Утопленница

Саша просыпается в три часа ночи. Это не то чтобы из ряда вон выходящая ситуация: когда тебе тридцать семь, здоровый сон на протяжении восьми часов, как советуют врачи, становится непозволительной роскошью, особенно если ты живешь с младшим братом-медиумом, малоросским трикстером и его, прости господи, ручным демоном Толиком, который в наработанной скверной квартирке аж материализуется. В общем, Саша просыпается в три часа ночи от того, что Олег сидит у него на бедрах и крепко держит за шею, глядя на него абсолютно пустыми, чуть ли не белыми глазами. Тут удивляться тоже не приходится — мало ли, вдруг Саша снова не под своим одеялом уснул, не дождавшись Олега, а тот на гигиене так помешан, что за воровство одеяла и правда может дать пизды. Саша и не удивляется, пока Олег не расплывается в неадекватно широкой для нормального человека улыбке и не сжимает руки крепче. — Да помою я пол, — судорожно хрипит Саша наобум, даже не особо надеясь, что это сработает. Как известно, если волк молчит, его лучше не перебивать, если же молчит Олег, тем более во время попытки удушения, лучше не слишком громко молчать в ответ. Олег почему-то шипит, отскакивает и убегает в другую комнату. Кажется, по стене, хотя Саша допускает, что у него спросонья и от недостатка кислорода начались галлюцинации. Саня, даром что без чужой помощи не может даже мысли фанатья в толпе у Дома Стахеева читать, чувствует, что воздух в комнате искрит хуйней. Телефон не поднимают долго, с кухни слышится звон разбитого стекла. Зеркала бьет, думает Саша. Жалко, они с Владом только недавно их мыли, подгоняемые несгибаемым стремлением Олега к содержанию квартиры в чистоте. — Ты ебанутый? — заспанный голос Влада возвращает в реальность. — Тебе зародыша с раковины убрать надо? — Нет, — шепотом говорит Саша. — Мне надо, чтобы Олег меня больше не душил сегодня ночью. Влад хихикает. — Это было несмешно, — печально добавляет Саша. — Я вообще-то хочу спать. — Сань, без обид, но я о вашей сексуальной жизни знать больше, чем уже знаю, не хочу. — И сексуально это тоже не было, — совсем поникшим голосом говорит он. — Если кто и ебнулся, так это Олег. Ходит ночью по кухне и зеркала бьет. А куда мне теперь смотреться, спрашивается? Неловкая попытка пошутить разбивается об ледяное молчание в трубке. — Я буду через двадцать минут, — почему-то тоже шепотом говорит Влад. — Сиди в комнате и желательно не подавай признаков жизни. И Сане очень хочется мстительно напомнить, что если б Влад не встал в позу и не поехал бы в Подмосковье на кладбище («С вами скорее с ума сойдешь, чем нормально поработаешь»), то Олег, может быть, не пел бы сейчас на кухне чужим голосом русские народные песни про утопленниц, но что-то в голосе Влада заставляет заткнуться, негнущимися пальцами нажать кнопку сброса вызова, не дыша подойти на цыпочках к двери и бесшумно запереть ее. Двадцать минут тянутся как по укурке — минимум часа два по ощущениям. Из отчаянных размышлений о несчастной судьбе любовников гребаных колдунов-писькогрызов вырывает попытка Олега вырвать дверь. Саша почти хихикает над собственным каламбуром, но вовремя осекается. В дверь колотят беспощадно и очень уверенно. Спустя пять минут стук прекращается, и Саша молится, что это связано с приездом Влада и даже встает и подходит к двери в надежде, что всем виновным сейчас дадут пизды, и они дружно выпьют чай, закажут на озоне новые зеркала и, может быть, хорошо потрахаются. Надежды не оправдываются. В сантиметре от сашиного лица в дверь вонзается его собственный ритуальный нож. К такому его жизнь не готовила точно. Ситуация из ряда вон выходящая. Приходится удивляться. Кажется, все-таки не галлюцинации. Олег целеустремленно уничтожает дверь, Саша уже начинает жалеть, что вписал его в свое завещание — обидно отдавать свои деньги, амулеты, мастерскую и любимые колечки человеку, который тебя убьет и утром даже не вспомнит, но спасение все-таки приходит. — И шо это у нас тут такое происходит? — уверенный и родной говорок вселяет если не надежду, то, как минимум, уверенность в еще пяти минутах жизни. Влад всяко ближе к Олегу — опиздюлится явно первым. Олег хрипит что-то невнятное, но насиловать дверь перестает. Саша больше не рискует и к дыре в двери подходить не спешит, но с кровати видит, как в дыре мелькает дурацкая красная водолазка Влада, и осторожно выдыхает. Вероятно, можно и рискнуть. — Ты мне это тут прекращай, Олежка, — дружелюбно говорит Влад, настойчиво оттесняя Олега в кухню, при этом стараясь не приближаться. — Ты кого в себя заселил хоть? Олег мотает патлатой головой и Саше впервые за ночь становится действительно страшно. Примерно как тогда, после испытания, когда они в четыре руки его отпаивали травами, обласкивали, нежили и старались поделиться своей энергией, а Олег лежал с температурой и по заветам Череватого признаков жизни не подавал. Саня тогда охренел, конечно — а еще неожиданно для себя понял, что наплевать-то ему с высокой колокольни, конечно же, на всех и вся, но все-таки не на Олега и не на Влада. И что он, хоть и пустой, хоть и бездарный, хоть и не может прочесть собственных любовников, готов делиться тем, что есть. Олег весь в крови, и в любой другой ситуации у Саши бы точно встал, но сейчас думается только о том, что истекает он кровью уже как минимум на протяжении часа, и сюда, наверное, уже надо бы звать не Влада, а Костю. — Куда. Ты. Ушел, — хрипит Олег, отбрасывая уже белой ладонью волосы со лба. От пальцев на лбу остаются мокрые красные полосы. — Пиздец, — заключает Саня. — Никуда я не ушел, — миролюбиво говорит Влад, — ну, ушел, конечно, но всего-то на полдня, и уже вернулся. — Ты. Не. Утонул, — уточняет Олег. — Не-а. Олег смотрит своими пустыми глазами невыносимо долго. — Не ты, — выдыхает Олег и роняет нож на пол. — Не я, — соглашается Влад. — Уходи за ним. Тебе здесь не место. Не твой дом и не твой мужик. Олег опускается на пол, слепо шарит рукой в поисках ножа, но биология и кровопотеря берут свое. Влад садится на корточки рядом. Он читает долго, то отрывисто и быстро, то нараспев, не отпуская руку Олега. Саша садится с другой стороны, и, спросив у Влада разрешения взглядом, осторожно бинтует другую. Олег приходит в себя уже утром, после мутного зимнего рассвета, и, конечно, сильнее всего впечатляется проломленной дверью. Саша долго думает, но про пробежки по стенам все-таки решает умолчать.