Кто же, как не ты - мой родной человек?

По Буэнос-Айресу вновь гуляет весна и, как и год назад, совершенно сумасбродная. Спокойные дни в несравненном Elite Way директор Дуноф мог бы пересчитать по пальцам одной руки. Да и какое тут, скажите, спокойствие, когда каждые полчаса одна локальная катастрофа сменяется другой? Буквально несколько дней назад четвёртый курс проводил Агиррэ в какой-то непонятный гастрольный тур – а тут здрасте приехали, новое ЧП. Во всей, так сказать, красе насмешливо глядит прямо в окна учительской! Каким нахалом, бесстыдником, нет, просто камикадзе надо быть, чтобы намалевать на асфальте у самого входа в колледж гигантскими буквами «Пилар, прости меня, я тебя люблю»? Какой-то проходимец, озабоченный сопливый мальчишка смеет писать такое его единственной дочери, которой сейчас явно не до пошлых школьных интрижек и у которой, между прочим, итоговые экзамены на носу! Ну если только это Томас Эскурра – уже завтра он может попрощаться со школьными стенами навсегда… «Ещё не хватало, чтобы от Пили пришлось отгонять какого-нибудь горе-Ромео из четвёртого класса,» - ворчит пожилой директор, с неудовольствием глядя на огромные белые буквы, самым беспардонным образом мозолящие ему глаза, - «Прямо под учительскими окнами… Стыд, срам и позор! Мало мне уже имеющихся школьных парочек…» Что Марселю сделали, скажем, ни в чём не повинные Мия и Франциско, каждую перемену оккупирующие библиотеку, чтобы повторить вместе уроки, и иногда прерывающиеся на поцелуи? Или Лаура Арегги, несмело поглядывающая на недавно расставшегося со своей постоянной девушкой местного Тарантино, но так и не решающаяся завести разговор о чём-то, не касающемся её любимых тангенсов и котангенсов? Или Фелиситас Митре, к которой в последнее время зачастил с визитами некий симпатичный брюнет в джинсовой куртке, сумевший обаять даже суровую непреподъёмную Мичи, пропускающую его в колледж беспрепятственно? На этот вопрос у директора, неспроста заимевшего в ученической среде незавидное прозвище «Гитлер», ответа не находится, но факт остаётся фактом – любые проявления любви в школе он всеми силами пытается подавить в зародыше во избежание бед и несчастий самого разного масштаба. А тут – получите-распишитесь: его собственная дочь, которой вообще рано ещё обо всякой подобной чепухе думать! Праведное негодование школьного диктатора прерывает неприятно ударивший по мозгам телефонный звонок в приёмной. Триста раз ведь говорил этой рубенсовской грации – сегодня его ни для кого нет! Неужели так просто запомнить распоряжение начальства и ни с кем не соединять и тем более не разрешать прямые звонки?! -Дирекция колледжа Elite Way. Какой у вас вопрос и почему вы не попросили аудиенцию через моего секретаря? – на автомате неприветливо откликается Дуноф, взяв трубку, но тут же меняется в лице, услышав голос собеседника, - Соня, что случилось? Опять? Нет, Соня, я и так проявляю поистине ангельское терпение, закрывая глаза на выходки твоей Мариссы. Но липовый больничный перед годовыми экзаменами на целую неделю – это уже ни в какие ворота… Что? Даже так? – его голос преисполняется непритворного сочувствия, - Хорошо, я подумаю, что с этим можно сделать. Но справку с печатью и подписью этого вашего Крюгера всё равно предоставь. Положив трубку, Марсель обессиленно выдыхает и прижимает ладони к пульсирующим вискам. Ещё одна забота на его седую голову – и опять из-за подростковой любви, чтоб её! Ну что вот этим малолетним шекспировским парочкам не живётся спокойно? От Спирито и самой-то по себе весь колледж дрожит и крестится без малого два года, а уж как она сошлась прошлой весной с таким же безбашенным невыносимым Агиррэ – так и вовсе каждый день проходит как в ожидании ядерного взрыва. То они подпольную рокерскую банду организуют, то якобы за справедливость борются, затевая конфликты с отпрысками самых влиятельных людей страны, а год назад вообще раздули неведомый доселе скандал с мафиозными разборками, который еле удалось замять… В этом году постоянно ссорятся, даже уроки срывали неоднократно, отношения выясняя. И вот опять! Как уехал мексиканец на свои сомнительные гастроли – эту сумасшедшую девчонку словно подменили. Отсела на последнюю парту в одиночку, зыркает на всех злобно, ни крошки не ест в буфете, один цикорий только хлебает, как воду, и постоянно куда-то отлучается – хоть и с материнского разрешения, но всё-таки… И вот теперь ему звонит Соня чуть ли не в слезах и умоляет освободить дошедшую до ручки дочь от учёбы на всю неделю. Он поначалу и не поверил, но слишком хорошо знал давнюю возлюбленную – не стала бы она выдумывать историю о пограничном состоянии Мариссы на грани нервной анорексии, чтобы только дать той возможность пофилонить. Стоит признать, в последнее время девушка и впрямь стала напоминать бледностью и худобой измождённую узницу концлагеря. И всё из-за дурацкой юношеской влюблённости, которая наверняка ничем серьёзным не закончится, стоит им с Агиррэ на следующий же день после выпускного разбежаться кто куда. Ну вот разве стоит оно того? -Спасибо, Марсель, ты меня очень выручил, - на другом конце города не менее расстроенная и уставшая красавица-модель благодарит понимающего старого знакомого, отключается и роняет голову на руки. Весь этот ад продолжается уже неделю. Сначала её ненаглядная Мариссита три дня без перерыва носом землю рыла в поисках информации о том, какую такую сольную карьеру начал Мануэль в Уругвае, потом, надавив на Маркоса и узнав, что ни в какой тур её бывший, но всё ещё любимый мексиканский шизик не уехал, а находится в больнице и ждёт операции на головном мозге, чудом умом не тронулась и каждый божий день, заручившись материнским дозволением, мчалась в клинику… А вчера, по всей вероятности, с бедным мальчиком произошла какая-то катастрофа, судя по тому, что после разговора с доктором Мариссу саму чудом не госпитализировали в полуобморочном состоянии. Сегодня сеньора Рей строго-настрого запретила ей совать туда нос, насильно накормила завтраком и спрятала за семью замками весь имеющийся в доме кофе. Разрешение Марселя оставить находящуюся на грани невменяемости дочь на неделю дома пришлось как нельзя кстати, но вот хватит ли у неё сил помочь своей девочке без вмешательства специалистов? В последнем Соня уже сомневалась. Грохот в комнате Марисситы заставил женщину насторожиться – наверняка опять ищет кофе вместо того, чтобы нормально поспать и привести себя в порядок перед завтрашним обещанным визитом к Мануэлю. Зная, чем эту упрямицу можно пронять, Соня пошла с дочерью на сделку: та начинает нормально питаться, высыпается и вечером выбирается с ней в парикмахерскую срезать наконец-таки эти ужасные дреды, а завтра благополучно едет в больницу к возлюбленному, которому наверняка нужна помощь и поддержка близкого человека. Но, судя по всему, что-то пошло не так... Подозрения звезды подтвердились – минут через пять порог кухни переступает отощавшее бледное всклокоченное нечто, в котором с трудом можно узнать неунывающую рыжую красотку-сорвиголову, ещё пару недель назад распевавшую «No se puede mas» во весь голос на репетициях. -Я так понимаю, в этом доме не осталось ни зёрнышка кофе? – бесцветный, монотонный голос дочери пугает. Лучше бы истерики закатывала, вот ей-богу. -Не осталось и не появится до конца недели, - безапелляционно отрезает Соня, - А может, и дольше, если одна глупая несносная девчонка так и будет отказываться от еды, сидеть затворницей и ходить бледным худющим запущенным чучелом! – в глубине души она чувствует, что перегибает палку, но другого способа достучаться до самого близкого и любимого человека на свете, вытащить этого упёртого маленького человечка из пропасти просто не находит. Может быть, сейчас Мариссита хотя бы характер свой дурной проявит, обидевшись и хоть из принципа взявшись за ум? -Если ты не заметила, я всю жизнь была чучелом на фоне твоей небесной божественной красоты, о которой мне твердили из каждого утюга, - так же безэмоционально отвечает девушка, в голосе которой, несмотря на ужасные слова, не проскальзывает ни одной живой нотки, - Так что вряд ли уже будет хуже. Да и ради кого мне теперь пытаться сделать из себя человека? Сеньоре Рей уже не хватает ни сил, ни даже злости ответить на такую холодную едкую реплику дочери. Ещё немного – и она полностью распишется в собственной родительской несостоятельности. Но происходит неожиданное – Мариссита заходится в рыданиях на весь дом, опустившись на свободный стул, закрывает лицо руками и по-детски отчаянно голосит: -М-мамочка, простииии… Я мерзкая, д-дурная, неб-благодарная д-дрянь! Я просто больше не могу, ч-чем хочешь клянусь, не могууууу! -Доченька, бог с тобой, объясни же ты толком, - испуганная Соня присаживается рядом, крепко прижав её к себе и мысленно выдохнув: лучше такой эмоциональный всплеск, чем апатичное состояние последних дней, - Я здесь, я рядом и всегда поддержу, что бы ни случилось. Ты же знаешь, роднее тебя у меня никого нет. Что такого ужасного произошло позавчера в больнице? Расскажи мне всё, вместе мы со всем справимся, а если что – доктор Крюгер поможет, он и меня от депрессии после развода спас. -Н-не надо К-Крюгера, - девушка ещё больше заходится в плаче, но в тёплых маминых объятиях наконец-то чувствует себя в безопасности, - И к М-Мануэлю тоже не надо… Я ему такое… Я ему Сабрину была готова п-простить и его с-свинское п-поведение на репетициях, а он… А он ничего не помнит! П-помнишь, мы с тобой ж-ждали полдня, пока он после операции очнётся? Он медсестричку эт-ту ещё позвал, Анхелес, к-кажется… А меня з-забыл! Совсем! К-как меня увидел на следующий день – с-спрашивает «ты кто?». А её и С-Суареса узнал! Мам, ну за что мне это, а? -Бедная моя девочка, - чувствуя всю её боль, как свою, мать всё бы отдала, чтобы хотя бы частично забрать эту боль себе, но сейчас может только хоть как-то попытаться успокоить и объяснить ситуацию без нравоучений, но устами взрослого разумного человека, - Я понимаю, как тебе тяжело. Но и Мануэлю тоже. Он перенёс сложнейшую операцию на мозге, доктор Суарес ведь предупреждал, что память и полностью адекватное мышление вернутся к нему не сразу, что он может забыть какие-то вещи или людей, даже самых важных – но ведь это временно. А у вас была такая любовь, что он обязательно всё вспомнит. Он же даже спас тебе жизнь, хотя вы тогда были в ссоре, - испуганно прижимает ладонь ко рту, осекаясь: наверняка Мариссите до сих пор жутко вспоминать обстоятельства, при которых она сблизилась по-настоящему со своим тогда уже больше-чем-просто-другом. -Я-то помню, - устало вздыхает девушка, успокоившись, - А вот он… Почему он всё-таки сразу узнал Суареса и эту… Анхелиту, а меня забыл, будто я вовсе не существую? -Дочка, они находились рядом с ним всю неделю практически круглосуточно, - терпеливо, взвешивая каждое слово объясняет женщина, стараясь говорить как можно мягче и тактичнее, - А ваша история… Согласись же, у вас всё было непросто, вам обоим пришлось страдать и расстались вы… ну, скажем так, явно не на лучшей ноте. Вот из его памяти и вытеснились болезненные воспоминания, потому что сейчас они явно не помогут. Но вот увидишь – так только он встанет на путь выздоровления, воспоминания начнут возвращаться. Медленно, постепенно, как фундамент по кирпичикам. -Правда? – Марисса смотрит на маму со смесью страха и надежды во взгляде. -Я не врач, но так поняла объяснения доктора Суареса. Если у тебя есть какие-то сомнения или вопросы – завтра, когда придём навещать Мануэля, можно подойти к нему и ещё раз всё уточнить. -Конечно, - от такого предложения уже потихоньку приходящая в себя бестия отказаться не может, - Только сегодняшний визит к парикмахеру ещё в силе? А то я уже народ пугаю своей лапшой на голове. -Мы записаны через пару часов, - с готовностью кивает Соня, радуясь про себя, что основной кризис, кажется, позади, - И, доченька, не отгораживайся больше от меня. Если тебе плохо, больно, страшно – я всегда рядом. Я знаю, какая ты у меня сильная, но для меня ты всё равно мой ребёнок, что бы ни случилось. -Спасибо, мам, - девушка искренне и тепло улыбается, - И прости за те гадости, что я тебе наговорила. Я просто уже не знала, как вывозить это всё в одиночку. Уже вечером, вернувшись с повеселевшей Мариссой из салона красоты, в котором ей сделали стильную короткую стрижку, сеньора Рей отдаёт распоряжение домработнице приготовить нормальный питательный ужин, а не «очередной паёк для дистрофиков», и, о чём-то задумавшись, присаживается в мягкое кресло в гостиной. Кажется, самая тёмная ночь, за которой должен последовать рассвет, уже миновала. Но теперь и её девочке, и Мануэлю, который, несмотря ни на что, заслуживает любви и прощения, потребуется очень много сил, чтобы вместе пройти этот непростой путь. Справятся ли они сами? А ведь незадолго до госпитализации этого упрямого парня на Марисситу свалилась ещё одна неприятная история… Вспомнив об этом, деятельная суперзвезда резко вскакивает с места, как ужаленная, и начинает нервно мерить шагами комнату, расхаживая из угла в угол. Не меньше, чем происходящее с бывшим женихом, её непотопляемую дочурку выбило из колеи ещё одно предательство. «А предательство ли?» - проносится в её голове, в которую тут же приходит гениальная в своей простоте идея. Если и есть на свете человек, способный поддержать Мариссу как никто другой, то только один. Интуитивно чувствуя, что следует сейчас предпринять, Соня методично перетряхивает содержимое сумочки и всех ящиков комода в поисках записной книжки. Сохранился ли у неё нужный номер? «П, Р, С…» - наконец найдя заветный блокнот, она лихорадочно перелистывает страницы, - «Есть!» - и, обрадовавшись такой удаче, набирает номер: -Алло, Сандра? Это Соня Рей. Может быть, вы меня помните – мы с вами разговаривали в суде незадолго до… Да-да, я именно по тому самому поводу. Разрешите мне с ней поговорить? Да, конечно, жду! – скрещивает пальцы на удачу. Этой ночью в больнице Мануэль впервые засыпает без обезболивающих и снотворных. Суженный до неврологического отделения мир до сих пор кажется ему шумной многоголосой кашей, но, по крайней мере, у него стало хоть как-то получаться в этой каше ориентироваться. Не без помощи доктора и доброй души Анхелиты, конечно – но уже что-то. Доктор говорит, скоро он потихоньку начнёт вспоминать события из своей жизни и узнавать приходящих к нему людей. Например, громкую орду ребят и девчонок, оккупировавших коридор возле его палаты в последнюю пару дней. Если верить Анхелите – это его одноклассники. Наверное, они неплохо сдружились, раз столько народу так переживает о нём. Особенно из этой толпы запомнились двое – курчавый русоволосый парень, даже здесь, в больничных стенах не выпускающий из рук учебник математики, и невысокая, тонкая, точнее сказать – болезненно худая девушка с рыжими дредами и то ли злыми, то ли грустными карими глазищами. Почему он так заострил на них внимание? Были ли эти двое его лучшими друзьями или наоборот недругами-соперниками? Хотя вряд ли бы тогда они дежурили здесь… Но почему эта странная рыжеволосая девчонка так зло на него смотрела? «Надеюсь, скоро всё прояснится,» - думает парень и впервые за последние дни проваливается в безмятежный сон. И – также впервые за долгое время – видит во сне что-то смутно знакомое. Огороженный стенами и расчерченный разметкой пятачок («Школьный двор? Спортплощадка?»), колонки, из которых играет зажигательная музыка, и много танцующих пар в спортивной школьной форме. У него тоже есть партнёрша и кружить её – миниатюрную, хрупкую, почти невесомую – одно удовольствие. Только вот лица таинственной незнакомки не разглядеть… А вот слова доносящейся из динамиков песни о самой красивой девушке на свете, одетой в солнце и вышедшей из облаков, он явно где-то слышал. Но вот где?