Три свечки для Принца

— Але, здесь есть кто-нибудь? — кричит Дазай. Внизу ров лавы отзывается бульканьем; не особо крепкий на вид подвесной мост слегка покачивается и поскрипывает. — Игнорирование прямого вопроса похоже на избегание ответственности и неумение выстраивать конструктивный диалог, — бормочет Дазай и смотрит очень невысокое, по его бедро, и, очевидно, не имеющее должной страховки подобие перил. Вообще, данная пародия на опору для подержаться — это просто натянутые от начала до конца моста металлические цепи, но — за неимением лучшей альтернативы — Дазай пару минут назад мысленно окрестил ее периллами и решил не связываться (и не прыгать). Умереть с незавершенным делом было бы грустно. Он еще раз смотрит на мост, потом — с грустью — на свои светлые штаны и садится на задницу, широко раздвинув бедра и руками хватаясь за края мостика. Горячо. Он поттягивает себя руками и перехватывает ладонями мост по-дальше. Шумно выдыхает и бормочет под нос «зачем я на это подписался». Ров понимающе шипит. Вообще, начинается все конечно же с другого. В Примерзкий Вторник (Понедельники носили гордый эпитет Отвратительные) Дазай просыпается отвратительно замерзшим, с привязанными где-то вверху руками; его горло немного дерет, а в голове, кажется, кирпич вместо мозга; веревка на запястьях по ощущениям держит крепко, так сразу не распутать, но не передавливает — подводя к выводу, кто же такой желающий удержать и не желающий физически навредить (и способный выполнить одновременно оба желания) его связал. — Дазай-кун, — подтверждает себя вывод вкрадчивым голосом Мори-сана, — доброго утра. В кабинете Мори, где обычно он пересекается с Дазаем, чтобы дать ему очередное поручение (своеобразная плата за аренду места жительства в их царстве-государстве) или прочитать с очередную несомненно важную поучительную лекцию, как всегда темно и захамленно — привычная ему с четырнадцати картинка. На самом деле, Мори-сан не умеет содержать свой кабинет в порядке, поэтому у него всегда завалы книг на столе и возле, кучи какого-то медицинского хлама, маленьких холодильник, в котором из еды виски и взбитые сливки (Дазай не хочет ничего знать, но его бедный мозг в свое время на такую связь потратил меньше секунды — тогда он забрал виски в качестве моральной компенсации за увиденное и додуманное, и то, что холодильник он собирался изначально инспектировать на предмет еды и забрать оттуда что-нибудь точно без спроса не имеет значения). Единственное, что вызывает недоумение — что такого особенного в ситуации, раз Мори понадобилось вырубать Дазая, тащить спящего его аж в свой кабинет, в правительственный, секундочку, дворец и связывать… «А», — доходит до Дазая. А. Кажется, он шел из дворца и, отвлекшись и потеряв внимание, упал в пруд, который располагается прямо в личных владениях… Неловко-то как вышло. — Передайте Фукузаве-саме мои извинения, — хрипит Дазай, — пожалуйста. Неловко-то как. Вообще-то, Фукузава-сама — почитаемый правитель три тысячи сто сорок деятого царства — на вкус Дазая, слишком молчалив, однако это с лихвой компенсируется ответственностью и любовью к кошкам — тут ему можно пожать руку; сравнить с тридевятым царством, где уже пятое поколение на престоле сидят Иванушки-дурачки и процветает гомофобия — и Фукузава-сама кажется идеальным. К тому же, Фукузава-сама и Мори-сан планируют свадьбу; а у Мори-сана хороший вкус (если это не касается выбора некоторых его рыжих низких и агрессивных подчиненных, конечно, но кто без недостатков). — Конечно, — кивает Мори-сан и улыбается. «О нет, — думает Дазай. — Улыбка. Меня заставят работать». — А теперь — к делу. Трехлетний принц оказался в башне со рвом, стражником и Драконом. Надо вытащить. Но с драконом непонятки, а стражник может отпустить вас, только если ты разгадаешь его загадки — это уже как три года никому не удавалось. Дазай мысленно стонет. Собственно, кое-как перебравшись через мост и изрядно испачкав задницу (и множество раз выматерившись под нос), Дазай оказывается у дверей весьма помпезного на вид сооружения этажей на десять в стиле классического сказочного сеттинга: темные, гнетущие стены, вытянутые окна, заборы и пики и прочая дребедень. Веселое окружение для трехлеток. Еще чуть-чуть, и Дазай увидит дракона. Впрочем, что медлить? Дазай дергает за ручку: дверь оказывается тяжелой и запертой, и он привычно тянется за отмычками. У него всегда были ловкие руки. Дверь поддается с трудом, но все же — со скрипом открывается; тишина вдруг взрывается аплодисментами, шумными радостными криками — Дазай выцепливает минимум десять «поздравляем», а от шума голова начинает трещать — и вдруг все затихает. За дверью оказывается маленький стеклянно-мутный столик, а на нем — торт, красиво декорированный, с одной свечой и надписью «с днем съедения». — Нехорошо ведь приглашать гостя, которого собираетесь съесть, и даже не поздравить его с этим, — слышит Дазай. Звука шагов вообще неслышно. Он переводит взгляд вбок и видит плывущих скумбрий в воздухе — аномально больших, честно говоря, скумбрий, одна из них с голубым бантиком вокруг, а другая — с красным. На мгновение становится немного нервно, но — Дазай вежливо тянет губы: — Полностью с вами согласен. А вы не знаете, когда прибудет дорогой гость? — Да как же, — говорит красный бантик — и звучит очень радостно. — Так вот же оно. Так это вы и есть! — Но как же так? — удивляется Дазай. — Я ведь Скумбрия, такая же, как и вы! — Разве? — спрашивает синий бантик. — Но вы выглядите, как человек! — Ах, уважаемая, — качает головой Дазай. — Какая разница, как я выгляжу? Суть-то у нас с вами одинаковая. Внутри — я такая же Скумбрия, как и вы. — И правда, — соглашается красный бантик. — Тогда проходите. Дазай задувает свечу и идет дальше. Замок, к сожалению, очень большой, а еще Дазай замечает, что везде очень много людей, которые похожи статических фоновых книжных персонажей больше, чем на кого-то действительно человечного. Хотя, думает Дазай, украсть бы у кого-нибудь из них брюки. Его все еще грязные после моста вообще-то, а показываться перед кем-то с испачканной задницей может создать не особо верные впечатления о нем. (Если, конечно, грязная задница не создает кому-то впечатления весьма умного и привлекательного человека с высокой эмпатией и любовью к крабовым консервам, потому что если да, то Дазай согласен). Идея выглядит весьма привлекательной, но проблема таких замков всегда одна: никогда не знаешь, не исчезнут ли штаны полностью, когда выйдешь отсюда Да и в целом, пока Дазай в пальто, может, никто не заметит? Никто не замечает. Вся эта толпа разодетых в золото, рюши и вычурность энписи замечает кое-что другое и начинает звучать, как взволнованный улей, но в этом напряженном гудении уши Дазая цепляют нужную информацию: — Где принц Сигма? — звучит чей-то голос. — Разве он не должен был появиться еще полчаса назад? — И правда, — соглашается Дазай. — Где же он? (Видите, это диалог и вас слушают, и с вами согласны, продолжайте пожалуйста). — Ах, юный принц ведь очень любит проводить время со своим питомцем, — говорит девушка, — но даже из-за него он никогда так не опаздывал. Он ведь любит своих гостей — об этом все знают. — Полностью согласен. Что же могло произойти? Честно говоря, я волнуюсь за юного принца. Но таким образом, Дазай узнает, что в этом зале — да и во всех парадных залах первого этажа, вероятно, там ведь везде гости, которых юный трехлетний принц должен был бы одарить своим вниманием — и начинает потихоньку искать лестницу. Находит балкон с раскиданной по полу толстой длинной веревкой и стулом и еще один балкон этажом выше. Кажется, (не) совсем то, что ему нужно. На балконе разлеживается черный кот, с большими, одним зеленым и другим синим, глазами — в духе классических ведьмовских котов, Йосано-сан держит в доме очень похожего; он смотрит на Дазая и медленно моргает. Рыбы были говорящими, и Дазай не удивится, если кошак окажется тоже. — Эй, Дазай, — мурчит кот. — На желаемую высоту не всегда можно взобраться по готовой лестнице. Ладно, соглашается Дазай и берется за веревку. Крепкая, хоть вешайся. Дазай думает, как спомощью нее забраться наверх. (Он четко осознает: то, что она у него хотя бы есть — это уже само по себе везение). В замке толстые стены и хорошая акустика — поэтому плача не было слышно на первом этаже. Сейчас, на втором, он звучит особенно громко, отражаясь от стен. Дазай все-таки видит дракона. У него закачены глаза, веки не шевелятся — да и ничего не шевелится; все пугающе большое чешуйчатое тело застыло неподвижно, растеряв с остатками тепла всю жизнь. Становится странно. Дазай не впервые видит дракона — но впервые видит мертвого. Внутри что-то неприятно шевелится. Дазай обходит труп по кругу и находит источник плача: когтистую лапу, лежа на полу, обнимает человек в фиолетовой мантии, с длинными, спутанными, чудных цветов волосами. Дазай складывает два и два (живого, горюющего человека и мертвого дракона). Честно говоря, он не умеет обращаться с плачущими людьми. Да и что сейчас сделаешь: он не может заставить мертвого ожить, не может заставить этого человека вдруг охладеть к дракону, (который был с ним на протяжении, вероятно, трех лет, экстраполирует Дазай, господи, какая полукнижная кукла из всех здесь присутствующих стала бы плакать из-за местного дракона? — трехлетки нынче совсем взросло выглядит), и слезы в такой ситуации — не самая худшая вещь, которая может быть. В конце концов, принцу нужно пережить свое горе, а не застывать в нем или отрицать его. Вместо этого Дазай идет искать по этажу воду и еду. Сигма открывает глаза, и свет бьет по глазам; его тело ватное, и даже чтобы пошевелить рукой, ему нужно приложить усилия, а в голове вместо мыслей туман; кровать до жути твердая, неудобная, но встать все еще ощущается как подвиг. Он кое-как вращает головой и осматривается. Потолок высокий и чисто-белый, стены светлые и скучно-голые, как будто в комнате недавно делали ремонт, а жить-то тут никто и никогда не жил. Рядом с кроватью стоит тумбочка, на ней — вода, цветы, светло-розовая коробка, перевязанная подарочным бантиком, и, кажется, какая-то книга. Сигма помнит, что небо обычно голубое, трава зеленая, главное правило взрослой жизни «посуду после гречки мыть сразу же» и определение «алекситимии»; но дело в том, что по существу Сигма не помнит ничего. (кроме собственного имени). Где он? Что он? Когда он? Кто он? Сигма кое-как поднимается, нагой, даже не пытается как-то закутаться в одеяло. Пьет воду с тумбочки — он не знает, на что надеется больше: чтобы там не было яда или чтобы он там был. На обложке томика Сигма читает название «Как жить эту жизнь: пособие». Он открывает первый разворот. «Шаг первый: родитесь. Шаг второй: Подружитесь с драконом. Шаг третий: Следите за замком» Сигма быстро пролистывает дальше: все страницы белеют разочаровывающей пустотой. Он кладет книгу обратно, сдирает бант с коробки и открывает ее. Внутри торт с отвратительно кричащего оттенка надписью «С днем рождения». Свечей нет. Сигма ощущает горячую влагу на щеках. На второй день он решает исследовать замок и находит Дракона. Уже закат, когда он поднимается на крышу Башни Для Наблюдений, и там первое, что видит Сигма — это хвост и крылья. У чешуи потрясающе красивый цвет, тот благродно-красный, пленительный в своих рубиновых переливах. — Подойди сюда, — гремит басом драконий голос. Сигма ойкает и быстрым шагом, срывающимся на бег, обходит этого красивого господина и становится в паре метров от морды. Он слабо представляет себе, как нужно общаться с драконами — у кого-то вообще был подобный опыт? — поэтому выбирает стратегию «будь вежлив и не дерзи» (пожалуйста, можно его не съедят, а). И, разумеется, приветственно кланяется: — Добрый вечер, господин Дракон, — говорит Сигма. Дракон шумно выдыхает и улыбается — его клыки острые до жути, пожелтевшие, и, кажется, на каком-то из них видна кровь — это выглядит почти красиво и завораживает до оцепенения. Ой! Кажется, Сигму сейчас съедят. Честно говоря, Сигме абсолютно все равно. Дракон порыкивает. — Итак, принц Сигма, что вы тут делаете? «Принц? — думает Сигма. — Это что-то новое». — Я, — Сигма запинается и потупляет глаза. А как объяснять произошедшее? Это не тянет на хоть сколько-то-нибудь правдободобную версию, но, тем не менее, это то, что произошло. Чувствуют ли драконы ложь? — Я проснулся и совсем ничего не помнил. Рядом со мной лежала книга, которая называлась «Как жить эту жизнь: пособие». Там было сказано подружиться с драконом. Как-то так, господин, ээээ, Дракон. — О, — господин Дракон кажется позабавленным — но не злым. И смотрит, кажется, лукаво. — Ну раз так сказано в книге… то почему бы и нет? «Он, должно быть, шутит, — думает Сигма. — Мне это снится. Еще большим сюром будет только говорящая рыба в воздухе». — Итак, принц Сигма, все же друзья должны часто видеться? Так вот. Почему бы тебе не придти сюда же завтра вечером? Прочитай это, чтобы нам было о чем поговорить. Дракон кивает куда-то на пол; при внимательным обозрении Сигма обнаруживает там валяющийся томик детской энциклопедии. Ему что, три года? — И еще, — добавляет дракон. — Друзья же должны называть друг друга по имени? «Господин Дракон» слишком формальное, знаешь ли. В принципе, любое знакомство начинается с имени, принц Сигма. Так вот. Мое имя — Сардиор. — Приятно познакомиться, — говорит Сигма. Первый бал он проводит спустя две недели. Перед этим они с Сардиором сидели в лучах завораживающего предзакатного солнца и обсуждали Золушку, кажется, и тогда дракон сказал ему: «Знаешь, все принцы организовывают себе балы. Тебе ведь все равно нечего делать?» Сигме и правда было нечего делать, честно говоря, и одним пересказыванием книг уже сыт он не был бы. Поэтому он задумывается и ставит себе цель. Внезапно в Замке обнаруживаются люди. Сигма тратит время на украшение зала, на разговоры с поваром и музыкантами, проводит вечера в компании Сардиора, и, наконец, чувствует себя не таким потерянным. Господин Принц плачет уже три часа, и Дазай понятия не имеет, как помочь ему прожить его горе быстрее и менее безболезненно. С опаской, словно к дикому животному, он мелкими шажочками придвигается к Принцу и легонько трогает его за плечо. Сигма едва-едва поворачивает голову, показывая кусочек красного от слез лица. Дазай протягивает ему воду и, ничего не говоря, просто остается с ним. Самым запоминающимся становится предновогоднее торжество. Особенно прекрасные платья и фраки, запорошенная снегом украшенная елка, большие столы, по-особоенному играющий аркестр — да, это тоже, но… — У меня есть для тебя подарок, друг мой, — говорит Сардиор. Рядом с ним стоит коробка. Сигма чувствует непонятное воодушевление внутри, когда разматывает ленточку и разрывает оберточную бумагу. — Это торт! Сардиор, да это же… Дракон очень осторожным и ласковым, легким, словно касание перышка, почти нереальным для дракона, вдохом поджигает свечку, торчащую из торта. — Сигма, дорогой, с праздником, — говорит Сардиор. Сигма сидит, подтянув колени к груди и обхватив себя руками. Он звучит очень тихо, до нереалистично, словно кукла, спокойно, когда говорит: — Я не знаю другой дружбы кроме дружбы с ним. Честно говоря, я, конечно, общался с другими людьми помимо него, но… — Сигма утыкается в свои руки, фиолетовые и белые пряди прячут его голову. Он шепчет почти неслышно: — Это вообще не то. Хотя я знаю, как могли бы выглядеть близкие отношения по-другому, я в действительности вообще не представляю каково это, понимаешь? Дазай качает головой: — Некоторые вещи не объяснить. Они приходят только с опытом, — Дазай хлопает Сигму по плечу: — Ты еще молодой, ну. У тебя все будет. Дазай задумывается и продолжает: — Не моментально, конечно. Близость отношений задается разговорами, а их стабильность определяется проведенным вместе временем. А юмор — и то, и другое приятным, да. Дазай наконец задает вопрос: — Замок не особо опасный. А тебя пытались спасти уже несколько раз. Что на самом деле происходило? Сигма задумывается, прежде чем наконец отвечает: — Вся правда в том, что я уходил с ними, но на самом деле в глубине души никогда не хотел быть спасенным. — Ну, на каком-то из твоих балконов мне, честно говоря, встретился кот, — говорит Дазай. — Очень пушистый, и, наверняка мягкий, что думаешь? — Я никогда не гладил кота, — жмет плечами Сигма, -я не могу говорить про них с точки зрения опыта… — Окей, с точки зрения зрения — правда они милые? — Да, конечно… — Не только милые, но и пушистые. Думаю, ты хотел бы потрогать одного вживую! Хотя есть еще конечно сфинксы, они лысые, но, вообще-то, они тоже очаровашки, — пускается в рассуждения Дазай. — Понял тебя, — говорит Сигма, — хотелось бы и правда одного погладить. Итак, эти двои доходят до того, что читают стихи. — Что розе имя? роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет… — начинает Сигма, но Дазай его тут же перебивает. — Вы любите розы? А я на них срал! Стране нужны паровозы, стране нужен металл! — Ты всю мою отсылку к Шейкспиру испортил! — Своей потрясающей отсылкой к Маяковскому! — Не писал такого Маяковский, умник! На самом деле… — Эти замок и Дракон — это все, что у меня было, — плачет Сигма. — Идем со мной, — шепчет ему Дазай. — Ты знаешь, снаружи ты мог бы завести кота. Дазай подходит и рассматривает верхнюю половину тела. У головы белые, как будто седые, волосы, шляпа-цилиндр, разного цвета глаза и шрам на лице, да и в целом стражник одет, как клоун — у Дазая щелкает в голове. — Привет, Сигма, спутник Сигмы, — говорит голова. — Вот про что я говорю, — поясняет Сигма скептично, — чтобы выйти отсюда со мной, тебе нужно правильно ответить ему. И пока что никто не смог. — Мог ли Мори-сан… — начинает Дазай и замолкает. — Ладно. Попробуем эти ваши загадки сфинкса. — Мило с твоей стороны называть меня сфинксом, но лучше Коля, — улыбается голова и подмигивает. «Трахни меня, Коля, Коля», — вспоминает Дазай пьяный вой Достоевского — чтоб они еще раз ходили вместе пить (конечно, пойдут, на самом-то деле). В пьяном состоянии Федя меняется кардинально; в последний раз он выдал столько хвалебных эпитетов чужим бедрам, что, право, можно было бы составить словарь — но Дазай, все же, не поклонник дел подобных, да и слушать такое снова — увольте. (Пиздеж — это мысль, пиздеж — это дыхание, пиздеж — это…). — Давай сюда свои загадки, — говорит Дазай. — Надо заканчивать и уходить. — Ну, смотри, — говорит Коля, и пакостно улыбаясь. — В общем, есть два стула. На одном — пики точеные, на другом — хуи верченые. На какой сам сядешь, на какой мать посадишь? Сигма ворчит что-то вроде «и так каждый раз». — Имей ввиду, — говорит Коля, — мне не понравится твой ответ — и уйти живым сможет только Сигма. Дазаю хочется истерически смеяться. — Нет, это ты серьезно? Федя просто очень кардинально меняется, когда сильно выпьет. Из бледного анемичного аристократа он превращается в… — Боже, — выдыхает Дазай. — Смотри, возьму пики точеные, срежу хуи верченые, сам сяду и мать на колени посажу. — О, — сияет Коля, — а ты неплох… Что ж… Ты летишь на парашюте, справа — лес хуев, слева — море говна. Куда будешь садиться? — В каждом лесу есть полянка, в каждом море — островок, — Дазай чувствует себя почти довольным. Спасибо, Федя, большое, божеское, спасибо. — Жили были два петуха, одного ебли до обеда, а другого после обеда, кому было хуже? — У кого уже тому и хуже. Коля задумывается (Николай, Николай… блять). — А ты хорош, — говорит, — отпущу я вас. Пока Сигма удивленно пялится на обоих, Дазай его перебивает: — Слушай, твоя фамилия — Гоголь, верно? — Да, а что? Слухи обо мне дошли и до тебя, брюнетик? — игриво спрашивает Коля. — Слухи-то дошли… А твои ноги? К ним топают ноги в полосатых штанинах и красных ботинках. Бедра — реально, красивые и сильные, и подушечные, Достоевский не врал, кокетливо виляют. — Да вот же они, — отвечает Коля. На выходе из замка их встречают две небезыствестные Дазаю Скумбрии. — Эй, — говорит Красный Бантик. — Он все-таки уходит. — Ну, поздравляем! — виляет хвостом синий. — С тем что появился Опыт, да, поздравляем. Счастливого пути!!! — Спасибо, — говорит Дазай. Он же собирается потянуть Сигму за рукав к выходу, как Красный Бантик кричит в догонку: — Подождите! Не уходите! Сначала же торт! Дазай оборачивается. В воздухе зависает до отвратительного розовый торт с двумя торчащими свечками. Пахнет жженой карамелью. — Съедаем себя в честь новых себя, — говорит Красный Бантик и кусает Синего за хвост. — Съедаем часть себя в честь новых себя, чтобы эту часть обрести, — добавляет Синий Бантик и тоже кусает Красного за хвост — получается окружность из пожирающих друг друга рыбок. — А мы тоже должны друг друга кусать? — спрашивает Дазай. — Да, — отвечает Сигма и прикусывает ему щеку. Дазая пробирает на смех. Дазай кое-как стучится кулаком и ждет. Дверь с поскрипыванием приоткрывается, за ней бормочут «кого это там принесло», а потом появляется удивленное лицо. Сигма выглядит… ох, с мокрыми волосами, в мягкой футболке и штанах, он босой, а на его лице — искреннее удивление. — Привет, — говорит Дазай. — Я принес тебе кота. Упомянутый кот мяукает в коробке. Сигма пялится. Три свечи на торте, стоящем на кухне, кажется, скоро совсем растекутся в бесформенный воск. (Три — на счастье. Дазай приносит кота. Три — это на…) — Эй, — говорит Дазай. — Может впустишь? Не так приветствуют человека, который спас тебя из замка. И вообще, ставь чайник. Сигма наконец забирает у него коробку, ставит куда-то в сторону и все еще смотрит на него широко раскрытыми глазами (просто чудесный, господи, такой живой, что Дазаю хочется…). — Эй, Дазай, — Сигма наконец отмирает и наконец говорит прямо: — Я хочу тебя поцеловать. Дазай сам удивляется — лишь на мгновение на его лице мелькает удивление, но он сразу же расплывается в привычной улыбке и легкомысленно говорит: — Ах, Сигма-кун, конечно же ты можешь. Дазай знает, что Сигме не нравится, когда он говорит с таким выражением — пока они вдвоем шли по замку, он всегда одергивал его. Однако, в этот раз ситуация другая. Дазай смотрит в чужие глаза, на сложное выражение чужого лица. Что ж, Сигма все еще неуверенный, когда дело касается взаимоотношений между людьми, но — ничего не изменится, если не пробовать, а Дазай стоит прямо перед ним. И он делает шаг вперед.