personal inferno

                    Воздух, пропитанный запахом воска и ладана, накалённый из-за свеч до ощущения инфернальности, немного влажный и спёртый, лишал лёгкие какой-либо надежды на свою работу. Диафрагма надрывно опускалась, а рёбра ныли, запирая альвеолы в кислородном голодании. Душно. Не только из-за закрытого помещения с минимальным проветриванием, и сковывающей колоратки, но и волнения, что переполняло Тайлера и душило. Заставляло что-то внутри неприятно клокотать, дёргаться и переворачиваться. Хотелось выскрести все назойливые мысли, что чернильными мухами плодились в его черепной коробке, и вспороть себе живот, задев не только жизненно важные органы, но и то непонятное месиво, кажущееся чем-то живым, что сковывало, но в то же время вертело из стороны в сторону, заставляя сердце учащённо биться. Приглушённое свечение, отражающееся от наполированных камней нефа, до тошноты тусклое, щекочущее роговицу глаза, заменяло ему луну, изощрёнными замкнутыми линиями складываясь в симбиоз полупрозрачных дисков, напоминавших чёрный оникс. Взгляд был расфокусирован ещё давно, словно склеру разорвали, цвёл жемчужно чистыми пятнами, с размытом контуром, всё вокруг в сферическую форму под давлением преобразуя. Как рыбьи белки, пузырящиеся свечения в центре желтоватым потоком освещали пустую церковь, раздваиваясь в глазах и исчезая во всеобъемлющей пустоте зрачка. Вечерняя служба давно закончилась, но Джозеф не собирался возвращаться домой. Он убеждал себя, что каждый раз остаётся на пару лишних часов в церкви лишь потому, что в любой момент пути Господни могут занести в эту глушь нуждающегося путника, а не потому, что он увлёкся экзорцизмом, каждый раз ожидая увидеть совсем не путника. Упирается спиной в лавку, сильно сжимает веки, накрывает их мертвенно холодными обессиленными пальцами, пытаясь прийти в себя. Но только разлепляет ресницы, как жуткая белизна каждого сантиметра наоса вдавливает очи обратно, ближе к мозгу, нервным импульсом, болью разрезает оставшиеся силы, огнестрельными зарядами в его эфемерное тело стреляет. Будто кожа сдавливает, когда тяжесть затёкших мышц пытается разорвать тугую сетку волокон эпидермиса, как шершавое тело бабочки в разные стороны за хрупкие крылья дети тянут, довольно улыбаясь пушистой пыльце внутри разодранной оболочки. Ему дурно. Голова опять пуста. Стены далеко друг от друга. Который раз за ночь кусает и так истерзанные губы, нервозность подавить пытаясь, выпускает тонкую струйку, переливающуюся гранатовым соком. Вкус железа течёт в горло, по подбородку. Першащая сухость чувствуется, будто раскалённым ножом слизистую скребут. Почти сползает на холодный каменный пол, закидывает голову, глаза распахиваются, маленькие точки на фоне бездонной радужки карего цвета отрешённо уставляются в потолок. В неудобной тишине раздаётся скрежет. Кажется, он пришёл. Тайлер сжимает дерево скамьи как можно сильнее, пока белизна костей и на пальцах не проявится, пытаясь ухватиться и не упасть с глухим грохотом на пол, хотя, чтобы попасть наверх, обычно летят вниз, если ты верующий - так уж точно. Откуда взялись силы чтобы удержаться сам не знает, затуманено закатывая глазные яблоки за полюса глазниц. Джозеф словно покойник на языческих похоронах; на сером-сером высоком худощавом теле, переходящем в трупный синий, тот самый прозрачно-белый оттенок жемчуга, выступают бугорки мурашек. Прокручивает в голове всё то, что сейчас происходит, пытаясь осознать больно резонирующую реальность, звонко разбивающуюся о зияющую пустоту. — Мне так нравится, как ты каждый раз на меня реагируешь, — разрезал тишину знакомый голос, летящий откуда-то из апсиды, сдавленный под натиском венца капелл и ликов святых. Тайлер вздрогнул. Тут же в голове начал упрекать себя и издеваться, мол, не ты ли сам ждал его прихода, а сейчас трясёшься как провинившаяся прихожанка на первом визите в конфессионал. Он боится, что его страх и волнение так легко можно считать. Не хочется показывать себя слабым ни перед кем. Ни перед демоном уж точно. Хотя страх перед падшим ангелом он сам пытается себе навязать, в глубине души понимая, что чувствует лишь интерес и трепет. — Ты обещал, что больше не потревожишь наш костёл, — пытается говорить с напыщенной уверенностью и официальностью, а про себя лишь думает, с каких пор сутана стала такой жаркой, — сам знаешь, в доме Божьем тебе не место. В ответ на его слова последовало лишь размеренно затихающее эхо, отражающееся от полированных каменных стен. Тайлер резко встаёт, не желая терять бдительность и проигрывать в назревающей схватке с дьявольским существом. Внимательно осматривается, а внутри всё неприятно скручивается, заставляя интуитивно достать из кармана деревянное распятие, хоть и понимая, как это глупо, ведь в схватке с демоном – с ним он точно проиграет. Но это было хоть что-то, так что прочистив горло, пробиваемый мелкой дрожью неизвестности, он начал молиться, постепенно подходя к колоннам, внимательно осматривая их. Ему достаточно потерять бдительность лишь на секунду, и неведомая сила сбивает его с ног, ударяя его телом как педалью барабанов по бочке, с характерным глухим звуком и вырвавшимся стоном. Священник тяжело хрипит, но отчаянно встаёт на ноги, выставляя вперёд крест. На лице парня, что стоит напротив, растягивается маниакальная улыбка, и он глумится: — Это и есть лучший экзорцист штата? Демон молниеносно оказывается в нескольких сантиметрах от Тайлера. Скалится своими идеальными белоснежными зубами, а после с губ Джозефа срывается сдавленный вскрик, когда кудрявый лишь поднимает руку вверх, но сильный хлещущий порыв выкидывает из руки Тайлера последний предмет обороны. Священник морщится, но в глазах нет и намёка на слабость, он ещё готов сражаться. — Тебе вновь стало скучно, и ты решил помучить меня ради веселья? — хрипло спрашивает Джозеф, не понимая зачем ещё сильнее разжигает эту тварь. В ответ снова тишина и эхо, на что он непонимающе хмурится, особенно сильно сводя густые брови к переносице, когда демон отступает на несколько шагов назад, с полным лицом спокойствия. Он скрещивает руки на груди, смотрит на Тайлера с явным превосходством, а после любопытно склоняет голову на бок. — Ты сам хотел, чтобы я пришёл.        — С каких пор демон делает то, что хочет священник? — огрызается в ответ Джозеф, сам непроизвольно сокращая между ними расстояние, подписывая себе смертный приговор, словно невидимым магнитом тянется к демону. — Такая акция только для тебя.        Сердце по неволе отзывается на обманчивые слова, пропуская громкий удар, но священник старается держать себя в руках, понимая, кем это сказано. И у него даже немного получается (ведь это было не в первые), пока кудрявый не поддаётся ему навстречу и не заводит холодную руку за шею Тайлера, плавясь касаниями на его разгорячённой коже, пододвигая его лицо ближе, и разогревая своим дыханием точно до персонального ада. Джозеф только и успевает, что проиграть в попытке вдохнуть воздух, произнося тихое и сдавленное Джош, как чужие губы накрывают его. Тихо стонет, когда сильные руки одним движением разрывают его церковную одежду, расчищая путь языку, лихорадочно очерчивающему контур губ, после чего спускающегося к ключицам. Тайлер вымученно закрывает веки, опрометчиво позволяя Джошу делать с его телом всё, что тот хочет. Он понимает, что эти отношения (их вообще можно так назвать?) на одну ночь, но отчаянно хочет верить, что когда взойдёт солнце, и он откроет глаза, Джош будет рядом с ним. Но такого никогда не будет. И дыра в его продрогшем до самого волокнистого каркаса сердце так и останется незаполненной.