кошмар

обшарпанные стены выглядят страшно, то и дело кажется, что из одной из этих тысяч дыр, прикрытых прогнившими насквозь деревяшками, выскочит какое-нибудь чудовище. протянет свою тонкую руку, высунет лысую голову, от которой кроме черепа, со свисающими на нем кусками мышц и плоти, давно ничего не осталось. сожрет, обглодает, вытащит помутневшие от испуга глазки и вставит себе, потому что тоже хочет видеть. вставит уши в трещины между костями, потому что тоже хочет слышать. вырвет сердце и сожмет его в кулаке, смакуя каждый его предсмертный удар, потому что тоже хочет чувствовать. и только Эллис, прячущийся по углам от разыгравшегося воображения, понимает, что слышать глухой голос в своей голове и ощущать, как кровь стынет в жилах, совсем не то, чего можно пожелать даже своему заклятому врагу. от шепота веет хрипотой, от комнаты же — гнилью. кажется, он был здесь уже раз пять, если не больше, шел по белому следу, молил заткнуться и себя, и собственный разум, светил фонарем в лицо опасности. но она. она все продолжает водить его за нос, заманивает в тупики, звучит все громче, заставляет вспоминать о том, о чем Эллис так тщательно пытался забыть все эти годы. — Питер? идти за плачем, так похожий на детский, одна из самых глупых его идей. потолок здесь обваливается, стоит только взглянуть наверх, монстр, скрывающийся в тени, выскакивает из укрытия, стоит только задеть носком кроссовка камешек, размером с ноготь на мизинце. а она ведь просила его быть осторожней, она ведь говорила ему : ‘посмотришь — умрешь’. и так коридор за коридором, воспоминание за воспоминанием, пока он не приходит к тому, с чего начал свое жуткое путешествие. нож в руке выглядит до боли знакомым, и Эллис не понимает, когда успел найти его. противясь ее указам, он только смешит ее; говоря о том, что не сломается, только тонет в скрипучем смехе, раздающимся эхом то ли в его голове, то ли во всем этом богом забытом здании. ‘ты ничтожество, Эллис.’ — ‘Ты правда думал, что все будет так просто? Что ребенок будет ждать тебя здесь? Что ты сможешь спасти его и вернуться героем? Нет, Эллис. Так не будет.’ злость, растекающаяся по венам, становится все горячее и горячее, бурлит, отводит на задний план оставшиеся здравомыслие и надежду. разве он не сделал все правильно? разве он не должен был выйти победителем? Эллис не понимает, откуда эта кровь на его руках. он захлебывается в крике, теряет рассудок, продолжает молиться о том, чтобы у этого всего был хороший конец. он обещает себе, что, когда вернется домой, будет больше гулять с Буллетом, скажет Джесс, как она на самом деле дорога для него, и, черт возьми, никогда больше не вернется в этот лес. ‘теперь ты можешь взять его лицо, Эллис.’ разбитые стекла под ногами едва ли отражают уставшее лицо, такое же, каким оно было и раньше. бледное, испачканное, с впалыми глазами, которые никогда в жизни не загорятся так, как горели тогда. но этот взгляд заставляет Эллиса давить стекла, непрерывно шептать одно и то же ‘нет’, рвать кожу на щеках и биться об стены, в попытке уйти от самого себя. ‘ты убийца, Эллис. и теперь ты только мой.’