Немного лучше

— Позволь мне взглянуть, — мастер Джеппетто похлопывает по столу. Этот жест приглашает Пиноккио положить на стол механическую левую руку. — Евгения уже занимается ей, — кротко отвечает марионетка. — Я знаю. Но позволь мне взглянуть. Пиноккио неохотно кладет руку на стол перед ним. Со стороны кажется, что он стесняется, но это обманчивое впечатление. Дело в том, что Евгения с азартом берется за усовершенствования и перегибает палку. Если ток, то такой силы, что светом можно пару домов обеспечить, если огонь, то такой, что стейки могут жарить десять ресторанов одновременно. Для уничтожения марионеток такая мощь ни к чему, но Пиноккио находит мрачное удовлетворение в том хаосе, что сеет среди безумцев, а Евгения только рада продемонстрировать свой талант. Излишества, разумеется, не укрываются от взгляда гения. — Тебе не тяжело носить такую руку? — Джеппетто указывает на обвес. — Нет. Что-то во взгляде Пиноккио останавливает мастера от расспросов. — Тебе нужна защита. Понимаю, — умиротворяюще говорит Джузеппе. — Однако я могу немного улучшить её… Он кладет на стол небольшой бокс с инструментами, достает отвертку и откручивает винтики. В его движениях — жизнь, спонтанная и немного излишняя: он щелкает пальцами, бегает подушечками пальцев по металлу, взмахивает кистью руки, выбирая инструмент, и тихо разговаривает сам с собой. Это лишние, ненужные движения, они никак не влияют на работу, но в них есть гармония, пока не осознаваемая полностью Пиноккио, но от неё пружины дрожат. Время за работой проходит непозволительно быстро. — Готово. Тебе нравится? Пиноккио перебирает пальцами в воздухе, затем сжимает кулак и вращает кистью. Теперь левая рука ощущается плавнее и легче, и не терпится испытать её в деле. — Да. — Перед тем, как выйти в город, потренируйся на заднем дворе. Пиноккио уходит. Джузеппе выглядывает из окна и смотрит, как нежный юноша уничтожает тренировочные манекены. Действительно, после улучшения нить кукловода выскальзывает из руки легко, как шелковая ниточка. Пиноккио не успокаивается, пока не разрушает манекены полностью, после чего смотрит наверх, в окно кабинета Джузеппе, и салютует. Мастер чувствует, как внутри него что-то дрожит. Зараженный Крат сделал Пиноккио машиной для убийств, опасной и беспощадной, но, кажется, он воспитывает себя сам и учится новому. Или годы берут свое, и старый мастер в порыве сентиментальности очеловечивает дерево и металл? Опасная это затея.