about awkwardness and marks on the neck

      «Нам действительно неловко друг с другом».       Сонхва, ты охуел.       Последнее время точно.       Хонджун возмущается и сам без понятия, наигранно или по-настоящему, убирает мобильник в карман пижамы и решительно направляется к виновнику происшествия.       На самом деле, он не очень понимает, с какой целью Сонхва так отрекается от их близких взаимоотношений на людях, когда можно просто ограничить. И вообще, беспредельщина! Он ему завтраки в постель носит, будит ласково, в кончик носа целуя, разрешает лишний раз вздремнуть после увлекательного ночного времяпровождения в компании друг друга, может даже позволить ещё десять минуток в тепле утром проваляться. А получает на это: «Нам друг с другом неловко».       «Ты сам-то в это веришь, хён?» — усмехается про себя Хонджун.       Оказывается на пороге чужой комнаты и остается в дверном проёме, дальше не идёт. Глаза по-лисьи щурит и осматривается, руки на груди скрещивает и чужое имя тянет. Но стоит взгляду зацепиться за неподвижно лежащее на кровати тело, Хон замолкает и расслабляется почти что мгновенно:       — О... прости...       Уснул? Наверное, как только коснулся головой мягкого пушистого пледа. Даже до подушки не дотянулся... Бледно-розовые губы слегка приоткрыты, ладони слабо сцеплены в замок, а колени прижаты к груди. Ресницы не подрагивали — точно, спит. Однако он не судит — понимает, что день был тяжёлый и напряжённый.       И злиться больше не хочется.       Сонхва в принципе был его слабостью. Спящий — тем более. Хонджун, кажется, даже физически ощущает, что тает — медленно, но верно. Надеется, что утром его в чашечку соберут.       Серьёзно. Вот на него он злился?       На него, а не на Сана, что сегодня утром разбил стакан? На него, но не на Минги, что весь день был излишне и непривычно рассеянным? На него, такого умиротворённого и незаконно милого сейчас, пусть даже в шутку?..       — Сонхва, я тебя ненавижу-у, — страдальчески тянет Ким и подходит к своей кровати.       Хонджуну немножечно постебать хотелось. Чуть-чуть, без обид. А он уснул.       Спасибо, что есть завтра.       Хонджун убирает плед в сторону, обходит кровать и касается плеча Сонхва на пробу — боится разбудить одной небрежностью, потому что знает, что может такое. Хва казался аккуратно выточенным хрусталиком: хрупким, но красивым до безумия, в ночи продолжающим так же ярко и многогранно сиять.       Сонхва с ним — и в пазле под названием «счастье» собран один из последних недостающих фрагментов. Это самое главное.       Аккуратно подняв на руки, Хонджун переносит Пака на другую сторону кровати, опускает и стягивает с него носки, джинсы и верх — всё, что получилось. И так же медленно и осторожно переодевает его в ночную пижаму. Погасив свет в комнате, забирается рядом и прижимается к Сонхва, утягивая в крепкие объятия.       Он действительно ужасно скучает. Ему нравится то, что они делают, чему отдают себя на сто двадцать процентов, чем сейчас живут. Но тактильный голод сам себя не утолит, и от этого зловещая тоска накрывает с каждым разом всё сильнее. Нестерпимо хочется обнимать, целовать, переплетать пальцы, чтобы на это хотя бы пару часов выделялось... Потому что жертвовать сном не хочется, они и так устают до безумия. Но иногда приходится.       Он ловит себя на мысли, что никого так сильно ещё не любил. И улыбку свою глупую не замечает. И влюбился тоже глупо как-то. Но тогда глупые — они оба.       А потом уже засыпающее сознание догоняет мысль о том, что хочется сжать что-то челюстями. Давно не кусал. Настолько, что уже минут пять чужую шею пожирает взглядом.       «Дурак, ты спать планируешь?!» — ругает себя Хон. Отогнав все навязчивые мысли, он накрывает себя и Сонхва пушистым пледом и зарывается пятернёй в шелковистые черные волосы, целуя в лоб.

~♡~

      Утро Минги начинается с ленивых поцелуев с Юнхо под одеялом, пяти попыток вывести его из дремоты, чашечки рафа и какой-то дорамы, включенной на фон, чтобы откиснуть после сна. Он зевает широко и, шаркая по полу, чуть ли не подползает к холодильнику. Находит в его недрах йогурт. Какое, к чёрту, рациональное питание, когда можно позволить себе побыть котом на выходных?       Сонхва просыпается позже. Медленно вялыми ногами перебирая, протирает сонные глаза, которые открываться наотрез отказывались, и доходит до кухни, где принимается готовить себе завтрак. Минги желает доброго утра, а у Сонхва на губах расцветает улыбка, пусть и неосознанная. Он с закрытыми глазами тянется за стаканом и роняет его — руки были слабыми и немного тряслись. Правда, он не совсем понимает, почему так.       — Ты чего? — на звук мгновенно засуетился Сон, глядя весьма обеспокоенно и готовый подорваться сиюсекундно, если что-то серьёзное. — Хён, все нормально? Не порезался? Бокал целый?       Сонхва требуется пара секунд, чтобы осознать, что вообще произошло. Поставив стакан, он сразу же смотрит на друга.       — Ой... Всё хорошо, просто из рук валится, рассеянный немного, — объясняет старший и потягивается, зевая. — Эх, я так хорошо поспал!.. Даже не помню, как уснул.       — Завидую, — проговаривает Минги и отпивает немного кофе. И чуть им не давится:       — Трахаться ночью поменьше надо.       — Хён! — рывком оборачивается Минги и слегка краснеет. Это Сонхва сейчас сказал? — Как будто вы не этим занимаетесь...       — Да. Мы спим, — произносит словно аксиому, которая не нуждается в доказательствах.       — Вместе.       — Я сейчас в тебя подушку кину.       Минги замолкает как по щелчку. Сонхва хихикает, продолжая что-то колдовать над едой на кухне. Утро действительно хорошее: ещё никто кроме них не проснулся, во всём общежитии слышны лишь приглушённые голоса из телевизора, приятно пахнет кофейными зёрнами и цитрусовыми, а сзади тёплые руки нежно обвивают почти что женскую талию.       И когда он успел?!       Стоп... какого чёрта он вообще здесь?       — Минги? — требовательно обращает его внимание на себя Сонхва. — Он тут откуда?       — Капитан вчера с нами зашёл, ты не помнишь, что ли? — удивлённо вскидывает брови Сон. Под чужим, явно прожигающим взглядом становится неуютно. Он добавляет тихое: — Юнхо тоже тут...       — Ладно тебе, Хва, — нежно шепчет ему в шею Хонджун, присутствию которого он и возмутился. Возмутился же?       Сонхва что-то бормочет себе под нос про уважение, но перестаёт прожигать спину Минги недовольным взглядом. Хонджун оценивающе наблюдает за тем, что делает Пак и когда убеждается, что не помешает ему, кладёт голову на плечо. На какое-то время старший даже привыкает к обстановке.       Однако уже вскоре чужую оголённую шею начинают покрывать краткими поцелуями, ведя из них линии, словно оплетая шелковыми ленточками.       — Что ты делаешь? — спрашивает Сонхва на автомате, увлечённый нарезкой бананов. Хон вздыхает и согревает его дыханием:       — Люблю тебя, — просто отвечает он, и почему-то это выходит томно. — А что, нельзя?       И пока ответа на вопрос не следует, он кусает нежную шею, каждой клеточкой тела чувствуя, каких усилий Сонхва стоило сейчас сдержать стон. Он сжимает в своей руке нож, ощущая, как Хонджун втягивает кожу.       — У меня нож.       Секунда, и Хонджуна здесь не было, он где-то в другом углу кухни и вообще не при делах. Никак. Да, определённо.       — Тут один Минги сидит, и то увлечённый дорамой, — Минги разворачивается к ним с ложкой во рту, не догоняя, что уже случилось. — А он, кстати, то же самое делает, только с Юнхо. И тебе всё равно неловко?       Он скрещивает руки на груди и недовольно закатывает глаза, следуя к Сону и садясь с другой стороны дивана.       «Ну, и что это было?» — недоумевает Сонхва и смотрит ему в спину. Хонджун аж поёжился.       Несчастные банан и яблоко наконец были порезаны на кусочки, и старший забирает миску с собой, направляясь к излюбленному дивану. Совершенно привычно устраивается меж хонджуновых ног и преспокойно завтракает, увлекаясь дорамой. Минги на них один раз взглянул, прищурившись, но сказать было нечего.       Вскоре приходит и до ужаса сонный Юнхо. Его полузакрытые глаза цепляются за знакомую макушку, и Чон, по ощущениям, «подползает» к Минги, тянется к нему руками, как подсолнух к своему собрату, когда солнце скрывается за горизонтом, а тот мягко сплетает их ладони, укладывая на свою грудь. Юнхо забирается к нему на коленки и утыкается холодным носом в шею. Желает доброго утра. Правда, вскоре вновь проваливается в сон, мило посапывая, вынуждая Минги расплыться в улыбке.       — Видишь их? Им не неловко. А тебе почему-то да, — показательно фыркает Хонджун, упираясь подбородком в чёрную макушку.       И до него наконец доходит.       — Господи, ты дурак? — шикает на рыжего Сонхва. — Я сказал это для эйтини!       — Ты так уверен, что они тебе верят? — усмехается капитан. Однако всё внутри него кричало о том, чтобы продолжить начатое. И он, конечно же, продолжает.       — Сомневаюсь, — улыбается Пак, но лишь до того момента, пока Хонджун снова не впивается зубами в него. — Да хватит меня кусать! Минги, оттащи его, ну... — а Минги такое виноватое выражение строит, указывая на спящего Юнхо, что жалко становится.       А Чхве стоит уже минуты две в этой комнате и не знает, какую эмоцию на всё это использовать. Его вообще заметили?       — Почему мы с Уёном можем побыть вдали друг от друга, а вы — нет? — только и может выдать Сан.       — Это другое! — разом отвечают ему.       — А, ну... понял, молчу.       — А почему Юнхо встал раньше тебя, Сан-и? Не из-за Уёна... — с прищуром тянет Сонхва.       — Отстань, это другое.       — Конечно-конечно. Сука, Хон, на пол отправлю. У тебя зубы режутся?       — Да.       — А я тут при чём?!       — Ты мягкий. — Сонхва другого ответа и не ожидает.       Ну, если правила игры таковы, он их примет. Только добавит одно своё. Например, искусать чужое запястье в качестве мести.

~♡~

      — Стесняюсь спросить, что с твоей шеей, Сонхва...       Стилист озадаченно рассматривает искусанную и отмеченную красным область. Такого давно не было. На аллергическую реакцию точно не походит...       И только когда Хонджун медленно пятится назад, всё встаёт на свои места. В качестве защиты Ким закатывает рукав рубашки, чтобы показать руку, на которой тоже есть пара следов.       Юнхо чует: кому-то сегодня немножко пиздец.