Душечка

      В том, чтобы с искушённой пристрастностью бесить самого Короля Ада, Аластор находил своё особое наслаждение. Кончики его маленьких рогов всегда аж чесались от предвкушения, стоило знакомой шляпе появиться на горизонте. Аластор всегда любил сразиться в тонкой интеллектуальной игре, а Люцифер стал на удивление хорошим противником.       Вообще какое же это громоздкое, величественное имя — Люцифер Морнингстар — и какой же неожиданно смешной в своей заносчивой маленькости его обладатель. Дует свои наливные щёки, когда говорят о некомпетентности, и высокомерно фырчит, словно разъярённый ёжик, стоит только заикнуться о росте.       Ну точно ёж ведь! Аластор уверенно ставит галочки на всех пунктах цветастого списка: несмотря на весь милый вид колючий, носит на голове яблоки и прочие плоды, а ещё благородно душит змей вот уже… Сколько они там с его женой в разводе? Аду и Раю стоит добавить в мировую историю это важное уточнение о личности «Главного плохиша», как постоянно повторяла Ниффти, пока они обсуждали эту милую теорию за чашечкой чего-то слишком кроваво-красного для чая у Рози. Только вот когда Аластор с лучезарной улыбкой озвучил это предложение Люциферу — ведь кто, как не Король, должен самолично исправить неточность во всех своих исторических документах, — он только с помощью удачно подвернувшейся под руку Чарли избежал участи быть сожжённым сотней маленьких злобных уточек. Небеса тоже, кажется, отклонили его по всем правилам аккуратно заполненную форму о жалобах и предложениях. Жаль-жаль. Какое упущение!       И после каждой такой отдававшей пока ещё не безумием, но мастеровитой издёвкой идеей Аластор с новыми силами принимался за идею новую, ещё более блистательную. Всё-таки слишком занимательно-мило злился Люцифер.       Всё-таки слишком часто Аластору хотелось любыми способами урвать побольше времени для любования этим ангельским ликом в их общем сточном котле. Хотелось препарировать каждое чувство Люцифера: будь то раздражение, злость или удивление и радость настолько чистая-чистая, что казалось, сама материя Ада трещала от острого диссонанса и не понимала почему. Почему именно этот ангел оказался скинут с небес, хотя был их чуть ли не главным воплощением? Радиодемон был в замешательстве вместе с материей, в любопытстве склоняя свою голову по-звериному в бок и чуть прижимая мягкие уши.       До предвкушающе поддёргивающейся стрелки в глазах хотелось узнать Люцифера ближе, лучше. Как гласит извечная мудрость — всегда держи своих злейших врагов на коротком поводке. Люцифера вот один раз с него спустили, и теперь у Небес, должно быть, денно и нощно всё колокольным звоном трещит от количества головной боли на одну квадратную благодать.       В общем, игра в кошки-мышки до победного укуса всё продолжалась чудно-размеренно, словно и не было никакого противостояния с Раем, не было ни кровавой финальной бойни, ни иссушающего отчаянья в груди Аластора — а оно ведь верно разрасталось прямо оттуда, из вязкой раны на грани посмертия… Нет, ничего этого не было. Аластор позабыл обо всём на своей охоте за сверкающим Царём всех трофеев. Аластор будто залечен был этим азартом, этим раскатистым смехом, спрятанным в маленькой молочной ладошке, когда шутка выходила особо удачной и была по достоинству оценена даже объектом насмешки. И улыбаться для Аластора вдруг стало порой не ноющей обыденностью, а собственным желанием. Прямо вот так, во весь зубастый рот ослепительно при каждой встрече!..              Аластор, кажется, знатно проебался, пропустив в какой-то момент одурманивающей одержимости незримую черту.       А Люцифер, чёрт первородный, чёрт первоклассный, даже при всём своём ангельском терпении имел границы.              Кто подумать мог, что собственная тень — такой верный и послушный друг, с которым Аластор не одну душу разложил на кипящую кровь и шумящий в эфире звук, — обернётся против него? Подчинится другому или вовсе позволит заменить себя? Аластор был почти напуган, когда привычные чёрные щупальца с силой сжали его собственные запястья, не давая притронуться к совсем недавно починенному микрофону. Работал он, конечно, совсем уже не так превосходно, как раньше, и фонил чересчур раздражающе даже для Аластора, но это лучше, чем ничего, лучше, чем вовсе без сил пропасть окончательно… Однако вернёмся к испугу.       Что скрывается за словом страх? Боязнь, что все-все грязные секретики вылетят наружу несмолкающими птичками? Дрожь от того, что из темноты выскочит подкроватный кошмар в ночном колпаке? Такие пустяки не имеют права называться страхом. Этот испуг, который испытал Аластор, когда чёрные щупальца, по-прежнему удерживая его руки, потянулись дальше к микрофону и переломили его надвое ровно в том самом месте, этот ужас ощущался как оглушающий белый шум помех, как закатанные от недостатка воздуха глаза, как… Как вновь открывшаяся и гноящаяся рана, как расползающаяся по всей его душе трещина пустоты.       Подготовленные для первой после вынужденного застоя передачи листы разметались по радиорубке белыми перьями и сгорели в мерцающих искрах. Обычная шалость, ну, или немного более наглая и дерзкая — всего-то список всех дурных привычек Люцифера с несколькими колкими комментариями лично от Аластора! Всем Адом бы дружно посмеялись, Король подулся бы, Аластор улыбнулся бы шире и вновь отметил красной звёздочкой ещё один, как завещала милая Принцесса, счастливый день в Аду… Кажется, всё-таки просчитался.       Люцифер собственной зловещей и уже совсем не кажущейся такой привлекательно-маленькой персоной сверкал своими глазами из сгущающейся тьмы. Именно его присутствие не дало Аластору испугаться окончательно, позволило сохранить хоть каплю разума и не поддаться инстинкту. Не убьёт же, в самом деле, после того, что между ними было?.. Но было ли что-то? Или нет, не так: чувствовал ли Люцифер вообще хоть что-то всё это время? Предательская трещина дрогнула, вновь мешая дышать. Белые помехи, кажется, превратились в визг, а в воздухе нестерпимо запахло серой и сожжённой карамелью.              Люцифер подходил медленно и величественно, как полагает истинному королю. В каждой выверенной манере его сейчас — посмертная угроза. Одно ненужное слово, и от Радиодемона останется лишь горстка радиоактивного пепла, которым, быть может, при хорошем исходе подавятся случайные бесы. Вымученная, испуганная улыбка Алостора болью раздирает мышцы лица, но убрать её — невозможно. Непосильно ему. От каждого гулкого шага в этой белой вязкости помех сердце Аластора вздрагивает, уши жмутся ниже, а душа… Душа, кажется, рассыпается позорной гнилью.       Когда Люцифер оказывается на расстоянии вытянутой ладони, которой он удерживает демона за подбородок крепкой хваткой, всё в Аласторе замирает. Грешники поновее вроде Вокса говорили, что олени обращаются в статуи, видя слепящий свет встречных фар. Аластор же полностью утонул в этой кипящей тьме залитых кровью глаз. Отдался ей весь от тонких рогов до подрагивающего хвоста.       Когда Люцифер хмурится сильнее, Аластору кажется, что его действительно сбили.              — Кажется, мы друг друга не совсем поняли.              Голос Люцифера неожиданно мягкий, осторожный. Совсем не вяжется с пугающей аурой вокруг, и потому помехи в голове Аластора шипят недоумённо-сильнее. Но он покорно следует за своим Королём, неловко садясь вроде в своё дикторское кресло, но на чужие колени. Тихий смех его короля — словно в последнюю секунду казни внесённый указ о помиловании.              — Или же кто-то слишком горд был, вместо того, чтобы честно рассказать о своей боли, не так ли, блохастый? — пальцы Люцифера лёгким щелчком опускаются на его вздёрнутый нос, — ну, не дрожи ты, я уже передумал есть тебя сегодня… Или ты наоборот хочешь?       — Пожалуй, откажусь, — Аластор мотает головой, — да и вы блох из брюха вытравливать замучаетесь, — давит он, что-то не слишком изощрённое, чтобы только сохранить хоть хрупкий фасад своей стати.              Обнажающая жёлтые клыки улыбка натянута так, что вот-вот пролились бы слёзы, если бы Аластор действительно умел плакать. На обычные подначки Люцифера отвечать новой острой колкостью правда не хочется. Хочется просто уткнуться ему в шею прошептать на границе ультразвука что-то вроде извинений, но Радиодемон всё ещё трусливо боится за своё жалкое посмертие. Душа, кажется, вот-вот ускользнёт из тела, но ласковое поглаживание по его спине позволяет вздохнуть чуть свободнее. Аластор всё же жмётся ближе, вдыхает с белоснежной кожи своего Короля ту самую жжёную карамель и что-то похожее на яблочный сок. Голову кружит.               — Гордец, совершенный гордец, — шепчет ему в макушку Люцифер с каким-то едва уловимым восхищением, — знаешь, я, наверное, даже мог бы назначить тебя грехом этого круга, — уши Аластора удивлённо дёргаются в такт уголкам губ. И Люцифер, подметив это, шепчет так тихо-тихо искушающе, что Аластор готов был простить Еву. Ибо такому шёпоту соблазна не отказывают, — грехом Гордыни. Ты же ведь всегда хотел чего-то настолько масштабного, да, оленёнок? С тех самых пор, как попал к нам и устроил большой переполох, о котором эти заики даже сейчас рассказать нормально не могут…        — Неужто сам Люцифер наводил обо мне справки? — червонная стрелка в глазах Аластора дёргается не то чтобы нервно, но трепещуще. Аластор ведь точно помнит, как в первую их встречу Король Ада не знал о Радиодемоне ровным счётом ни-че-го. Ни одной сладкой, громкой и кровавой победы, которой Аластор гордился бы особенно сильно. А Люцифер, как Аластор успел выяснить за время своих наблюдений, играть на публике не любил. Значит, всё-таки специально расспрашивал кого-то. Значит, не так уж и безразличен ему этот «оленёнок»? Значит, неутихающее волнение в душе — вовсе не из-за близкой казни рождено…       — Настоящий гордый олень — Ад никогда не ошибается в выборе формы, — Люцифер не ответил, всё продолжая говорить будто бы сам с собой, но Аластор с жадностью ловил каждое слово. Ноги затекли в неудобной позе, треклятый Ад словно заново сдох там, за высокими окнами его радиорубки, а Аластор всё слушал, — уверенный в своей непобедимости и величии настолько, что сегодня чуть не попрощался с жизнью. И в тот раз тоже, я ведь прав? — рука Люцифера сжимает алые волосы у основания шеи и Аластор уязвлённо сглатывает. Душа трескается и ищет, за что бы ей ухватится, а Люцифер только улыбается с мудрым превосходством, словно подтверждая что-то в своей голове, — но и как олень пугливый и робкий, что сегодня жизнь твою спасло… — сладость ухаживаний вдруг сменяется на первородную тьму, и от напряжения Аластор случайно прокусывает губу. Нервный оскал превращается в кровавый, — но знаешь? Ещё одна подобная выходка, и присматривать за тобой буду открыто, а не через тень, — пальцы Люцифера небрежно эту кровь смазывают, критично пробуют, будто диковинное блюдо, — каково интересно будет грешникам, что увидят именитого Аластора в окружении бесовской охраны?       — Видимо, явно веселее, чем могло бы быть сегодня, — Аластор на такое предложение морщится, фырчит сам не лучше злополучного ежа. Быть под королевской охраной, точно клятая адская Принцесса, — всё равно, что признать свою слабость и привязанность. Такой гордец как он никогда бы не вынес такого, да и Люцифер, наверное, тоже…              Хороший подкол в общем, Аластор оценил. Даже улыбнулся чуть более искренне, хотя скулы по-прежнему сводило раздражительной болью, и приподнял свои мягкие уши. Люцифер не преминул поймать кончик одного из них зубами, осторожно покусывая и слюнявя, но пускай. Если он того хочет — пускай, Аластор даже не вздохнёт раздражённо. Всё-таки душа его почти принадлежала Люциферу… И вовсе не из-за того, что эта ласка могла Радиодемону нравится. Нет, даже не на половинку дрожащей стрелочки влюблённого взгляда.       Чёрт. Кажется, опять просчёт.              Люцифер вновь расслабляется и поглядывает слишком предвкушающе. Словно каждую мысль Аластора читать умеет ещё до того, как сам Радиодемон разберёт за шумом помех в собственной голове. Люцифер усаживает немного сползшего с его коленей Радиодемона ровно и тянется к пуговицам на алой рубашке.              — И раз ты, гордая душечка моя, оказался сегодня очень понятливым и испуганным, — голос Люцифера слаще рекламы очередной сомнительной аферы «Ви», но Аластор не может заставить себя напрячься. Пуговки, в след за хозяином, одна за другой сдаются без боя, — то предлагаю миновать пытки и прийти к чему-то более приятному.       — Секс? — удивлённо приподнятая бровь Аластора выражает меньше скепсиса, чем Радиодемону хотелось бы. В последнее время «возбуждение» и «Люцифер» всё чаще встречались в его голове, не вызывая при этом ни недоумения, ни тем более отвращения. Наоборот — только участившееся дыхание и лёгкое подрагивание хвоста, чему Аластор был смущён до алеющих кончиков ушей. Ах, как хорошо, что те уже пушисто-красные!       — Лучше, — просто усмехается Люцифер, нарушая все порочные мысли одним своим словом. Что может быть лучше секса при условии, что они так близки и обстановка располагает?              Когда тёплая рука касается его испещрённой шрамами груди, Аластор, кажется, понимает.              Люцифер не касается лишь его кожи, он словно проваливается своими слепяще-белыми коготками истинной формы глубже. Поддевает острым концом обожжённую и потрескавшуюся саму суть Аластора, и сердце грешника заходится в первородном страхе. Чувство, что его сейчас съедят, начиная именно с костей и так до самого дрожащего хвостика. Он и вправду лишь маленькая «душечка» в лапах главного порока на этой кухне. Осталось только приправить страданиями и пустить кислую, горькую кровь, чтобы было вкуснее. Но Люцифер лишь гладит его нежно подушечками сияющих пальцев. И собравшаяся вот-вот рассыпаться мраком душа взрывается восторгом. Стрелочка в глазах, наверное, закатилась куда-то в бездну вместе с давящими помехами. Аластор замер весь ошарашенный, смотрит с бесконечным признанием и дышит через раз. Вздрагивает сладостно, когда умелые пальцы играются с его душой в новом месте, подбирая уже разрушенные кусочки и вставляя их на место. Трепетно залечивая драгоценным сусальным золотом собственной крови. Какая бесполезная, должно быть, растрата, но ещё ни разу не испытывающий такого Аластор не смеет перечить или противиться.       Натянутая улыбка трещит и кровоточит, но Аластору уже всё равно. Он растворился, расплакался в этом удивительном, глубинно-радостном чувстве. А вот Люцифер вновь хмурится недовольно и, на секунду сжав ладонь в кулак, чтобы робкая душа ненароком не напоролась об острые когти, резким толчком подтягивает Радиодемона за талию ближе.              — Держись за меня, — с властной поволокой требует он, и Аластор выполняет приказ на чистом инстинкте подчинения. В голове сквозящая пустота, а ещё недавно напуганная до очередной смерти его душа теперь сама капризно тянется назад к когтистым пальцам.              Другая же рука Люцифера скользит выше по спине, уже не удерживая Аластора крепкой хваткой на его коленях. Она уверенным движением касается кислотно-зелёных нитей на извечной улыбке Радиодемона, и те с шипящим треском и искрами истлевают. Появившаяся было на изящно вытянутой оленьей шее цепь тоже трескается, падает на пол шепчущими проклятья лужицами, что в страхе стремятся забиться во все возможные углы и там же догорают позорно визжа.              — Т-ты только что… Что? — Аластор с растерянностью наблюдает за тем, как последняя кричаще-зелёная масса испаряется едким дымом. Жестокий контракт, над снятием которого он бился годами, раз за разом рассекая в кровь свою упрямую глупую голову и ломая одни рога за другими, растаял вот так просто. Просто потому, что Люцифер так захотел. И пока наконец-то расслабленные и неудерживаемые ничем губы пытались изогнуться в нужную эмоцию, освободившаяся от ржавой травящей иглы душа с восторгом кинулась в лапы своего спасителя… Слишком честная, открытая она — эта его душа, — но пока его Король так трепетно ласкает и балует её, Аластор не то чтобы против.       — Все души в Аду принадлежат в первую очередь мне, — с каким-то даже мальчишеским самодовольством и хвастовством заявляет Люцифер, с тихим смехом тянясь для поцелуя, — особенно такие гордые душечки.              Аластор подставляется под каждый сладостно-томный, пробирающий до самой души поцелуй. Люцифер то чмокает с нежной усмешкой эту ещё слабую, но уже не умирающую душу, то вновь возвращается кусачей игрой к тёплым губам Аластора, когтями любовно придушивая душечку так, как она восхищённо хочет. Над такими порывами определённо стоит поработать в будущем, но пока Аластор так соблазнительно открыт, взволнован и загнан, Люцифер готов пойти на уступки и взять на себя ответственность… И всё-таки ещё немного такой опасной игры, и он точно не удержится и натурально съест своего оленёнка, даже хорошенько не прожарив перед этим. Тысячелетия воздержания от подобного пробудили в нём сейчас нешуточный голод.              — Давно я так не делал такого, — с ностальгической улыбкой говорит он и вслух, пока Радиодемон, уткнувшись ему в плечо, пытается отдышаться, — ты действительно особенный оленёнок.       — Это было действительно лучше, чем секс, — предпочитая ради собственного спокойствия пропустить последнюю часть, выдыхает в ответ Аластор, теряя явственное ощущение своей души, но заново обретая контроль над телом. Не улыбаться странно, и он как ребёнок корчит разные рожицы, чтобы ощутить все свои силы.       — Оу, теперь, когда ты вновь заговорил об этом, — Люцифер чуть клонит свою голову, чтобы посмотреть запыхавшемуся грешнику в глаза, — знаешь, я ведь не против. Так сказать, сравним всё наглядно, — с этой тупой улыбкой, от которой женщины, должно быть, влюблённо падают без чувств, а сердце Аластора пропускает удар, Люцифер поигрывает бровями, весьма прозрачно намекая. Выглядит ещё так, будто сбежал из отвратительно слащавых ромкомов, вечера просмотра которых Чарли полюбила устраивать после восстановления отеля. Да он ведь точно оттуда каждую интонацию украл! Но остаточное восхищение души томящей дрожью собирается внизу живота, и Аластор слегка нетерпеливо ёрзает.       — Только если ты уберёшь всех своих блядских уток из комнаты, — бурчит он, не собираясь провести свой первый раз в Аду в окружении тысячи бездушных резиновых глаз. А у Люцифера на полках их именно столько и даже больше, Аластор помнил всех-всех ещё с того раза, когда устанавливал в комнате своего Короля миленькое незаметное радио. Будить спозаранку этого растрёпанного ангелка самыми отвратительными адскими мелодиями было весьма занимательно, хоть сейчас это и переросло в более милую традицию с хорошей подборкой джаза или другой классики, над созданием которой Аластор просидел не одну ночь…       — К тебе так к тебе, тоже давно там уже не бывал, — пожимает плечами Люцифер с этой театрально-наигранной беззаботностью, что у Аластора аж зубы сводит от желания покусать. Как? Вот как он умудряется быть одновременно и властным зловещим Ужасом, что одним взглядом заставляет уши прижиматься к голове, и нелепым коротышкой в забавном костюме, которого так и хочется подразнить, чтобы затем ткнуть коготком в румяные щёки? Аластор правда не понимал.              Аластор был очарован этим настолько, что даже позволил отнести себя в комнату прямо так на руках, позволил где-то в дальнем углу рубки сиротливо оставить микрофон с новенькой золотой каймой по середине.       Кажется, наивно-искреннее ожидание души какого-то сладкого чуда передалось и ему самому, но сейчас это уже не казалось чем-то раздражающим или недостижимым.