. —От тебя так много шума. — Раздражённо цокает мучитель, закатывая глаза и прокручивая шприц между пальцами. И ведь чёрта с два с этим поспоришь. Он слаб. Либо Предвестник - слишком жесток. Внезапно перед глазами появляется собственная рука. Он понимает, что совершенно не чувствует прикосновений, и даже не осознал момента, когда конечность высвободили, дабы продемонстрировать ему вид от кончиков пальцев до предплечья. И видя собственную кровь в районе плеча, он ощущает себя плохо. Так плохо, как не ощущал никогда. Но жжение, боль ранее нанесенных ран - все исчезло, будто бы нервы настолько вымотались, что уже не могли реагировать на раздражители и подавать мозгу предупреждающий сигнал. Он все равно умрёт. Это ясно, как день, и неизбежно. Веки смыкаются. Лишь отдаленное чувство холода пробегается по телу, которое, кажется, оголили. И вновь резкая боль выдергивает из забытья, но в этот раз уже на груди. Почему невозможно просто умереть? Почему полное отсутствие реакции тела сменяется такой резкой болью? Шестеренки мозга быстро заработали, словно очнувшись от долгого сна. Он попытался шевельнуть рукой, но её уже вновь закрепили, и действие лишь отняло силы. Опустив голову на грудь, он с трудом сфокусировал взгляд. Чёткий надрез красовался прямо по линии ребёр, кровь бесконечным потоком стекала по бокам. Боль вернулась, и теперь он ощущал всё, начиная от жжения в ротовой полости и заканчивая острой болью от новоявленной раны. Эмоции скакали в безумном вихре, холод и равнодушие ко всей ситуации сменялся паническим страхом и ярым ощущением дыхания смерти на коже, взгляд тухнет и теряет краски, наполняясь в следующую секунду слезами. Внезапно нож оказывается между ребрами по самую рукоять, чудом не задевая сердце. Кровь брызнула струей, запачкав лицо Доктора. Последний лишь молча стёр его с лица, будто бы это абсолютно нормально, и прокрутил нож в ране, заставив взвыть. Глаза оставались открытыми, но уже ничего не видели. По телу прошла первая судорога.***
Тишина заполнила лабораторию. Лишь цоканье языком да звук пилки. Острый нож с зубчатым лезвием равномерно скользил по выступающим рёбрам, осторожно их распиливания с явным знанием дела. Некогда идеально белый халат запачкан кровью, как и сосредоточенное лицо. —Он уже мёртв? — Женский мелодичный голос отскакивает от стен, и в нём явно читается презрение, перемешанное с насмешкой. Обладательница того голоса забилась в самый угол лаборатории, но это никак не помогло скрыть истинный размер крыльев, глаза на которых впились в безжизненное уже тело на столе. Коломбина лениво рассматривала тонкие руки, любуясь бледной кожей в свете ламп, сведя крылья вместе, словно бы огораживая себя от всего мира. —Конечно, — Презрительно фыркает Доктор, закончив с первым ребром. Обхватив его крепкой и явно натренированной рукой, он с силой потянул кость и выгнул её под неестественным углом, чуть поджав губы, ощущая, как перчатка, измазанная в крови чуть соскользнула. — Всё люди умирают, не дойдя даже до половины. Уж слишком это хрупкие создания. —Солидарна... — Лениво протягивает Субретка, поднимаясь со своего места и делая шаг вперёд. Этого уже было достаточно для того, чтобы массивные крылья оказались вокруг Дотторе и операционного стола с мёртвым телом, словно закутывая его в свой кокон. Он такого, даже небольшого размаха, холод заполнил все помещение, а снежинки, падающие с основания, опустились на голубые локоны, медленно тая. Коломбина улыбается, чуть вытягивая шею и следя за действиями супруга. Фабьен продолжает с методичной точностью разгибать распиленные ребра, одно за другим, и взору открылся предсердечный мешок, зубами стягивает уже негодные перчатки и бросает их на пол, беря новые, натягивая их на бледные руки. Скальпель осторожно проникает в последний барьер, который отделял его от сердца. Раздвинув защитный, мышечный и, наконец, основной слой, взгляду предстало сердце, уже не перекачивающие кровь. Взгляд падает на сердечную аорту, и улыбка кривит губы. Заменив скальпель на более мелкий, Доктор вздыхает. Крылья, находящиеся вокруг него, дернулись, немного сузив пространство плена. Мелкое остриё скальпеля осторожно пробегается по общим очертаниям мышцы сердца, а после входит на пару миллиметров глубже, вырезая её. Кровавый ошметок, некогда бывший частью живого и бьющегося органа бесцеремонно отправляется в урну, а Серафим, все это время стоящий на другом конце лаборатории, медленно приближается, заведя большие крылья за спину и больше не скрывая мужа от холодных металлических стен, приближаясь сзади и обвивая руки вокруг талии Доктора, заинтересованно наблюдая за его действиями. Скальпель педантично был уложен на свое место, на замену ему пришли щипцы, коими была взята металлическая деталь, что почти в точности напоминала ныне отсутствующую часть сердца. Приложив её к месту выреза, с губ Фабьена сорвался довольный смешок. —Деталь подходит? — Вопрошает Предвестница, проводя рукой по животу Дотторе и осторожно отстёгивая ремешок портупеи. —Ещё как. Второй Предвестник облизывает губы и самодовольно ухмыляется, вытаскивая деталь из сердца и осторожно откладывая её в сторону. —Как хорошо сегодня получилось... Не наша кровь ещё плотнее связала наши узы, не находишь? — На губах Коломбины расцветает улыбка. Она позволяет руке супруга снять с её розовых глаз тканевую повязку, а сама касается подушечками пальцев искромсанного тела, что в ту же секунду распалось на частицы, и теперь о его существовании напоминала лишь кровь. —На сегодня главное - лишь твой переход в новую фазу. Я рад, что смог помочь. — Выдыхает Дотторе, осторожно поворачиваясь всем корпусом к девушке и наклоняясь. Не смотря на преображения во внешности, её маленький рост никуда не делся. Предварительно сняв перчатки с рук, Предвестник проводит пальцем по мягкой щеке Юной Девы, внимательно вглядываясь в глаза цвета фуксии. Внезапно крылья пропадают, а радужки девушки чуть тускнеют. Доктор вопросительно поднимает бровь, на что Коломбина лишь ведет запястьем в сторону. —Просто запечатала силы. Ибо боюсь, что нам будет трудновато делить постель, будь крылья при мне. —Ты права. — Губы голубовласого трогает улыбка. — Благодарю за учтивость.