Точка зрения

Джихун нахмурился, наблюдая за тем, как Сынчоль, только что вернувшись из магазина, протянул Джонхану бутылку клубничного молока. Все бы ничего, если бы этот магазин не находился в добром часе езды от их компании, и Сынчоль поехал туда только потому, что так захотелось Джонхану. С момента, как эти двое (на самом деле, только Сынчоль) объявили о своих отношениях, Джихун внимательно наблюдал за ними. Он переживал за своего лучшего друга, возможно даже сильнее необходимого. Но не поймите его неправильно: Джихуну, в целом, было абсолютно все равно, с кем делил постель Чоль, ему просто не нравилось то, как к нему при этом относился Джонхан. И тут, опять же, нужно было сделать еще одну важную ремарку: Джихун тоже любил Джонхана. Он знал, что его друг был ужасно заботливым, знал, что он всегда следил за тем, чтобы у других участников была вода и еда, чтобы им было тепло и комфортно, но… но с Сынчолем он вел себя как откровенная сука. Это либо никто не видел, либо никто не хотел признавать. Джихун не понимал, как можно состоять в отношениях с человеком, который откровенно тобой играл и манипулировал. А Джонхан был манипулятором со стажем. Он всегда знал, как нужно было надавить, как вздохнуть, чтобы все делали так, как хотел он. И, опять же, не читайте между строк: Джихун не считал Джонхана плохим человеком, просто ему казалось, что они с Сынчолем мягко сказать, не подходили друг к другу. Если смотреть на их отношения со стороны, то казалось, что Сынчоль был как щенок лабрадора, который так сильно любил своего хозяина, что хвостом сносил все на своем пути. Джонхан же… наверное, он просто позволял себя любить? И брал от этого все возможные бонусы. И Джихун очень переживал. Он переживал, что когда-нибудь Джонхану надоест играть и он оставит Сынчоля. Он переживал, как это сказалось бы на группе, на его друге, да на чем угодно. Он переживал, что Сынчолю однажды надоест исполнять любой каприз Джонхана и он психанет, а злой Чхве, поверьте, смесь очень на любителя. Но что в такой ситуации делать? Не затевать же бессмысленные во многом разговоры, которые просто пройдут мимо ушей Сынчоля? Джихун был не силен в том, чтобы вправлять кому-то мозги, он не мог «тонко намекать» на то, что что-то было не так. Да и не его это дело было. У него своих проблем по горло, чтобы решать еще и чужие. И, опять же, больше всего Джихун не любил лезть не в свое дело. Но боже, поехать почти на другой конец города всего лишь из-за сраной пачки клубничного молока? И так было всегда. Джонхан, конечно же, не пользовался Сынчолем так откровенно, чтобы это можно было считать чем-то совсем уж отвратительным, но и покладистостью он не отличался. Если по какой-то причине он решал, что Сынчоль провинился, то Джихун мог весь день наблюдать за тем, как Чоль чуть ли не зубами скрипел от того, что Джонхан уделял внимание кому угодно, кроме него. А еще Сынчоль был тактильным. Каждому, кого он любил, доставалось его тепло, и привязанность. Несложно было догадаться, что больше всего ее получал Джонхан, который иногда с ворчанием отпихивал от себя Сынчоля, когда тот был слишком уж активным. На съемках или просто на совместном расписании иногда бросалось в глаза то, как Джонхан пытался от Сынчоля дистанцироваться. Как он не смотрел в его сторону, пока того не сгребали в охапку. Наверное, Джихуну было обидно? Обидно за лучшего друга, который не получал и половины внимания, которого он заслуживал. Обидно, что тот, как будто и не видел проблемы. Как будто его вообще не волновало то, что Джонхан раскручивал его на подарки и походы в ресторан, как будто ему было все равно, что Джонхан просто принимал эту любовь. Разрешал себя любить. Джихуна серьезно обижало это. Он хотел заступиться. Но как вмешаться, если это было даже не его дело? Искать единомышленников среди группы занятие такое же бессмысленное, по той простой причине, что Джихун терпеть не мог сплетни. Еще больше он не любил и то, что ситуация со стороны могла выглядеть так, словно он пытался настроить всех против Джонхана. А это, опять же, было бы предубеждением. Он ничего не имел против него. Он мог бы повторить это под присягой. Просто… просто получалось так, как получалось. Возможно, Джихун слишком много думал. Он пытался разговаривать об этом с Сынчолем, но это как разговаривать со стеной. Он только пожимал плечами, менял тему или мягко, но твердо говорил, что их отношения — не Джихуна дело. А были ли у них вообще отношения? Потому что Джонхан никогда не подтверждал, но и не опровергал этого факта. Он в принципе относился к этому с присущей ему легкостью. Будто для него это не было чем-то экстраординарным, словно бы то, что они подтвердили свой статус друг перед другом — ничего между ними не изменило (хотя тут Джихун, скорее всего, согласился, и, с большей долей вероятности, анализируя это, он не сказал бы, что это было так уж плохо). И, опять же, нельзя было сказать, что Джонхан был черствым и неприветливым с Сынчолем, ладно? Он также его обнимал, лежал на его коленях, позволял таскать себя туда, куда хотелось Чхве, но также было и со всеми? Это немного путало теории Джихуна, и раздражало. Ему не нравилась неопределенность. Не нравилось то, что он в принципе слишком часто думал о чужих отношениях. Словно ему самому было не о чем подумать на досуге. *** Джихун и Сынчоль находились в студии, обсуждая текст, который недавно закончил Джихун. Обычная рутина перед началось работы над альбомом. Джихуну нравился темп, который они задавали. Нравилась атмосфера и то, что за годы совместной работы они выстроили между друг другом. Скоро должен был прийти еще и Вернон, который часто помогал им при написании и обсуждении. В общем, день начинался так, как и было заведено у них годами. — Мне сегодня нужно закончить пораньше, — заметил Сынчоль, не отрывая взгляда от блокнота, постукивая карандашом по корешку. Блокнот у него был красивый: со съемными листами, в кожаном, слегка потертом временем переплете. Джихун припоминал, что этот блокнот парню дарил Джонхан, еще в те времена, когда они только начинали свой путь, не имея лишней воны за душой. — Собираемся с Хани в ресторан. — Он все-таки уговорил тебя пойти в то место, где готовят лобстеров? — фыркнул Джихун. — Не то, чтобы я особо сопротивлялся, но да. Наконец-то выдалось свободное время в наших расписаниях, так что, почему бы им не воспользоваться. Джихун только кивнул, грызя кожицу, задевающую его ноготь и безумно раздражающую. — Я знаю, что прозвучу резко, и что точно лезу не в свое дело, но мне просто интересно: Джонхан для тебя делает хотя бы половину того, что делаешь для него ты? Джихун, увидев, как остановился карандаш Сынчоля, уже трижды успел пожалеть, что вообще задал этот вопрос. Чхве молчал какое-то время, и, казалось, эта тема так и останется без продолжения (Джихун был к этому готов и сейчас ему казалось, что он был бы даже рад). За столько лет они научились считывать движения друг друга, предугадывать реакции, и им не нужны были слова, чтобы понять контекст. И сейчас Джихун очень хорошо понимал, что своим вопросом он, возможно, перегнул палку. Хотелось извиниться. Но, правда, он очень переживал за друга. Ему хотелось для него самого лучшего, и пусть на него будут злиться и ругаться, но держать эти мысли в себе становилось уже невыносимым. — Ты правда лезешь не в свое дело, и я не собирался посвящать тебя в наши отношения, но раз уж мы тут, то давай поговорим. Джихун сглотнул, выпрямляясь. Обычно от подобного тона он не пасовал, хоть и он не предвещал чего-то хорошего, но сейчас ему отчаянно хотелось сказать что-нибудь в духе «да забей, уже неважно, извини, что полез». Что угодно, только не разговаривать. Парадокс, однако, неправда ли? — Я согласен с тем, что со стороны может показаться, что это игра в одни ворота. Да, ты, возможно, удивишься, но я не тупой, и я замечаю твои взгляды, а также умею читать то, что караты пишут в твиттере или на невер. Ах, ну, да. Их личная жизнь обсуждалась не только внутри группы. — И ты правда думаешь, что я позволил бы кому-нибудь использовать себя, только из-за большой любви? Ты сам-то много понимаешь в этом, Джихун? — Я… — Джихун смутился, чуть отводя взгляд. Да, его романтический и сексуальный опыт был до того смешным, что даже обсуждать было бессмысленно. Он только постоянно отбрыкивался от подколов Сынчоля о том, что Джихун слепо не замечал, как по нему сох Сунён. Потому что серьезно. Где он, а где Сунён? А сейчас это вообще было неважным. — Вот именно. Ты строишь предположения, которые основаны непонятно на чем, продолжаешь лезть не в свое дело, и когда тебе об этом говорят, еще умудряешься спорить. Джихуну было стыдно. Он чувствовал, как кожа на его лице пошла пятнами, и отчаянно кусал внутреннюю сторону щеки, как делал еще во времена их дебюта, когда их отчитывали преподаватели или же сам Сынчоль. — Хорошо, ты видишь то, что я и Джонхан находимся на разных эмоциональных сторонах, и что с этого? Ты знаешь, какой он за закрытой дверью? Или может, ты замечаешь, как он заботится обо мне, чтобы проводить сравнения? Нет. Ты просто зацепился за основную идею, и тащишь ее как истинную, не смотря на ситуацию с другой стороны. Мне казалось, что моменты, когда ты делал поспешные выводы, не проанализировав все полностью закончились еще лет пять назад. Жаль, что я ошибся. Джихун низко опустил голову, сжав пальцы. Он даже не мог ничего ответить, хотя обычно, особенно с близкими, за словом в карман не лез, но сейчас… ему было до того стыдно, словно он обвинил Джонхана как минимум в убийстве. Это была нелепица, как и сам разговор, который хотелось поскорее закончить. — Просто пойми, что мы с ним разные, и поэтому выражение любви и привязанности у нас тоже разное. Джонхан невероятно заботливый, как ты вообще мог ставить это под сомнение, когда он так заботится обо всех вас? — Я не… — Я не договорил, — оборвал его Сынчоль. — Как тебе вообще могло в голову прийти, что Джонхан использует меня, чтобы что? Получить подарки, которые он сам мог купить? Получить внимание, которое может получить от каждого из вас? Неужели ты правда думаешь, что я настолько влюбленный дурак, что не заметил бы этого? Неужели ты правда думаешь, что я позволил бы так с собой обходиться просто ради какого-то секса? Если ты действительно так мыслишь — то я очень разочарован, Джихун. Поднявшись, он закрыл блокнот, убирая его в свою сумку. — Я пойду, увидимся завтра, и, пожалуйста, не приставай со своими предположениями к Джонхану, это его расстроит. Джихун вздрогнул, когда послышался звук закрывающейся двери, прикладывая прохладные пальцы к горящим щекам. Чувствовал он себя по-идиотски, и с другом поругался и выставил себя непойми кем. Зачем вообще нужно было начинать этот разговор, если он не был готов к тому, что Сынчоль ему резко ответит? Нужно было извиниться перед ним. Это было очень грубо и непростительно. И больше не лезть не в свое дело, пусть разбираются сами. *** К сожалению, пообещать себе — не значит поступать в соответствии своим же словам. Джихун старался быть человеком слова, но он не мог заткнуть свои мысли. Не мог хоть как-то отпустить ситуацию, на которую так и не получил ответ. Но хоть перед Сынчолем извинился. Тот на это только пожал плечами, взъерошивая его волосы и говоря о том, что тоже вспылил. Типичный Сынчоль, даже в ситуации, когда он был совершенно не виноват, всегда искал компромиссы. Их разговор прочно засел в голове Джихуна, и он решил, что, раз уж все равно не может до конца абстрагироваться — будет действовать иначе. Он будет наблюдать теперь за Джонханом, вспоминать, анализировать. Может быть, так все станет хоть на йоту прозрачнее. *** И тогда паззл начинал складываться. Обычно мы воспринимаем какие-нибудь рутинные действия, которые не задерживаются в поле зрения — как нечто незначительное. Само-собой разумеющееся. Обычно, мы не видим и не акцентируем внимание на то, что происходит регулярно. Это частая ошибка людей, но такова наша природа. Поэтому нередко возникают ситуации, когда человека не хвалят за его заслуги, потому что он всегда хороший. Не замечают помощи, которую предлагают всегда. Просто, потому что это становится рутиной. И вот теперь Джихун начал замечать. Первое, что ему бросилось в глаза — это вода. Обычно, стафф приносит для них ящик воды, которую ребята тут же распределяли между собой, передавая друг другу или просто сразу начиная пить. Джонхан всегда брал две бутылки. Одну он открывал для себя, а другую отдавал Сынчолю, который имел обыкновение забывать лишний раз пить воду, или просто делился с одногруппниками, не замечая, что воды не хватало на него самого. В такие моменты он всегда мягко улыбался Джонхану, едва касаясь его пальцев, беря протянутую воду, чтобы сделать щедрый глоток. Потом — снэки. Джонхан часто таскал в поясной сумке что-то на перекус. Будь то конфета или энергетический батончик. Джихун видел, но не замечал, то, как Джонхан всегда протягивал один из таких батончиков Сынчолю, заставляя его есть. Он видел, но не замечал того, что это всегда была любимая марка Чоля. Потому что так было всегда, понимаете? Еда в целом. Сынчоль ненавидел помидоры и лук. Они до того ему не нравились, что он мог просто отказаться от своей коробочки с ланчем, если замечал там ненавистные ему овощи. Это не напрягало никого, потому что, как потом понял Джихун, Джонхан был тем человеком, который инспектировал их еду. Именно Джонхан перекладывал себе лук, а помидоры подкладывал Дино, отдавая после этого Сынчолю его еду. Даже в ресторане, он, практически несмотря на парня, всегда первым делом лез в его тарелку, чтобы убрать из нее то, что Сынчолю не нравилось. Попутно Джихун вспомнил, как Чхве, загоревшись идеей съемки влога, решил приготовить Джонхану какие-то блюда, проигрывая практически на каждом шагу. Тогда он не обратил на это внимания, но сейчас почему-то отчетливо вспомнил фразу, которую сказал Джонхан: «Неважно, как ты приготовишь это, я все равно все съем, не переживай». Джонхан был тем человеком, который слушал Сынчоля, когда тот, ввиду отсутствия рядом Вону, рассказывал ему про очередную игру. Слушал он всегда внимательно, как умел только он, иногда что-то одобрительно мыча и чуть улыбаясь. Именно Джонхан всегда первым видел, когда Сынчоль «заигрывался» на съемках и начинал злиться, и всегда подходил к нему, позволяя резко обнять или потрясти, остужая его пыл. Именно Джонхан, был тем, кто бесконечно долго разговаривал с Сынчолем во времена их дебюта, когда на последнего, в виду того, что его назначили лидером, оказывалось колоссальное давление и он срывался. Джонхан всегда уводил его куда-нибудь, где они болтали часами, несмотря на то, во сколько им нужно было встать на следующий день. В конце концов этот блокнот, с которым Сынчоль не расставался и по сей день. Ведь, если подумать, ради его покупки, Джонхану пришлось хорошо подкопить, отказывая себе в вечерних перекусах и лишних тратах. Джонхан всегда был тем человеком, который первым замечал, что ситуация выходила из-под контроля. Он был тем человеком, который на их посиделках, всегда следил за тем, чтобы Сынчоль не только пил, но и закусывал, и совершенно не ворчал на то, когда его грубо обнимали или облокачивались всем весом. Если медленно, скрупулезно анализировать, выцепляя моменты, препарируя их под микроскопом, можно было увидеть такой огромный пласт, который до этого был не заметен, что становилось неловко. А сегодня Джихун совершенно случайно увидел то, чего, очевидно, видеть был не должен. У них закончилась достаточно плотная и изнуренная репетиция, где Сунён, по своему обыкновению, никого не жалел, заставляя отрабатывать элементы хореографии чуть ли не до потери сознания. Все медленно разбредались, на ходу договариваясь поесть или сразу отправляясь по домам. Джихун в последний момент вспомнил, что забыл ключи от студии, в которую он собирался вернуться в их репетиционной. Попросив Сунёна его подождать, он, закинув сумку на плечо, быстро понесся назад, чувствуя, как немилосердно болели мышцы при каждом шаге. Уже у входа в зал Джихун остановился, прислушиваясь к разговору за приоткрытой дверью. — Хани-я, давай вставай, менеджер-ним, наверное, нас уже заждался. — Ты останешься сегодня у меня? — У меня завтра расписание, давай я приеду к тебе после него, или ты ко мне. — Ну нет, тогда я никуда не пойду, — Джихун чуть улыбнулся, слыша это, отчетливо представляя, как надул губы Джонхан. И действительно, следом до его ушей донесся короткий чмок. — Как это ты никуда не пойдешь? — в голосе Сынчоля отчетливо слышалась улыбка. — Останемся здесь и будем обниматься. Мы так давно не обнимались, что это несправедливо. Мы репетировали целый день, и я даже не получу свою порцию обнимашек? Ну, нет. Я точно тогда никуда не пойду, пусть менеджер-ним едет без нас. — Хани-я, я весь потный и вонючий. — И лишаешь меня обнимашек уже не-де-лю, нет, Чхве Сынчоль, такого я допустить просто не могу, либо тебе придется нести меня в машину на руках и позориться перед всем зданием. Сынчоль засмеялся, и, судя по звуку, уселся обратно на диван. Джихун готов был поклясться, что после он пересадил Джонхана к себе на колени. — Обещаю, завтра, как только освобожусь — я сразу поеду к тебе. — Давай тогда сегодня я останусь у тебя? — Ты же не любишь оставаться у меня в квартире. — А еще я не люблю, когда меня лишают моих обнимашек. По последующим звукам Джихун понял, что они целовались. А еще он понял, что сегодня можно сразу поехать домой, они и так сделали много, студия одну ночь без него переживет. Осторожно, чтобы не быть услышанным, Джихун развернулся, идя по коридору назад, находя Сунёна, копающегося в своем телефоне. — Ты чего такой красный? — удивился он. — Ничего. Пойдем. Я сразу домой поеду. — Может быть, тогда я завалюсь к тебе и посмотрим новую серию аниме? Джихун только кивнул, сжимая лямку у сумки, идя за Сунёном на выход. Сынчоль был прав, говоря о том, что Джихун смотрел, но ничего не видел. И в этот раз тот рад был ошибаться. Джонхан любил Сынчоля, совершенно по-особенному, так, как только он мог, и абсолютно искренне. А все, что оставалось за кадром — было уже другой, абсолютно не джихуновой историей.