Нежность

Глядя на Армина, казалось, что он не должен быть здесь, не в развед корпусе, не там, где людям шею сдавливает смерть... но почему-то только заставляя задыхаться, эта жизнь готова подарить крылья. Жан и сам не знает, почему думает именно так, глядя на Арлерта за соседним столом, почему такие мысли преследуют его всякий раз, когда самому страшно настолько, что к горлу подступает тошнота. И с этим же очень далёким от возвышенного чувством, под рёбрами набухает что-то совсем иное: щемяще тяжёлое и, разве что самую малость, нежное. А потом, уже после многократных вылазок за стену, после сотни дней плечом к плечу... в общем, сейчас Жан уверен, что Армин здесь, в плену опасности, имея душу, может быть более пылкую, чем у абсолютного большинства, Арлерт на своём месте. Эгоистично признать, но Жан этому даже рад, особенно теперь, после смерти Марко. В тот жуткий день Кирштейна избила реальность. Он уже видел, как умирают сокомандники, как титаны пожирают людей, но это... это выжигало внутренности, путало сны, заставляя просыпаться от крика и плача. И, казалось, из всех людей только Армин видел в своих кошмарах то же самое. Эгоистично и очень самонадеянно думать, что только им от этой чёртовой жизни так больно. Ещё эгоистичнее же будет мысль о том, что теперь Кирштейну где-то на самой окраине подсознания хочется, чтобы Армин был где-то неподалёку. Пусть за соседним столом, пусть на койке в углу, которую со спального места Жана даже не видно. Неважно, лишь бы изредка встречаться с таким же измученным взглядом. Эгоистично перекидываться парой фраз перед очередной битвой и бороться в душе с дурацким желанием, чтобы Армин был где-то не здесь, рядом, но не в этом адском пекле, где каждый глоток свободы за стенами может стать посмертным. И ещё одно, самое дерзкое желание... Как обозвать этот набор химических реакций в голове, как оставаться хладнокровным, когда, кажется, даже не в сердце — гораздо глубже, в самой сути возникает что-то такое необъяснимо сложное, ласковое и при том невероятно простое, поистине человечное... И в какой-то момент Жан в тусклых золотистых бликах керосиновой лампы замечает, нет ясно видит, что Арлерт тоже ловит его взгляд, улыбается едва мягче обычного, теребит кончики блондинистых волос или приобретает привычку закусывать губу , когда командор знакомит отряд с новым планом. А может.. это просто иллюзия?... А потом Армин спасает Жана. Бросается защищать, прекрасно осознавая, что так они оба умрут, но почему-то не отступает, почему-то не может себе позволить бросить раненого. Потому ли только, что они в одном отряде?.. а может.. может есть что-то ещё?.. Горячая слепая надежда, что это не доброта или альтруизм, а что-то ещё... После того случая хрупкое стекло воинского приятельства раскололось, оставляя после себя что-то гораздо более важное. Они стали чаще, открытее смотреть друг другу в глаза, улыбаться едва нежнее, чем остальным, дольше пропадать в конюшне, ухаживая за лошадьми, робко, почти буднично касаться чужих рук и говорить по ночам, когда не получается сразу уснуть. Они шептались обо всём, сидя на койке Арлерта. О мечтах и свободе, о маленьких радостях и новых целях, о прошлом и настоящем. В одну из таких ночей Жан положил свою ладонь на кисть Армина, а тот сплёл вместе их пальцы. А когда развед отряду пришлось на время миссии жить в старом замке, они впервые поцеловались. Сверкающий за окном ночной тиши двузубец месяца, хвойный лес на кромке горизонта и бесконечный сводчатый купол, увенчанный звенящими искрами звёзд. Волшебная ночь, неповторимый миг. Жан нежно обнимал Армина, пока вокруг было так тихо, а время казалось патокой. Робкая нежность, спокойствие, тёплые руки и стук чужого сердца на расстоянии в один короткий вдох. Первый, самый трепетный поцелуй. Касание горячих губ, глаза — зеркала истины. И этот мир, и эта ночь для них. И Армин в лунном свете словно шестикрылый серафим. А Жан, Жан прижмёт его ближе к себе, будет снова шептать что-то на ушко и целовать шею, губы, ключицы, руки и тонкие пальцы. Когда-нибудь они вместе увидят океан, а сейчас в их сердцах достаточно нежности и любви, чтобы дрейфовать в бескрайних водах чуств друг к другу и бесшумно сливаться устами.