химиотрасса

- Прости… - Джисон наконец делает вдох. - Я не хотел. Я правда не хотел. Собственный голос звучит пусто и незнакомо. Джисон с трудом открывает глаза - сухие, как песка насыпали. Он, наверное, плакал. Джисон не помнит. Взгляд рябит, цветные точки разбегаются, как вспышки салюта - чья-то сильная рука, короткий рукав белой футболки, алые кляксы на ткани. Джисон не помнит, чья это кровь. - Я знаю, что ты не хотел, - голос у него мягкий, но измотанный. Он не ругает и не осуждает. Джисон чувствует, как чужие губы мягко, почти по-отечески прижимаются к его макушке. Лучше бы он кричал, лучше бы ругался, лучше бы ударил Джисона в ответ. Может даже убил бы его. Джисон бы понял. Что угодно было бы лучше, чем жалость. - Нихуя ты не знаешь, - Джисон с трудом отрывает щеку от чужого плеча. Кожа липкая и мокрая от слез. - Я так больше не могу, это пиздец. Я устал от себя. Боль в чужих глазах искренняя, как за близкого. Джисону хочется орать. - Ты помнишь, зачем ты это сделал? Джисон смаргивает слезы с ресниц. Он не помнит, что и зачем сделал. Он не помнит этого человека. Кровавая капля становится зрачком, зрачок становится кругом. Девушки в расшитых стеклярусом костюмах бегут по этому кругу, растягивая губы в игривых улыбках. Губы у них у всех красные, как кровь. Капля крови капает из носа Джисона прямо на подушку, и только тогда он наконец просыпается. Так уже было. Воздух тут сухой, прогретый и колючий от песка. Врач сказал, что это из-за него у Джисона постоянно болит голова. И сейчас, значит, тоже - ночью обещали песчаную бурю. Джисон поднимается, прижав ладонь к носу. За окном на небе, как обычно, ни облачка, только белых химиотрассы - буря прошла, пока он спал. Где-то в отдалении тихо шумит шинами соседский форд. Вторая сторона кровати пуста. Кровь мешается с водой и исчезает в зеленом бассейне раковины. Стакан под вторую зубную щетку, чехол под вторую бритву. Все как надо, все в одном месте. Голова у Джисона квадратная, как будто и не спал совсем. Вода булькает и льется за борта, когда он, неудобно скрючившись, сует голову под кран. Вода прохладная, целительная, шлифует голову Джисона из квадрата в круг также, как миллионы лет шлифовала камни в каньонах. Второе полотенце, место под второй гребень. Рука привычно тянется к флакону с бриолином и замирает на полпути. Джисон не помнит, зачем ему укладывать волосы. Это был первый раз, когда Джисон ночевал в новом доме один. Разрыв рутины бесит. Джисон знает: обычно он встает раньше. Иногда солнце только успевает показаться из-за гор, и вечные химиотрассы нежно святятся желтым и розовым. Такими же, как большинство их рубашек. У них в шкафу вся одежда вперемешку, и Джисон обычно не особо парится, какая его. Сегодня не угадал - рубашка не сидит в плечах. Два тяжелых хрустальных бокала рядом с таким же хрустальным графином. Одна таблетница. Джисон всегда пьет лекарства перед тем, как начать готовить завтрак. Тоже на двоих. Джисон морщится - таблетка встает ребром и неприятно царапает горло изнутри. Мысли также неприятно царапают мозг - как он обычно готовит завтрак, если совсем не умеет готовить. Джисон как раз выключает огонь под туркой, когда звонит телефон. Первым делом Джисон рефлекторно хлопает себя по карманам. В них, конечно же, ничего не оказывается. Телефон никак не может быть у него в кармане - он висит на стене. Стена не поместится в карман. - Я жду тебя сегодня? - слышится в трубке вместо приветствия. Этот голос Джисон тоже не узнает. - Это кто? На том конце на секунду повисает ошеломленная тишина. - В смысле? Это Хенджин. Мы договорились на бранч сегодня. - Ты сегодня какой-то необычно тихий, - Хенджин ставит длинные, как он сам, бокалы на стойку и забирается на стул. Такой высокий, что даже его ноги не достают до пола. - У вас что-то случилось? - Нет, - Джисон бездумно крутит тонкую ножку бокала в руке. Мимоза. Долька апельсина на кромке. - Почему? Почему. Хороший вопрос. Джисон не знает. Почему он согласился прийти к Хенджину в гости, если он ему совсем не нравится. Почему они пьют игристое. Почему Хенджин ходит по собственному дому в туфлях, как на выборы. Вопросов больше, чем ответов. Джисон делает опасно большой глоток. - Минхо-шши еще не вернулся? - отвечает вопросом на вопрос Хенджин, и коктейль почти идет у Джисона носом. - Кто? - он чуть наклоняет голову и хмурит брови - на лбу залегает глубокая складка. - Минхо-шши, - Хенджин также наклоняет голову. Джисон как будто смотрится в зеркало. - Твой муж. Что-то в голове кликает, будто догружается. Точно. Как один плюс один. Будет два, как все в его доме. У него есть муж. - Просто не расслышал тебя, - бубнит Джисон в край бокала. - Нет. Вернется завтра утром на поезде, если дорогу ночью не засыпет. Хенджин понимающе кивает и тянется за портсигаром. Серебряный с гравировкой. - Давно его не видел. Сигареты у него тонкие, бабские, где только достал такие. Джисону не нравится. Щелкает зажигалка, облачко дыма зависает посреди гостиной. - Я тоже, - Джисон усмехается как-то неожиданно горько. В голове вдруг всплывает образ человека из сна: крепкое плечо, теплое дыхание в волосах, пятна на футболке. - Можно мне одну? Хенджин неопределенно ведет плечом, заправляя за ухо выбившуюся из укладки прядку, и морщит красивый нос. - И давно ты куришь? Жеманный придурок. Джисон сам пододвигает портсигар к себе и путается в пальцах, пытаясь его открыть. - Не помню, - замок поддается, Джисон поджигает сигарету. Горечь табака на губах кажется по странному знакомой. - Слушай, а пиваса у тебя нет? Хенджин смотрит на него почти с ужасом, как будто в первый раз увидел. Джисон бездумно ковыряет вилкой уже давно остывший скрэмбл. Разговор совсем не клеится. Хенджин болтает о людях, которых Джисон не помнит, называет имена, которые совсем ничего ему не говорят, и парится о вещах, которые совсем не имею смысла. Беззаботная и безболезненная жизнь. Камни в его обручальном кольце ловят все мельчайшие частички света, как будто специально отражая их Джисону прямо в раздраженные глаза. Хенджин его бесит. Выпендрежник. Еда на вкус картонная, а от шампанского голова болит только сильнее. Джисону кажется, что его стошнит в любой момент. После третьей сигареты Хенджин отнимает у него портсигар и отодвигает на дальний край стола. - Да что с тобой сегодня? - в голосе больше раздражения, чем беспокойства. Джисон ему тоже не особо нравится. По крайней мере, эту эмоцию Джисон знает. Такую реакцию на себя он понимает. - Башка болит, - огрызается он в ответ и прячется от Хенджина в его же ванной. У него в доме тоже всего на два. Две щетки, два набора для бритья, два глубоких кресла перед телевизором. Ноль таблетниц и ноль провалов в памяти. Собственное отражение кажется Джисону чужим и плоским, как аватар в видеоигре. Джисон никогда не играл в видеоигры. Хенджин предлагает ему таблетку обезболивающего и еще выпить, или проваливать к себе домой. Пиваса у Хенджина нет, но зато есть виски на камнях, шоколад и тонкие дольки яблока. Гадость редкостная и претенциозная, как сам хозяин дома. Джисон уходит злой, голодный и пьяный. Дом встречает его такой же пустотой, какую он оставил уходя. Только когда все на два, пустота тоже множится. Пива дома тоже почему-то нет. После нескольких нервных кругов по квартире Джисон лезет в книжный шкаф за альбомом. Обложка бархатная, тяжело открывается - совсем новая. Вот он на фотографии, вот Минхо. Это день их свадьбы. На студийном портрете у них одинаковые смешные укладки и одинаковые широкие улыбки. Джисон не помнит этот день, но помнит, что он был. Вот они на медовом месяце. Под стеклянным потолком среди цветущих кустов и пальм - что-то типа ботанического сада. Вот они на пляже. И они на пороге своего нового дома. Кроме этого фотографии нет ни у кого из них. Ни детских, ни школьных, ни до того, как они были женаты. Как будто бы до свадьбы они и не жили вовсе. Остаток вечера Джисон пялит в телевизор. В черно-белой коробке постоянно крутят одну и ту же рекламу. В ней женщины - те же, что и в прошлый раз во сне, бесконечно кружатся в своем идеально синхронном танце. Бесконечный ряд белых ног, бесконечные красногубые улыбки крутятся перед глазами, как замерший экран загрузки. - Когда я вернусь, принесешь мне такояков? - слышится откуда-то сверху сквозь звон стекляруса и стук каблуков. Джисон открывает глаза, и шум тут же пропадает. Низкий побеленный потолок, плотные блэкаут шторы на окне, смешной ночник в виде трех гудетам в яичном лотке. Джисон знает этот ночник - он сам купил его в Токио. Это его комната. - Джисони нам головы пооткусывает, когда узнает, что мы ели их без него, - смеется откуда-то сверху второй голос. Что-то двигается, и в поле зрения появляется силуэт. Матрас прогибается под чужим весом, и Джисон чувствует, как чужие пальцы невесомо накрывают его ладонь. - Знаешь, я не обижусь, даже если он меня ножом пырнет. - Джисон знает этот голос. Это Минхо, его муж. - Ты главное ему об этом не рассказывай. - Ты главное сам ему не проболтайся. Он ведь не упустит возможности, - легкий смешок, второй силуэт подходит и укладывает обе руки Минхо на плечи. Джисон знает этот голос. Этот голос говорил ему, что прощает его, что не злится и что все равно его любит. Сухие глаза начинает неприятно щипать. Минхо смеется, но в этом смехе слышится горечь. Тепло ладони пропадает. Минхо скрещивает руки на талии человека и лбом утыкается в его грудь. - Давай ты пойдешь, - голос теперь звучит глухо и отчаянно. - Я не могу. То, что он себе напрограмировал это такая жесть. И я даже втащить ему не могу, чтобы перестал. Он ведь даже не поймет за что. Человек вздыхает так тяжко, как будто одной этой просьбой Минхо переложил ему на плечи все грехи человечества. - Думаешь, я ему не втащу, если увижу? Минхо как-то неопределенно мычит и поднимает голову. - Но ты же не втащил. Человек в ответ тяжело молчит и аккуратно снимает руки Минхо с себя. - Давай собираться, а то он там совсем заскучает. Подключайся пока, я закапаю ему глаза. Минхо ложится на кровать и совсем пропадает из поля зрения - его теплое плечо прижимается к плечу Джисона. - Не обижайся, - говорит он Джисону почти в самое ухо. - Я не обижаюсь. Человек совершенно точно врет. На секунду он скрывается где-то в глубине комнаты, но почти тут же возвращается с чем-то в руке. Джисон следит за тем, как он обходит кровать и, наконец, наклоняется над ним, позволяя увидеть свое лицо. Чтобы с ним не случилось, это точно был пиздец. Судя по желтоватым подтекам, синяк на глазу уже начинает заживать, но глаз до сих пор полностью не открывается. На разбитой губе запеклась кровяная корка, как будто он все время лез руками в рану, не давая ей зажить. Больше Джисон рассмотреть не успевает - человек поочередно капает ему в растопыренные глаза холодные прозрачные капли. Но больше Джисону и не надо, он и так знает, что это его вина. Он это сделал. Человек хмурится и недовольно хмыкает. Одна бровь у него поднимается вверх, а вторая, наоборот, уползает вниз. - Че такое? - Минхо сбоку шевелится, и его голова снова появляется в поле зрения. - Ничего, - человек очень осторожно, почти невесомо касается лба Джисона, убирая с глаз его челку. - Мне показалось, что у него глаза шевелятся. Чужое лицо пропадает из поля зрения, лицо Минхо пропадает тоже. Пространство стремительно сжимается до круга. Круг превращается в каплю. Капля превращается в глаз. Перед тем, как окончательно провалиться в темноту зрачка, Джисон еще успевает разобрать: - Принеси ему цветов от меня, пожалуйста. Дальше звуки тонут в синхронном топоте ног и звоне стекляруса. Джисон подрывается так резко, что Минхо почти роняет из рук тяжеленную вазу. Тоже хрусталь, такой же, как графин и бокалы. - Я тебя разбудил? - в голосе слышно волнение. Джисон не отвечает. Он так же как и был в одежде, но почему-то в кровати. За шумом крови в висках остальные звуки тонут, перед глазами разбегается красная рябь. Джисон крепко сжимает собственное лицо в ладонях - больно, как бывает только настоящим людям с настоящими лицами. В настоящих кроватях, стоящих в их настоящих домах на настоящих улицах настоящего города под настоящим безоблачным небом, пронизанным настоящими химиотрассами. С их настоящими мужьями. Минхо из сна был растрепанный, уставший и выцветший. Настоящий Минхо на него совсем не похож: собранный и гладко выбритый, лишь слегка помятый с дороги, уже без галстука, но еще в подтяжках. Такого Джисон видел уже десятки, сотни раз. Такого Джисон знает и помнит. Думает, что знает. - Смотри, - Минхо ставит вазу на низкий столик у окна. - Это тебе. Нравится? Пышные голубые цветы с едва заметными желтыми вкраплениями на нежных лепестках. «Как заживающий синяк» - вдруг думает Джисон. Голубые гортензии. Джисону не нравится. - Приколдесные, - врет он не задумываясь. Минхо как-то странно напрягается. Как делают кошки, когда долго и беспричинно пялятся в дверной проем. - Как ты сказал? - яркий утренний свет софитом льется у него из-за спины, и Джисону не видно, как резко его лицо становится серьезным. - Я сказал... - Джисон вдруг запинается. Вместо слова в голове белый шум. - Забыл. Но мне очень нравится. Минхо хмурится и опускается на кровать. Прямо как был, в уличных брюках. Его рука, так же как во сне, невесомо накрывает руку Джисона. Джисон сам крепче цепляется за него пальцами и двигается ближе, упираясь подбородком ему в плечо. - Я скучал, - на щеке остается мокрый поцелуй. - Не уезжай больше так надолго. Я без тебя плохо сплю, снится всякий бред. От Минхо пахнет поездом и одеколоном. Джисон валится спиной назад на подушки и тянет его за собой за подтяжку. Минхо послушно падает за ним, ворочается на одеяле и наконец зарывается носом в джисонову макушку. Джисон кожей чувствует, что он не перестает хмурится, и крепче сжимает в руке накрахмаленный край рубашки. Минхо не говорит, что тоже по нему скучал. - Ты помнишь, что тебе снилось? - вместо этого спрашивает он. Не у Джисона, а в пустоту. - Ты, - также в пустоту отвечает Джисон и поднимает голову, чуть не заезжая Минхо по носу затылком. По серому лицо Минхо пробегает тень улыбки. - Да ну тебя. Я серьезно. Джисон тоже улыбается. Минхо совсем не нужно знать, что он видел. - Я тоже. Знаешь что, мне уже два дня жесть как хочется пива. Почему у нас нет пива? Джисон думал, что сменив тему, он отвлечет Минхо и разговор снова станет легким, но и без того сложное лицо Минхо становится еще сложнее. - Уверен? - он недовольно хмыкает. Джисон не понимает, что именно его не устраивает. - Если хочешь, съездим за пивом после завтрака. Джисон, конечно же, не отказывается. В остальном день проходит обычно. Джисона укачивает в машине и чуть не выворачивает перед супермаркетом. Пиво в золотых с белым банках холодит руки и греет душу. Открывая его уже вечером дома за ужином, Джисон вдруг чувствует такую гармония сознания, какую не чувствовал уже как будто бы сотни и тысячи лет. - Знаешь, - говорит он уже растянувшись на кровати в полный рост. - Я тебе соврал. - Ммм? - голова Минхо высовывается откуда-то из вороха одеял. Растрепанный и домашний он намного больше похож на того Минхо, которого Джисон видел во сне. - Вернее, не договорил, - Джисон смотрит прямо вверх. По потолку судорожно носится тень залетевшего в окно мотылька. - Мне приснился ты, но там был еще один человек. - Тебе приснился я с другим мужчиной? В тишине комнаты слышно, как несчастный мотылек лупится в стекло. Джисон вспоминает чужие руки у Минхо на плечах. - Ну не так. Вы разговаривали, и он сказал тебе принести мне цветов. Поэтому я не удивился, когда ты принес их утром. Молчание повисает такое громкое, что за грохотом собственного сердца Джисон не слышит, как стук по оконному стеклу прекращается. Ночью Джисон не видит ни снов, ни странных видений. - Детка, - шепот в самое ухо вырывает Джисона из пелены сна. - Мне нужно уехать на пару часов. Это крайне важное дело по проекту. Вернусь ближе к ужину. Джисон с трудом приоткрывает один глаз. Слабый свет зари слепит - еще очень рано. Минхо выпрямляется. Он полностью готовый, в пиджаке и при галстуке. Джисон закрывает глаз назад. - Бейб, какой нахуй проект, - недовольно бурчит он, крепче заворачиваясь в одеяло. - Сегодня же воскресенье. Минхо что-то говорит в ответ, но Джисон его уже не слышит. Голос тонет в звоне и ритмичном топоте. - Чан, это пиздец, - выпаливает Минхо сразу же, как только Чан снимает с его головы какие-то странные нашлепки. Рассмотреть их у Джисона не хватает угла обзора. При звуке собственного имени у Чана не получается сдержать нервный смешок. У Джисона при этом почему-то дико щемит в груди. В темноте комнаты ему не видно, стало ли лицо Чана хоть чуточку лучше. - Кто-то умер? - Чан протягивает руку и помогает Минхо сесть. До Джисона доносится едва различимый запах еды - такояки. - Я не ждал тебя тут до завтра. Открывается бутылка воды. Минхо пьет долго и жадно. Чан перегибается через кровать, и Джисон чувствует его руку на своей шее. - Пульс есть. Ты знаешь, у меня трекеры стоят на вас обоих, на экранах было все нормально. - Не, не это, - Минхо дышит тяжело и сбито, как будто бы долго и быстро бежал. - Он сейчас назвал меня «бейб». - Хмм, - Джисон по голосу слышит, насколько серьезно Чан задумывается. - Фильтры речи глючат, получается. Давай попробуем, может получится постепенно вывести его на нормальный словарь. Минхо кивает и свешивает ноги с кровати. - А еще он сказал, что хочет пива. Свозил его в магаз, нашли виртуального пива. - Старые привычки вылезают, - в голосе Чана слышно улыбку. - Да, но это не главное, - Минхо колеблется. Следующие слова даются ему с явным усилием. - Он сказал, что видел тебя. Секундная тишина в комнате оглушает. - В смысле? Он меня вспомнил? Чан опускается на кровать и стягивает с головы шапку. Минхо осторожно кладет ладонь ему на спину. - Вроде нет. Он сказал, что ему приснилось, как ты вчера просил меня принести ему цветы. Чан молчит, кажется, целую вечность. - Пизда, - наконец тяжело выдыхает он на английском. - Пизда. И что это значит. Думаешь, проекция тоже глючит? - Не знаю. Думаешь, он выдержит, если все вспомнит? Чан не отвечает. Джисон и сам не знает ответ на этот вопрос. Не знает, что должен вспомнить. Но когда-нибудь Джисон вспомнит, и тогда они снова будут вместе. Что бы для него это ни значило.