Иди поцелую

Подходило время расходиться — Чан, засыпая, непривычно клевал носом, почти полностью съехав на притихшего Бина, а младшие залипали в тикток. Феликс наконец-то перестал дергать болючие заусенцы, и о дурацком раскритикованном одногруппниками проекте больше почти не думалось. Вместо этого он то и дело кидал обиженные взгляды на Хёнджина. Минхо, пока трезвый, велел им заткнуться и поехать домой вместе, даром что нормально они разговаривали уже очень давно. Сколько месяцев, ни Хёнджин, ни Феликс не помнили, но тогда еще было тепло и цвело на всю округу, а сейчас вечером хотелось укутаться в теплую ветровку, которую Феликс в апреле почти случайно стащил, потому что она приятно пахла Хёнджином. Его аромат уже выветрился, и нос щекотал только едва заметный запах кондиционера, которым Ликс вытравил с ткани противный вишневый Том Форд. Добавлялась теперь нотка вишневых сигарет, которые Хёнджин раньше отбирал. — Так, — поставил Минхо рюмку на стол, и от этого движения голова Хани с его плеча упала. Хани проснулся, прижался к боку Минхо обратно как хомяк и зевнул, снова закрывая глаза. Минхо умилился, погладил того по щеке и продолжил уже тише. — Джин-и, хватай Ликса и езжайте домой, этих я растолкаю по такси. — Может, я тоже хочу на такси, — проворчал Джин в свою лапшу, которую так и не прикончил за весь вечер, хотя сидели они с шести. Сейчас время подходило к полуночи. Пробки рассосались, и даже боязнью большого количества машин свое нежелание повести домой Джин обосновать не мог. — Если так не хочешь, чтобы я ехал с тобой, я сам такси вызову, — почти прошипел Ликс, доставая сигарету и щелкая зажигалкой. — Тоже мне, опция трезвый водитель, — выдохнул он сизый дым прямо себе в стакан. Глаза защипало. Дым осел так же безмолвно, как и сдержавшийся Хёнджин. — Прекращайте уже, всем надоело, — серьезно подметил Минхо, и Хёнджин вздохнул. — Да поехали, —Хёнджин, наконец, посмотрел на Феликса. Если бы не сигарета в пальцах, он вернулся бы к истязанию уже в мясо разодранной кутикулы. Машина Хёнджина была припаркована совсем недалеко, и, отсалютовав парням, они двинулись к ней. Шагали они по-прежнему странно в такт, даже если Джин так и оставался нескладной шпалой, а Ликс просто привык быстро ходить, перебегая из одной аудитории в другую. Подойдя к машине, Феликс задумался на секунду, стоило ли сесть назад. Говорить не хотелось, слушать о том, что Ликсу не стоит курить, тоже. Хотя Хёнджин и не напоминал об этом уже пару месяцев. — Садись вперед, сзади все в шерсти Кками, — бросил Хёнджин, и выбора не осталось.        Феликс мог бы спросить, куда они ездили. Феликс мог бы поинтересоваться, почему Кками возил Хёнджин, а не кто-то еще, но он кинул взгляд на задние сидения, где была собачья лежанка и замызганный плед, поджал губы и таки открыл дверь переднего пассажирского сидения. Молча. Хёнджину машина невероятно шла, стоило признать. Он аккуратно держал руль своими красивыми руками. На ребре ладони темнел шрам, и Феликс прикусил губу. Тогда они снова поругались. Феликс сильно хлопнул дверью, уходя, а Хёнджин попытался пойти за ним, в секунду случайно получив сложный перелом. Гипс ему сняли всего лишь пару недель назад, потом он носил лангету, которую сегодня наконец разрешили снять. За грудиной заскреблась вина. Жаль, что в салоне нельзя было курить. Феликс впился в ремень безопасности и чуть не расплакался. — Нам долго ехать, выбирай музыку, — вздохнули сбоку. Хёнджин поправил отросшую челку и снова посмотрел на Ликса. Взгляд в ответ никто ему не вернул. — Ну, тогда включу наш плейлист. Под ребрами полоснуло. «Наш» плейлист? Дурацкий Хван с его дурацкими плейлистами. Феликс увел взгляд, смотря теперь в зеркало. Начинался небольшой дождь. Джин вел уверенно, мягко вырулил со стоянки и так же плавно вписался в поворот. Тормозил он тоже легко, и ехать было комфортно. Можно было заснуть, если бы не дурацкое жжение под ребрами, которое Ликс привык игнорировать. В следующий раз напросится после посиделок на ночевку к Чану. Чертов Минхо иначе снова раскомандуется, чтобы младшие ехали домой вдвоем. В салоне тихо, совсем немного громче фонового шума, играл грустный ар-н-би вперемешку с хип-хопом. Бит совпадал с пролетающими фонарями, и Ликсу думалось. После пьянок в компании в принципе не стоило никуда уходить вдвоем. Ликс обычно был в хорошем настроении, но принимал отвратительные решения. Кажется, они тогда праздновали день рождения Чонина, а идти домой им с Хёнджином давно было в одну сторону. Взгляд за взглядом, касание за касанием, и вот они уже идут рука об руку, как какие-то подростки, хотя оба уже третий год в университете. Все казалось просто. Просто Хёнджин давно нравился Феликсу, просто они привыкли проводить время только вдвоем, таскаясь по кафешкам, просто Хёнджин сделал лишний шаг у двери в ликсову квартиру, и у них случился просто потрясающий первый поцелуй. Даже проблемы в универе отошли на второй план, хотя Ликсу изрезали его курсовую работу за три дня до показа и тем вечером он напивался, чтобы набраться сил и сшить платье за два дня вместо положенных двух месяцев. Его всегда касались так, словно он был самым светлым и добрым, но он истерил, искалывал себе пальцы за день в мастерской и потом вытаскивал их из руки Джини. Тот вздыхал, гладил тонкие запястья и помогал с выкройками, но молчал. Ликс ненавидел, что Джини молчал. Казалось, что только Феликс постоянно разводит драму, ноет, скулит, как щенок. Джини, помогая, вырезал части новой работы так, как его научили, сочувственно вздыхал, но упорно молчал. Возможно, он просто не знал, что сказать. Может, ему просто надоело слушать об одном и том же. Теперь молчал Ликс. Он уже много лишнего наговорил, так и не сказав самого важного, поэтому последние несколько месяцев изредка, когда становилось совсем уж невыносимо, жаловался на универ только сестрам в Сиднее. Ливи все еще спрашивала, как там дела у Хёнджина. Феликс больше не знал. Может, он на самом деле никогда не знал, потому что постоянно только и делал, что жаловался сам, не давая и слово вставить. Губы задрожали, и он хлюпнул носом. — Ты в порядке? — спросил Джин. — Не тошнит? Можем остановиться на заправке, купишь себе воды. — Зачем? — вздохнул Ликс, повернувшись. Профиль Джина красиво освещался оранжевыми фонарями, волосы лежали так идеально, что Феликс бесился. Хёнджин просыпался идеальным уже с утра, а Ликсу приходилось торчать в ванной по полчаса, чтобы уложить сожженные волосы. Этот же даже в отвратительном освещении выглядел, как какой-то принц. И пальцы у него были без порезов и уколов, и заусенцы не торчали. Может быть, у него и в универе никаких проблем не было. Только шрам темнел, и Феликс перевел взгляд. — Тебя часто тошнит, когда ты выпьешь, — не выпуская руль из рук и не сбавляя скорость на почти пустой трассе, сказал Хёнджин. — Да какая разница, — даже если его стошнит прямо в салоне, хуже от этого выглядеть Феликс не станет. Итак некуда. — Оплачу тебе клининг салона, если что. — Я же не к этому, балда, — Хёнджин повернул лицо к Ликсу. Противный Хёнджин со своей противной невысказанной заботой. Где она была, когда он боялся показаться навязчивым? — Да и все равно, — под этим усталым, но все еще теплым взглядом сдулся Феликс. — Может, уже хватить ехидничать? — устало вздохнули за водительским сидением, и перед Феликсом словно помахали красной тряпкой. Разве он сейчас ехидничал? Стало горько, словно под язык насыпали растворимого кофе. — Ты на каждый мой вопрос отвечаешь колкостью, тебе самому не надоело? — Да какого черта? А я должен? — не сам же Ликс настаивал, чтобы его всенепременно отвез чертов мистер-спокойствие? Волны холода прошлась по плечам. Взглянув на Джини, он все же отметил, как костяшки побелели — Хёнджин сильнее сжал руль. Шрам стал краснее на вид. Ликс потупил взгляд, и теперь сквозь раздражение пытался сосредоточиться на том, как ногти впивались в ладони. — Тебе не надоело смотреть, как ребятам некомфортно, когда у нас получается собраться вместе? Даже Минхо уже устал, что мы кроме подколов и приветствиями не обмениваемся! — повысил он голос, и Ликс вжался в сидение. Хотелось стать меньше, вылезти из машины прямо на шоссе, лишь бы не разговаривать, но Хёнджина, кажется, прорвало. — Я знаю, что мы сильно поругались в последний раз, но это было уже два месяца назад. Мы могли сотню раз поговорить, если бы ты от меня не бегал! — Да не могу я тебе в глаза смотреть, как ты не понимаешь? — промычал Феликс, и злые слезы наконец потекли по щекам, а голос задрожал еще сильнее. — Не могу я на тебя смотреть, а ты еще меня домой везешь. Я вообще тебя видеть не могу! Хёнджин опешил. Машина даже немного замедлилась, а лицо Джина потеряло цвет. Он перестал хмуриться, брови вернулись в нейтральное положение. Руки, правда, так и не разжались, пусть и немного опустились по рулю. Феликс ревел, как плачут подростки — со всей обидой и злостью, но тихо. Было стыдно, что дал слабину перед Хёнджином. Раньше он чувствовал себя лучше, стоило им побыть вдвоем, но сейчас это скорее душило, как и ненавистные вишневые сигареты. Он ему еще нравился. Может быть, он его все еще любил. Может быть, Хёнджин и хотел помириться, чтобы снова стать друзьями, но Феликсу это не сдалось. И отношения эти ему тоже не сдались. Если все, что он в них делает, так плачет и жалуется, а потом причиняет боль — это ему не сдалось. — Я так сильно тебя обидел? — Хёнджин продолжил сбрасывать скорость, и пара машин, пронесшихся совсем рядом, просигналили ему, напугав Феликса. Плакать он перестал, услышав, что Джин сказал. — Ты? — переспросил он, как дурак. Скоростная часть шоссе закончилась, и начались привычные улицы. Хёнджин подрагивающими руками свернул на ближайшем повороте и припарковался. Когда машина остановилась и мотор замолк, он закрыл лицо ладонями, выдохнул и уперся лбом в руль. Феликс все еще сухо всхлипывал, но почти успокоился. — Я не знаю, что я могу сделать, чтобы ты меня простил, — Джини, наконец, повернулся лицом к затихшему Феликсу. — Я тогда много наговорил и еще большего не сказал, но… — Да ты-то за что извиняешься? — просипел Феликс. Хёнджин извинялся, сжавшись за водительским сидением, и сердце в груди рвалось на кусочки с каждым слогом. — Я сказал тогда, что ты истеришь по пустякам. И много всего еще. Я не выдержал, разозлился, и мне было больно, что мы ссоримся, поэтому сказал то, что не думал, и ты ушел, — объяснил Хёнджин, восприняв вопрос Феликса буквально. — Я сломал тебе кисть, хлопнув дверью, Джини, — не найдясь, что ответить, Феликс напомнил Хёнджину самую важную часть их ссоры. — Я разозлился, вышел из квартиры, но я не слышал, что ты за мной пошел, хлопнул дверью, а ты потянулся… — и Феликс снова заплакал. — Ты закричал тогда, — всхлипывал он надрывно. — Ты… ты сжался весь, по-пока эта скорая ехала-а-а, а я даже сдел-лать ничего не смог, да-даже не извинился… Слезы застилали глаза, нос забился, а дурацкий Хван Хёнджин сделал только хуже — отстегнул ремень безопасности, наклонился ближе и притянул к себе. Пах он по-прежнему: вишневый Том Форд у воротника, чернила из университетского принтера на ладонях. Феликс дал волю слезам и плакал уже отчаянно вслух: становилось больно дышать, голова болела, а Джин только перебирал его отросшие прядки. Он всегда так обнимал, но ничего не говорил. Всегда гладил по голове и проводил по скуле. Ликс стеснялся, переживал, что Джин случайно сотрет ему тональник или испачкает свою футболку, но тому было все равно. Он целовал в лоб, в конопатый нос, в короткие ресницы на нижнем веке и просто… был рядом. Феликс бесился внутри, что этого не всегда было достаточно. — Я скучаю, — прошептали в макушку. — Это болит сильнее, чем рука, — признался Джин, отстранившись. Феликс испуганно схватился за его рубашку, постарался перестать всхлипывать и наклонился ближе сам, спрятавшись в сильном плече. Он тоже скучал, но говорить об этом смелости не хватало. Что, если он только сделает больно? Снова? Хёнджин не этого заслуживал. Ему хотелось дарить лучшее, самое светлое — такое же, что получал от него Ликс. — Я хочу помогать тебе в мастерской, забирать тебя с универа, хочу ехать с тобой домой. И слушать тебя тоже хочу. Обо всем: и о новых тканях, и о новом проекте, и как тебя профессора похвалили, — Хёнджин гладил своей большой ладонью по правой лопатке. В этой мягкости Ликсу думалось о том, как он то и дело злился на невзлюбивших его одногруппников и паниковал насчет дедлайнов. Тогда хотелось, чтобы Хёнджин назвал всех уродами, набил всем морды, а Ликса не только чмокнул в щеку, но и сказал ему, что все он делает правильно. Все же, Ликс скучал по этим молчаливым моментам, как скучал и по чужому присутствию в своей комнате — тогда становилось не так грустно, тогда думалось больше о том, что он скоро закончит и они пойдут смотреть какие-то дурацкие сериалы, чтобы выдохнуть. Может, именно это и помогало Ликсу не расклеиться окончательно. — Прости. Мне так жаль, что я сделал тебе больно. Прости, пожалуйста, если сможешь, — когда он говорил это, слезы застыли, перестали даже скапливаться в глазах, но тело словно одеревенело, и пальцы почти свело в судороге. Холод потянулся до самых кончиков, когда Ликс мягко отдалился. Застарелые трещины расплывались по ключицам, стоило только сделать шаг из машины. Слезы в глазах Хёнджина, когда Ликс захлопнул дверь, резали больнее, чем плохо заточенные ножницы в старой университетской мастерской.