Урок.

Тишину в помещении прерывало скрипучее пение одной-единственной лампы. Она практически не светила — как висельник, дёргалась из стороны в сторону, направляя тусклые, едва видимые лучи света в разные части комнаты. Металл стен любезно помогал им распространиться дальше, отражая от себя блеклое свечение. Фигуры в центре комнаты на долю секунды пропадали из виду, стоило диоду выйти из строя из-за старости лет, но никого из них это не волновало. Возможно, только если одного. Возможно, нагоняло мрачной атмосферы, не более. В конце концов, мысли их были забиты делами важнее, нежели починка дряхлого прибора. Неожиданно (не для меня), послышался громкий и болезненный кашель. Нежный девичий голос теперь напоминал предсмертные хрипы и, какие-никакие, попытки совладать с нехваткой кислорода. Она сжалась, прильнула губами к чужому бедру, закрывая рот, сдерживая чувство подступающей рвоты, стараясь успокоить узел, в который завязался желудок от страха и, несомненно, гигантского стресса. Лучше не стало — взамен она получила нехилый удар коленом в нижнюю челюсть, и жалобно взвыла, смотря на обидчика с чернеющей внутри ненавистью. Её хватают за волосы, рывком тянут обратно, и вынуждают коснуться лицом полового члена, обмазанного слюной. Ощущение тотального унижения сдавило грудь, и минутой позже по румяным щекам градом повалили слёзы. Да только он и не против. Да только ему и в радость. Он улыбается уголком губ, незаметно для жертвы, но значимо для собственного превосходства. Покрытое гематомами, глубокими порезами, окровавленное и истощённое (кого заботило, что человеку необходима пища и вода для выживания?) тело лишь подогревало без того животный сексуальный интерес. Садисткое наслаждение отдалось возбуждению, и мужчина ощущал это каждым сантиметром своего тела, горел и каменел внизу, в предвкушении своей маленькой мести. Некоторым людям стоит напоминать, что покушение на человеческую жизнь до добра не доводит, и новый учитель в этом направлении — только польза, верно? Мужчина насильно заталкивает детородный орган в (ранее) невинный женский рот, еле слышно кряхтит, ощущая приятные жар и влагу, плотно обхватывающие его основание. Он давит на затылок и блаженно вздыхает, когда слышит, как у жертвы проявляется рвотный рефлекс, как восприимчиво ноюще отзывается наличие неизвестного объекта у глотки, вынуждая задыхаться и рефлекторно толкаться назад. А он, в свою очередь, делает наоборот — двигает тазом и пробивается глубже, входит глубоко внутрь практически во всю длину, откидывает голову назад и удерживает в таком положении несколько секунд, пока не надоест. И, стоило расслабить руки, девушка впопыхах освобождает себя от мучительного «нравоучения», дрожит и сплёвывает ядовитую желчь, без остановки рыдая себе под нос. Он не отводит взгляд. Жадно впитывает каждый момент этого прелестного вечера, подпирает рукой голову, укладывая первую на подлокотник железного стула, и выжидает какое-то время, прежде чем продолжить занимательное развлечение: — Бери в рот и приступай, — каждое слово он чеканил, как по дереву выжигал, неторопливо, гладко и чётко. Его глаза — две льдинки, обжигающие пуще открытых языков пламени. Его глаза — отражение себя настоящего, чёрствого, пустого и промёрзлого до костей, а вместе с тем, и более, чем просто «опасного». Его глаза — известная на весь мир театральная постановка, сюжет которой завязан на самых извращённых моральных и физических пытках. И она знает. Она видит, она чувствует это нутром, отчего кровь стынет в жилах, волосы дыбом становятся, зубы друг о дружку в испуганном припадке стучат. «Не человек он». «Монстр». «Тот, чей образ хуже самой смерти». И не повиноваться — себе дороже выйдет. Девушка, кой выхода больше не остаётся, слушается. Противостоять подобному человеку у неё смелости явно не хватает. Аура, если предположить, что такая существует, от мужчины исходила темнее чёрного, будто вся грязь и жестокость в его омут затянуты. Оно и верно — кто сможет сосчитать, скольких он, и глазом не моргнув, жизни лишил? Получите супер-приз! Она вытирает запястьем остатки желчи и слюны с подбородка. Подсаживается ближе, с каждым движением превозмогая колющую боль от предыдущих увечий. Неуверенно и неумело, сглатывая полное отвращение, меж потресканных губ зажимает липкую головку. Мерзкий вкус предэякулята вынудил скривить лицо, но продолжать столь отвратительную работу, к её сожалению, пришлось. И мужчина, переменяя роль надзирателя, гордым, внимательным взглядом пожинал свои плоды. Жертва (хотя, с его стороны она была не более, чем обычной сукой) опускает голову ниже, заполняя ротовую полость твёрдой эрекцией. Примерно на одну треть, эдак длина патрона «Калашникова». Она не имела навыков и практики в данной области, так что ни о какой дополнительной стимуляции руками речи не шло, как и о работе языком — тупые движения вниз-вверх, ограничивающиеся принятием даже не половины всего, без сомнений, немалого размера. Иногда она прерывалась. Останавливалась, борясь с желанием резко сомкнуть челюсти, взреветь или снова вырвать. Но первое влекло за собой, вероятно, болезненную смерть, второе и третье — лишь больший напор злорадных унижений, и ей приходилось в очередной раз просто стерпеть. Мужчина демонстративно цокнул. Особого удовольствия от столь нудных и вялых действий он не испытывал. «Было бесполезно предполагать, что ей можно доверить даже такое элементарное задание». Он расторопно поднялся со стула удобства ради. Девушка отпрянула назад, паскудно жалко смотря на своего мучителя, чая новое «страшное и отчаянное». Он делает шаг вперёд, возвращая между ними прежнее расстояние, и оставляет на мягкой коже лица след от тыльной части руки. Он не обращает внимание на шумные всхлипы и стоны, всецело игнорирует просьбы (ох, сколько раз он уже слышал этот скулёж) «прекратить» и «помиловать». Девушка мгновенно затыкается грубым рывком члена. Мужчина хватает двумя руками её черепушку и без капли сожаления пробивается глубже, лишь быстрее погружаясь полностью, стоит бедолаге (разумеется, не для него) начать сопротивляться и бить его по бёдрам. Откровенно говоря, она не думала о последствиях. Разум на время отключился, и идея того, что наглые надежды вырваться могут обернуться куда более ужасным исходом, у неё не возникло. Заполненная в глотке, она лихорадочно задыхалась. Лишь крошечный доступ к воздуху позволял девушке не терять сознание. С её губ постепенно скатывались струи слюны, увлажняя стоящее возбуждение мужчины. Он всё быстрее терял чувство какой-либо сдержанности, вбивая себя жестоко и вплотную к лобку. И ощущение сдавленности женского горла из-за острых спазмов сильнее раззадоривало стылый огонь в грудной клетке. Будь человеческая гортань ýже нынешнего, он бы без колебаний её разорвал. Превратил в ёбанный (буквально) фарш, но не прекратил терзать и мучать. И это доставило бы ему сказачное, по-настоящему зверское удовольствие. Мужчина отдаётся своей похоти максимально — для него чужой рот не представляет ценности. Это просто бесполезное барахло, вещь, которой нужно пользоваться по назначению (чем он, собственно, и занимается). Ему неинтересны страдания жертвы, ему безразлично то, какой вред он способен доставить человеку. Однако, если этот вред будет особо разрушителен, его настроение явно станет лучше обычного. Он долбит, натирает до такой степени невыносимо, что девушке ничего не остаётся, как вслух зарыдать, местами затихая из-за звуков заглатывания. Ноги мужчины дрожат от напряжения и интенсивности движений, пока каждый его толчок отдаётся приглушённым шипением. Он не заботится о том, что руками сдавил чужую голову так, что она могла бы вот-вот лопнуть. Не волнует его и то, что тело жертвы значительно ослабло от контузии и вот-вот должно было рухнуть на холодный бетонный пол. В целом, его ничего не тревожило, кроме колоссального желания закончить, выраженное в стремительном набухании своего достоинства. Приближаясь к тому, что девушка, переполненная далеко не позитивными эмоциями, просто отключится, мужчина же приближался к кульминации сегодняшнего визита. Он тихо заматерился, пока ускорял (казалось бы, куда ещё?) свой сумасшедший напор, пелена постепенно накрыла глаза, температура мгновенно выросла по всему телу, сознание улетучилось в забвение, и, прорычав сквозь стиснутые зубы, последние рывки, ударяющие по стенкам глотки практически до синяков, так же быстро прекратились. Девушка попутно начинает что-то бормотать, на пике презрения к данной персоне, тем самым посылая импульсы по всей его длине, которые только активнее ласкают и будоражат. Последствия яркого оргазма горячей жидкостью растекаются по женскому горлу. Она уже не плачет — смиренно опускает веки и выжидает, пока мужчина выльет всё, до последней капли. По его приказу, девушка вынуждена сделать глоток, ни в коем случае не выплёвывая авторское блюдо шефа. Наконец, её наказание подходит к концу. Мучитель заправляет член обратно в штаны, затягивает их ремнём и носком обуви подталкивает свою личную игрушку рухнуть на спину. Он смотрит сверху вниз, плюётся на её никчёмную тушу, и певучая лампа сзади вырисовывает вокруг мужчины белые очертания, закрывая тенью его пугающую морду. Да только глаза ублюдка по прежнему во тьме полыхают. — До скорой встречи, — язвительно отрезает он, прежде чем скрыться за дверью, что оглушительно хлопает со стороны подвала. И девушка полностью отдаёт себе отчёт, что больше всего на свете её пугает мысль о том, что их следующая встреча в самом деле произойдёт совсем скоро.