16 марта

      О, как ужасно — любить того, кого коснуться смеет Смерть!       О чём ты думал, когда был маленьким дитя, шумя, играясь, словно птица, не ведавшая страха? Ты полюбил Вселенную, не зная, что получишь от неё ухмылку лишь надменную, ведь щедрость её не стоила и ржавого гроша. Юный златовласый мальчик скакал, резвился, забот не знал, точно маленькая мягкая игрушка с заводом на спине, коих ты отродясь и не видал.       Ангел, что мы привыкли Жизнью звать, завёл тебя, отмерив сотню лет, шутница в чёрном, с именем во трауре, страдать назначила тебе всю юность и в руки свои вверила.       И ты не смог обратно завести себя спустя полсотни тщетных попыток.       О чём мечтала душа твоя чистая, когда ты медленно проходил под кронами ветвистых олив, укрываясь в полдень в их роскошной тени? Когда ты трогал уже бесчувственными ладошками без пальцев нежные лепестки лилий и жизнерадостно улыбался тому, как солнечный свет пробивается сквозь тёмно-зеленую листву деревьев и ложится тёплыми лучами на твои промокшие от крови бинты?       О чём ты горевал, сидя в окутанном мглой ночном саду, покрываясь мурашками от зябкого острого воздуха? Когда затуманенный взгляд твоих полуслепых очей был направлен на мириады звёзд и необычные созвездия? К тому времени ты уже видел лишь размытые пятнышки белого цвета на чернейшем своде небес, но память твоя сохраняла образ крошечных светил. О чём ты думал, скажи, оставшись наедине с собой, звёздами и Господом? Просил ли ты прощения, не сумев сдержать едких слёз, что продолжали разъедать бедную кожу? Или думал, что тебя уже не спасти от грешных деяний твоих? Поделись, открой нам душу…       Каково это — любить беспощадную жизнь целиком и без остатка, при этом уходя от неё всё дальше и увядая с каждым днём? Взлелеянный лепрой, сгорал в агонии её любви, что и любовью грешно звать. Взяв тебя за куски бинтов кровавых, она каждую секунду твоей краткой жизни тянула тебя ближе к себе — в мир иной, в могилу жёсткую, на небеса холодные. Юношеское сердце билось в такт с сердцем Жизни, пока родные подшивали траурную пелену на праздник Смерти. Каково это, Король, — быть по-настоящему похороненным задолго до прихода смерти?       Какая была твоя последняя боль, когда глаза, искрящиеся жизнью, ослепли навек? Утешало ли тебя то, что однажды исчезнет весь мир? Чёрные волны бушующих морей будут поглощать любого, кто окунётся в их смертоносные пучины, а тишина будет властвовать над миром, ведь смертен не только ты: жизнь витиевата, а смерть нам не переиграть.       Чем успокаивал ты душу свою болящую, когда от тела твоего оставалось всё меньше и меньше? Тот храм, где Господь привык тебе внимать, навеки застыл во времени, в молчании невыносимой скорби, не слыша тихого голоса своего ангела. Молебны в нём навсегда превратились в похоронную процессию с привкусом горечи, а лампады сжигали себя без остатка, тоскуя безучастно.       Март — твой навсегда проклятый месяц, отравленный солёностью слëз, нехваткой воздуха горечи. Твой вечный враг поверг тебя, твой верный, но непрошенный спутник задушил, залюбил, не сберёг, покалечил. Отнимая тебя постепенно, он растворил тебя во мраке пустоты и мук. Ты погиб, но не отчаялся, ты боролся, но без малейшего шанса на победу.       Ты — утопленник. Топил себя в делах народа, что Прокажённым тебя небрежно в истории нарёк; в религии, что стала опиумом тебе и оплотом, где ты спасение отыскал (отыскал ли?); топил себя в учении, в делах. Тонул во всём, но только не в себе самом. Боль свою превозмогая, тонул ты в свете так, словно был счастливейшим из всех живущих. На деле — мученик под тяжестью оков, что гнить тебя заставили живьём.       Чей образ стоял пред твоими невидящими очами, когда ты делал свой самый последний, вымученный вздох? Знал ли ты, что уходишь в память на сотни лет, или ушёл ты в небытие?       Знаешь, если бы любовь действительно могла спасать, ты жив остался бы.       Мы встретимся тогда, когда исчезнет смерть.       А до тех пор — надеюсь, мы сможем свет узреть в ночи, как сделал это ты.