Я соскучился, Данте Кинтана.

Ари упустил тот момент, когда все зашло слишком далеко. Он наивно полагал, что боль уходила в текст, – тот, который являлся фундаментом для небольших сценок маленького театра – но та лишь копилась, а он безо всякого сожаления, как думалось, уготавливал персонажам все более жестокие участи. Истинный финал один: все утонут, так или иначе. И теперь этот человек пришел, вклинивая себя в сюжет самым беспардонным образом. Мендоса не был уверен в том, какие эмоции испытывает. С одной стороны не слишком забавно наблюдать, как созданное тобой разваливается на глазах, а с другой... Незнакомец напоминает его. Когда-то желанного, искреннего, солнечного. Никаких слов из всех языков мира не хватит для описания столь яркой личности, в каком словаре ни посмотри. Того, кто в конце концов не рядом. Аристотель едва заметно дрогнул, когда маска на его лице треснула в нескольких местах. На вид спокойное выражение со скатывающимися в безмолвии слезами на щеках теперь вызывало больший дискомфорт. Гость отступил назад. Его маска наоборот осталась целой. – Почему бы тебе не свалить? – произносит нечто грубое, пока сердце сжимается в комок. Боль, конечно, не физическая, однако легче не становится. Он просто должен отмести это. Так же, как делает всегда. – Пожалуйста, – к хозяину театра тянут руки спустя несколько мгновений, а он в свою очередь демонстрирует удивительную покорность, не двигается. Вдох. Чужие пальцы с аккуратностью касаются маски. Увы, никакая осторожность не могла уберечь ее от поломки. Выдох. Теперь части беспорядочно валяются на полу, переняв состояние сознания бывшего владельца – бардак. Безнадёжный, поглощающий. Лишь сценарии спасали от неотвратимого хаоса, помогая собрать определенные мысли в одном месте. Остаётся укутаться в плащ, пытаясь скрыться от мира сего. Пара кудрявых прядей прикрыла взор. Незнакомец смахнул и их легким движением. Только теперь Аристотель заметил отсутствие маски на его лице. Аналогично оказалась на полу. Данте. Бледная кожа, рот, растянувшийся в улыбке, блестящие, полные слёз глаза. Прекрасны, бесконечно очаровательны, как несколько лет назад. На секунду кровоточащее сердце остановилось, дыхание прервалось. Сработало. Тот никогда не боролся с искушением, подталкивая к исправлению финалов. Объятия не заставили себя долго ждать. – Ты помнишь про правило "Не плакать"? – спрашивает, услышав всхлип. Мендоса не выдержит, точно не выдержит. – Я не плачу. – а голос предательски дрожит, пусть нотки радости слышны отчётливо. – Хорошо. – сдается, позволяя плечу намокать, укладывает подбородок на плечо, задаваясь вопросом: каким образом при подобном наплыве эмоций прикосновения Кинтаны остаются нежными? Фарфоровую куклу обнимает, иначе не скажешь. Ари ненавидел быть хрупким. Ненавидел и слезы первой любви, уткнувшейся в черную ткань. – Хорошо. – сдавленно соглашаются где-то сбоку. Держаться поближе, дать выпустить боль и радость до единой капли – верное решение. Я соскучился, Данте Кинтана.