Бесконечное лето

Чердак встречает его скрипучей лестницей и пылью. Когда-то здесь были поручни, но от них остались лишь воспоминания и следы от саморезов в стене, так что Егор покрепче хватается за ступени, чтобы не свалиться. Лестница почти вертикальная, а наверху огромный люк, пропускающий его, наконец, в заветное место. — Апчхи, — чихает Егор, удерживая люк руками, и бьется о него макушкой. — Ай, блять, — ноет он, потирая больное место. Ну что с ним такое, в городе неудачи так не преследовали! Расстройство от собственной неуклюжести быстро меркнет на фоне открывшихся как на ладони сокровищ: всё помещение завалено коробками и какими-то вещами. Где-то есть надписи, обозначающие принадлежность хлама, где-то этот хлам и вовсе лежит прямо на полу. Из выдающейся мебели здесь кованая железная кровать, покрытая узорчатым, кружевным по краям покрывалом, с подушками в льняных наволочках на нём; письменный стол, заваленный книгами, да платяной шкаф, вышедший в мир, наверное, лет за сто до рождения Егора. Он почти чёрный и стоит напротив кровати, что расположилась у окна. Между ними и лестницей в покатую часть крыши упирается стол, а над ним на потолке висят какие-то заметки. Егор знает, что дедушка был медиком, оттуда и количество книг. Он до последних лет работал в местной школе, так что не удивительно, что был настолько эрудирован. Егору бы у него поучиться, да только медицина его никогда не влекла. Ну, точечно бывало, конечно, но не так чтобы вся. Например, книги по половому воспитанию были вполне интересными. Или о том, как не сдохнуть после выпитой палёнки. Но в целом, его больше интересует будущее, нежели медицина, заглянуть в которое хочется так, что если думать об этом слишком долго, то можно поехать крышей. Что там, впереди? Куда приведёт его жизненный путь? Каким станет мир через сотни лет? Появится ли машина времени? Станут ли дешевле импортные товары? Найдёт ли он любовь? Определится ли с профессией или станет плясать под дудку отца? Сотни вопросов крутятся у Егора в голове, стоит посмотреть в эту сторону, поэтому он прикрывает ларец, фокусируясь на делах. Помимо пыли на чердаке ужасно душно, и Егор открывает окно и дверь на балкончик. Когда-то на нём стояли бабушкины цветы, а теперь горшки внутри, ютятся у стола, до сих пор полные земли, а на балконе пустота и грязь после дождей. Боже, да он тут до весны не наведёт порядок! — Егорка! — вскрик снизу заставляет вздрогнуть. — Иди ведро возьми, я воды тебе набрала, окна помоешь. — Как вовремя, — бормочет себе под нос Егор, подскакивая к спуску вниз. Встав раком прямо на пол, упираясь в пыльные доски голыми коленками, Егор тянет руки вниз. — Ишь ты чё придумал! Как я, по-твоему, пожилой человек, подниму тебе наверх это ведро? — бабка громыхает им по полу, оставляя у лестницы. — Тебе надо — сам и бери. Средства мыльные на кухне под раковиной. Делать нечего, приходится спускаться. Ведро тяжёлое, лестница крутая, так что по пути наверх Егор пару раз окатывает себя. Благо лето и жара не дадут замёрзнуть, но ощущение мокрой ширинки не столько неприятное, сколько неловкое. Ведро Егор ставит к самому балкону, чтобы далеко не бегать, а потом включает на телефоне музыку и кладёт его на ближайшую полку, коих здесь целых две: одна книжная, Егору примерно по талию, стоящая рядом с выходом на балкон, вторая больше похожа на тумбочку у самой кровати. Егор невольно думает о том, как же круто было бы сделать из этой мебели современную. Как-то он видел в тиктоке похожие видео, итог получался потрясающий. Правда, представив, как придётся растворять лак и шкурить, у Егора едва спазм по рукам не проходит, и он морщится. Вооружившись средствами, Егор тянет спину, а потом выдыхает, подходя к окнам: — Ну, с богом. Три дня дождя становятся отличным проводником в мир тряпок, которыми он активно натирает грязные стёкла. Спустя пару песен к нему забредают коты, которые здесь, судя по шерсти вокруг, завсегдатаи, и смотрят на Егора, как на что-то чужеродное. Гладить он их не берётся, ибо все ладони грязные — воду приходится менять три раза. В последний из них Егор снова пялится на свои руки с вздувшимися мышцами. В зал он ходил реже, чем стоило, но у него уже прорисовывается пресс. И эта лёгкая нагрузка напоминает, что стоит и здесь не забивать на тело. Наверняка где-нибудь есть турники. Или можно забацать его прямо здесь! — Егорка, — очередной раз кричит Рая снизу, перекрывая музыку. — Вырубай своих бешеных, я обед накрыла, и иди ешь. Егор «бешеных» вырубает, предварительно вытерев руки о свои же шорты, — хуже им уже не будет, — и подходит к спуску. До этого момента Егор и не чувствовал, как сильно хочет есть, — спасибо пирогам, — а теперь желудок аж скручивает. Он смотрит на часы, понимая, что скачет тут уже целый час, и громко кричит в ответ: — Щас. На еду заказов каких-то Егор не делал, потому что ему казалось, что он всеядный, но стоит спуститься и добраться до кухни, как на столе его ждёт… нечто. — Окрошка в жару самое то, — важно заявляет бабка, а Егор морщит харю. — Не нравится — не ешь, да сам готовь. — Резонно, — кивает Егор, вставая из-за стола. — Дай продукты и приготовлю. — Не дам, — прилетает в ответ, заставляя вскинуть брови. — Ты мне посуду испортишь. — Так как же мне тогда готовить? — прикол Егор не то чтобы понимает. Какой-то выбор без выбора получается. — Сам думай. Вон на чугунке в огороде, там и кастрюля есть. Или ешь, чё дали, — Рае компромиссы, видимо, неведомы. Она просто уходит с кухни звать котов на обед, оставляя Егора наедине с позволения сказать супом, из которого на него едва ли не смотрят чьи-то глаза. — Ясно, — с безнадёгой вздыхает Егор и берётся за ложку. Есть хочется сильнее, чем выкобениваться, а при отсутствии выбора вариантов нет. Выглядит варево как натуральное месиво, и аппетит сдувается. Он тянет в рот кусок хлеба и горячую картошину, надеясь перекусить хотя бы ими, но желудок продолжает требовать пищи, а от окрошки и пахнет вроде ничего так… — Ну вот, а говорил не будешь, — с удивлением подмечает Рая, вернувшись с улицы. Егор к этому моменту успевает захомячить половину тарелки окрошки и почти всю варёную картошку. — Отень фкуфно, — нахваливает он, а глаза-то как блестят, не передать, словно настоящие изумруды. Вот что еда с человеком делает. — Не болтай с набитым ртом, вот что, — нравоучает Рая, а следом за ней в кухню влетают коты и мяукают наперебой, пока она несёт им мясо. Егор распахнув рот и глаза смотрит на эту картину, и укроп свешивается с его губы. — А мне? — с обидой вопрошает он, на что Рая вдруг смеётся. — А ты прибери чердак и я тебе курицу в духовке запеку. Договорились? — она вытирает руки о лежащее на столе полотенце и поправляет брюки. Как ей не жарко в такую погоду в длинных штанах Егор не представляет. — Ладно, — вздыхает он, прикусывая картошку. Как оказалось, сочетание холодненькой окрошки и горячей картошки придумали сами боги, иначе Егор представить не может, почему ему так вкусно. Мать всегда делала окрошку на квасе, чего Егор понять никак не мог, ровно как и есть, а тут что-то молочное и ощущается приемлемо. Покончив с обедом, Егор тщательно умывается и набирает новое ведро воды, прежде чем вернуться наверх. Он за эти разы уже приноровился и даже перестал обливаться, а ещё скорость подъёма поднялась до того, что он едва не перескакивает ступеньки. Следом за ним комками шерсти скачут коты, заставляя засмеяться из-за их игривой погони, и Егору становится совсем хорошо. — Привет, мам, — машет он рукой в камеру, стоит поставить ведро. — Я тут разбираю сокровища чердака, скоро буду здесь жить, — заявляет он и отправляет маме кружочек в телеграме, показывая чердак и всю мебель. Мама, конечно, бывала здесь, но отчего-то Егор сомневается, что забиралась наверх. Ответа на видео с цветами до сих пор нет, но оно и понятно — наверняка мама работает. Пусть Егор потерял счёт дням недели, в остальном мире жизнь движется по своему прежнему пути. Егор напяливает перчатки, что нашёл под раковиной, и протирает насухо подоконники. Теперь окна выглядят будто новыми, их бы только подкрасить: белая краска местами потрескалась, а стёкла поцарапанные. Но и так очень даже ничего. Егор делает пару фотографий своих успехов и снова включает музыку. На этот раз это Пирокинезис, и Егор подпевает, пританцовывая сам с собой, потому что может себе позволить. Коробки Егор решает разбирать не сегодня, иначе до утра промучается, поэтому просто протирает их от пыли и выделяет для них место в дальнем углу у шкафа, предварительно помыв тот участок пола — всё-таки Егор не тупой! Коробок так много, что конструкция получается до самой крыши, зато основная часть комнаты пустеет, открывая больше возможностей. По итогу Егор просто вытирает пыль с полок и все вещи на них, находя пару интересных: кораблик в бутылке и старое медицинское пособие, по которому учились аж в начале двадцатого века; много советских рублей и магниты из поездок на чёрное море; пару фотографий молодых бабушки и деда, а еще юного отца. Столько богатств, что стали никому не нужными, запертыми на чердаке, что Егору становится грустно. «Неужели моя жизнь тоже однажды будет пылиться в кладовке?» — меланхолично проносится в голове, но он лишь сжимает тряпку покрепче. Музыка сменяется на «сигаретку без кнопки», и Егор морщится, вспоминая, как зачем-то пытался накуриться. И о чём он думал? Правильно Женя сделал, что оттрепал его. Сколько отец читал ему нотаций о вреде курения, но Егор не пытался лишь потому, что считал это отвратительным, а увидев, как курит Руслан, отчего-то соблазнился на этот образ. Почему? Стыдно признавать даже перед самим собой, но мысль о том, что если он научится красиво курить, то это привлечёт Женю, оказалась какой-то слишком соблазнительной. И последнее, но самое важное, о чём он забыл подумать — Женя то не факт, что фанат таких вещей. И вот побаливающая шея тому доказательство. Солнце клонится к горизонту, когда Егор заканчивает своё дело. Осматривая каждый убранный уголок и чистый пол, он думает, что второй раз никогда бы не повторил этот подвиг. Одних только ведёр воды за сегодня он натаскал штук двадцать! — Егорка, завтра доубираешь, иди ужинать, а потом в бочке помоешься, — заглядывает к нему Рая, поднявшись по лестнице так, что видно только её лицо, и охает: — Ой, как тут хорошо-то стало! Такой ты молодец, Егорка. — Да, теперь тут и вправду можно жить, — улыбается Егор, подходя к лестнице. — Хочешь, помогу подняться и посмотришь? — Ой, да что я увижу, темно уже, завтра давай. Кстати, протащи себе удлинитель, тут электричество не работает, надо проводку смотреть. — А починить кто-то может? Я просто… — Егор мнётся, — не разбираюсь в таком. — Да может конечно. Позвоню завтра Женьке. — Что? Опять Женька? А есть что-то, что он не умеет? — вспыхивает Егор, бросая тряпки в пустую коробку, чтобы потом постирать. Нет, ну это реально уже за рамки выходит — Егор на его фоне безрукий инвалид. Вот и чем ему завлекать искусного мужа на час? — Вот и спросишь у него, — кряхтит Рая, спускаясь обратно вниз. — А лучше сам научись, тогда и удивляться не придётся. В очередной раз бабушка раскидывает по фактам, только менее обидно от этого не становится. Но Егор быстро успокаивается, и ужин проходит в спокойной обстановке. Коты остались лежать на кровати на чердаке, решив прогулять ужин, и Егор сидит на кухне в полном одиночестве, за исключением курицы. Рая сдержала обещание и таки запекла ему курочку, что Егор принимает в свой бездонный желудок местами даже не жуя. — Я там тебе ключи запасные в прихожей положила, чтобы ты дверь открывать мог, пока меня нет, — заявляет бабушка, появившись в дверях, и выглядит она как-то слишком нарядно. — А ты куда? — спрашивает Егор, утирая тыльной стороной ладони масляные губы. — К соседке схожу, скоро вернусь… — поправив причёску, она смотрит на Егора: — Ну ты и поросёнок, всю футболку изгваздал. Брось в стирку. И ешь быстрее, вода в бочке остынет. — А можно в баню? — Я не топила, — отмахивается Рая уже в прихожей. — Я сам стоплю, — стоит это сказать, и скептический взгляд бабушки упирается Егору в лицо. — Ты не умеешь, — раздражённо вздыхает она, выходя в коридор. — Я умею! — кричит следом Егор, вскочив из-за стола, и так и выбегает с грязными руками. — Ладно, чёрт с тобой, топи. Но если что случится — добра не жди. — Спасибо! — улыбается Егор и закрывает за ней дверь, пусть и не понимает, что бабушке могло понадобиться у соседки в такой час. Наверное, сборище подружек на скамейке, что ещё-то? Закончив с едой, он моет после себя посуду, решив, что хватит бабушке за ним прибирать. Ну, на самом деле ему просто обидно, что она зовёт его разгильдяем, но какая разница? Натаскав в баню воды и проследив, чтобы туда не юркнули коты, Егор идёт домой за чистой одеждой. Там же он берёт и постельное бельё, что относит на лестницу, чтобы не забыть застелить кровать после растопки бани, и уверенным шагом направляется в огород. Но всё оказывается не так спокойно, как он ожидает. Егор не идиот, конечно же он умеет растапливать печь. И переживания бабушки, что звонит ему уже в третий раз за последние десять минут, только злят. Она так переживает, будто он взорвёт баню к чертям собачьим одним своим присутствием. И да, баня волнует её в разы больше, чем сохранность внука. Но Егор не ведётся. Он в который раз говорит, что «всё в порядке» и откидывает телефон на полку. Кирпичное существо перед ним выглядит внушительно и немного пугающе. Он открывает дверцу, зачем-то оглядывает печь изнутри и выходит на улицу, собираясь натаскать дров. Получается немного агрессивно. Да его просто достало, что никто не считается с ним всерьёз! И ладно бабка, но выглядеть лопухом перед Женей, что прям на все руки, уже откровенно стыдно, только он раз за разом падает всё ниже и ниже. Поэтому прямо сейчас Егор собирается доказать, что он вполне самостоятельный и ему уже далеко не пятнадцать, а целых девятнадцать! Кому? Да в первую очередь самому себе… Смола от поленьев липнет к пальцам, кора царапает изнеженную кожу, но Егор даже не хмурится. Запихивает побольше дров в печку, усевшись перед ней на колени, и достает спички. Спохватившись, вспоминает, что нужно открыть трубу, и быстро вытаскивает задвижку, прежде чем снова усесться к дверце. Вот, видите? Он не какой-нибудь лох, знает толк в деревенской жизни! С замершим сердцем, Егор подносит спичку к дровам и… ничего не происходит. Огонёк лижет плотное дерево, оставляя чернильные следы, но полену поебать на то, что Егор собирается спалить его до тла. Оно разве что не смеётся над ним, и Егор невольно радуется, что его сейчас никто не видит — спесь уверенности немного спадает. Спустя ещё одну попытку, он подозревает, что всё не так просто, как кажется. И выходит в предбанник. Там, под столом, стоят коробки, набитые доверху берестой, и внезапное понимание отражается у Егора в глазах. Точно, он же столько раз жёг костры, нужна растопка. Ну… он просто разволновался и забыл, ничего страшного. Сейчас у него точно всё получится и он, преисполненный гордости, наконец-то помоется. Так Егор думает. Но спустя двадцать минут попыток он всё ещё не сдвинулся с мёртвой точки. — Да что ж ты, блять, хочешь от меня, глиняная хуйня?! — ярость на бездушный предмет кипит в венах, и он пинает близстоящий чан с водой, но только громко скулит от боли и холода, потому что железу на его удары откровенно плевать, а вот растрясённая вода с боем вылилась на пол, омывая доски и его ноги. Егор стискивает зубы. Печь раскрыта настежь, задвижка разве что не выпадает от того, как сильно он её вытянул, но сколько бы растопки он не запихнул в эту блядскую печь, — примерно половину коробки, между прочим, — стоило прикрыть дверцу, и она потухала. А руки Егора опускались. Пропущенных на телефоне уже целых четыре, но он даже не слышит. В бане дым стоит столбом, Егор весь провонял, как шашлык, распахнул дверь на улицу и беспомощно сидит на полу, забросив свои попытки. Понимание собственной несостоятельности накрывает с головой, словно тяжёлая плита, и в венах кипит злость уже на самого себя. Получается, он всё-таки лох? Бабушка возвращается ещё минут через пять. То, что она рядом, Егор слышит ещё по причитаниям от калитки, и съёживается, ожидая взрыва. Но взрыва не происходит, потому что… бабушка навеселе? — Егорка, ну я ж говорила, — с улыбкой произносит она, выглядя на порядок мягче, чем обычно. — Не умеешь ты баню топить, эх Егоре ты моё. Пойдём смотреть, что там не так. И с Раей, конечно же, дело проходит гораздо быстрее. — Дурень, ты ж дверцу нижнюю не открыл. Воздуха в печке нет, он сгорает, вот и огонь тухнет, — поясняет она, корячась перед печкой. А Егор мысленно повторяет информацию, чтобы в следующий раз точно о ней не забыть. Блин, даже с печкой обосрался! Ну что за неделя? В итоге помыться Егору удаётся ближе к полночи. Бабка за это время успевает уснуть крепким сном, видимо, после соседской наливки, а Егор заправить кровать и притащить удлинитель. Мама ответила на сообщения, и цветы ей очень понравились, как и чердак. Егор радостно улыбается, читая сообщения, потом отвечает на пару сообщений Антона и Насти, что написывали ему все эти дни, а он просто забыл про существование телефона, и только после этого, вооружившись мыльно-рыльными, идёт в баню. Баня встречает его жаром. Внутри воздух влажный, пар идёт от котла, и дышится так хорошо: аромат сосны и размокших дров проникает в нос, отчего Егор вдыхает поглубже, прежде чем усесться на скамейку. Горячая вода омывает его уставшее и вспотевшее тело, и Егор невольно вспоминает, как перед ним мылся Женя. У Жени и баня была побольше, и свет получше, так что рассмотреть удалось почти всё. Разве что воспоминания размытые, а ещё тот прикрывался полотенцем, потому самые интересные места так и остаются загадкой. Но Егору для счастья много не надо. Наконец-то оставшись наедине и в полной тишине, он прикрывает глаза, откидывая голову на стену, и мерно вдыхает банный аромат. Он чем-то похож на запах Жени: такой же терпкий местами, но всё ещё свежий — как смола расколотой сосны и свежескошенная трава. Воспоминания о росчерках чёрных волос мелькают перед глазами, и Егор представляет, как приятно уткнуться в них носом и вдохнуть этот запах, навсегда оставляя внутри. Впрочем, оставить внутри можно и кое-что другое… Рука против воли тянется к паху, обхватывая уже полувставший член. Прикосновение отзывается дрожью в теле, и Егор раздвигает ноги, спуская ладонь ниже, к поджавшимся яйцам, которые он поднимает, чтобы пробраться между ягодиц. Пару раз он пробовал ласкать себя так, но никогда не заходил дальше двух пальцев. Сейчас он чувствует, что готов принять и большее, но довольствоваться приходится тем, что есть: намочив пальцы слюной, он оглаживает свою подрагивающую дырочку, слегка толкаясь подушечками внутрь. — Ха-а… — жаркий выдох срывается с губ вместе со стоном, расходясь по пустой бане, и Егор зажмуривает глаза. Как бы ощущалась вместо этого мозолистая ладонь Жени? Он был бы грубым или нежным? Его пальцы умеют ласкать мужчину в таком месте? Наверняка он знает как это делать гораздо лучше Егора. Егор был бы благодарным. Он встал бы на колени, как тогда, и ткнулся бы лицом в желанные руки, слизывая смольный запах с пальцев. Молчаливо умолял бы позволить ему прикоснуться к самому желанному, и когда эти руки расстегнули бы брюки, безропотно прильнул бы к телу Жени, выцеловывая свои пылкие чувства на головке его члена. Это было бы так влажно и горячо. Губы Егора покрылись бы смазкой, а член под ними слюной, и Женя потрепал бы его по волосам, как тогда. Одна мысль о сладости этой похвалы может довести Егора до оргазма прямо сейчас, а он ещё даже не вставил в себя больше одной фаланги. Так просто оказывается представить чужую ладонь на своём члене, а внутри — чужие пальцы, что Егор вспыхивает огнём, стоит только протолкнуть внутрь один. По телу расходится дрожь, заставляя извиваться, пресс ходит ходуном, а разумом овладевают серые глаза. Щёки Егора горят, когда он представляет, что Женя мог бы смотреть на него сейчас. Мысль о том, что они оба мужчины, и о том, насколько сильно это порицается в их обществе, именно сейчас возбуждает только сильнее, и Егор сжимает член у основания, лишь бы не слить раньше времени. Женины руки на его бёдрах, Женины губы на его теле, Женин член внутри него, Женя-Женя-Женя… — Женя, — срывается с губ всхлипом вместе с диким спазмом, прошедшим словно сквозь всё тело, когда Егор впихивает палец глубже и касается своей простаты. Этого оказывается достаточно, хотя хотелось бы больше. Господи, как же сильно и много ему хочется, но остаются только сперма на собственных пальцах и сбитое дыхание. Пот стекает по лицу и телу, щекотные капли спадают с него на скамейку, и Егор снова тихо стонет, медленно моргая. Баня расплывается перед глазами, а в грудине такая тоска, что становится больно. Они никогда не будут вместе, да? Блядство, его чердак конкретно уехал по Жене.