— А тьму все любят, все так ждут. А в темноте все карты на столе.
Клуб наполнился серой дымкой, пока в него каждую минуту заходили новые посетители. Каждый сюда приходил с разной целью. Кому-то нужно было просто расслабиться после тяжелого рабочего дня или же он просто любил выпивать в таких элитных заведениях, как ночной клуб в самом центре миллионника Сеула. Будь ты школьник или взрослый состоятельный мужчина, все дороги рано или поздно приведут тебя сюда. Сюда и пришла небольшая компания из пяти человек — Джисон, его парень Минхо, Феликс — лучший друг Минхо и лучший друг Феликса — Хван Хёнджин. А ещё сводный брат Хвана Кристофер, которому попросту нужно было приглядывать за всеми этими людьми, потому что клубам он никогда не доверял. Они не внушают ему доверия и правильно. Так как они с Минхо самые старшие в этой компании, то и они будут няньками и по совместительству покупателями дорогого алкоголя, ведь только эти двое уже успели окончить школу. К тому же, они меньше всех пьют, особенно Бан Чан. — Я за Вами всеми буду следить, запомните мои слова. — пригрозил младшим Крис, но глаза-то его улыбались. Хоть он иногда мог быть строгим, но он любил всех своих друзей. Даже Хёнджина, который менял девушек как перчатки и однажды увел «случайным образом» одну из них у Чана. Тот сначала долго обижался, но сдался. Вместе они все равно не были. Просто Хван Хёнджин излучает такую ауру, что все, даже парни, тянутся к нему. Он красив и обаятелен, с прекрасным чувством юмора и улыбкой, способной покорить миллионы девичьих сердец. Да и не только девичьих. Однажды они попали в закрытый гей-клуб и половина зала не могли отвести глаз от вошедшего в дверь высокого брюнета с аккуратным хвостиком, лисьими хитрыми глазами и пирсингом в брови. Но так или иначе, но каждый взгляд опускался неумолимо ниже, к широким бедрам, обтянутым тонкой тканью кожаных штанов и снова поднимался наверх, созерцая каждую черту утонченного лица парня с его высокими скулами и пухлыми губами, такими нежными и чувственными на вид. Казалось, проведи большим пальцем по нижней и ощутишь, как твой палец погружается в самую мякоть уст. А затем игривый язык слизывает твой восторг и очарование. Хван Хёнджин чертовски обаятелен и пользуется своей славой и внешностью сполна. А что — денег пруд пруди, Крутая тачка, на которой успело прокатится пол Сеула и даже больше, ещё и личиком удался. Чего еще нужно для счастья? А поговаривают, что он ещё и творческая натура. Но только он об этом точно знает. И Бог. «Господи, прошу тебя, не дай мне пасть сегодня перед ним в такой вечер, не дай оступиться перед таким человеком», — повторял, словно заведенный, Феликс, пока они всей гоп-компанией заходили в двери клуба, восхищенно крутя головами на все стороны. Ли шел между Хваном и Джисоном и продолжал читать про себя чудеснейшую мантру, которая должна была подействовать и привести его в порядок. Он спиной чувствовал на себе взгляд Хёнджина, хотя этого могло наверняка и не быть — веснушчатый просто был слишком взбудоражен такой даже самой банальной минутной близостью и машинально передвигал ногами, смотря себе в пол и беззвучно шепча. И до чего он только докатился. — Пойдем наверх, к вип-зонам? — спросил Минхо, когда они все наконец-то ощутились в самом сердце ночного клуба, где все пили, танцевали и отрывались на полную; диджей крутил самые свежие треки и создавал потрясающие миксы из песен, что даже застенчивый Феликс немного начал осваиваться и оживленно осматривал все вокруг, изучая каждого посетителя. И, конечно же, кидал одним глазом и на стоящего рядом Хёнджина, который пока не спешил отходить к своему брату. Ли удивился тому, что парень вел себя так спокойно и просто находился с ними всеми, а не лез на барную стойку и не бежал танцевать. Хоть и была у него девушка, как поговаривали даже самые ленивые, но её здесь не было. И это не мешало Хвану тусоваться как в последний раз. — Да, давайте пойдем туда. Здесь и поговорить толком не получится. Кто захочет танцевать, спускайтесь вниз. — сказал Джисон и тут же побежал по крутым ступеньках наверх в направлении к вип-ложам. Там и вправду было лучше, тем более оттуда открывался неплохой вид на весь клуб, поэтому парни все одноголосно решили подняться на второй этаж. Феликс снова поднимался впереди Хёнджина и всеми фибрами молился, чтобы не оступиться и не упасть перед своим другом. Ему было даже все равно, что бы сказали остальные, только бы брюнет не засмеялся от его неуклюжести и потом не вспоминал об этом Ли всю жизнь. Это же такой стыд. Становясь на последнюю ступеньку, Феликса тут же окликнул чей-то звонкий голос. Точнее, это был Крис. Он что-то кричал об осторожности и скользком полу вип-зоны, но Ли не успел этого услышать и, проехавшись гладкой подошвой своих кроссовок по плитке, потерял равновесие и полетел не куда-нибудь, а на того, на кого желал бы упасть в самую последнюю очередь. Он только и успел пискнуть невнятно «прости» своим надтреснувшим голосом, как тут сильные руки подхватили его под мышки, сцепляясь на талии и не давая упасть навзничь. В шею тут же почти что врезались чужие горячие губы и чужое быстрое дыхание защекотало кожу. Сердце Феликса, и так громко колотящееся, сорвалось на бешеный темп, стуча где-то в горле и висках. Он слышал стук сердца Хвана своими лопатами, пока тот сзади пытался выровнять тело Ли, чтобы он снова мог стоять на своих двух. Но веснушчатый не спешил помогать. Он медленно обернул свое лицо к Хёнджину, прищуриваясь от стеснения и пытаясь изобразить хоть какую-то эмоцию, не схожую с влюбленностью: — А, ой. Неловко получилось. Не хотел я падать на тебя. — Глупец. — ухмыльнулся Хван, стискивая блондина в своих «объятиях». На его губах играла красивая улыбка, поблескивающая от неонового света клуба, а руки не спешили отпускать Феликса а лишь наоборот, прижимали крепче к себе. Так, что почти что вжимали. Не разбираясь в ситуации, можно было смело со стороны сказать, что эти двое вместе. Но это было только на первый взгляд. — Сможешь дойти сам или тебе нужна моя помощь? — наконец-то нарушил неловкую тишину Хван, размыкая свои руки, чтобы блондин мог хоть немного отстраниться и развернуться к нему лицом. — Я могу и донести тебя хоть на руках, если ты не против, конечно. — вроде и шутил Хёнджин, но тон его оставался серьезен и Феликс мимоходом залюбовался на такое уверенное и прямое лицо парня рядом с ним. Нет, конечно, он бы хотел, но… это будет уже слишком для него. Для них. Для всех. Коря себя за то, что отказывается от такого удовольствия, он отрицательно помотал головой и, развернувшись в сторону уже заждавшихся парней, поднялся на площадку второго этажа. Став на ровные ноги, Ли смог созерцать и вправду неплохой вид на все заведение и танцующих людей внизу. Хёнджин быстро прошел после него, как ни в чем не бывало и сел рядом с Чаном, который успел заказать всем пива и закусок. Парни смеялись, шутили и громко разговаривали, следовательно, они сделали правильный выбор, поднявшись в эту зону. Внизу поговорить бы им не удалось, да и девчонки клеились бы и тащили танцевать. И уединяться в тесных туалетах или в гостевых комнатах, расположившихся рядом с вип-зонами. Туда Кристофер строго-настрого запретил даже совать свои любопытные носы. Но это никого даже и не интересовало. Особенно Минхо и Джисона, все время сидящих в обнимку. Феликс сидел между Чаном и Ханом, время от времени прикладываясь губами к бутылке с слабым пивом и закидывая в рот чипсы. Хёнджин сидел почти рядом, откинувшись назад на диване и блаженно прикрыв глаза. Он был на своей волне. Неудивительно, ведь Хван — душа их компании и в таких местах чувствует себя словно рыба в воде. Ли из-за этого ему немного завидовал, но лишь капельку. Ему тоже хотелось бы расслабиться, но как он это сделает в присутствии человека, который ему небезразличен? Ответа никогда не находилось в его голове, и так забитой разными мыслями, начиная от того, сколько он сегодня выпьет и заканчивая тем, кто будет довозить их всех домой. Чан словно услышал этот вопрос и, развернувшись к Феликсу, положил ему руку на плечо, притягивая к себе, словно подбадривая. Он всегда так тепло относился к веснушчатому. — Не парься ты, я пью обычную содовую, так что сегодня таксистом у вас всех буду я. — улыбнулся он, и вокруг его глаз образовались симпатичные складки, а возле губ — ямочки. За них его обожала половина всей их старшей школы. Даже учительница по Английскому языку не могла устоять перед таким обаятельным парнем и прощала ему все опоздания. Феликс лишь улыбнулся, кладя голову на плечо Бана, вдыхая легкий парфюм со вкусом летних ноток и цитруса. Ему было так уютно сидеть рядом с ним. Джисон вскрикнул: «Ну все, теперь я могу пить, сколько мне угодно», но тут же его осадил Минхо, что-то прошептав на ухо. Хан моментально покраснел и прикрыл рот ладонью, сдерживая хихиканье. Хёнджин начал о чем-то спорить с Крисом, активно жестикулируя и вырисовывая в воздухе какие-то фигуры, будто он художник, рисующий даже отсутствием материалов. В этом весь Хван и его чудаковатая натура, проявляющаяся время от времени. Он даже вскочил из своего места, словно собираясь куда-то идти, но Чан придержал его за руку, все ещё обнимая Феликса второй. В тот же момент брюнет и посмотрел, в какой позе находятся эти двое, и удивленно моргнул, словно не веря своим глазам, хотя это и был простой дружеский жест и никто никому ничего не должен. «У него так сердце сейчас бьется… из-за меня или того, что его обнимает Крис?» — размышлял Хёнджин, все равно вставая на ноги и направляясь в сторону лестницы, ведущей на первый этаж. Все уставились на Хвана, который как ни в чем не бывало его себе, куда хотел. Но вот Чан снова окликнул его: — Куда ты идешь, а? Мы же не договорили… — За кое-чем особенным. — быстро ответив, сказал Хёнджин и продолжил свой путь, не оборачиваясь ни на кого. Но Феликс успел словить момент, как желваки на лице брюнета заходили ходуном и мелькнул язык между разведенных пухлых губ. Отчего-то стало жарко в помещении. Хван все больше не походил на себя. Он пошел набраться? — Может, мне пойти с ним? Чтобы ничего не натворил вдруг? — подал голос Минхо, почти что вставая из места тоже. Хан обвил его локоть, словно боялся, что кто-то украдет сейчас его парня. Чан покачал головой. — Мы с ним договаривались, что он будет все время с нами. Просто подождем немного и он сам явится. Ах, вот и он. — воскликнул Кристофер, убирая руку от плеча Феликса и поднимаясь на ноги. — Давай я тебе помогу. Хван и вправду вернулся, причем не с пустыми руками. В его руках была бутылка с плескавшейся темной жидкостью внутри и несколькими бокалами, которые он едва ли удерживал в руках. Бутылка была дорога на вид, да и бокалы были тоже не из дешевых, с разноцветными гранями и гравировкой. Хван цокнул по одному из них ногтем — и тонкая мелодия разлилась вокруг. Долгая. — Это что, настоящий хрусталь? Хван, кого тебе удалось ограбить за пять минут-то? — восхищенно причитал Джисон, рассматривая один из бокалов и пытаясь прочитать написанное на бутылке. — И что это за пойло? — Прошу, это «Дом Периньон», а не какая-то дешевая выпивка. И ее не было так просто добыть. — воскликнул Хван, всплескивая ладонями. Все шокировано посмотрели на парня, а тот, улыбаясь, продолжил: — Я ещё на прошлой неделе договорился с одним человеком, что он доставит его прямо сюда, а мне лишь нужно его забрать. Все оплачено, наслаждайтесь. — сказал он и, забрав из рук Хана бутылку, начал аккуратно её открывать. Одно движение — и чудесный шлейф из сливок и миндаля мгновенно пронесся над столом. Крис одобрительно понюхал то, что ему втихаря подлил Хёнджин и тут же возмутился: — Я не пью сегодня, Хён… — Тысяча девятьсот девяносто шестой год. На минуточку, это и есть то самое шампанское Dom Perignon Rose Gold Methuselah 1996 года стоимостью 49 000 долларов и оно считается самым дорогим в мире в своей коллекции, Чан. Просто вдумайся в это число. — покачал перед ним полным бокалом Хван. Все сидели наготове, собираясь наконец попробовать это чудесное шампанское, даже Феликс осмелел и широко улыбался, демонстрируя свои зубы, только Чан все никак не хотел соглашаться. Если он пообещал себе не пить, то не может нарушить это. Но тут его огорошили слова Хёнджина. Какой год он только что назвал? — Да, Чани, это оно. Оно самое. — победно улыбаясь во все зубы, проговорил Хёнджин. Чан только и сидел, открыв рот, не в силах что-либо сказать, пока его мечту пододвигали к нему так нагло и в то же время ненавязчиво. Хван все улыбался, словно хитрый и сытый кот, пока остальные уже чокались от нетерпения. — Как только тебе удалось его выкупить? — спросил Феликс, наклонившись через Криса к брюнету, уже попивающему элитный алкоголь. Тот лишь улыбнулся в очередной раз, заговорщически подмигивая и щелкая Ли по носу. — Меньше знаешь — крепче спишь. Наслаждайся. Как тебе вкус? Феликс сделал небольшой глоток, почти не касаясь губами стекла, чтобы не пачкать его своим бальзамом и прикрыл глаза, пробуя новый для него вкус. Нотки поджаренного миндаля и стружки цедры апельсина раскрывались с каждой секундой все больше и ярче, наполняя организм юноши такой сладкой негой и прекрасным чувством, что хотелось пить и пробовать ещё и ещё. — Вижу, ты в восторге. Но только сильно не налегай в первый раз, дай ему раскрыться для тебя ещё лучше. — как-то двусмысленно произнес Хван, наблюдая неотрывно, как Феликс пробует его любимое шампанское. Его любимый вкус. Его любимый… — Кхе-кхе. — послышалось совсем рядом, почти под ухом у обоих, отчего Ли едва удержал в своих руках дорогой бокал, а Хёнджин дернулся, закатывая глаза. Чан не умеет пить и все, даже если это дорогой напиток, с этим нужно смириться. Но его снова оторвали от любимого дела — созерцания пьющего человека. В особенности если это Феликс. И Дом Периньон. Ему в голову закралась одна мысль и он тут же захотел воплотить её в жизнь. — Пошли потанцуем. — Феликсу протянули ладонь. Хёнджин стоял над ним, улыбаясь все так же красиво и почти что невинно, но его выдавали искорки в глазах, сияющие так, что затмевают все блики вокруг них. Потому что только глаза Хёнджина умеют сиять так. Потому что этот человек прекрасен настолько, что каждая мелочь в нем кажется искусством, нарисованной на холсте картиной. Феликс принял предложение. И ему хотелось бы верить, что это не последнее его «да» в этот вечер. В этот день. И в этой жизни.О, дорогой, из всех огней города Твои глаза сияют ярче всего Я бы хотел ещё задержаться Но машина ждет снаружи…
«Твои обмерзшие щеки, твой мягкий свитер. Я зарылся носом в твои волосы, пахнущие летом и солнцем, а ты в ответ притянул меня за талию, вжимая почти что не насильно. Цепочка поцелуев легких так сильно дурманит меня. Этот контраст холода и тепла так убивает. Твои руки, холодные и с чуткими пальцами, прошибают мои легкие насквозь, когда въедающийся запах твоей нежной кожи вперемешку с миндальным молоком обволакивает меня полностью. Я так хочу подцепить твои полные губы и растечься на них своими, чтобы биение наших сердец воедино слилось….» — Нет, не так. Может лучше: «Чтобы наши сердца забились воедино»? Или «в один миг»? — Феликс почесал указательным пальцем веснушку в виде семиугольной звезды, глядя на молочные переливы светла за окном. Сочный цвет солнца отпечатался на его глазах, пока их не начало щипать от безудержной вспышки света. Он не искажал, а лишь наоборот, подчеркивал центральную гетерохромию. А теплые одежины на нем только напоминали о вечной зиме за окошком деревушки где-то в тайге, забытой Богом. У Феликса бывают плохие дни, это нормально. Но сегодня точно не просто плохой день. Вроде бы очередной разговор с лучшим другом после очередной пьянки самых обычных школьников, но нет. Как бы там не было, а у этого веснушчатого парнишки вся жизнь пробежала перед глазами, когда один из его близких друзей поддержал его за локоть в момент, пока Ли чуть было не оступился на крутых ступеньках элитного ночного клуба, в котором они все вчера зависали. А потом он почти что упал в его объятия. Он все ещё помнит, как чужие уста касались его шеи и как он шептал всякие нежности потом ему на ухо, когда они всей бандой ехали в такси. Как тихо мурчал и стискивал пальцы своими. Как Минхо и Джисон во все глаза таращились на них, пока Хёнджин лежал на плече Ли и почти что засыпал, а потом сладко причмокнул и коснулся его нижней челюсти своими губами. А потом Феликс затаивал дыхание и молил Бога, чтобы брюнет как можно дольше оставался в такой позе до самого дома. И как позорно Феликс сбежал прямо с кровати хёна среди ночи, когда тот обнял его во сне сзади. Потому что больше не выносил. Утром должна была прийти его девушка, с которой он в пьяном бреду говорил ещё в клубе и тихо целовал телефон, чтобы та по ту сторону услышала, как любит её парень мечты. Но то, как он себя вел с Феликсом… было особенным. Не таким, как у всех. Даже с Самантой. И вот сейчас Феликс всеми фибрами пытается доказать, что между ними с Хваном пробежала искра, хотя там не уместился бы даже крошечный намек на нее, не то что что-то большее. — Говорю ведь, это знак, но… я так не могу больше. С каждым разом мне все тяжелее противиться, а стоило бы. Минхо лежал по ту сторону телефона, небрежно подкидывая мячик одной рукой. Нет, он слушал внимательно, но иногда Феликс слишком много думал на свой счет. И преподнести это казалось очень сложной задачей, чтобы только не обидеть его. — Черт, это ведь ненормально, Хо, — ныл Феликс по ту сторону экрана, попутно натягивая на себя толстовку. — Кажется, я совсем свихнулся с ним. — Ликс, нет ничего такого в том, чтобы влюбится в своего друга. — вконец почти прокричал Ли-старший, потому что на какую-то долю секунды его глаза отвлеклись на выходящего из душа Джисона и мячик спокойно нашел себе приземление на лице парня. Благо, Феликс не заметил ничего странного. Хан же вздернул бровь, мол, что уже опять случилось. У Феликса всегда беды и головная боль. Боль по имени Хван Хёнджин. — Но у него есть девушка, Минхо! — Феликс, кажется, сорвался на крик. Ему больно, и он кричит об этом. Сколько он ещё будет убиваться по этому человеку, который никогда не взглянет на него как-то по-другому, рассмотрит в нем парня. — Думаешь? — застыл Минхо по ту сторону телефона. И как они только связь словили? Феликс, не желая видеть этого сожалеющего взгляда Хвана, поехал в гости к друзьям, живущим почти что в Северо-Ледовитом океане, рядом с тысячелетними ледниками. Феликс желал стать одним из них, лишь бы не видеть любимую душу с другой… — Я знаю. Я даже уверен в том, что он сейчас обнимает её и целует нежно за ушком, а затем шепчет в него, как сильно любит и дорожит. — прогнусавил Ли, зажав нос пальцами, чтобы остановить жжение. Так он останавливает себя от почти что нахлынувших слез и боли, что готова проложить путь себе через его ребра, легкие и сердце. Слова художника были как некогда кстати; он твердил, что чем дальше ты от любимого человека, тем сильнее понимаешь свои чувства к нему. Это своего рода проверка, о, как же глуп был парень. — Как ты вообще дозвонился до меня? — вновь подал голос Феликс, отложив в сторону свое писание, откидываясь на стуле назад. Толстовка неаккуратно висела на нем, словно не от его тела снята до этого. Темно-зеленая потертая ткань с Микки Маусом да выцветшие шнурки на капюшоне, а еще худоба, скрытая под тканью, которой лет так десять уже. Феликс давно не поправляется, а родные и друзья это миллион раз замечали и хотели помочь. Но последних два года причина тому была одна и она сейчас далеко от него. Увы… — Думаешь, это было так легко? — возмущенно проговорил Минхо по ту сторону, пока Джисон рядом с ним играл в приставку. — Мы хотим, чтобы ты вернулся скорее. Ничего с твоим Хваном не случится. Феликс закусил больно палец, чувствуя, как отдирается кожа. С Хёнджином-то все будет в порядке. С ним всегда все в порядке, а вот с Феликсом… он снова потеряется в себе, увидев этого человека перед собой. А смотреть на него теперь вдвойне тяжелее и стыдно к тому же. — А как же… — Ничего с твоим любимым художником не случится тоже, поверь мне. Он даже не догадывается о твоем существовании и сейчас, скорее всего, публикует свой очередной шедевр. — на словах о том, что художник не догадывается о существовании Феликса, у того сжалось сердце, но тут же он успокоил свои бушующие мысли — Минхо прав. У этого человека много поклонников, но он не раз затрагивал самые сокровенные темы, касающиеся самой души Ли. — А как мне снова смотреть в глаза Хёнджину? Минхо в очередной раз вздохнул, а Джисон покачал головой. Он отчетливо слышал каждое слово, ведь Феликс давно стоял на громкой связи. Просто Хан даже дышать боялся слишком громко, дабы не выдать себя. — Приезжай. Оставь ты свою Финляндию и дуй бегом. Мы тебя ждем. — сказал Ли-старший и положил трубку. Он слишком устал от этого разговора и Джисон как всегда вовремя рядом. Он сразу же приласкался к своему парню, положив ему голову на колени. Тот вплел свои пальцы в пушистую и вкусно пахнущую шевелюру. Она пахла, как и сам Минхо — зелеными яблоками и кислой лакрицей. Джисон наклонился и запечатлел поцелуй на лбу старшего. Им было так хорошо в этот момент. Феликс долго ещё сидел и смотрел в одну точку, гадая, как ему быть и что делать. Как только эти мысли прокрались ему в голову, он зашел на страницу художника в твиттере, хотя интернет оставлял желать лучшего и пролистал его аккаунт. Лишь спустя десять минут все публикации благополучно загрузились и пришло оповещение о новом посте от этого пользователя. Чувствуя, как потеют ладони и колотится бешено сердце, Феликс нажал на сообщение и ему тут же показалась на весь экран новая публикация от анонимного художника. Это был фотоколлаж, опубликованный ещё три часа назад, но из-за плохой связи Ли не имел возможности увидеть это ранее. А ведь Минхо оказался прав. Пока он убивается по Хёнджину и ноет по мелочам, великие люди творят и создают искусство. Неужели Хван достоин того, чтобы за ним так беспощадно бегали и умирали? Феликс внимательно посмотрел на фотографии. В этот раз художник нарисовал две картины, но только в скетч буке. Сразу бросились в глаза нечеткие линии и штриховка, а ещё возникло впечатление, что он делал это ну очень быстро, желая поскорее закончить. Волнение накрыло с головой, но блондину казалось, что эти кадры притягивают. Одна из них была звездным небом, отражающим далекие галактики, а на второй… была тень. Эта тень была маленькой, она сидела на стуле у окна, за которым шел вечный снег. И эта тень плакала… Феликс очень громко думает, либо ему уже мерещится. Он сидел, боясь даже дышать спокойно и неотрывно смотрел на фотографию картины анонимного художника. Каждый изгиб кисти ложился на каждый сантиметр этого искусного шедевра. Каждая строчка тех цитат, сказанных выше преподносили ещё больший и глубокий смысл всего этого деяния. Он зарылся пальцами в свои волосы, взъерошивая их, хотя на голове давно уже царил беспорядок. Как и внутри неё. Хотелось пустить слезу над этой картиной, как и та тень, что уже, казалось, беспрерывно рыдает, обхватив свои колени. В ней можно было увидеть любого человека — просто включи воображение и все. Феликс мог бы увидеть и себя, если бы только знал, достоин ли Хван его слез или нет. В голове прокручивались слова Минхо о возвращении и том, что все будет в порядке. С Феликсом. Но не в душе, ведь душа отлична от тела. Она живет сама по себе и когда человек умирает, то… — Она идет искать другое тело и покидает тебя навсегда.— в голос проговорил парень, щурясь от света лампы, которую включил и снова подумал о теориях художника. Это должен быть либо достаточно взрослый человек, либо достаточно несчастный. Но Ли не знал наверняка, смог бы он оказаться на его месте. Он не так хорошо рисует, даже если будет долго учиться и ходить в школу искусств, не пропуская ни одного дня. Но он мог бы передать эту картину по своему — так, как он видит этот мир. Художник никогда не назвал свои работы, по крайней мере, он не подписывал их. А хотелось бы назвать эту как «Одиночное несчастье». Хоть это уже и считается воровством, а воровать у этого уже такого близкого человека свои же идеи и мировоззрения совсем не хочется. Послышался шум где-то в коридоре. Это должна была быть тетушка Мардж, двоюродная сестра его матери, госпожи Ли. Она ненадолго выходила за покупками и Феликс был безумно ей благодарен за понимаете и то, как гостеприимно она его встретила. Дети её ещё были в школе и на дополнительных занятиях, лишь только Феликс сидел и убивался по двум человекам. Или, только по одному? Он ведь никогда не встретит этого художника, так ведь? От этого до боли защипало глаза, а Феликс не любит плакать, когда он не один. И вообще не любит. Но слезы уже начали стекать маленькими дождевыми капельками, оставляя соль и утихающую бурю из боли. Неужели вся его жизнь так и пройдет? — Тук-тук, Ликси, к тебе можно? — спросила Мардж за дверью, оставаясь приличной и не заходя бесцеремонно в комнату. Феликс вытер слезы, шмыгая носом. Сейчас бы как не кстати пригодился его тональный крем с эффектом загара. — Да, тетушка Мардж, входи. — улыбнулся он пока ещё закрытой двери, уже тренируя свое лицо, чтобы даже стены не смогли затмить его тихий плач внутри. Его маленький ещё ребенок в душе негодовал — почему именно ему приходится скрывать свои эмоции за тщательно продуманной маской? Он ведь тоже заслуживает на тепло, которое должно исходить не только от картины, нарисованной человеком, даже имени которого не дано быть в известии. Улыбчивая тетушка показалась в двери. Она не спешила заходить внутрь, оставаясь на пороге, а обе её руки были уперты в бока. Прямо как у его матери. — Сколько ты ещё будешь наедине с собой и своими бедами, мальчик мой? — сокрушительно покачала головой женщина. Она все же подошла, неуверенно и взяла лицо Феликса в свои теплые ладони. Внимательно окинула взглядом каждую деталь, измененную за время её отсутствия и, кажется, оставалась довольна. — Чего ты грустишь, сынок? Пошел бы, прошелся со мной? Сегодня на рынке особенно много народу. — начала рассказывать Мардж, уже вскидывая руки и счастливо улыбаясь самой себе. Она очень любит ходить в многолюдные места. «Куда мне все эти люди… видеть одного только я желаю. А он даже не думает обо мне…?» — Вот поэтому я и не пошел с тобой, тетушка. Я говорил с Минхо. — перевел тему Ли. Он задумано почесал затылок и уткнулся глазами в пол. Тетушка приподняла его голову, вновь рассматривая лицо. Теперь её брови были нахмурены. — Скучаешь за кем-то особенным? Феликс вздрогнул, как будто тетя Мардж его только что одарила жгучей пощечиной. Его щеки предательски начали загораться, окрашиваясь в алый цвет, словно бутоны роз расцвели и он снова воткнулся глазами в пол. Тетя молча наблюдала за ним, давая время на размышление и совершенно не подгоняя его с ответом. Это ещё одна из многих причин, почему Ли так уважал эту женщину. Но до этого оно никогда ещё не разговаривали на эту тему. Было немного стыдно и неловко сознаваться во всем. — Да, думаю. — кратко ответил он для начала и снова замолчал. Мардж тихо посмеялась, видя смущение на юношеском лице — оно было так очаровательно в своей непосредственной искренности. Это была черта семьи Ли — маски спадали и тонна эмоций отражались на лицах всех этих людей. Так случилось и с Феликсом. Он снова неспешно обнажал свою душу догола. — И кто же эта счастливица? — не прекращала улыбаться тетя. Знала бы она, о ком на самом деле думает этот чудесный ребенок и мамина гордость, то шокировано восклицала и всплескивала руками. — Дело в том, что… все сложно. Очень. — честно сказал Феликс. Он заправил прядь за ухо и посмотрел наконец на женщину. Она увидела там звезды, отражение картины и… плачущую тень на стуле. Сжавшуюся, плачущую тень. Тень Феликса. — Мой хороший, что произошло? Ты так нервничаешь. — всполошилась тетушка Мардж. Она всегда была проницательной и видела блондина насквозь. Сейчас были так же. Как ей только признаться во всем? Никто из его родных даже не догадывается о том, что происходит. — Ты ведь поймешь меня и не отвернешься? — спросил веснушчатый. Ему очень нужно знать наверняка, простят ли его после услышанного. Ведь на кону стоит не только его репутация и взаимоотношения с семьей. От этого зависит буквально все. — Нет, Ликси. Не пугай меня и расскажи обо всем, что у тебя на душе происходит. — погладила по голове парня Мардж. Им предстоит тяжелый и очень длинный разговор. Возможно, длиною во всю жизнь.* * *
Устало ложатся кисти в ряд, рядом с тюбиками, полными красок. Парень вздыхает, роняя голову на сложенные руки. Рядом лежит новый, свежий рисунок из изображением плачущего парня и женщины, обнимающей его. Этот образ словно отпечатался навеки, сами глаза щиплет от взгляда на эту сцену печали. Глаза потер пальцами, прищурил их. Снова нужно одеть потом очки, ведь линзы из-за долго ношения за целый день начинают раздражать очное яблоко. Волосы спутались, под глазами синяки… видели бы его сейчас все поклонники и фанатки — не поверили бы, кто у них кумир. А боль жмет, тянет, стискивает грудную клетку, отчего трудно дышать становится. А губы горят, словно к ним фантомно прикоснулись, оставив поцелуй. Все еще много они не договорили, не досказали друг другу. А хочется бросить все и броситься самому к нему, а потом из крыши ближайшего дома. Так больно. — Джинни, милый, пора кушать. — постучала госпожа Хван самолично. Сегодня обходятся без прислуги и горничной, ведь выходной. Время побыть с семьей, но что-то совсем не хочется. Неужели Хёнджин не заслужил на счастье? Конечно, все ему скажут наоборот, но ведь легче от этого не станет. Когда другой сбегает от тебя на другой край земли, ничего не сказав и только смущенно отвернулся от тебя, ты растерян. Ты не знаешь, что думать и чувствовать. Где искать виновных? — Минутку, мам. Я хочу закончить. На ближайший лист ложатся ровные буквы «chico feliz». И так хочется, чтобы за тысячу километров он это понял и почувствовал. Что все не потеряно. Что они увидятся, и все будет хорошо. Он ведь бросил Саманту, и не потому что она некрасиво пьет Дом Периньон, а потому что она не Феликс. Никто не Феликс. Никто не он. А ведь они родственные души. Хван Хёнджин умеет спасать души людей. Он их выбирает за зовом своего сердца.* * *
Тетя Мардж уже десять минут, не отрываясь, обнимала несчастного и потерянного в себе ребенка. Сколько же Феликс ещё хранит в себе секретов и который из них станет фатальным? Он просто сказал, что один человек спас его от страданий за другим, но ведь ничего ещё не кончилось. Все только начинается. — Хочу к нему, тетя. Что мне делать? — шмыгнув носом, кажется, в последний раз, спросил он. — Идти за своим сердцем…Мы пришли к тому, с чего начали Так тяжело нам дался этот путь И пусть те километры между нами Вмиг сократятся до твоих же губ.
Писал Хёнджин много, очень много. Но больше ему было по душе рисование. Сейчас же его упрямо тянуло к маленькой тени и стихам, присущим этой картине, созданной им. Он чувствовал невероятное наслаждение и облегчение от того, что понимал, что все сделал правильно. Что он добился того, чего так желал и хотел. Осталось лишь ждать, пока к губам его чужие не коснутся. — О, милый, где ты, я так жду… — откинувшись на диване, мечтал парень и пусть он был так молод и так глуп, но головой и мыслями давно уже мудрец. Давно уже он старый.* * *
Феликс не знал, каким чудом ему повезло купить последний билет прямиком до Сеула. Он знал лишь, что ему придется ждать, пока шасси коснутся родной земли и он сойдет на неё и сразу же умчится к нему. Как говорила тетя Мардж, он должен следовать за зовом своего сердца. Он поблагодарил ее за ту возможность, что она ему предоставила, когда согласилась серьезно поговорить. Он ей раскрылся, наверное, впервые. Вынес все карты на стол. С темнотой, приходящей неспешно, все тяжелее что-то скрывать. А глаза далекие, но такие родные, манят, душу завлекают, так сильно притягивают. — Хочу быстрее прилететь. Глупое трепыхающееся сердце его, бьющееся так громко и сильно, словно нарушающее стоящую здесь тишину. Так хочется вдохнуть быстрее свежий запах морозных елей и не отлипать никогда. — Мой милый и прекрасный… — Мой тихий-тихий сон… Они говорили одновременно, чувствуя приближение друг друга. Оно было так сладко-неизбежно.— Я так люблю то солнце у ночи И сон твой я так сильно берегу Я стану твоим другом и семьей Не отвергни же ты, от сердца дай ключи.
Феликс писал очень много, но не рисовал никогда. Сейчас же он мечтал о ели и родинке под левым глазом, такой милой и крошечной. Только вблизи можно было её заметить. А так хочется ещё губами коснуться. И ладоней его, и прошептать в зацелованные губы все строки из стихов и текстов. И они это сделают. — Как мне жаль, малыш, что я дал тебе страдать. — слезы набежали, заволокли своим белым туманом глаза Хёнджина, пока он видел издалека парня с растрепанными белыми волосами, словно у ангела, спустившегося с небес, с чемоданом, блестящим от фонарей у аэропорта и с нежной улыбкой в его глазах. Его глаза плакали, смеялись и счастливо прищуривались в моменте, когда их взгляды наконец пересеклись. Хван шепнул, словно Ли услышит «люблю» и это так правильно прозвучало. Как он только посмел ему причинить боль, скрывать себя от него? Он ведь всегда был с ним рядом, чувствовал его через холсты и картины, зная, что чувствует Феликс в ответ. Он был художником, прекрасным и несчастным в одно и то же время. Он так хорошо жил, по его мнению, жизнь, что даже не замечал, что ему так сильно не достает самой важной детали — самого важного кусочка паззла. Он был так глуп и наивен, думая, что его маленький и грешный сказочный мир никогда не откроется для кого-то ещё. Тем самым кем-то и стал веснушчатый парень по имени Ли Феликс, его одноклассник, друг и самый что ни на есть подарок судьбы. И этот человек сейчас словно прочитал слово это, такое простое и человеческое. Люблю. Он сделал шаг к нему навстречу. Шаг к своей неповоротной судьбе. И он был этому только рад. Их руки и губы пересеклись, смялись в одном-едином танце, сплетаясь воедино, но ближе всего сейчас были именно их души. Такие светлые и чистые. Ведь с первым прикосновением губ Феликс понял, кем был Хван все это время. И он не был зол — он мог только благодарить судьбу за то, что так их свела. И что теперь Хёнджин просто может взять это полное нежных чувств лицо в свои теплые ладони и прошептать снова и снова и заново: — Я тебя люблю. И нужно ли было молчать все это время? Конечно нет, но он глупец был, Хван Хёнджин. А счастье было прямо перед носом. А умен был он только потому, что не потерял его навечно и спас от страданий, и от самого себя. Тогда и я смогу уже сказать так честно и так правильно... И я тебя в ответ. И так… До бесконечности.Конец.