***
Он открыл глаза, весь такой удовлетворённый, уже с нетерпением хотел продолжить такое великолепное — не поспоришь, неожиданное — и до искр перед глазами приятное начало, но в следующий миг застыл. Фил. Фил? Фил?! Какого хрена здесь делает Фил? И где Кисегач? Миллиарды вопросов роились у Андрея в голове, и осознание происходящего пришло к нему как раз тогда, когда Ричардс, его ненаглядная иностранная головная боль и американская соплежуйка, имбецил, эмбрион недоврача в халате, заморская инфекция гомосексуальности и демократии, сначала медленно, а после, набирая скорость, спешил стереть с лица семенную жидкость и буквально преуспеть в дематериализации из ординаторской, инстинктивно выбегая из неё пулей, но спотыкаясь обо всё подряд. — Ррричардссс!!! — возопил Быков, картавя и резко вставая с дивана, размахивая угрожающе руками. — Инфузория пучеглазая!!! Ссссссволочь!!! К счастью, парню удалось увернуться от этих цепких лап, которые с татуировками на них казались ещё страшнее: в противном случае, ему бы уже давно свернули шею. Но ему повезло, чему, собственно, Быков был крайне не рад. Он хотел выбежать из ординаторской за этим гадом, да вовремя вспомнил, что без штанов. — Уволю к чёрту!!! — кричал он успешно удалившемуся и спрятавшемуся интерну, кричал на всю больницу, где лишь только лампы гудели да пациенты кашляли, и полный ярости голос разносился эхом. — Вали в свою Америку, засранец! Чтоб глаза мои тебя не видели, усёк?! Убью! Оставшись на ночь в ординаторской, как и положено дежурному, мужчина не сдерживался в выражениях, называя неприятные, до тошноты отвратительные для него вещи своими именами, бил стол, холодильник, стену то руками, кулаками, то головой, то ногами пинал всё, что только подвернётся. Даже Лобанов, забежавший проверить, что случилось, в следующую же секунду был послан и отправлен обратно в процедурную. Жилка выступила на лбу и готова была в любую секунду лопнуть под очередное «Ррррричардс, мать твою!!!». После Андрей пытался, как никак успокоиться: сел полистать истории болезней, книгу по патологоанатомии, хирургии, травматологии… Может, поискать кому органы нужны? Свежие, молодого засранца и гада. Снова выругавшись, мужчина бросил книгу куда-то в сторону диванов, снова вскипел, зашипел, глянув на разбросанные по полу резиновые шланги и маску. — Твою мать, Ричардс, сук…!!! Андрей Евгеньевич вдруг замер, опомнившись, ведь в этот момент держал над собой Игоря, готовый хоть сейчас разбить его к чёртовой матери. Терапевт виновато опустил цветок и с любовью обнял горшок, щекой лаская листики. — Маленький мой, прости, прости, мой хороший… Эх, ты не виноват, Игорёк, прости меня, прости, — тихо, миролюбиво, лаского шептал растению Быков, а после, как аккуратно поставил любимчика на место, нахмурился и заскрипел зубами. — Фил Рричардсс… Поплатишься ты у меня.***
Этот шум в голове, плюс недосып, плюс новые яркие, но категорически неприятные впечатления делали этого тиранозавра ещё более тиранным. И сегодня уже чуть ли не каждый в больнице узнал, насколько зав.отделением не в духе. Люба-то, конечно, растрещала, но и самих очевидцев и жертв было мама не горюй. Особенно сильно досталось интернам. Пока наставник выходил проветриться, в ординаторской — в этой отвратительной после вчерашнего, тошнотворной и бесячей ординаторской — собрались два его нелюбимых имбецила. — Доброе утро, Андрей Евгеньевич, — осторожно поздоровался Семён. — Лобанов! — на повышенных тонах начал Быков, бросая чуть ли не в лицо историю болезни. — Палата 29, пациенты Картохин, Мымрышев, Нанки и Фарфоров. Опросить и поставить диагноз! Поставишь неправильный диагноз хоть одному из них, макака, будешь драить всю больницу до блеска! — шипел он, раздражённо, чуть ли не брызжа слюнями, а после злобно зыркнул на Глеба, нервно глотающего слюну. — А ты, глав.самец терапевтического отделения, займёшься палатой 6… — Женская палата? — как можно спокойнее уточнил Романенко. — Слава богу, твой микроскопический мозг догадался. Всех пациенток излечить. Всех! Излечить, а не изнасиловать, сперматозоид ходячий. Никаких но! Оплошаешь — неделя дежурств. А теперь марш работать! — когда парни встали с диванов и уже направились к выходу, Быков неожиданно остановил их. — Стоп! А где инфекция заморская? — Ух, не знаю, Андрей Евгеньевич, — отвечал Романенко, которого уже в холодный пот бросило от страха, но пытался виду не подать. — Мы его сегодня не видели… — Да ну? Правда, что ли? Наадо же, неужели свершилось? — мужчина мечтательно вознёс глаза к потолку, ухмыляясь, сидя уже на диване, а после снова рявкнул на интернов. — Чё застыли, недоящеры? Брысь! Когда те двое удалились, Андрей откинул голову на спинку дивана и раздражённо выдохнул. Вот же американишка, достал он его, довёл до белого коления и смылся удачно, вот счастливчик! В душе вспыхивала злость, текло отвращение, горела жажда мести, и к этому всему примешивалось ещё более кусачее чувство — чувство позора и унижения. Он поддался, он купился на этот коварный замысел! Этот гадёныш обыграл его, единственный из его интернатуры, кто не боится тиранозавра и стойко проходит все испытания, даже шуточки про родителей геев не задевают пацана. Но фиг с позором поражения и осквернения его репутации, как натурала, так самое страшное то… что Быкову понравилось. Каждое слово этой мысли он губами отчётливо произносил: ему понравилось. Ощущение губ Фила по телу ярко вспоминалось, покалывало, а шея… горела и посыла орду мурашек после ласковых, нежных рук. — Чёрт… — зашипел мужчина, закрывая лицо руками, бесясь от противоречивых чувств, клокочущих внутри. Он вскочил, пнул ещё раз многострадальный диван напротив и вышел из ординаторской, направляясь к старшей медсестре. — Люба! — громко позвал он. — Ричардса не видела? — Н.нет, Андрей Евгеньевич, не видела, — чуть заикаясь, отвечала женщина, как терапевт в сердцах хлопнул ладонью по стойке. — Вот же падла… — и снова обратился к Любови Михайловне. — А ты его не покрываешь случаем? — Что вы, Андрей Евгеньевич? — искренне недоумевала Люба, а после вкрадчиво поинтересовалась. — Аа что он такого сделал? — На работу не пришёл, вот что! — нервно ответил мужчина, не желая делиться пикантными подробностями.***
В кабинет постучались. Ответив коротким «войдите», главврач не отрывалась от своих рабочих дел, печатая что-то важное на своём ноутбуке. — Здрасте, Анастасия Константиновна, — проговорил Андрей, без сил опускаясь на диван. Такое спокойное поведение не осталось незамеченным, ведь сам Быков пожаловал — постучавшись, поздоровавшись с полным именем главврача и войдя в кабинет без пошлых шуточек и подкатов. Это был тревожный звоночек для Анастасии Константиновны. Она огромными глазами посмотрела на мужчину и тут поднялась с кресла, бросив работу. — Андрей, я тебя не узнаю. Что с тобой? — А ты как думаешь, белочка моя? — устало произнёс он, поднимая на неё свой взгляд. — Ну… — начала руководительница больницы, как Быков её перебил, обхватив за талию. — Настя, давай напьёмся? — Б.Быков, п.погоди, ты не в себе. Что случилось? А где эти твои… ну… эти… «мышка моя, снимай панталоны»? — Да я не против, — усмехнулся Андрей. Наконец-то, настроение чуть улучшилось, хоть что-то хорошее за день. Пить, правда, Настя отказалась, ибо, видите ли, на работе, но немного позабавиться была только за. Удивительно. А вчера так сразу нельзя было? Вот, женщина… Да только это хорошее настроение сразу упало, когда Настя, сидя на коленях, ласкала мужчину. И правда, посредственно. Он не хотел её расстраивать, пока что, а потому стал в голове подбирать нужные образы: эксперимент эдакий. Фил. Мать тв… нет, отца… короче, чёрт подери! Всё не то, всё не так! Он попробовал, как и раньше, грубо вести себя с Настей, схватил её за волосы, портя аккуратную причёску, и задавал свой ритм, но кроме механического удовольствия ничего не ощутил. Настя вскочила, вытирая рот от слюней, и стала на него орать, какой он сволочь, собака и оборзевший идиот, и этот крик… не возбуждал его. Что случилось? Почему? Снова в паршивом настроении, он начал обход больных. И пациентов Лобанова тоже стоит проверить, вдруг кого отправил в морг раньше естественной смерти. И вот, уже в палате 29 он лично опрашивал пациентов: хвала небесам, их самих, а не их трупы, уже хорошо. Эти вынужденные рабочие беседы хоть отвлекут его от ненужных мыслей, думал он. Терапевт подошёл к Ренату Нанки и, не присаживаясь, начал опрос, стараясь звучать как можно обыденней. — Доброе утро, я заведующий отделением, скажите, посещал ли вас ваш имб… лечащий врач? — Да, доктор, посещал. — Что назначил? — После общего анализа крови, прописал курс витаминов и посоветовал кушать больше цитрусовых. — Умно, на Лобанова не похоже, — бормотал Андрей Евгеньевич себе под нос, просматривая бумаги. — Романенко, знач, помогал, гад. — Знаете, доктор, тот врач очень заботился о моём здоровье, сам даже сбегал в магаз и принёс мне апельсинов, вон они. Хороший доктор, чуткий… — Чуткий? — Правда чихать начал, бедняга. — Чихать… А скажите, акцент у него был? — Точно, доктор! А вы хорошо знаете своих врачей, похвально. И ещё раз спасибо. — Да… не за что. Протянув последнюю фразу, терапевт развернулся к следующему пациенту, который, невольно подслушав разговор, подтвердил, что его тоже осматривал врач с акцентом и большущими, как у щенка, светлыми — не по цвету, так свет падал — глазами. Значит, мечта Быкова не осуществилась и этот недоносок ещё находился в больнице. А раз он занялся заданием Лобанова, тот его покрывал, и не исключено, что Романенко тоже замешан. Бешеный и сбитый с толку врач ворвался в ординаторскую, но вещей, оставленных Филом с ночи, на вешалке уже не было. Вот же шустрый щенок! А чего он, собственно, так злится, если мальчишка в точности выполняет его приказ: не попадаться на глаза. Но Быков, пылая жаждой… мести, надеялся наказать его хотя бы за несоблюдение этого приказа, и вот нет же, парень беспрекословно подчинился и при этом продолжил работать. Даже… Игоря полил. Андрей Евгеньевич снова схватился за голову, не понимая, что за чувства разъедают его внутренности, но понимая лишь то, что эту желчь надо излить. — Купитман! — вышибая ногою дверь, влетел в кабинет Андрей Евгеньевич. — И тебе здравствуй, Анрюшенька, — мирно ответил мужчина в синем халате, заполняя бланки. — Что привело тебя сюда в мой обеденный перерыв? Перед венерологом, недавно вернувшимся с конференции, с оглушительным стуком опустилась бутылка дорогого коньяка. Этот аргумент заставил Ивана Натановича по-деловому и с готовностью убрать все бланки в сторону и многозначительно поправить очки. — Присаживайся, милый друг, я тебя слушаю. — Долго объяснять, наливай, — потребовал терапевт, судорожно тряся ногой и смотря куда-то в одну точку. Старый друг, вмиг сообразив, какого характера проблема, не стал медлить и разлил напиток искренних открытий и признаний по бокалам.***
— А это всё из-за тебя, пудель неостриженный! — Хихих, ох, Андрюшаа… — смеялся Иван. — Ох, а за пуделя я тебе ещё отомщу. — Это мне надо отомстить тому недоразвитому эмбриону недоврача, — уточнил Быков, запивая картавость глоточком коньяка. — Конеечно, но ты ведь не убьёшь его, — утвердительно заметил Купитман. — Убью, — буркнул мужчина. — Тогда я удивлён, почему мой глаз до сих пор цел. — Ну если бы ты в своём плане по соблазнению красотки продвинулся дальше, как этот идиот озабоченный, красовалась бы в твоём черепе прекрасная ампула от дексалгина. — Фил порядочный молодой человек, — выдохнув, начал Купитман, сложив руки пальцами к пальцам перед собой. — Слегка наивный, но... Полагая, насколько сильно ты ему нравишься, я восхищён его умом. И прежде, чем ты начнёшь отрицать очевидное, попрошу обратить твоё внимание на свой взрывной характер. Так что Фил правильно сделал, что смылся. — Ваня…, — снова начал было скрипеть зубами Андрей, как венеролог убедительно продолжил: — И задумайся над именем своего фикуса. — А с Игорем что не так? — не понимая, спросил мужчина. — А то, Андрюшенька, подумай. — А Ванюша в своём уме?! — Я-то в своём родном, а вот ты, Андрей, хреново понимаешь намёки. — Ты на чьей стороне, морда еврейская? — На стороне купидона, очевидно же. — Купи... Купитман! В ходе разговора с лучшим другом, Быков с трудом, со скрипом стал понимать, что тот имеет ввиду, и если посмотреть на ситуацию под таким углом, то можно было сделать вывод, будто бы Андрею нравился мальчишка. Начал нравится. Или нравился уже давно. А свою гомофобность он сделал всего лишь защитным панцирем. Или же навыки парня были настолько хороши, что сломали его. Быкову нравилось состояние борьбы, ведь не зря он с Анастасией Константиновной чаще ругался, чем нежничал. А Фил… упрямый демократичный робот, которого даже Быкову было сложно сломить. И сейчас мужчина хотел его подчинить ещё сильнее, чем раньше. — Ваня, нужен план, — решительно проговорил он, и Купитман поддержал его бокальчиком чудесного напитка.***
Успешно избегая заведующего отделением, Фил Ричардс всё время боролся со страхом попасться тому на глаза. В груди бешено стучало сердце, но как-то двусмысленно. Лобанов и Романенко согласились его прикрыть только при условии, что тот возьмёт часть их работы на себя, а про то, что случилось ночью, они не знают. Точнее, знают, но это информация была ложной — якобы Фил постриг Игоря. Ну не мог он им рассказать об этом, не мог. Тем более, что Быков получился ещё более зверским, чем вчера, и это было по его, Фила, вине, а за это коллеги вряд ли по головке погладят. Могут и с потрохами сдать. В общем, так, бегая из палаты в палату, осматривая больных, парень соблюдал максимальную осторожность, и его часто охватывала мелкая дрожь от эдакой игры: он боялся попасться, но хотел быть пойманным. Мельком, перенося бинты, заметив хмурого Быкова у стойки, Фил спешил скрыться и одновременно изнывал от возбуждения, ёрзая у стенки и поглаживая часто вздымающуюся грудь. Как долго эти прятки будут продолжаться, он не знал, а отказавшись от этой пытки, казалось, он будет вынужден променять её на новую, более жестокую. В курилке пока никого не было, воняло въевшимся в стенки табачным дымом, но укрытие казалось на момент надёжным, ведь ни Фил, ни Быков не курил, а значит, место считалось вне подозрений. Пытаясь как можно реже дышать, американец размышлял над новым планом, как вернуться в прежнее русло, при этом не лишиться органов. — Oh, what the hell…, — обречённо стонал он. — Какое ещё прежнее русло? Ничего уже не будет прежним, bastard, не будет. — Опачки, Фил, — парень аж подскочил от неожиданности, а это оказался всего лишь Иван Натанович. — А что это здесь делаешь? От работы косишь? — No, I… Я.я отдыхаю, немного. Я закончил, на сегодня. — М…, — венеролог зажёг сигаретку и, сделав затяжку, предложил Филу, который отрицательно мотал головой. — Как хочешь. — А вы курите, Иван Натанович? — Балуюсь иногда, так предпочитаю дорогой, но вкусный коньячок, — проследив за понятливым кивком, Купитман, в задумчивости затянувшись, снова обратился к парню. — Слушай, раз уж ты свободен, окажешь посильную помощь? — Ну… наверное. А что вы хотели? — Хм, прям как истинный еврей… — хмыкнул врач в синем халате. — Кхм, мне надо пациента осмотреть… — Только не женщин, — опередил Фил. — Почему? — Ну, эм… well, у меня… у меня нежные руки и… я не могу, они могут поддать на меня в суд за домогательства, — встречая недоумённый и полный удивления взгляд, парень, смущаясь, пояснил. — Во время осмотра они испытывают оргазм. — Оу, милый мой, так это ж замечательно, — улыбнулся довольный Купитман, представляя себе эту сцену. — Это замечательно. Но ты не волнуйся, эта женщина моя постоянная пациентка и я с уверенностью могу сказать, что всё будет в порядке и она тебе даже спасибо скажет. — Вы умеете убеждать, Иван Натанович, — восхитился Фил, не переставая оглядываться по сторонам и вставая с места. — Ну так, природа моя такова, дружочек, — ответил врач, выкидывая недокуренную сигарету и незаметно для юноши откашливаясь. По дороге в кабинет, Купитман всё же решил поинтересоваться, почему парень так часто осматривается: накосячил где, что ли. Тот почти твёрдо, убедительно признался венерологу, что постриг любимое растение своего начальника, на что Купитман ужаснулся и стал выяснять причину сего непростительного проступка уже около двери своего кабинета. — Ты хоть понимаешь, что ты наделал? — в ужасе причитал Иван Натанович, грызя пальцы. — Он же тебе руки… пострижёт. — Я.я.я всё понимаю… э.э.это случайно произошло… — запинался он с неконтролируемым акцентом. — Случайно? Кто же себе смертный приговор случайно подписывает? — искренне недоумевал Иван Натанович. — Прошу прощения, ты идиот? Ты представляешь, насколько Игорь дорог Андрею Евгеньевичу? Да это же… его обнажённое сердце, это отражение его чистой, мягкой, по-детски наивной души!.. А ты взял и ранил его в это самое сердце. Как ты мог, Фил? Не ожидал от тебя такого, не ожидал. А я-то думал, ты порядочный молодой человек. Как же я разочарован. — И.Иван Натанович, простите, я… — Да не у меня тебе прощение просить, — уже поспокойнее, поворачивая в замке ключ, выдыхал мужчина. — Извиняйся перед самим окровавленным сердцем Быкова… — Я ревновал, — выдал Ричардс, когда дверь уже была открыта. — Что? — Я… Damn, я приревновал, каюсь, — говорил он, наполовину правду. — Я поступил неправильно, но боюсь, Быков… убьёт меня раньше, чем я сознаюсь. Прошу вас, Иван Натанович, помогите. Я вам… с пациенткой помогу, а вы… спрячьте меня от Быкова, прошу. Пожалуйста! — Ладно-ладно, договорились, можешь зайти в кабинет и я отдам тебе ключи, закроешься, а как закончишь с мадам, выпустишь её, — и уже почти зайдя в кабинет, Купитман ещё раз повернулся к парню, — Но запомни! Будь честен с Быковым, он не любит враньё. Не бойся, рано или поздно он простит тебя, если ты ему сознаешься. — Хорошо, хорошо, но чуть позже, пусть успокоится. Пациентка уже ждала их, стоя лицом к окну. Длинные русые волосы ниспадали с её плеч и красиво переливались в лучах скоро заходящего солнца. Одежда была свободной, но опрятной, возможно, девушка очень любила штаны и ненавидела юбки: Ричардс много встречал таких, особенно в Америке. — Знакомьтесь, Катерина Воловач. Катенька, вот интерн, который вас сегодня осмотрит, Фил Ричардс, — улыбался Купитман, галантно представляя их друг другу. — Здравствуйте, — в свою очередь отозвался Ричардс. Девушка кивнула, не подавая голоса. — Забыл вас предупредить, — немного шепча, проговорил венеролог. — К сожалению, Катерина Петровна немая, поэтому опрос может быть трудным, — потом, посмотрев на часы, охнул. — Боже мой, мне надо срочно бежать, и так уже опаздываю. Фил, оставляю Катеньку на тебя. Будь осторожен. Вот ключи. — Спасибо, Иван Натанович, я вас не подведу, — с улыбкой ответил интерн, закрывая за врачом дверь. Он выдохнул с облегчением, сползая спиной по двери, пока сердце бешено колотилось то ли от страха, то ли от радости. — Oh my God, I'm saved. Фух… — после вспомнил, что не один в комнате, и, прокашлявшись, подошёл к пациентке. — Что ж, рад знакомству, а сейчас прошу вас пройти вот сюда, — положив руки ей на плечи, направлял Фил, — а я сейчас подготовлюсь и займусь осмотром. Ах, и ещё забыл предупредить: не поддавайте на меня в суд, пожалуйста, в случае непреднамеренного оргазма. Это… у меня руки нежные, не стоит принимать это за домогательства. Надеюсь на ваше понимание. Девушка снова кивнула, и Фил, улыбнувшись, вышел из-за ширмы, чтобы приготовить необходимые инструменты и перчатки. Попутно он думал, как будет извиняться перед Быковым, когда тот подостынет. Возможно, придётся ещё пару дней просить помощи у Ивана Натановича, да и опыта, глядишь, наберётся в области венерологии. Рот неожиданно закрыла широкая, сухая ладонь. Фил даже пискнуть не успел, когда другая рука вынула из кармана его халата ключ, швырнула куда-то в угол кабинета и загнула одно из его предплечий за спину. — Попался, щенок. Этот шелестящий, скрипучий голос пронзал до костей и выбивал весь дух из лёгких. Андрей Евгеньевич. — Я поражён коварством твоего ума, вирусная ты инфекция содомита. Правда, восхищён, — сквозя злостью, продолжал он шептать на ухо, обжигая нежную кожу своим дыханием, продолжая крепко держать вырывающегося парня. — Тише, тише, птичка, куда летишь? Мы ведь с тобой целый день не виделись, может быть, уделишь мне минутку внимания? Ричардс мог лишь мычать в ответ, но получались не совсем слова, скорее, его высказываемые мысли вперемешку со стонами несдерживаемого удовольствия. Свободной рукой он ухватился за тыльную сторону ладони Быкова, умоляя не то отпустить, не то продолжать — сам не понимал, чего хочет больше — но мужчина вдруг легонько вздрогнул. Фил понял это по-своему и стал поглаживать руку заведующего отделением. Тот глубоко вдохнул и прерывисто выдохнул, но не отпустил, а только сильнее прижал к себе. Загнутая рука ныла от боли, но Ричардс продолжал, а Быков не отпускал. Тогда парень решился — раз он всё равно уже в лапах смерти — высунуть язык и лизнул внутреннюю сторону ладони мужчины. Резко, без предупреждения, Быков развернул интерна к себе лицом, а спиной с грохотом падающих инструментов и опасно рядом с зеркалом приставил к стене, приковывая к ней руки Фила не хуже железных оков. — Ты… оборзел? — зашипел Андрей Евгеньевич, пытаясь найти слова в такой непростой для него ситуации. — В суд на тебя подам за домогательства, а после уволю к чертям собачим. И никакое посольство тебе не поможет. Думаешь, самый умный здесь, блоха американская, всё тебе дозволено? Я тебе шею скручу за весь твой проступок, ты крупно накосячил, гомобактерия, а теперь молись! Последние слова! Ну?! Три секунды! Раз!.. — В.вы мне нравитесь! — как можно чётче и громче высказался Фил. — … Чё? — хватка хоть и не стала слабее, но голос утих. — Вы. Мне. Нравитесь, Андрей Евгеньевич, — выдыхая, повторил интерн. — Эвона как, — пролепетал мужчина. — Импортный геморрой оскорбляет меня всеми известными ему способами. — Я серьёзно! — воскликнул парень, уже не страшась смертной казни. — Ещё и серьёзно оскорбляет, в лицо! — От всей души!.. — От всей души оскорбляет меня своей чувствительной нелепицей! — парировал Быков, веселясь с признания юноши. — Готов даже Игоря моего ранить! Вражеский шпиён. — Андрей Ев… — Самое искреннее издевательство над моей нежной, аки мимоза, тушёнкой, молодец, — то ли он правда его хвалил, то ли сыпал со всех сторон иронией и сарказмом, не разбираясь в значениях сиих понятий. — Если хотите меня убить, убивайте, if you want, но то, что вы мне нравитесь, это факт. А Игорь ваш в порядке, я его не трогал… — Врёшь. Врёшь, тушканчик зазнавшийся, — Андрей смотрел прямо в глаза Филу, любуясь его щенячьими глазами и попытками бороться с ним. — Ну… только поливал, — смущённо признавался Ричардс, принимая на себя острый взгляд начальника. — Ревновал к растению? — картавил мужчина. — Д… Yes. Вы всё слышали… Быков вздохнул, слегка ослабляя хватку. А парень, воспользовавшись этим и опережая новый поток язвительных высказываний, скользнул рукой чуть ниже и снова коснулся ладони доктора, который не мог оторвать взгляда от мягких подушечек его пальцев. Андрей Евгеньевич ждал, наблюдал за набирающимися смелости движениями парня, и еле дышал, когда его сухие руки накрыло приятными ощущениями. Мужчина освободил одну руку и потянулся к лицу мальчишки, посмевшему вскрыть его душу и принять яд, отравлявший сознание Быкова. Он был категорически против однополых отношений, но Ричардс сломал закоренелый стереотип, победил на корриде, мельтеша красным флагом перед зверем. — Я тебя не убью, голубчик, — вкладывая в последнее слово особенно больше остроты, говорил Андрей Евгеньевич, подходя ещё ближе, почти вжимая интерна в стену. — Но накажу за моральный ущерб. — Давайте, — смотря то в глаза, то на губы собеседника, прошептал Фил, чувствуя, как сердце стремится выскочить из собственной груди и влететь в чужую. — Я готов. — Да вижу я, как ты готов, — копируя акцент парня, усмехнулся мужчина, лишь добавляя напряжения. Ричардс уже не мог терпеть и на свой страх и риск впился в тонкие губы Быкова. Тот малость отшатнулся, занёс уже было кулак для удара, но когда рука юноши приласкала его щёку и шею, притянул Фила к себе и целовал страстно, с огнём, с болью придавленного обратно к стене тела молодого врача. А тот лишь кайфовал от этой боли, подтверждающей реальность, срывая с мужчины женский парик и утопая в глубоком поцелуе. Руки мужчины грубо гуляли по спине, затылку, спускаясь ниже к ягодицам и снова поднимаясь к коротким волосам, которые он с наслаждением оттянул назад, выдавив из горла американца полукрик и шипение. И дёрнул снова, выуживая ещё один вскрик. И укусил за шею, ближе к уху, упиваясь звучными стонами, внезапно вспомнив о похожем звуке, когда он, прячась от Антонова, сжимал парню ключицу, грозя её сломать. Это было неописуемо приятно. — Аандрей… Евгеньевич… — лепетал Фил, цепляясь за шею и плечи Быкова. — Доктор Ричардс, — внезапно бодро провозгласил тот. — Сколько же ненужных «р» у вас в фамилии. Вы, случаем, не забыли, что у вас пациентка неосмотренная? — Так ведь… — То, что пациент оказался трансом, ещё не отменяет его право на медицинский осмотр, так? Вирус толерантности. Так что за работу, доктор Ричардс. Или вы не доктор, а соплежуйкус американум? Сказав это, мужчина отошёл к дивану, раздвинув ноги, ожидая, пока тушканчик очухается и поймёт, что к чему. Фил хмыкнул и, надев перчатки, самодовольно вступил в игру. — Уважаемый пациент, раздевайтесь. — Полностью, что ли? — усмехался Быков. — Догола, — подтвердил доктор Ричардс, тыкая в грудь мужчины железными щипцами. Быков не мог не признать самому себе, что чаще мыслей о позоре осквернения его ориентации, в его голове вертелись ласки Ричардса, он ждал их с огромным нетерпением целый день, тосковал по ним, изнывал от жара, оставшегося после его полуночных поцелуев. Этот щенок снова связал ему руки, вот же… чтобы пациент не отвлекал от работы, хах. Быков, что странно, не сильно сопротивлялся, ведь сам хотел повторить вчерашнее приключение. А работал парень очень хорошо, до искр перед глазами, до умопомрачения. Вот его губы проскользили вверх, медленно, будто вытягивая из Андрея все соки, потом опустился вниз, утыкаясь носом в пах, будто намереваясь съесть его половой орган, дразня лёгким касанием зубов у основания. И если Быков пытался освободить руки из жгутов, чтобы грубо схватить Фила за голову и самому задать бешеный темп, тот сильнее сжимал плоть, почти царапая её зубами, и с для него свойственной поднятой бровью поглядывал на него, намекая на угрозу травмы. Стоило Быкову расслабиться, как получал награду в виде поглаживания торса и зализывания фантомных ран. — У вас, доктор, и язык нежный, — не удержался от комментария Быков, хищными глазами поглощая вид глотающего головку Фила. — Ах… пациент, be silent. — Не понимаю я вашего «сайлент». По-русски, Филя, по-русски. — Для вас не Филя, — заметил парень, затыкая рот возмущённого Быкова куском халата, — а доктор Ричардс. А теперь молчать, если не желаете, чтобы я откусил вам вашу прелесть, Андрей. Евгеньевич. Подумав о том, какой же опасный человек этот американишка, Андрей хмыкнул через закрытый рот, наслаждаясь процессом. Его член накрыла та самая нежная рука и разразился фейерверк чувств, стоны участились, заполнив кабинет венерологии, а Ричардс вдобавок стал целовать шею, чтобы довести мужчину до сказочного оргазма, которого ещё никогда в жизни у него не было.***
— Итак, подведём итоги сегодняшнего марафона, — констатировал Быков, шагая вдоль выстроенной шеренги эмбрионов с красными дипломами. — Первое место занял хитрожопый Лобанов, отдав сегодня своих пациентов другому врачу, не будем тыкать пальцами. — Как это отдал? Это я их лечил, Андрей Евгеньевич, — воспротивился Семён, пытаясь спасти положение. — А так это, Сеня, не подходишь ты под описание светлоглазого и чуткого доктора с аллергией на цитрусовые. А что я утром говорил, рыбка Дори? — Хотя бы один диагноз будет неверным, останусь на дежурство. — И? — с широченной улыбкой допрашивал Быков. — И мыть полы во всей больнице. — Звание рыбки Дори с тебя скатывается так же, как и половина твоего наказания, — довольно хихикал начальник. — Диагнозы верные, но так как ты, ленивый мешок с костями, спихнул двоих на другого — дежурство. Романенко! Звезда женской палаты! — Я понял, Андрей Евгеньевич, дежурство, но я хотел бы спросить… а что делает Фил? — Он-то? Хехехе, отрабатывает наказание, что же ещё? О! Плюс дежурство для треша, да, Филька? — Yes, sir, — отвечал Ричардс, внимательно вытирая каждый листик Игоря. — Ну что? Помните мою доброту, ошибки мироздания. А теперь дуйте за продуктами, вам предстоит доолгая дежуурная ноочь, — довольно потирая руки, наставник ещё больше напугал своих подопечных, так как образ утреннего тиранозавра ещё не выветрился из их памяти. — Ну а я домой. Андрей Евгеньевич начал собираться, а Фил, чуть заминаясь, решился всё-таки подойти к нему и без предупреждения поцеловать, притянув ладонями его лицо. Тот первые пару секунд не сопротивлялся, а когда уже собрался толкаться, парень сам прервался. — До завтра, Андрей Евгеньевич. — Ты, тушканчик, не наглей, — тем не менее заметил Быков, немного озадаченный проявленным чувством. — Если кто узнает или увидит, папки твои не найдут твой труп даже в морге. Андерстенд ? — Understand. Но сейчас никого, — и снова поцеловал, коротко, но с любовью. — Аа, завязывай, фу. Не привык я... к нежностям телячьим. Ты следи за Игорем, — Быков указал пальцем на цветущее растение. — Хоть листик с его веточек упадёт… — Дада, я понял, Андрей Евгеньевич. Спокойной ночи, — и снова, улыбаясь, припал к губам мужчины, не в силах напиться им. И так получилось, что парень вовлёк зав.отделением в глубокий, словно чарующий омут, поцелуй, будучи уже вдавленным в диван ординаторской — приятной, тихой и свободной ординаторской. Ненадолго, но со страстью. Они обязательно продвинуться дальше, но не здесь и не сейчас, и всё же понемногу да продвинутся. — А ещё фильмы законспектировать, коварная импортная зараза, — напомнил Быков, выходя из ординаторской и ни капли не проявляя жалости, но, отвернувшись, усмехаясь.