can't escape it

      Темнота. Первое, что заметил Итан — окруженный всепоглощающей, пульсирующей темнотой. Не то чтобы это было что-то новое для него, к сожалению. Иногда кажется, что он мог бы привыкнуть к этому, может быть даже привыкнуть к тому, чтобы просыпаться в подобных местах. Голова болит, и он поднимает руку к лицу — рука с полным комплектом из пяти пальцев — чтобы проверить, кровоточит ли он.       Похоже, что он свободен, и учитывая, что он беспрепятственно двигает руками, он даже не прикован. Хорошо. Нет, правда, это хорошо по сравнению с некоторыми его пробуждениями. Он дрожит, вспоминая Димитреску. И ту ночь, когда он проснулся после взрыва… Да, это, наверное, было самое ужасное.       Его глаза быстро привыкают к темноте и Итан несколько раз моргает, пытаясь очистить зрение. У него есть маленькие сверхспособности, такие как исцеление или поднимание вещей, но ночное зрение к ним не относится.       Хотя ему сейчас действительно не нужно видеть, чтобы знать, где он находится. Он помнит все слишком хорошо: запах, звуки, этот сырой и все еще поразительно удушающий воздух. Он был здесь раньше, не раз, и он никогда не сможет забыть ужасы, которые он видел в этих коридорах. Фабрика Гейзенберга.       Как по команде, раздается голос, немного прерывистым и искаженным тембром. Голос, который он узнает в любое время и в любом месте. Ложно мягкий, воркующий, и под этим — опасный, холодный, садистский.              - О-о, Итан. Похоже, ты просто не можешь оставаться подальше от моего дома, не так ли? — парень слишком хорошо знает, что последует дальше. Последний раз он чуть не умер в этом лабиринте, почти был разрезан на части ужасным механизмом с винтами. И он знает, что здесь еще столько худших существ. Хотя ни одно из них не такое смертоносное и ужасное, как сам хозяин этого места. — Так сильно по мне соскучился?       Голос — голос Гейзенберга — пробивается в насмешливом смехе, и Итан поднимается на дрожащих ногах. Он должен убежать. Должен убежать, если хочет выжить в этой встрече. Быстро проверяя карманы: предсказуемо, никакого пистолета, только маленький нож, который обычно носит с собой в кобуре на лодыжке. Сражаться с Гейзенбергом ножом - это рецепт самоубийства.       Дыхание Итана разгоняется, становится неожиданно громким, и его тело почти полностью парализовано страхом. Он давно не ощущал такого ужаса, и он знает, что хозяин фабрики это чувствует. Этот гадкий тип, находит его страх в каждой капле его крови, в каждой мельчайшей части его существа.              - Как насчет того, чтобы мы сыграли небольшую игру, Итан? — Карл произносит его имя слишком близко, слишком притворно. — правила просты: я тебя поймаю — ты проиграешь. — Ноги Итана будто приклеены на минуты к бетонному полу, он не может двигаться, не может четко мыслить, он не хочет умереть здесь, таким способом, он не может умереть сейчас.              - Беги.       Итан бежит.       Он помнит почти каждый поворот, каждую лестницу, каждую ужасную экспериментальную, хотя скорее пыточную, комнату. Ориентируясь почти слепо, темнота густа и тяжела, как и его разум. Его кровь пульсирует внутри вен, слишком горячая, слишком быстрая, он действительно напуган, не только за свою жизнь, но и за все невообразимые вещи, которые Гейзенберг мог бы с ним сделать, если победит. Эти эксперименты… он видел результаты и с его регенерацией…       Мысль заставляет его бежать еще быстрее, только чтобы споткнуться о что-то металлическое и упасть на твердый пол.       Следующее, что он помнит, — его прижали к стене изогнутыми металлическими прутьями, и коридор освещен достаточно, чтобы он увидел мужчину, существо, от которого ему так страшно. Карл Гейзенберг.       Парень беспорядочно сопротивляется своим оковам, конечно же, бесполезно, но его борьба заставляет седого мужчину смеяться. Тот все еще стоит на некотором удалении, и думает, что, возможно, и мужчина немного боится его. Или, скорее, Итан просто не может ясно мыслить, разум слишком помрачен первобытным страхом.              - А вот и ты. Ты даже не пытаешься, Уинтерс, — немного двигая запястьем, заставляя острый конец металлического прута вырезать путь в левое плечо инженера. Медленно, мучительно, так блядски медленно, словно этот человек пытается быть нежным. Или причинить больше боли.       Кричит. Его пальцы впиваются в грубую стену, ногти ломаются, как горячие — почему так жарко?! — металл останавливается внутри его тела. Его зрение снова затуманивается, и он думает, что может быть, потерял сознание на минуту, потому что когда он снова моргает, Гейзенберг настолько близко, что касается конца этой металлической штуки. Не толкает его дальше, но и не вытаскивает.              - Ге..Гейзенберг. — удается прошептать Итан, его губы и язык чувствуют себя неестественно медленно. — Отьебись.. Я не одна из твоих ебучих игрушек.- Итан сам удивлен тем, что смог произнести что-то столь осмысленное, и ему, должно быть, гордо за то, что он не начал умолять о жизни. Хотя в конце концов это не имеет значения, верно? Блондин бессилен, и почему это должно иметь значение, если он сохранил хоть какую-то часть своего достоинства перед смертью?              - Вот-вот. Это мой мальчик, — жестоко смеется Карл, приближаясь ближе, ближе, его перчаточные пальцы легко гладят рану на плече Итана, исследуя ее, касаясь разорванных мышц, все еще растянутых вокруг металла. - Я хочу дать тебе еще один шанс. Знаешь ли, я слабак, когда дело доходит до честной игры.       Парень мог бы даже не согласиться с последним заявлением, но тогда седой мужчина двигает пальцами, и боль вспыхивает внутри, металлический прут вырывается из него, оставляя его рану открытой и кровоточащей. Боль настолько сильна, что он не видит, не думает, даже не осознает, что его больше не удерживают на месте. Голова кружится. Плечо болит настолько сильно. Гейзенберг снова смеется, почти с нежностью.        - Я даже дам тебе небольшое преимущество, Уинтерс. Ты был таким хорошим мальчиком. Десять секунд, не теряй их. Тик-так. — взгляд Итана встречает Гейзенберга. Мужчина сейчас не носит своих обычных очков, и блондин едва не погружается в чистое безумие за теми зелеными, почти флуоресцентными глазами. Он с трудом глотает, каким-то образом обнаруживая в себе не только ужас до предела, но и возбуждение. Адреналин дает ему новую силу, и он снова бежит, оставляя за собой след из крови.                                     *********       Через некоторое время Итан чувствует, что теряет контроль. Он знает, чувствует, как Гейзенберг приближается все ближе и ближе, играя с ним, как с добычей. И он чувствует себя как добыча. Ему куда бежать. Даже если он помнит этот лабиринт, парень знает, что лучше не бежать слепо к двери. Он знает, что мужчина расставил здесь довольно садистские ловушки около каждого выхода. Может быть, Итан просто спрячется.       Его раненая рука сжимает рукоять ножа, который парень забыл, что у него есть. А вдруг он сможет как-то использовать его…?       Нож вырывается из его руки в этот момент, и Итан слышит жестокий хохот Гейзенберга.              - Бедный Итан. Так испуган, что забыл, что я могу сделать с такими вещами? Позволь мне напомнить тебе. - Нож проходит по руке Итана, оставляя глубокий аккуратный порез, а затем легко скользит в открытую рану, вырезая, резая, скребясь по его ключице. Итан падает на пол, крича от боли, пытаясь вытащить нож, спрятаться, ползти куда-то. Он не уходит далеко, когда седой мужчина бьет его сапогом прямо в живот, заставляя Уинтерса всхлипывать и пытаться прикрыть себя, почти забыв о ноже. Еще один удар, сильнее, и Итан кашляет, чувствуя, что может потерять сознание. И затем все закончилось.              - Прошу… пожалуйста, остановись. больно, пожалуйста, что ты блять хочешь?!       На мгновение наступает молчание — нож, удары, взвихривающиеся вокруг них кусочки деталей и металла — он даже не замечал их раньше — все останавливается. Карл смотрит на него, так близко, так серьезно, его глаза зеленые и встревоженные, и так знакомые.              - Цвет, Итан.       Итан затаив дыхание, чувствует теплую заботливую руку на своих щеках. Он закрывает глаза на секунду, открывает их снова и шепчет.              - Зеленый.       В глазах Карла… нет, Гейзенберга, происходит мгновенное и ужасное изменение. Вся забота и тревога исчезают, оставляя только безумие, злобу и насмешку.              - Теперь готов умолять, Итан? — Нож продолжает свой путь внутри кожи блондина, и он кричит снова, чувствуя, как его легкие горят, а желудок болезненно скручивается. Голос мужчины снова насмешлив, жесток, но каким-то образом насмешлив, заставляя Итана хотеть слушать.       Он, должно быть, сумасшедший. Ему следует попытаться убить этого ублюдка, убежать, ему нужно выбраться, он не хочет стать одним из экспериментов Гейзенберга. Он не хочет умереть так. Но все же… боль, опасность, истинный опыт близкой к смерти возбуждают его, даже если он никогда не признает это. Малая часть его, та, что скрыта глубоко внутри, глубже, чем может проникнуть любой нож, хочет, чтобы Гейзенберг сделал все это с ним. Избить его, пытать, экспериментировать на его теле. Разрезал его и достал изнутри. Убил. Или нет. Что-то в том, что он находится в такой смертельной опасности, делает его почти жестким и головокружительным — хотя последняя часть, должно быть, от боли.              - Нет, — он все равно упрямо отвечает и пытается встать, игнорируя нож и невыносимую боль во всем теле. Он больше не будет умолять, он не хочет, он хочет…              - Нет? — В голосе Гейзенберга звучит насмешка, затем он продолжает. — Думаю, я был слишком добр к тебе, Уинтерс. Ты снова проник в мой дом. Снова меня побеспокоил. Ты отказываешься умолять меня о милости, опять. Ох, жаль.       Прежде чем Итан успевает что-то сказать, он чувствует, как тяжелые металлические цепи обвиваются вокруг его лодыжек, заставляя его упасть на колени и вновь заплакать от вспышки боли. И затем цепь, подчиняясь немым указаниям своего хозяина, тащит его куда-то. Итан кричит, пока его горло не становится болезненным и сухим, пытается остановиться, удержаться за что-либо, но лишь увеличивает боль в пальцах.              - Остановись! Я лучше умру, чем стану одной из твоих глупых игрушек! — Он видит комнату, куда его затащили, и чувствует, как отвращение поднимается в горле. Он помнит ее. Это одна из комнат для экспериментов, с койкой и какими-то странными мониторами, следами старой крови, и записями, и…              - О, Итан, я не хочу изменить тебя, не волнуйся. Разве я уже не говорил тебе, что у тебя такое интересное тело? Вещи, которые я с тобой сделаю… тебе это даже может понравиться, знаешь? — Итан ненавидит себя за то, что слова Гейзенберга делают с ним. За то, как его тело реагирует, все еще испытывая агонию, но становясь горячим, почти лихорадочным. Он не может желать этого, он не глуп и представляет, что имеет в виду Гейзенберг. Но все же…       Вытащив нож из его тела, и кажется, что все его нервы горят. Может быть, в воздухе что-то есть? Он не может чувствовать себя горячим и жаждущим прямо сейчас, это просто неправильно. Он будет бороться с этим, он должен.       Гейзенберг просто смотрит на него, играя с ножом, который рисует странные символы в воздухе, а затем направляет нож вниз, прямо в бедро Итана, разрезая его джинсы, нижнее белье, кожу. Проникая глубже в мышцы, но каким-то образом не задевая крупные артерии — он достаточно при сознании, чтобы это заметить. Гейзенберг продолжает делать порезы, создавая беспорядок из крови и ткани, крик Итана наполняет комнату, когда лезвие оставляет особенно глубокую рану около его паха. Цепи теперь исчезли с его ног, обвиваясь вокруг его рук, легко поднимая его и приближая к Гейзенбергу, который смотрит на него с явной жаждой. Или желанием. Или чем-то настолько темным и безумным, что Итан даже не хочет знать.        - И ты говоришь, что не хочешь быть моей игрушкой, Итан, посмотри на себя, такой напряженный и капающий для меня, — Гейзенберг насмехается и приближается, сцепив подбородок Итана своей старой перчаткой рукой, заставляя его опустить глаза. А вот сейчас блондин действительно хочет умереть, на этот раз не только потому, что боль почти невыносима, а и из-за унижения. Он чувствует, как его щеки пылают, и его глаза начинают наполняться горячими слезами. Его нижняя часть тела больше не покрыта одеждой, только несколько клочков его джинсов свисают с правой щиколотки. Он полностью обнажен с талии вниз, но что еще более унизительно, это то, что он, на самом деле, возбужден, его член наполнен кровью, тяжелый и сверкающий предсеменной жидкостью. Проклятье. Он не… он не может…              - Я… ты что-то сделал со мной, я не хочу этого! Отпусти меня, черт возьми!       Итан бьется всем своим телом, пытаясь вырваться из цепей, удерживающих его неподвижно, но это бесполезно — пытаться двигать тонну металла. И Гейзенберг даже не вздрогнул. Как много власти у него есть, что он может так легко контролировать цепи, будучи явно занятым? Эта мысль заставляет Итана дрожать от страха и возбуждения.              - Я? О, я ничего не сделал тебе, Итан. Ну, по крайней мере, пока что. Но сейчас сделаю, не волнуйся.       Он двигает своей перчаткой руку, следуя глубокому порезу на бедре Итана, заставляя его снова закричать. Итан кусает губу достаточно сильно, чтобы вытекла кровь. Он не даст этому существу удовольствие услышать его мольбы. Не сегодня.       Гейзенберг берет его течущий член в ладонь, несколько раз его подмахивает, и Итан старается, действительно старается, не пискнуть. Это чувствуется так хорошо. Слишком хорошо. Он хочет быть тронутым, он страдает от этого, и его тело снова предает его, толкаясь в руку Гейзенберга, прежде чем Итан сможет остановить себя.              - Бедняжка, ты так хочешь этого, да? Хочешь, чтобы я подрачивал тебе, сосал тебя, заставлял кончать, пока ты беспомощный и без сил лежишь на моей кровати? Ах, жаль, сегодня вечером мне не хочется вести себя хорошо, после того как ты заставил меня гоняться за тобой по всему моему заводу.       Итан всхлипывает, теперь настояще плачет, уже не понимая, чего он хочет больше. Ему страшно, что Гейзенберг действительно может это сделать, но в то же время в нем есть искренняя часть, которая жаждет этого. Он ненавидит себя за это, но возбуждение сжимается у него в животе, заставляя его чувствовать себя больным и стыдиться до самых костей.              - Но я все равно повеселюсь с тобой, ты просто слишком жалок для того, чтобы противиться. Бегаешь вокруг, как хорошая маленькая собачка, даже не сражаясь должным образом, — Гейзенберг обходит его с темным ухмылкой, и Этан чувствует себя все больше и больше настоящей дичью, — жаждущей, чтобы я поймал тебя, удержал тебя, разрезал тебя и выебал.       Гейзенберг сейчас за ним, и Итан дрожит, чувствуя, как его пульс учащается еще больше, дыхание заикается. Он все еще в боли, кровь свободно течет из раны на его плече, из порезов по всему бедру. Но он не может остановиться чувствовать себя все более и более возбужденным. Чувствовать темную поглощающую потребность глубоко внутри.              - Я не…– он пытается возразить, слабее, исключительно из упрямства, не желая отпустить последнюю каплю своего достоинства.              - О да, ты хочешь. Цвет?       В его ухо слышится тихий шепот, и Этан глотает, прежде чем отвечать дрожащим, но уверенным голосом.              - Зеленый.       У него нет времени готовиться, думать, прежде чем его ноги раздвигаются, и что-то твердое, металлическое и липкое начинает проникать внутрь него. Он кричит, пока его голос не трескается, и пытается отодвинуться, но цепи держат его крепко, не давая двигаться дюймом. Он слышит низкий смех Гейзенберга и его тяжелые вздохи за спиной, и он не хочет знать, что сейчас движется внутри него, раздирая его, жестко, больно, унизительно.             -Тебе не нравятся мои игрушки, Итан? Ты не знаешь, как хорошо выглядишь так, растянутый для меня, мои цепи удерживают тебя там, где я хочу, трахают тебя для меня, готовят тебя только для меня, — Гейзенберг запнулся, и Итан не может остановить себя от стона. Это унизительно, больно, металл внутри него причиняет страдание, но слышать реакцию Гейзенберга… Знать, что это из-за него.       Цепи заставляют его немного наклониться, стягивая, сжимая, пока тоже не становится больно. Затем внутри него появляется пустота, и Итан чувствует, как его задница сжимается вокруг ничего. Он хочет, чтобы его снова заполнили, чтобы его растянули, полностью, настолько полностью. Он может представить, как он должен выглядеть сейчас, и его лицо краснеет еще сильнее, горячее, слезы текут по его подбородку.       Он чувствует тело Гейзенберга за спиной, нажимающееся сильнее, рука мужчины перемещается к горлу Итана, сжимая его достаточно крепко, чтобы перерезать весь поток воздуха. Блондин пытается что-то сказать, вдохнуть, всего лишь раз, его зрение мгновенно чернеет ужасным образом. Когда он думает, что он потеряет сознание, пальцы на его горле отпускают, и он задыхается, пытаясь вдохнуть воздух, лишь захлебнуться им, когда Гейзенберг входит в него. Он большой, его член жесткий, горячий, пульсирующий, венозный, полностью проникающий, не давая Итану ни малейшего времени на адаптацию. Это кажется, что его разрывает, его мышцы горят, растяжение почти невыносимо, толчки слишком быстрые, слишком сильные.       Он не может думать прямо, ощущения слишком сильные. Гейзенберг движется внутри него таким быстрым, жестким ритмом, что Итан мог бы поклясться, что чувствует член мужчины в своем животе. Это болит, это так сильно болит, так хорошо, но недостаточно, он близок, становится все более и более нуждающимся и возбужденным с каждым разом, когда член Гейзенберга касается его простаты.              - Так. Блядски.Нуждающиющийся, — Гейзенберг стонет ему в ухо, не замедляя своего темпа, продолжая трахать его с еще большей силой, — приятно наконец-то иметь тебя под своим контролем, трахать тебя, пока ты не станешь всего лишь жалкой сучкой. Быть полностью зависимым от меня, делать все, что я хочу с тобой…              - Пожалуйста… — Итан всхлипывает, прежде чем он сможет остановить себя, а затем он слишком далеко ушел, чтобы заботиться, — пожалуйста, пожалуйста, еще, нужно это, пожалуйста, прошуааааааааа.       Пальцы Хайзенберга впиваются в рану на его плече, трахая ее тем же брутальным темпом, и это, наконец, отправляет Итана за пределы. Боль так ярка и остра, смешиваясь с ошеломляющим удовольствием, адреналином и страхом — это заставляет Итана кончать, беспомощно судорожащим, и вздрагивающим, и громко крича. Гейзенберг даже на миг не останавливается, пока его бедра не остановятся, когда он кончает внутрь Итана, его движения замедляются и становятся мягче.       Когда Гейзенберг выходит из Итана, и тот не может удержать жалкого стона, когда он чувствует пустоту и сперму стекающую по его бедрам. Гейзенберг собирает свою сперму на своих все еще пальцах в перчатках и вставляет их в рот Итана. Теперь открытый и такой послушный. Итан вылизывает их дочиста, а затем Карл наконец -то целует его, долго, медленно, лижет его укушенную нижнюю губу.              - Ай! — Итан ворчит, и Карл издает смех.              - Ты был таким хорошим, Итан, позволь мне позаботиться о тебе сейчас, хорошо?       Итан лишь кивает, не доверяя своему голосу сейчас.                                     ****************       Позже, когда он уже чистый, перевязанный, накормленный и укутанный в теплые одеяла, Итан взглянет на Карла, который только что вышел из ванны. Полностью обнаженный, его крепкое тело покрыто шрамами, волосы влажные от воды и капают на пол. Итан снова прикусывает губу.       Прошло пять месяцев после взрыва и смерти Миранды. После того, как Итан проснулся в фабрике Гейзенберга, желая умереть и не понимая, почему он этого не сделал. Гейзенберг позаботился о нем, зажег что-то внутри него, что все еще было там, дал ему что-то, за что он мог благодарить каждое утро. Гейзенберг даже удовлетворял его… потребности, хотя Итан узнал, что это была не только его потребность, и Карл с удовольствием участвовал в их маленьких играх.              - В следующий раз действительно борись со мной, Итан, было слишком легко поймать тебя сегодня ночью. — Карл залезает на кровать рядом с ним, и Итан приближается, переплетая пальцы, три его и пять Карла.              - Может быть, в этот раз я хотел, чтобы ты поймал меня. — Итан закрывает глаза и слышит тихий смех Карла.              - Ты всегда хочешь, чтобы я поймал тебя, Итан, в этом и суть. И это правда. Он не хотел бы этого по-другому.