***
Жизнь в агентстве всегда кипит, в том или ином проявлении. Ацуси бегает с отчётами и принеси-подай поручениями, Кендзи возится с абсолютно непонятно откуда взявшейся курицей, Кёка ему помогает, брат и сестра Танидзаки как всегда, в общем-то. Осаму пару дней назад ушёл на задание в какой-то торговый центр и не вернулся. Приятная регулярность. Куникида работает не наработается, когда ему звонит неизвестный номер на рабочий телефон. - Куникида Доппо, вооружённое детективное агентство. Слушаю. - Здравствуйте, я Сюдзи Цусима, лечащий врач Дадзая. - слух детектива напрягается. Во что этот прохвост попал, ему не интересно, как всегда отлынивает от работы, наверное, но врач - это что-то новое. - Его принуждённо кладут в пихиатрическую больницу. У Куникиды отваливается челюсть. В голове не сходиться ни один пазл, он как будто пытается вставить куб в шарообразную выемку. Дадзая и в больницу? Да как детективное агенство и без него? - Когда? На сколько? - Сейчас. Он уже на месте. Задержится здесь, пока не сможет действовать самостоятельно, наверное около трёх месяцев, точно сказать нельзя. Могу предоставить справку. - Так, а причины? У вас есть какие-нибудь обоснования? - Они не разглашаются. Ещё пару минут Доппо пробует варианты того, что это розыгрыш, изощрённый способ отлынивать, ошибка, мало-ли тёсок в Йокогаме, но остаётся с адресом больницы и перманентным шоком. Он откровенно допрашивал доктора, но это почти ни к чему не привело. Он закрывает ноутбук, ставит локти на колени и скрестив руки прикладывает их ко рту, тяжело вздыхая. На пару секунд в ушах звенит и он не слышит ничего, кроме тикания часов. Тик-так. Надо вытаскивать бедолагу. Всё, что удалось выудить из врача - "госпитализирован с попыткой самоубийства". Немудрено, сколько их у Дадзая было-то, но ни разу он не попадал в заведение. Что сейчас изменилось? Доппо срывается со своего рабочего места и под взволнованные взгляды коллег быстро уходит в кабинет директора.***
Чувствовать себя как дома - звучит как нелепая шутка, наверное это она и была. Тягуче белые стены и скудный интерьер. Исскуственные растения, предметы мебели, которые не отодрать от пола, всюду закругленные углы. Ничего острого, нигде. Как только Дадзай показался в здании кто-то сзади, возможно с поста охраны, вслед гостеприимно прокричал "Я б вдул!". И поговорить не с кем, и поделать нечего - все радости лечебницы, в общем. Осаму обязали посещать его лечащего врача каждый Божий день. С Сюдзи у них отношения не то, что не заладились, скорее у них просто не было шансов. Не тип Дадзая, ему нравятся другие парни. Доверять Цусиме было нельзя, кто знает, чем это обернётся. Он не сильно наседал на пациента, но определённо утомлял. Отвечать на вопросы не хотелось, не хотелось помощи, хотелось домой. Может даже в мафию, только не торчать здесь. Отдельной му́кой было просыпаться во-время, засыпать же было легче. Он мог справиться с обитателями места, с условиями государственной больницы мог, с тем, что он здесь на неопределённый срок почти мог. Он взрослый мужчина в конце концов. Да тут так и напрашивается одно "но", согласно которому всё шло не как по маслу, Дадзай не мог справиться со своими внутренними ощущениями, со страхом остаться тут навечно, с таблетками, которыми его пичкают и с давящей атмосферой безумия. А что, если они правы? Если ему тут самое место? Он не чувствовал себя здоровым никогда раньше, но это не значило, что он хотел вылечиться, или что хотел любой помощи. Да, ему было плохо и особенно в последнее время, но он честно готов никогда больше не резаться, всегда приходить на работу вовремя и выполнять её всю, лишь бы смыться отсюда. Хотя конечно, по чесноку, через несколько дней в которые его и не думали отпускать, а любимые коллеги не думали навещать, он медленно начинает терять надежду на то, что выберется. У него в прямом смысле руки чешутся убить себя всего через три дня, после того, как дружный коллектив принял детектива к себе. Он пытается задушить себя собственными руками, но его останавливают. Его первый день здесь начался с того, что он проснулся в семь утра. Он верит, что привыкнет позже, но всё равно честно не видит смысла в таком раннем подъёме. Пока он шёл в столовую, некто незнакомый пробежал по коридору в полном негляже. Это повторялось между прочим не раз, но в целом было типично. Он даже пожалуй может понять - больничная одежда оставляет желать лучшего, так что Осаму рад тому, что ему оставили хотя бы его рубашку. Он идёт по светлым коридорам с другими пациентами, шаркает тапочками, трёт глаза и сутулится. Столовая - это концентрат всего плохого что есть здесь: кто-то кричит, буянит, бунтует, а санитары пытаются всех унять. Некоторые наотрез отказываются есть, в Осаму самого кусок не лезет, но наблюдая за чужими ошибками он легко их избегает. Ест абсолютно отвратительный завтрак, очевидно не рассчитанный на тех, кто утром не голоден. Он не привык так много есть, для него типично было бы пропустить завтрак, после полного рабочего дня так проголодаться что наступит ужасная слабость, и тогда он поест чего-нибудь в дешёвом кафе. Иногда он ощущал ужасный голод в агентстве, и тогда Ранпо удивительно легко делился едой. В мафии он просто ел как попало, хотя надо признать что пока Ода был жив они часто питались где-нибудь, где был неплохой кари, Дадзай ел за компанию. С Чуей тоже, они были подростками и Боже, они могли съесть неописуемое количество ужасно вредной еды. Сейчас он с улыбкой вспоминает эти моменты, пока не встречается с суровым взглядом санитара, сразу меняя выражение лица. "Пошёл бы ты нахрен", думает Дадзай, а санитар как-будто смотрит ещё суровее. "Ну мысли же ты читать не умеешь. Не умеешь ведь?" - санитар поворачивает голову, отвлекаясь на кого-то другого. Осаму считает что его мысли всё же остались в конфиденциальности. В общем, никто и никогда не контролировал то, как он питается, так что он никогда и не ел по режиму - только когда голоден. Кажется ему сейчас аукается каждый момент в его повседневной жизни, который он совершал не подобно другим людям: после того, как он откладывает приборы, ком подкатывает к горлу. Он подрывается, роняя с грохотом падающий стул. Было бы во всяком случае неприлично наблевать на стол и испортить аппетит тем, у кого он есть. Пытаясь ковылять к туалетам его останавливает очередной человек в белом халате, кажется спрашивая что с ним, и встряхивая за плечо, после чего Осаму не сдерживается и даёт вырваться изо рта всему, что было в желудке. Он бы с радостью дал вырваться всему что у него в голове по поводу больнички, но так даже нагляднее. - Меня тоже блевать тянет от этой богадельни. - сказал, как с неба свалившийся Цусима. - Пойдем отсюда, рот тебе сполоснём. Осаму только кивает.***
- Это серьезное дело, но у меня нет юридических прав чтобы просто взять и забрать его оттуда, это нереально. Только если попробовать выкрасть его, и то, когда его снова обнаружат к нам и к нему будут большие вопросы. Мы не можем сними судиться, у них были все обоснования. Юкичи тяжело вздохнул. - Куникида, мы можем только постараться вызвать Ранпо и ждать, пока он приедет, или пока Дадзая выпустят. Они ведь не преступники и не эсперы, просто врачи. - Я не думаю, что ему станет там лучше, мне кажется балбеса надо вытащить и поскорее. - Ты волнуешься, я понимаю, но с ним не должно ничего стать, это же Дадзай. Я свяжусь с Ранпо, можешь пока отправиться за ним. - Есть, Фукудзава-сан. Он берет билет немедленно, отправляясь за самым лучшим детективом, так некстати отлучившимся.***
Они проходят вместе до мужского туалета, предназначенного для персонала. Под пристальным вниманием чужого взгляда Осаму промывает рот, прекрасно понимая, что заслужил надзор. Кажется, в прошлый раз когда его оставили одного в туалете, ничего хорошего не случилось. Они пересекаются взглядами, после того как Дадзай умывшись ссутулился над раковиной. Первым подаёт голос оперевшийся перегородку туалета Цусима. - Ты наломал дров. - Знаю. Сказать больше нечего. Этот день только начался, но он уже не справляется со своим образом. Не может даже выглядеть нормально. В чём его проблема? Почему бы ему не придумать план, как всегда? У него всегда есть план, он может предугадать поступки людей, прочитать их как очередную открытую книгу, обыденное дело. Так что мешает теперь? Препараты? От части, на самом деле у него уже есть план, надеяться на помощь агентсва и лишний раз не рыпаться. Он слегка запутался, но он был уверен в том, что ставку надо делать на друзей. Был уверен, а сейчас уже не знает. - Что мне нужно сделать, чтобы в следующий раз твой завтрак остался в тебе? - Очевидно, не давать мне такой большой завтрак. - Дадзай, это не большой завтрак, это нормальное количество еды. Каша, яблоко, вареное яйцо, чай, это простой сытный завтрак для любого человека. Осаму слегка клинит. "Да, для любого человека. Это никогда не значило для меня" - думает, но не произносит. Вместо этого говорит, с явно помрачневшим выражением: - Я не привык есть по утрам. - Мгм, а чего это так? Дадзаю противно от этого взгляда, просто отвратительно от лёгкой ухмылки лишь одной стороной лица. Обычно это он так смотрит, он должен понимать всё, а не его собеседник. Его видят насквозь и это пронзающе. Это, чёрт возьми, было его преимущество. Он даже задумывается на секунду, не мог ли это быть Достоевский под прикрытием, но Фёдор всё же не бессмертен и теперь уже сгинул. - Стоит ли мне ждать ответа? Или твой свирепый взгляд говорит за тебя? Ооо, нет, он больше не сдержится. - Стоит ли мне отвечать, или вы сами пойдёте нахуй? Такие выражения не по его части, но он ужасно зол. Накахара высказал бы всё за него с удивительными и воистину высокоэтажными конструкциями, но его конечно нет рядом, когда он нужен. В ебучего докторишку стоило запустить камнем да потяжелее, чтобы он хотя бы удивился. Или чтобы придать ощутимый вес словам. Но ничего не происходит - его просто отправляют в свою палату к уважаемым сокамерникам. Пациентами он их называть уже устал. Он засыпает на добрую половину дня, просыпаясь ужасно голодным как раз к обеду. На этот раз его прием пищи приятнее - а приём таблеток нет. Ему бы выплюнуть их по-хорошему, он не чувствует себя лучше ни на йоту после того, как принимает их. И вот, снова недовольным, он снова должен свидиться с дорогим доктором. Опять. Дадзая как будто в школу отправляют, только школу он мог спокойно пропускать и ему ничего не стало бы, тем более что он просто бросил её не доучившись даже до 9го класса. На работу он всё таки любил ходить, пускай и опаздывал. Но теперь ему совсем не хочется идти никуда, Сюдзи ему по-настоящему не нравится. Конечно, он испытывает долю интереса, по отношению к нему, но боже - поскорее бы от него отделаться. Сеанс шёл туго. Они опять молчали. Цусима сверлил взглядом, а потом разрезал тишину резким голосом: - Ладно, давайте начнем с корня всех зол. Расскажите про ваших родителей. "О-о, ну, пора обломаться." - Не могу ничего рассказать, они мертвы. Лицо доктора не дрогнуло и не изменилось, он лишь задал следующий вопрос. Получается, обломался здесь только Дадзай. - Соболезную. Может, вы помните их, пока они были живы? - Отец бизнесмен, мать домохозяйка, ухаживала за домом и детьми пока он ездил по командировкам. - Детьми? - У меня были братья. - Как они все умерли? - Во время землетрясения. Ложь, Дадзай нагло врёт. Они все убиты, оно и понятно. Сюдзи улыбается: - Что ж, сменим тему. Проверим рефлексы! Цусима кидает в него ручкой, которая тут же возвращается прямо в его глаз. - Ну, док, Проверили? - О да. Можешь идти в палату. Улыбка не сходит с его лица, пока пациент удаляется из кабинета. Осаму ждёт любого наказания - за ним должна была прийти охрана, его должны были арестовать, или отвести в изолятор, что угодно! Можно было считать что он напал на своего лечащего врача, пускай с другой стороны это и самооборона. За ним приходит только санитар, переводя его в одиночную палату. Пожалуй он даже рад, его немного раздражали соседи. И находясь один в пустой комнате, приняв с ужином очередную горсть таблеток, он размышляет о том, что не мог предсказать того, что выкинул врач. Даже в самых смелых фантазиях, пожалуй, слишком странное поведение. "Может, это такой метод лечения? Не выглядит так, будто он действительно проверял сами рефлексы. Я не понимаю, чего он хотел добиться... " Осаму вырубает после длинного дня. Он тревожно засыпает.***
- Ранпо, чёрт тебя дери! Где ты пропадал? - Мы ходили в поход, Куникида, иногда людям свойственно отдыхать. За спиной детектива стоит высокий парень, гильдийский архитектор, с которым они держатся за руки. Он тихо спрашивает: - Что случилось в агентстве? Вместо Куникиды ему отвечает Эдогава. - Очевидно что-то важное или что-то с Дадзаем, почти одно и то же. Иначе трудоголик бы не примчался, мне кажется ты его понимаешь. Эдгар стыдливо опускает голову. Тем не менее, рук они не разрывают. - Дадзая положили в психиатрическую лечебницу. Ранпо открывает глаза шире: - Это ведь не был прикол? Куникида, ты не умеешь шутить. - Он точно говорил правду - вторгается По, тут же оправдываясь перед Доппо - вы очень взволнованны... - Я не шучу. Его не собираются выпускать оттуда, я не смог добиться от лечащего врача ничего, хотя звонил несколько раз. Мы не знаем что делать и мне кажется, что что-то тут не чисто. Эдогава вновь сужает глаза. - Обычно ты не руководствуешься чутьём. - Знаю. Это особенный случай. Ранпо нехотя промычал. - Чёрт с тобой... Покупай ближайшие два билета до Йокогамы. - Три, я поеду с вами. Они отправляются в город, по прошествии в общей численности трёх дней с первого звонка доктора Цусимы.***
На следующий день завтрак оказывается перед ним точно так же, но теперь его приносят в комнату, вместе с баночкой сочетающей разноцветные пилюли. Прошлой ночью он рано заснул и долго проспал но сегодня его вновь тянет спать, и когда глаза закрываются он успевает подумать что это из-за таблеток. И он просыпается от боли, кто-то сильно сжимает его бедра, разводя пальцами сфинктер и входя в него. У него не получается пошевелиться, только заплакать, открывая глаза. При попытке закричать из горла вырывается только жалобный хрип и бульканье - горло, в котором теперь встал ком, ужасно болит. Ему говорят, постанывая: - Заткнись, будь добр. В комнате темно и он почти не может разглядеть человека над ним, лишь через пару десятков минут этого издеватества он может узнать в нём санитара. Эти руки чувствуются повсюду но он ничего не может сделать, даже утереть слезы и сопли, в которых захлёбывается. Чужие руки оказываются на шее. - Давай, постони ещё. Ты так расчувствовался из-за меня? Другие не вызвали у тебя тех же эмоций. Дадзай пытается выть от отчаяния но ничего не может, он задыхается, на периферии видя ухмылку перед своим лицом и чувствуя омерзительное тепло внутри своего тела. Санитар не останавливается. Влага топит глаза, затекает в уши и волосы на висках промокли, затылок тоже. С Осаму сходит семь потов, но он вновь остаётся бессильным с охватывающей всё тело ломотой. Наконец, толстые пальцы заталкивают в его глотку таблетки, заставляя проглотить, тогда это наконец заканчивается. С общим подъемом он едва может раскрыть глаза. Штаны спущены, рубашка вежливо снята. Он чувствует засохшую сперму под собой, и что отвратительнее - в себе. Болит всё. Когда он оглядывает своё тело он находит синяки и ссадины, на бедрах гематомы. Пожалуй, красивые. У него треснута губа, волосы всклокочены, глаза покраснели и всё лицо в дорожках соли, а про нижнюю часть тела ему не хочется и вспоминать. Его не порвали, нет, но это не радует. Его раздирает осознание произошедшего - страх, стыд, ненависть и отвращение - всё разом, а отчаяние сильнее всего. Ему так хочется уйти от сюда, он желает сбежать из этого места, но из агентсва ни весточки - не мудрено, зачем он им? Он бы сам себе не пригодился. Потому что он не человек, от случая к случаю он монстр, использованная кукла или пустая оболочка, его не может полюбить ни одно нормальное существо, зная его настоящего. Он знает, что все просто недостаточно осведомлены или притворяются, проявляют вежливость, учтивость, но Дадзай не хочет видеть, что за этим что-то есть. Разве что Куникида раздражается, это не лучше. Настоящий Дадзай уже не может пригодиться никому - он не желает убивать или спасать, он ни на одной стороне медали, потому что он хочет чтобы его больше не было. Неопределившееся нечто, замаранное тело, вся его сущность это фальш и ему хочется конца. Сегодня отличный день, чтобы умереть. Его руки не сильны, но он может попытаться, и пытается. Сжимает пальцами своё горло так сильно, что оставляет видимые раны, кровь и кожа забивается под ногти, от чего их кромка остаётся бордовой. Если бы у него получилось, если бы у него только получилось, вычищением грязи из под ногтей была бы работа ко́ронера. Дадзай так сильно хотел умереть, ему больше некуда бежать, его единственное желание - пусть нету жизни после смерти, пусть его душа исчезнет. Он больше ничего не придумает. Его останавливают, и останавливают ещё не раз. А дни идут, он их не замечает, сбивается со счета очень быстро. Иногда на него накатывает, он пытается уйти и поскорее, пробует и сбежать, но ничего не выходит. Он убил 000 человека, но не может сбежать из больницы. Во все их следующие разговоры с доктором, Осаму постепенно замечает что-то, что не может объяснить никак. Сначала на одном его глазу появляется повязка, скрывающая пол лица. Потом меняется прическа, вьющиеся волосы спадают на середину лица, остальные подстрижены не коротко. Позже он снимает очки, а под халатом обнаруживается обычный костюм-тройка. Цусима говорит: - Знаешь, прошло уже три недели, с того дня, как ты попал сюда. Он кажется более щуплым чем в прошлый раз, когда они виделись, он как будто уменьшился. Он снимает халат. Он смотрит глазами, цветом похожими на виски. - Дадзай, когда ты последний раз смотрелся в зеркало? Он смотрит на себя. Он смотрит на себя, только моложе, ужаснее. Он видит в своих глазах... Чего-то не хватает. Это не имеет смысла, не может иметь. Цусима подходит к нему, перешагивая через стол. - Давай проверим рефлексы! Дадзай чувствует, как по его лицу проезжается кулак, валявший со стула. Он не встаёт, даже не сопротивляется когда пинки один за ним приземляются по всему периметру его тела. Он старается просто перетерпеть, потому что это не может быть правдой, его воображение дурит его, ведь он сумасшедий. Иначе бы как он здесь оказался? Всё что происходит идёт мимо него: и бунтующие и санитары, тычки и вопросы, он ничего не замечает вокруг себя. Всё слилось в одно размытое пятно, сплошной блюр. Ему кажется, что его не существует. Он даже не перекреститься, в конце концов, он не христианин. А что если всё-таки христианин? Дадзай совсем не знает кто он, и точно не знает кто такой Сюдзи Цусима. Знает, что санитары ебучие звери. Наверное. Он ведь не выдумал их? Он думает, может он всё-таки умер тогда, потому что тот бред что происходит похож на чистилище, или на ад. Или мир в последних своих днях скрутился в петлю, повторяя себя, в ожидании окончания страшного суда. Но такого не было в библии, вот уж что он точно сам себе придумал. После очередной, отчаянной и неудачной попытки самоубийства его оставляли в рубашке, как коту пропихивали в горло таблетки, наблюдали при свете дня. И ебали с заходом солнца. Каждый божий день. И Осаму, если ещё жив, не попадет в Вальхаллу, потому что он не сражается. У него нет на это сил. Он просто принимает. Принимает регулярные таблетки, не такие регулярные приемы пищи, принимает то, что он не в себе. В конце концов, Дадзай Осаму для него становится не меньшей загадкой, чем Сюдзи Цусима. Он раньше не считал себя человеком, теперь он не считает себя собой.***
Эдогава и Куникида вместе приезжают в больницу сразу после самолёта, уставшие и злые требуют встречи. Им показывают на выход, отправляя куда дальше. Но они не останавливаются: на протяжении двух недель всё вооружённое детективное агентсво по-настоящему бомбардируют больницу звонками, бесконечно наведываясь разным составом в клинику, раздражая консьержек до посинения. Все взоволнованны, к началу четвертой недели доведены до точки кипения, и только здравый смысл заставляет не вступать в бой, хотя ужасно хочется "всех там разъебать" - раньше никто и не знал что Ацуси умеет так выражаться. Их абсолютно ненавидят все санитары, все работники колл-центра, но они упорно и перманентно продолжают день за днём. Однажды, это должно было сработать. И действительно срабатывает. Разрешают встречу - один человек может явиться, на 45 минут. О, как они ликуют! Куникида, как напарник, вызываясь пойти не встречает сопротивления: все оказываются согласны с этим. Он приходит в больницу, честно сидит в зале ожидания, и наконец, они наконец встречаются! Он чувствует себя как жёнушка, что видит мужа после войны. Для начала, чтобы понять Куникиду в полной мере, проведем небольшое лирическое отступление: всё время он по сути знал дадзая однобоко. Если бы вы спросили его, кто такой его напарник, он бы ответил что-то вроде: "придурок." Если бы нужен был полный ответ, то добавил бы про остроту ума, дурацкие шутки, неприличное поведение и бесконечное безделье. В общем, ничего в нём нету необычного, помимо его предыдущего места работы... В прочем, это в прошлом. Конечно, он ведёт себя странно иногда, но Доппо всегда списывал это на то, что он просто задумался, или заболела голова. Всё-таки, Осаму человек, ему, как и всем, свойственны такие помутнения. В остальное же время он остаётся оболтусом. А теперь они сидят в светлой комнате для встреч, их время ограничено, но ни один из них не говорит ни слова уже минуту. Минута затягивается на вечность, растягиваются все сорок пять минут. Перед Доппо не его напарник, не тот человек которого он знал. Волосы Дадзая отросли но он побрит, бровь рассечена, на лице и на теле ссадины, и без бинтов он видит шрамы, абсолютно везде, где может достать глаз. Одни прямые, ровные, другие рваные. Короткие и длинные. Одни на других. Далеко не все их них Осаму получил в бою. Шея заклеяна пластырями, но он видит то, что она разодрана. Под глазами залегли темные тени, глаза красные, зрачки расширены. Он, похоже, не в трезвом уме. Его голова опущена, Дадзай смотрит пустым взглядом и как будто даже не заметил смены обстановки. Но стоит Доппо лишь позвать его, позвать по имени: - Осаму? Как он не успевает опомниться, на него бросаются с объятиями. Дадзай никогда раньше не плакал, а теперь плачет, плачет так что Куникида плачет сам, он не может сдержать себя, то, что он слышит, абсолютная истерика, напарник захлёбывается, он скулит: - К-Куникида, ты - Осаму делает обрывистый вздох - ведь здесь? И м-мне, мне ведь не кажется? - он мычит, еле сдерживает крик. Говорит сковь губы - умоляю, забери меня отсюда! Потом скрипит зубами, и звуки, вырывающиеся из его рта, это именно то, что будет сниться Доппо в ночных кошмарах всю его жизнь. - Обещаю, заберу. Они обнимают друг друга, пока один начинает хрипнуть от истерики и не может успокоиться, а второй упорно сжимает друга крепче. Ну уж хуй этому доктору - пусть делает, что хочет, Дадзая здесь не будет уже завтра, Куникида об этом позаботиться. У него не получится выкрасть его у всех на глазах, как принцессу из замка, нужно действовать быстро и аккуратно. Доппо сам не выдержит если напарник задержится здесь хоть на день. Вопрос задать страшно, но он должен знать: - Что они сделали с тобой? - Я... Это... - он со свистом вдохнул через зубы - я не могу сказать, но это - Осаму всхлипывает в очередной раз, несмотря на потерю голоса он начинает плакать сильнее - ужасно... Дадзай хрипит совсем тихо, настолько что его не слышит никто в комнате, кроме Доппо: - Я хочу, чтобы это кончилось, Куникида, я хочу умереть, пожалуйста! Шестерёнки в мозгу детектива крутятся и скрипят как никогда. "Забери меня отсюда" - так он хотел, чтобы его убили? Да что чёрт побери... - Нет-нет-нет, ты что, мы увезем тебя отсюда, ты вернёшься домой, Осаму, в Агентство. К Ацуси, Кёке, Кендзи, Йосано, Фукудзаве, ко мне, и снова будешь валять там дурака, понял? - Да... После этого Дадзай успокаивается, не улыбается, но кажется ему становится легче, насколько можно судить. Их разлучает поджимающее время и душные охранники, из принципа не позволившие бы им посидеть чуть дольше. Доппо уходит с камнем на сердце, перед этим тысячу раз переспросив справиться ли Дадзай, ему недолго здесь осталось, честно, его обязательно от сюда вытащат, больше нечего бояться. Куникида говорит так убедительно, что его напарник чувствует облегчение, чувствует заботу, до тех пор пока не остаётся вновь один.