***
- Привет, а где... Это было невыносимо. Выронив сумку (ставить аккуратно не было ни сил, ни желания), Марк поднял руки, сдаваясь. Затряслись. Надо прекращать пить даже пиво, блин, иначе уронит себе на ногу какой-нибудь тяжёлый ключ однажды. - Да, чёрт возьми, я его взял, – сжимая зубы, прошипел Хоффман. – Ненамеренно. Да, я просрал время оплаты, и теперь он просто пластмасска, да, я говнюк и лучше бы следил за собой, и да, печёные овощи – херня, и худеют с них исключительно через понос, вследствие которого я не заметил твой пропуск среди своих вещей. А сейчас я очень, больше чем повышения, хочу спать, Питер. Всё, доволен? - ...ты так долго был, – закончил свой вопрос Страм уже куда более нервно, даже локти обнял ладонями. – Не понял, ты заработался? Какой ещё пропуск? Сил отвечать во второй раз не было. Хоффман со стоном отчаяния шлёпнул по тумбе-обувнице, оставляя карту подальше от края, пнул снятые туфли куда-то прочь и потащился в душ. Через дверь он слышал, как Питер поднял свою пропажу – с третьего раза, из пальцев вылетала, сейчас ещё скажет: жиром перемазал. Как только ванна набралась кипятком до половины, в дверь неуверенно постучали. - Всë хорошо, - неуверенно произнëс Питер. Судя по звуку, он чуть не касался двери ртом. – Я сам виноват, что он прилип к еде. Ничего, месяц позанимаюсь дома. - Пойти в менее понтовый зал не вариант? – Марк уселся в ванной, чтобы лучше слышать. – Слушай, давай не через дверь, заходи. - Но ты без ниче… - Непривычное зрелище, правда? – в эти слова Хоффман вложил всю усталую язвительность. – А впрочем, да. На чужие жопы ты в своëм зале смотришь гораздо чаще. Страм уже зашëл и, судя по выражению лица, обмозговывал сказанное. Поэтому Марк поспешил поймать его за руку (пришлось Питеру нагибаться) и клятвенно заверил: - Но нет, я не спëр его из ревности. Так почему ты не хочешь в другую качалку? Возьми завтра… сегодня мой кошелëк, он в сумке, заведи карту. Только адрес мне запиши. Не то будет как в прошлый раз, когда вы всем отделом проебали задание… «Прошлым разом», конечно, Хоффман называл, будь он неладен, нерасследованный поджог. Страм после череды неудачных операций вообще перестал бывать дома: засиживался на работе, втыкал в парковку через лобовое, сжимая руль до боли в руках, а на третий день с самого утра свалил в свою тренажëрку и допахался там до растяжения. Ещë хорошо, что из всех контактов выбрали правильный – «Жрун», похоже, тренер сообразил: человек под таким прозвищем точно не будет занят раскачкой прямо сейчас. Хоффману пришлось тащить Страма до машины на себе. Вот он тогда оторвался, подкалывая. И сам передумал брать абонемент. - В другую не получится, - Питер подтянул коврик для ванной, сел на него и ссутулился. – Понимаешь, даже в самом дорогом тренажëрном зале повсюду люди. Ты зря ревнуешь, если что, у нас в клубе занятия индивидуальные: клиент, тренер и страховщик. А когда зал забит людьми, я прихожу в бешенство. Поэтому лучше дома. Ты так и не сказал, где… - У нас и оборудования нет, - поспешил увести разговор в сторону Марк. – И места мало. - Для пары гантель, растяжек и коврика как-нибудь потесним хлам, - казалось, Питер даже воодушевился. – Турник на балконе вмонтирован с прошлого века. Там уже тепло, не придëтся вонять в квартире. - А мне нравится, как ты воняешь, - Хоффман протянул руку, стряхнул, тронул плечо, пролезая пальцами под рукав футболки. – Хорошо, пусть будет по-твоему. Кстати, в абонемент входят дополнительные услуги? Скажем, подержать клиента за задницу, если слишком красиво нагнëтся? - Откуда у тебя столько сил, - Страм столкнул его руку прочь, поднялся. – Так, я тебя дождался. Пойду приходить в себя. Накуришь в кухне, включи вытяжку. Вытяжку, впрочем, понадобилось бы врубать и так. Вытирая сырые встопорщенные волосы, Марк заглянул на кухню и закусил щëку: в настольную пепельницу сигарет натыкали как роз в обëртку хорошего букета. Страм на самом деле ждал его, переживал. В груди стеснило и не отпустило даже когда дым всосался в вентиляцию.***
Первые пару дней Питер был очень доволен своей находчивостью. Он даже соорудил себе платформу для подъëма из обувной коробки и нескольких кирпичей, вытащил старый односпальный матрас, чтобы бить его вместо груши. Жили они достаточно высоко, зевак занятия не привлекли бы, и Марк со спокойной душой занимался своими делами. Не прекращая, конечно, думать, как рассказать, куда он ввязался, человеку, прессующему толстенный матрас ударом в толщину тряпочки. Однажды вечером, впрочем, Питер встретил его мрачным, не сказал ни слова и спать улëгся в гостиной. Подозревая, что, возможно, он сам сообразил, где Хоффман пропадает, Марк попытался задать пару вопросов – Страм отмолчался, что вообще было не в его характере, спрятался под одеяло с головой и засопел из своего укрытия. Так продолжалось полтора дня, пока, пользуясь случаем, Хоффман не приехал домой раньше, ещë засветло. В коридоре никого не было, зато с балкона донеслось отчаянное и болезненное: - А-а-а, блять! Тысячи догадок в секунду пронеслись в голове Марка, одна хуже другой. Не снимая обуви, он кинулся через комнату, дëрнул ручку балконной двери, чуть не вывернул из обшивки. Питер резко обернулся, выдохнул: - Ты почему такой… Марк чуть не выпалил – потому что вдруг тебя похищают, придурок, или ты выпал, но вовремя замолчал: одна из матрасных пружин, оказалось, выскочила и прорвала Страму кожу дважды, между большим и указательным пальцем и на запястье сбоку. Спираль туго пережала кисть, высвободиться сам Питер если и сумел бы, то не сразу и не безболезненно. «А неплохая идея для ловушки, - подумалось Хоффману, пока он искал в ящике с инструментами кусачки. – Как раз слышал что-то про мужика, убеждающего народ, что ради спасения в грудь крюки себе всадил. Что-то я не помню его в играх. Надо у Логана узнать…» - Спасибо, - Страм после освобождения выглядел по-настоящему злым, буквально выплюнул благодарность. – Чëрт, теперь целую неделю нельзя будет его колотить. Без груши тренировка – ерунда. - Его надо выбросить, и немедленно, - возразил Хоффман. Подхватил матрас за бока, потащил было к выходу, но в следующую же секунду забуксовал: Питер тоже вцепился в края и тянул на себя изо всех сил. – Пусти! Хочешь ещë покалечиться? - Другого тренажёра у меня нет, - Питер, яростно отдуваясь, рванул матрас в свою сторону. – Отдай! Я ведь говорил тебе: чтобы не бить людей, бьют грушу. Он, конечно, так себе замена, но вариантов нет! Если бы не ты… - …стоял бы ты сейчас нанизанный и выл, - напомнил Марк. Дëрнул к себе, собрав все силы. Всë же отобрал. Будь у Страма целы обе руки, могло и не выйти. – Придумывай альтернативу, понял? Давай закажем манекен, я видел у борцов по телевизору. - С твоим лицом, - процедил Питер, баюкая руку. - Да хоть с задницей. Не надо себе вредить, понял? В другой раз я могу не успеть. Страм вдохнул-выдохнул пару раз, стиснул себе затылок. Ссориться, похоже, ему не хотелось. Марк выволок матрас наружу и на всякий случай резанул пару раз канцелярским ножом. Для уверенности, что использовать даже при большом желании не получится. Питер сидел на кухне с бутылкой ледяной воды, смотрел перед собою. Он так и думал, и перезагружался. В любом случае, лезть к нему сейчас не стоило. - Вообще-то есть вариант заебаться как следует, - вдруг проговорил Страм, грызя горлышко бутылки. Хоффман присмотрелся: пластиковая, к счастью. – Я его редко выбираю, не люблю прикосновений, пусть и неживых, но манекен с балкона можно выронить на чью-то тачку или кому-нибудь, ещë лучше, на голову. А в этом случае риска нет. Прикосновений? Неживых? Хоффман аж заморгал. Неужели он до сих на заводе, с подельниками, раз слышит такие слова? Страм, похоже, заметил, что он замыкает, и фыркнул: - Всë же записывался бы ты со мной, как график полегче станет. Поясняю. Можно разрабатывать мышцы или сгонять пот со специальным грузом. Он по форме похож на половину человеческого тела без головы. «Руки» крепятся под грудью или на шее, в зависимости от того, какую часть тела надо проработать. Можно отжиматься, подтягиваться или висеть, а у тебя на спине словно здоровенный рюкзак. Новичкам, конечно, его не дают, а вот мне приходилось на себя цеплять. Потно, зато эффективно. Осталось понять, можно ли его заказать. Если не просто в магазине, то арендовать в нашем клубе. Это личная разработка одного из тренеров. Дела… Он залпом выпил половину бутылки и врубил воду в кухонной раковине. Достаточно глубокой, чтобы без неудобства сунуть под струю голову. Пока Питер старательно тëр здоровой рукой виски и за ушами, Марк занял его стул и уставился в одну точку, соображая. Дельная мысль несколько раз ускользала, пока он не сосредоточился на зеркальной вставке посередине вытяжки. - Сколько весит кожаный мужик? – протянул Хоффман. - Тренер? Около восьмидесяти килограммов. Сушится, - пробулькал Страм из раковины. Хоффман цокнул языком: - Нет. Половинчатый, безголовый. Груз. - Разные бывают, от десяти до пятидесяти, - Питер встряхнулся, забрызгивая полкухни. Пара капель попала Марку на затылок, тоже ледяных, изнутри будто хлестнули. – Есть равный тренеру по весу, но его клиентам он почти не предлагает. И корректирует под себя каждый раз, когда набирает или сбрасывает. А тебе зачем знать? - Как насчëт ста килограммов на спину? – Марк развернулся вместе со стулом, ножки заскрипели по полу. – Даже ста четырëх. Бесплатно, искать не нужно, уже в твоëм распоряжении. Покажешь своему… наставнику, кто круче всех. - Такого здорового в зале нет, - непонимающе проговорил Питер. – Тем более, столько брать на себя сразу, не постепенно, опасно, раздавит нахер позвоночник. - Слезет, если станет тяжело, - Хоффман посмотрел исподлобья. – Можешь спихивать сам, заранее подложим страховочный мат. Ещë, кстати, он тëплый и шелковистый на ощупь, не из заменителя кожи. Не догонял. Пусть пару дней отдохнëт от тренировок, в самом деле. Вдруг стереотипы работают, и чем толще банки, тем слабее мозг? Марк взял Питера за руку, приложил к собственному запястью и повëл вверх. Соображая, Страм ненароком царапнул у сгиба локтя. Дышать стало чуть тяжелее. - Не пойдëт, - он отдëрнул руку. – Я могу тебя уронить, потому что ты, чëрт возьми, живой и двигаешься. - Или ты не уверен, что выдержишь меня, - Хоффман принял самый разочарованный и скучающий вид, на какой только был способен. – Хорошо, завтра доставят бойцовский манекен. Только его я сам измордую, и бой не будет честным. Выбираешь искусственного мужчину вместо меня… Это была двойная атака. Питер ещë не ответил, но Марк видел: он свëл лопатки почти вместе, выпрямляя спину. - Сначала поработаю с меньшим весом, - звучало почти умоляюще. Узел внизу живота скрутился туже. – Пообещай, что будешь соблюдать технику безопасности, тогда я согласен. - Можем потренировать положение лëжа прямо сей… - Хоффман заставил себя заткнуться: черты Страма опять исказила боль, стоило ему опереться раненой рукой на стол. – Или нет, отложим. Мне твои руки целыми нужны. Опять выдал нечто маньяческое. Или показалось?***
Если Страм чем-то увлекался, энтузиазм бил через край. На исходе недели он восстановил руку, отложил в сторону старый рюкзак, набитый для тяжести всяким весомым хламом – тренировался с ним, должно быть, прикупил и выстирал свободную футболку и шорты. Не себе. Громадные. - В них меньше скольжения и ничего не передавит, не натрëт, - сообщил он в ванную, пока Марк отмывал руки. Сегодня Крамер заинтересовался причастными к поджогу ветхого жилого здания и поручил разыскивать всех виновных. Это занятие Хоффману было вполне по душе, и он было сам себя испугался, но отмахнулся от совести. – Делай всë в точности как я говорю, понял? Не хочу поломанных конечностей. - Думаю, ты удержишь, - Марк с удовольствием брызнул в дверной проëм. Питер затряс головой, как купающаяся псина. – Знаешь, тебя в качалку должны пускать без абонемента. - Почему? – Питер облокотился на стену. В зеркало было прекрасно видно: пропусти этот человек хоть целый месяц раскачки, выглядеть будет блестяще. Хоффман понимал кое-что в тренировочных премудростях и точно знал: Страм никогда не сушится намеренно, крепкий, сбитый и жилистый, он просто не набирал лишнего. Что-то будет лет через двадцать? Если, конечно, доживëт. Он не выглядел как связка рыбьих пузырей или воздушный шоколад, мышцы не торчали хвастливо отовсюду, где не было прикрыто строгими рукавами и длинными штанинами, но во всëм облике читалась мощь, которой Страм ещë и превосходно владел. Своим эмоциям, возможно, он был не всегда хозяин, а вот силе… - Потому что ты ходячая реклама. В такую форму хотели бы прийти половина американцев. Остальные эту половину с удовольствием пощупают. Марк врубил воду погорячее. Заныли, обжигаясь, фаланги. Сейчас он подумал: и правда, мало кто видит Питера без деловых костюмов и объëмных тëмных джемперов. Только он сам. Ну, тренер со страховщиком, но они ни разу не стягивали, притиснув Питера к стене, свободные спортивные шорты к коленкам. А ему доводилось. Предстояло очень чëтко выполнять эту самую технику безопасности. Чтобы передумал продлевать абонемент. У тренера без того полно таких… фактурных посетителей, на Питера есть кому залипать, обойдëтся. - Пар повалил, - беспокойно заметил Страм, кивая на раковину. – Сейчас ожог заработаешь! Отрегулируй! Хоффман не боялся ни пара, ни кипятка. Почему-то. Но с больными руками Страм не позволил бы держаться за себя, и Марк вывернул вентиль с буквой «С».***
- Сначала я делаю разминку, потом приседаю. Сам, без груза, - Питер усердно натирал чем-то ладони. – Проверю болты на турнике, если крепкие, сможем подтянуться. Раз двадцати хватит. Марк закусил щëку и уставился в окно. Да, всего лишь двадцать раз. Детский норматив. Впервые после академии захотелось проверить на прочность себя: десяток выдержит? - Потом, если не устанешь, постою в планке. Говори, как только рукам станет тяжело или скользко, не надо терпеть – ты не на службе, да и тренируюсь из нас я один. Любое изменение в самочувствии… - Понял, о учитель, - Марк кивнул с серьëзнейшим выражением лица. – Тогда я тебе помогу. Разминайся, сам подтяну крепежи. Заодно проветрюсь. Погода и вправду была лучше не придумать: солнце наполовину село, размазав по небу багровый, золотистый и дымчатый, как воздух в курилке, цвета, свежий ветер напоминал о скором лете – само лето Хоффман из-за жары и долгого светового дня терпеть не мог, но в преддверии жары дышалось в городе легче. К тому же, Страм, типичный представитель вечной мерзлоты, с середины весны надевал закрытое только на работу. Марк потянул турник на себя, вцепился в ручки, повис на минуту, качнулся туда-сюда. Нигде не скрежещет, но лучше перестраховаться. Затянув гайки так, что ключ надавил, оставляя тëмную полосу на ладони, Хоффман посмотрел через окно в комнату и перехватил ключ обеими руками. Питер разминался в углу, подальше от лишнего света, но Марку было отлично видно по диагонали, как поблëскивает на коже первый пот, как растрепались, поднимаются-опадают подобранные повязкой волосы, как напрягаются и обмякают предплечья, икры. Борцовка съехала к середине спины, обнажая лопатки. Страм не обратил внимания, согнулся почти пополам, поставил ладони на пол. Ткань шорт натянулась, резинка съехала вниз, открыв спину до крестца, ещë чуть ниже. Марк услышал будто издалека, из другого измерения тихий металлический звяк: ключ лëг на подоконник, может, равновесно, может, нет, Хоффману было не до того. Он сложил руки на груди, стиснул собственные предплечья, давя ногтями кожу, чтобы не разомкнуть. Внутренний голос хрипловато шепнул: а зачем себя сдерживать? Ты дома. И Питер дома, твоей волей, так извлекай выгоду. Словно чужие пальцы проникли под пояс его шорт. Погладили выше бедра. Марк и не решался, и сам себя от нерешительности чувствовал оглохшим, перенапряжëнным. Пронеслось в мыслях: всë равно никто не увидит. Ты стоишь спиной к возможным зрителям. Вот где в помощь широкий корпус, хм? В первый раз Хоффману захотелось накинуть плащ подобный заказанным Джоном, широкий, из плотной ткани. Раньше Марк игнорировал свой, надевал только маску, каждый раз всë с меньшим отвращением. На днях Крамер достал из ящика с тряпьëм четвëртый, уже и короче остальных. Интересно, для кого? Подрядит жëнушку? Попытки отвлечься не работали. Пальцы, оказывается, замëрзли, Хоффман дрогнул всем телом, накрывая ладонью член через бельë. Оттянуть брючину, проникнуть под трусы, взвесить в руке. Он закусил самый угол рта до боли: Страм за стеклом обнял себя выше колен, ещë немного согнуться, и голова бы оказалась между ног. Сознание подсовывало яркие образы: вот его собственный член касается колючего подбородка, вот Питер приоткрывает наверняка пересохший рот. Нет, он всë-таки не юный и не ломал себе костей. Не получится. Держать голову стало тяжело, Марк наклонил еë на плечо, неторопливо двигая рукой. Он не охватывал, не касался головки, иначе моментально спустил бы себе на ногу, а торопиться не хотелось: таких тепла и лëгкости (какая там невесомость, надо относиться к себе справедливо) он не испытывал уже много лет, может быть, и никогда. Чëртов Страм выпрямился, но тут же опустился на четвереньки и прогнулся в спине, запрокидывая голову. Волосы сбились, за них сейчас было бы так удобно взять. - Зачем ты мне попался, - беззвучно прошептал Хоффман. Край ладони тронул яйца, в подмышках и под коленями стало сыро и холодно: налетевший ветер моментально подсушил пот. – Свести с ума ещë быстрее? Питер не должен был этого услышать, но именно на последнем слове резко встал, отряхивая руки, и встретился с Марком взглядом. Подоконник высокий, ниже пояса не рассмотреть, но, чëрт возьми, после стольких ночей вместе не понять, почему глаза твоего партнëра помутнели, а скулы подчеркнуло алым? Вытянуть руку из-под шорт оказалось физически больно. Хоффман, может быть, сейчас предпочëл бы еë лишиться. - Мне надо лицо сполоснуть, - он помедлил, протянул к балконной ручке левую. Питер нахмурился. Если и был крохотный шанс, что он не сообразит, теперь Марк окончательно его уничтожил. Порыв прохладного ветра ворвался в комнату вместе с ним, заставляя Страма отступить. Хоффман чуть сощурился: по белкам глаз не шли полупрозрачные ободки, стало быть, занимается без линз. - Что, совсем гайки разболтались? – судя по подозрительному виду, Питер догадывался: дело не в крепежах. – Отложим до завтра? - Ни за что, - выпалил Хоффман на одном дыхании. Захотелось шлëпнуть себя. Палится как старшеклассник. – В смысле, наладил я, только пыль налетела. Не знаю, попей, подыши. Я быстро. Дверь в ванную он прикрыл: Питер за спиной пшикнул крышкой, сворачивая с бутылки. Увидеть, как он обсасывает горлышко или, ещë хуже, неверными руками разливает воду на борцовку, значило испортить тренировку стопроцентно. Вымочив полотенце в ледяной воде, Хоффман сунул его между ног и постарался вообразить что-нибудь гадкое. На ум пришëл трясущий тощим задом над унитазом Джон (он никогда не садился на сиденье, почему-то оба помощника были в курсе такой брезгливости), возбуждение перешло в нервный смех, и Марк вывернул оба крана на полную, чтобы не вызывать подозрений. Разум и тело одновременно пришли в норму. Без особых задержек: когда он вышел, Питер только допивал поллитровку. Контролировать своë тело бесценно. Думать, что прямо сейчас Хоффман возьмëт под контроль и чужое, полное силы, разогретое до дрожащего тëплого воздуха вокруг, он старался поменьше. - Всë хорошо? - Зевота напала. В мегаполисе не продышаться. - Значит, начнëм всë-таки с турника, там воздух хотя бы циркулирует, - Питер закинул на плечо полотенце. – Позу отработаем здесь, чтобы не топтаться на трëх метрах лишний раз. Бери меня под плечи через рëбра… Сука, почему спорт звучит как заправская порнуха? Бледная невыразительная задница никак не представлялась. - …ногами охватывай мои под коленями. Вверх не поднимай, так зафиксируешь лодыжки, и у меня получится правильный вис, - договорил Страм. Упëрся в стену ладонями. – Понял? Пробуй. Хоффман старательно уцепился – руками правильно, ногами на разной высоте, они предательски дрожали и соскальзывали. Питер подумал и отвернул крышку банки с присыпкой. Наклонился, несколько раз, распыляя, хлопнул Марку по икрам: - Так надëжнее. Для первого раза. Разотри и зависай снова. Очень хорошо, что он не стал сам размазывать бежевую пудру, сминая жëсткие волоски. Хоффман, убеждаясь, что в его сторону не смотрят, побольнее ущипнул себя выше лодыжек несколько раз. До розовых пятен. Однако присыпка помогла, трение усилилось. Это вам не смазывать. Детали или, там, задницу. Питер кивнул, вышел на балкон, подтянулся пару раз без утяжелителя. Завис на вытянутых руках. Едва не поцеловался с потолком (никакой ревности, ясно тебе?!). Шикарная задница подрагивала прямо у Марка над головою, и он не выдержал, раздвинул Страму колени и усадил к себе на плечи. Спокойный, невозбуждëнный член коснулся шеи через правую штанину. Питер сверху недовольно протянул: - Что за шутки? Выпускай, мне так неудобно. Хоффман зажал его ступни локтями и невпопад, неровно погладил икры. Пахло ошеломительно: потом, кровью. Присыпкой этой, из чего еë только делают? Сладковатый аромат. - Пусти, - потребовал Страм. Попытался пошевелить ногами, приподнял и снова уронил зад. Дурак, подумал Хоффман, не шевелись, иначе точно не выпущу. Пять секунд дай подержать, пожалуйста, тогда отцеплюсь. Четыре, три, две. Марк поскрëб стопу кеда выше пятки: - Ты где-то кнопку собрал, безглазый. Ещë чуть-чуть, и ходить тебе было с дырой в ноге. - Да? – Питер приподнял брови. – Не чувствовал. Спасибо. Давай по программе, мне до завтра надо документы разбирать. Стало ещë холоднее: Марка обуяла совершенно иррациональная ярость. Какие-то грëбаные бумажки, половина из них всë равно не понадобится, в голове вместо него? Впрочем, через миг гнев утих. Марк отошëл, давая Питеру повиснуть. Подумал спросить, умеет ли он на одной так же ловко подтягиваться, как Страм перехватил перекладину правой, затем левой, и на каждой поднялся вверх по три раза. На правой даже дважды: левую, раненую, всë ещë берëг. - Залезай, попробуем. Будешь мне считать? Тренер считает. Да он заигрывает, подумал Хоффман, цепляясь за спину и ноги в позе рюкзака. Фыркнул, вообразив, как забавно они выглядят со стороны, и подтянулся поближе к шее. Перебрал пальцами по рëбрам, выдохнул в загривок: - Сейчас перехвачусь. Один… Он чувствовал, как Страм прилагает значительные усилия, подтягиваясь теперь. Всë тело под руками Марка напряглось, выгнулась спина, в этой впадине отлично уместился живот, висеть стало удобнее. Питер коснулся перекладины подбородком, кивнул над нею, мол, зачтено. - Два, - Марк старался, чтобы голос звучал твëрдо: сейчас, на высоте пятнадцати этажей, на незастеклëнном балконе с невысокими перилами, нельзя было поддаваться желанию слишком сильно. – Три. Четыре. Когда Питер поднимался над перекладиной, они оба становились так дурманяще близки к смерти. Эти мысли кружили голову, заставляли глубоко дышать, упираясь грудью Страму в позвоночник. - Пять. - Не устал? – Питер замер над перекладиной, не расслабляясь. - Пойдëт. Продолжаем. Только на девятый раз Марк понял: вместе с Питером они чëтко отражаются в окне. Опустились сумерки, свет в комнате никто не оставил, поэтому было хорошо видно мясистый грудак под борцовкой, подтянутый живот с хорошим прессом и, господи, дорожки волос, уходящие под пояс шорт и спускающиеся по подмышкам почти к самым рëбрам. Хоффман не видел собственных ступней, но чувствовал, как они треморят, как сжимаются намертво пальцы на плечах Страма от такого вида. С ним он начинал ценить жизнь. Не перемазанный кровью и машинным маслом – облепленный своим и чужим потом, с повлажневшей от испарины задницей, сжимающий бëдра до боли, лишь бы не возобновилась эрекция. Не сейчас, пожалуйста. Питер же упадëт, разобьëт череп, и какой тогда смысл оставаться хоть к кому-то снисходительным… - …девятнадцать, - не сбиваясь, проговорил одними губами Марк. Питер не двинулся с места – запрокинул голову. В стекле стала хорошо видна его шея, и Марку очень захотелось прикусить кожу сбоку, около плеча. Или под кадыком. Или под подбородком. - Всë, не могу. Надо ещë на планку оставить силы. Отлипай. - Один разок остался, - неуверенно попытался подбодрить Марк. Питер замотал головой, чуть не попадая ему по носу: - Нет. На износ работать ни к чему. Захочу, завтра его дожму, а нет, и девятнадцать неплохо. Ты как себя чувствуешь? - Как? Ты меня покатал на свежем воздухе, - Хоффман с трудом отлепился от чужой кожи с таким сочным звуком, будто между ними пролили какой-нибудь самый пидорский ликëр. – Не хватало пивного водопада сверху. Давай сконструирую? Питер рассмеялся, положил руку ему на плечо: - На раскачке только воду можно. Даже снаряду. Чтоб не дышал мне в голову алкоголем. Вымой руки, если нужно. Я подумаю, надо отжиматься или хватит планки. - Спина в норме? - Завтра болеть не должна. Вот поэтому и стоило остановиться на девятнадцати, размышлял Хоффман, растирая холодной водой предплечья, под локтями, между пальцев. Или даже на пятнадцати. Хотя стать причиной неподвижности такого крепкого мужика звучало интересно. Он заулыбался раковине, позволяя себе приятную догадку. Может, Питеру тоже понравилось так соприкасаться?.. - Теперь по-другому, - когда он вышел, Страм сидел на коврике, подогнув ноги; шорты сбились между ног в крупные складки. – Руки кладëшь мне на грудь, ноги вытягиваешь вдоль моих и вообще не шевелишься. Если выдержим, попробую отжиматься. Устраиваемся или нужен отдых? - Ты неплохо вëл бы занятия, - заметил Хоффман. Садиться рядом он не стал. – Оброс бы клиентской базой за пару месяцев. Как хорошо, что в твоëм офисе всего два мужика: один старый, другой гадкий. Я готов, можешь вставать. Пару раз он видел Страма в планке ещë когда с абонементом было всë в порядке. В лучшие дни он мог не шевелиться до десяти минут, правда, бормотал под нос какую-то ерунду – видимо, сосредотачивался. Сегодня у Питера были другие планы. - Стою тридцать секунд. Перерыв столько же, пять подходов. Забирайся и держись крепче. Убеждаясь, что Хоффман залез и нашëл баланс, Страм отжался от пола, застыл, будто отлитый из бетона. Его ровное дыхание казалось оглушающим: своë Марк затаил и опустил веки, чтобы успокоить колотящееся сердце. Совсем не от перенапряжения. Просто человек под ним, держащий на себе пять четвертей собственной массы, был прямо сейчас так… беззащитен. На этот раз Питер считал себе сам. Опустился, поворчал, Марк даже не разбирал, что, и вновь принял стойку. У него горела шея, взмок загривок, но Питер держался, не показывая усталости, до следующего перерыва молча. Во второй раз лëг более свободно, раздвинул ноги, и нога Марка соскользнула между них. Носок больно впечатался в пол – Хоффман не обратил внимания. Он разглядел, как поблëскивают у Страма глаза. Не от усталости. Всë, сказал Марк сам себе, выправляясь немедленно. Колено попало под колено Питеру, он тихо застонал всею грудью, поджал живот глубже обычного. Ты меня вынуждаешь, так получи. Как только Питер закрепился, потратив лишние секунды две, Марк ослабил хватку. Рука пошла вбок, по ребру, легла на талию. Пальцы сжались, легко, но ощутимо, вырывая ещë один стон, громче предыдущего. - Что ты де…лаешь? – Питер медленно краснел, по вискам пошли широкие алые полосы. Убеждаясь – лежит ровно, Марк отпустил и вторую руку, повëл ею вверх, взял в пальцы разгорячëнное горло, подбородок, указательным пальцем потрепал щетину. – Нгх… - Нечего, - шëпот обжëг Страму затылок; Хоффману хотелось бы выше, но рисковал свалиться, - нечего быть таким красивым, агент Страм. И забывать, что снаряд у тебя… Его качнуло влево. Марк спешно опëрся о пол одной ладонью. Вторая замерла над резинкой мятых, отсыревших питеровых шорт. Пришлось бы переступить рукой, чтобы дотянуться ниже, и Хоффман вполне удачно сделал это, на миг перенося Питеру на спину всего себя. - …живой, - подбородком он сдвинул борцовку. Показалась спина меж лопаток, от кожи остро пахло солью, Марк коснулся кончиком носа, втянул воздух и широко лизнул вверх. Питер заскулил. – Это выдумки твоих тренеров бесчувственные. Безголовые изначально. Мне ты давно снëс башку сам. Кстати, отчего же не ложишься? Время-то вышло. Питер не ответил, он порывисто вдыхал и выдыхал, но не сбрасывал Марка, даже не пытался попросить слезть. Распалился так быстро: окрепший член сам скользнул в руку, стоило проникнуть под пояс шорт. Оказывается, к ним трусы носить не обязательно… - Значит, ходишь заниматься без белья в свободных недоштанниках? Развратник, - прошептал Марк куда-то между лопаток. – Наверняка наставники поправляют, если неправильно встал. Трогают твои ляжки, захватывают голени, держат под локти. И никто из них не сделал вот так? Он мерно, небрежно, желая потянуть время, ласкал от основания ствола до головки. Питер уронил голову и смотрел в пол; алое пошло по шее, плечам, предплечьям. - Ну и придурки. А так? Всею ладонью Марк сгрëб его яйца, помял и поджал к основанию. Питер рвано выдохнул, прохрипел: - Дай опуститься. - Ни за что, - кажется, сегодня Хоффман уже отвечал так? Его собственные шорты удачно съехали вниз достаточно, чтобы упереться бëдрами Страму в зад, чтобы через два тонких тканевых слоя он чувствовал, как член коротко толкается вверх-вниз между ягодиц, как бескомпромиссно тяжело живот давит в спину. – Я хочу тебя таким, на грани. Как я удивился, когда ты решил не дожимать турник. Всегда всë доводишь до конца, а тут… Багреца по коже медленно перетекала в лиловый. Хоффман замолчал на полуслове: чего-чего, а потери сознания он не планировал. По крайней мере, в этот раз. Выдернул руку, надавил в пол. - Ляг. Держаться в планке даже одну секунду без подстраховки оказалось с непривычки невыносимо, и Марк, чертыхаясь, завалился набок. Сшиб немного локоть, мотнул головой в сторону Питера. Тот и не думал ни смеяться, ни язвить: уставший, он лежал на спине, уронив руки. Острые колени смотрели в потолок, грудь тяжело вздымалась, а главное, зрачки растеклись чуть не во всю ширину синих глаз и, кажется, даже пульсировали. Хоффман устроился между его ног, хотел было снять, наконец, шорты, но заметил канцелярский нож. На столе, в пределах досягаемости. Перехватил, выдвинул лезвие как можно дальше и взял его в зубы. Страма тряхнуло. - Чтобы больше никто не имел возможности хватать тебя где понравится, - Хоффман медленно затянул лезвие назад так, чтобы Питер всë время это видел, - прижимать к зеркалу, чтобы сохранить отпечаток твоего торса, смазывать тебя твоим же потом, держать за загривок – вдруг попытаешься отбиться… я уничтожу еë. Со мной можно заниматься в духе древних олимпиад, обнажëнным. Исход всë равно будет один. После матраса лезвие он отломил, и теперь кончик был свежим, острым, без зазубрин. Марк подцепил штанины по очереди, натянул, распорол резинку и выдернул жалкую тряпку из-под задницы Питера. Тот попытался в последний раз нахмурить брови – не вышло, мышцы лица, должно быть, тоже перетрудились. Не слушались. - У меня новые, их жаль, - пояснил Хоффман, оставляя нож на прежнем месте. Стянул вместе с бельëм и уселся Страму на бëдра, прижимая к полу, должно быть, намертво. – Знаешь, чего я очень давно от тебя хотел? Он выгнулся, опираясь о пол прямо под плечом Питера, как можно ближе к подмышке. Пальцы задели чувствительную кожу, Страм застонал ему прямо в рот, отвечая на жадный поцелуй. Обоим ужасно хотелось пить, но отстраняться друг от друга – нет, и первые несколько секунд целовались они очень жадно, словно каждый искал возможности прокусить другому язык и вытянуть оттуда немного крови. Питер взял Марка за скулы, погладил и отстранил; Хоффман громко заурчал, вспоминая, что, вообще-то, в силе он Страму уступит. - Говори, - попросил Питер, надавливая пальцами почти на веки. Чтобы погладить. В своей манере, с усилием. Хоффман вывернулся из его рук. Поцеловал ноготь большого пальца и охватил губами, несколько раз качнув головой. Не выпуская. Он даже сейчас не забывал: проигрывать опасно. - Прокачай задницу, - Марк сам вернулся в ладонь, потëрся щекой. – Положение такое: мои ноги на твоей спине, а руки… будешь хорош, на лопатках. Не дожмëшь – на шее, которую я тебе сверну, обещаю. Можем опереться о стену, только в коридоре, там она самая ровная. - На весу? – теперь его член подпирал Марку зад, и, как бы Хоффман ни любил это ощущение, сейчас ему хотелось по-другому. – Можем не сегодня? Обязательно, сделаю всë как ты просишь, только… Хоффман молча взял его руку. Переплëл пальцы и, пересев, – головка коснулась его входа на секунду, захотелось прокусить себе на хрен щëку, – положил обе ладони в пах, умещая оба члена в сцепку. - Я всë понимаю. Без костей ты потеряешь килограммов двенадцать своего обаяния. Давай сыграем в игру, хочешь? Питер подался бëдрами ему в руку, и Марка обожгло до кончиков пальцев. Он ещë ничего не знает. Он даже не догадывается, просто очень хочет и, наверное… хоть немного нуждается в любви в ответ? Может, было бы лучше без этого? Если завтра его решат испытать? Даже хреновые мысли больше не сбивали желания. Хоффман продолжил: - Представь, кожзамовая приблуда напала на тебя прямо во время упражнений, - он заговорил ниже и насколько получалось безэмоционально. – Еë не заботит, что у тебя программа и какое-то там личное пространство. Она хочет тебя взять, агент. У неë нет повода так поступить. Ни эмпатии, ни морали. Она просто решила тебя выебать, прямо сейчас. Снова лëг Питеру на грудь, уткнулся подбородком в плечо, точно зная, что больно. - Тяжëлая, - кончиком носа провëл по уху, - гораздо массивнее тебя. Вокруг нет никого способного помешать. Более того, тебе и не поверят. Все занимались, ничья жопа не пострадала. А ведь ты наверняка там самый жгучий. Даже болванка понимает. Руку покалывало, она затекла, но тем интереснее ощущалось: казалось, будто не только Страму, но и ему самому механически дрочит кто-то третий. Ногтями Марк надавил между пальцев, царапнул к ладони, вырывая почти всхлип. - Столько раз касалась тебя, - говорить монотонно нравилось ему самому, стало теплее от стоп до поясницы, - висела со всех сторон и изучила, где тонкие места, где прикасаться, чтобы ты сам просил ещë. Набитый чëрт знает чем оживший предмет, вот кого. Странное чудовище, которое заставляет тебя выгибаться… вот так, да… лишь затем, чтобы ты сам знал, какой ты ебливый, м? Марк оставил долгий укус между шеей и плечом. Руку перепачкал преэякулят; Хоффман даже не разбирал, чей, в голове шумело, и кончи он первым, не расстроился бы. Как там сказал Питер? На износ работать ни к чему? - Ты почти готов, - звучало как настоящий приказ, - ты вот-вот обкончаешь обшивку и маты, и пол, и, может, зеркало, перед которым эта тварь и возьмëт тебя. Снарядам чужды чувства. Это просто сбой в работе, Питер, непрописанный алгоритм, неотрегулированный ход… Вряд ли болванки снабжены механизмом, вспомнил он вдруг. Закусил губу; зубам стало влажно, но всë же это была ещë не кровь. Так недолго и проболтаться. Впрочем, если и рассказывать правду, то когда Питер будет вот так толкаться в руки, неровно, сбивчиво. - М-ма… Он не договорил имя – застыл, тычась в пальцы, к чужому члену, пачкая кожу; несколько капель потекли по стволу вниз, застревая в волосках. Обычно Марк сцеловывал их и очень любил получать такое в ответ – но разве снаряды могут взять член в рот? Безголовые, Страм же рассказал. Перехватил пальцы Питера покрепче и, смежив веки, быстро выдрочил следом себя. Молча, хоть из груди рвались последние ругательства. Безголовые не матерятся. - А потом, - он плюхнулся на влажную грудь, расчëтливо попадая так, чтобы соски коснулись сосков на мгновение, - пока ты будешь лежать в позе ощипанной индюшки, в твой зал приду я. Без пропуска. И вспорю ему брюхо. Знаешь, почему? Вместо ответа Питер оказался над ним и снова поцеловал. Долго, до нехватки воздуха. Поднял голову и задумчиво проговорил: - Двадцать шестое через три недели. - Будешь ставить крестики? – отозвался из-под него Марк. Пальцы лениво гладили Питеру рëбра, бока и пресс. – Ждëшь не дождëшься встречи с кожаными уëбками. - У меня свой кожаный уëбок есть, - усмехнулся Питер, всë-таки ложась назад. – Только если я буду заниматься с ним так интенсивно каждый день, перестану однажды в двери проходить. Может, нужно было ещë прыгалку прикупить? Платформа тоже сломалась, а ноги пропускать нельзя. - Прыгать со мной на горбу не надо, - вскинул, словно сдаваясь, руки Марк. – Я придумаю что-нибудь более эффективное. А сейчас принеси воды. Можешь напоить из своих рук. Он, конечно, не сказал, что попросту хочет ещë немного полюбоваться на голую задницу. В самом деле, бросал бы Страм эту тупую привычку – одеваться. Старые и немощные пусть заворачиваются в тряпки. Мужчинам атлетического сложения они ни к чему.