Все началось со злосчастной лягушки

      Небо разрозилось алыми цветами, окрашивая всю округу цветными пятнами теплых оттенков. Румяные щеки потерялись в разности бликов. Юная девушка застыла перед маленьким старым зеркальцем, добытым в приезд каравана, нервно теребя воротник своего одеяния. Закату она бесконечно благодарна, ведь последние дни ее лицо горело пуще, чем при смертельном жаре.       А все началось со злосчастной лягушки.       К Маомао цепкими лапами из самых недр воспаленного воображения подкрадывалось осознание. Настигло. В тот момент, когда она увидела Джинши с обнаженным торсом после внеочередной тренировки. Обычно во время таких мероприятий она ловила свой шанс и запиралась в комнате, ведь в это время она точно никому не могла понадобиться. Однако в тот раз все было иначе.       Старуха попросила ее выбросить цветы, которые уже давно завяли и начинали раздражать. Маомао воодушевленно согласилась и посему, даже не подозревала, проходя через задний двор, что горшку было суждено разбиться, а ей – стремительно краснеть.       Недоумевающий взгляд господина растекся по венам блаженной негой, тут же вызывая яркий спектр эмоций. Все в теле словно перекрошилось и восстановилось вновь: кровь по венам забежала быстрее, сердце забилось чаще, руки затряслись и Маомао неожиданно схватилась за грудки. Словно… Яд. Самая приторная сладость и нескончаемое, практически оргазмическое удовольствие, которое она раньше получала, только лишь капля нужного вещества попадала ей на язык.       И пока Маомао стоически держалась перед мужскими флюидами, что задели ее на расстоянии едва ли не десяти метров, Джинши продолжал удивленно хлопать своими красивыми глазами. Так они и стояли. Евнух, оказавшийся самым красивым мужчиной в мире и она, служанка, которая в жизни бы не подумала, что эротическое удовольствие станет для нее интересным не только в плане теории.       Вспоминая эту ситуацию Маомао смущенно зажмурилась. Томный вздох проглотила, закрыла лицо холодными ладонями, силясь остановить предательски похабный поток мыслей. Однако все в ней стремилось к этому наслаждению: жар снова усиливался, а сознание подкидывало еще более сладкие, влажные фантазии, от которых уже хотелось тихо заскулить. Она перебирала в голове все яды, что ей удавалось попробовать, и к величайшему разочарованию в своей жизни, ни один из них не приносил ей столько срывающих крышу эмоций, чем каждая из ее откровенных мыслей.       Даже афродизиак не мог действовать так.       Нет уж, куда она теперь пойдет в таком состоянии? Нужно срочно что-то предпринять, но время поджимало. Служанке не гоже проявлять неуважение к господину, пускай господином и был этот… этот… Черт, мужчина. Как же быть?       Помочь себе самой? Не успеет. Да и черта с два это поможет, когда через пять минут ей снова придется лицезреть его самодовольную рожу. Эта сладкая широкая улыбка, мягкие черты лица, взгляд полуприкрытых глаз…       — Черт! — резко, почти надрывно вскрикнула девушка, все так же сидя за столом и едва не прикончив дорогущее зеркальце. — Как же я его ненавижу…       Последние слова слетели с уст почти шепотом и, к превеликому сожалению, были враньем, нагло наматываемым на уши самой себе. Перед глазами мельтешили те самые развратные картинки, коих за жизнь она насмотрелась более чем достаточно, только теперь главными героями этих картинок была она и он – объект ее самой большой страсти.       Тонкие пальцы вцепились в вещи, пытаясь привести все в божеский вид. Как будто бы это спасло ее от грядущего позора – выглядела она хуже, чем если бы выпила литр возбуждающего эликсира. Руки тряслись, лицо такое потерянное, что едва ее увидит кто-то, точно переспросит в порядке ли она. И зачем она тогда купила это чертово зеркало?       Маомао в последний раз посмотрела на глину, которой всегда обмазывала лицо и с протяжным вдохом закрыла коробочку, спрятав ее в стол. Теперь она точно понимала, что сходит с ума.       — Травница?       Невесомый стук в дверь и привычный уже нежный голос, пропитанный обеспокоенными нотками. Маомао приросла к стулу, окаменела, казалось, любое ее движение сейчас приведет к страшным последствиям.       — Я знаю, что ты там, травница, открывай, — уже требовательнее повторил господин.       Алые цветы заката постепенно увядали, а вместе с ними крепчал багровый румянец на женских щеках. Она хмурилась, тяжело дышала, пытаясь собраться с мыслями и успокоить отплясывающее крутую чечетку сердце. В голову совершенно отказывалось лезть хоть что-то отвлекающее. Ее пробивало мелкой дрожью, она почувствовала, как взбудораженная грудь опухшими чувствительными сосками терлась об шершавую хлопковую ткань.       «Только не это», — едва не простонала в своей голове Маомао, уже отчаявшись найти выход из ситуации.       Выход нашелся сам. Двери отворились. Вот только в них застыл слегка возмущенный господин, требовательно глядя на служанку.       «Это конец… Он сразу все поймет», — пронеслось в голове у девушки последней мыслью.       Здравый смысл покинул их еще в той пещере. И пусть, она всеми силами пыталась себя убедить, что все что ей довелось ощутить – всего лишь лягушка… Теперь, смотря на него, она просто не могла себе позволить отрицать очевидное. Джинши был красив, словно, вовсе не с этой планеты: прекрасен в каждой мелочи и в общем, целиком. Как же хотелось узнать, какая на ощупь у этого неземного мужчины кожа: принесет ли она столько же удовольствия, сколько и тогда один его полуобнаженный вид в саду?       Так и не получив никакого ответа и не услышав даже малейшего шороха, господин рассудил для себя, что она опять дразнится и шутку решил растянуть. Медленно подкрался к стулу, аккуратно положил руку на ее острое плечико и томно, практически пошло, прошептал на ухо:       — Решила снова вывести меня из себя, травница? — очень мягко и так сладко.       Словно ролевая игра, где она сейчас должна была подтвердить его слова и продолжить дразнить, едва касаясь разгоряченного тела и упорно игнорируя его самую чувствительную часть.       Джинши не знал только одного.       Маомао от такой близости была на грани потери связи с реальностью. И даже дышать и вовсе перестала, до того неподвижно она застыла на злосчастном стуле. Его горячее дыхание все еще ощущалось кончиком уха, его вздымающаяся грудь касалась ее напряженной спины и каждое невесомое касание даже одежд, вызывало бурю мурашек.       Вдруг мужская рука проследовала от плеча выше, касаясь шеи, как будто он принял ее молчание, за безграничное согласие. Джинши было любопытно, что же она задумала? Ведь точно задумала, травница никогда не делала ничего, что могло бы хоть на секунду заставить усомниться в том, что он ей противен. Теперь оставалось выяснить что именно. Принять эту томную игру, ведь кто-то из них точно рано или поздно из нее вылетит.       Тонкие пальцы поднялись выше, прошлись вдоль линии подбородка, поднялись еще чуть выше и невесомо, совсем легонько, подвинули выбившуюся на глаза челку. Джинши подумал, что сошел с ума. Ведь такого феномена, как румянец, на лице у своей служанки, он не надеялся увидеть в этой жизни. А страшнее всего было то, что этот румянец явно крепчал и был признаком того, что он не от болезни. Она ведь всего час назад чувствовала себя нормально, он точно видел.       И без того обнаженное всегда перед ней сердце парня, сбилось со своего ритма, а его протяжный вздох выдал его безмерное желание обладать ей. Маомао знала, что нравится ему, знала, что он хочет ее, но почему-то от этого факта всегда хотелось сбежать как можно дальше. Было ли ей страшно? Наверное. Ведь сейчас она не могла найти в себе сил посмотреть ему прямо в глаза.       Время замерло вместе с ними и распахнутые глаза обоих застыли, встретившись взглядами. Безмерным сопротивлением и непреодолимым желанием. Маомао наконец сделала вдох, но это ее и сгубило: такой надрывный, тяжелый, он выдал все ее смущение с головой. Джинши не нужно было спрашивать, видя ее такой в этот день: на нее бы никогда не подействовал афродизиак. Все что он видел было только лишь очередным комплиментом, только самым желанным в его жизни. Этого взгляда он ждал только от нее.       Он приблизился. Так медленно склонялся перед ее лицом, словно давая ей время передумать, опомнится или вовсе сбежать. Однако тело Маомао больше ее не слушалось и она, мелко дрожа, приоткрыла рот, как будто уже смирившись со всем.       Он коснулся ее губ невесомо. Так же, как и всегда обращался с ней, аккуратно, нежно и с безмерным обожанием. Не увидев сопротивления, он немного осмелел, провел языком по ее нижней губе, аккуратно потерся носом об ее. У Маомао больше ни одной мысли в голове не маячило, ведь все фантазии рождались прямо перед ее глазами. Она даже не позволила себе зажмуриться, желая запечатлеть такую важную для себя картину.       Сладко. Томно. Нежно.       Но слишком мало.       Нужно как тогда, в пещере, ближе, еще ближе. Нужно как в тот раз на заднем дворе, чтобы дыхание сперло и от эмоций захотелось закричать.       Она наконец пошевелилась. Повернулась чуть в его сторону и поддалась вперед, на этот раз начиная поцелуй сама. Пришла очередь Джинши замирать, наблюдая за ее решимостью: он мечтал об этом так долго, что упустить хоть каплю проявления ее симпатии, было, безусловно, грешно. Небольшие, слегка искусанные губы, неумело, очень осторожно, дарили ему самые чувственные поцелуи в его жизни. Такие девственные, чистые, словно прикосновения весенних цветов прямо к коже.       Они так ничего и не сказали друг другу.       Джинши почувствовал, как ее ладони, накрывшие его, пробивает мелкой дрожью. Как от волнения содрогается и она сама, словно крохотное деревце, первый раз заставшее шторм. Она неопытна, хоть и кричала об обратном в каждом своем действии до этого момента. И это осознание ее безграничной чистоты рождало в нем что-то запретное, запредельное, почти что на грани животного.       Он хотел обладать ей здесь и сейчас. Сегодня. И чтобы больше ни один мужчина, никогда, не смотрел в ее сторону. Оставить ее своей, и только своей и больше не упускать ни минуты времени.       Он улыбнулся, широко растянув уголки губ, как-то совсем хитро, по лисьи. Глаза заволокло томным желанием и, вопреки опасением, Маомао не испугалась, а смело смотрела в его душу. Она знала, что он хочет получить. И наконец настроена была это отдать. Навсегда.       Свеча на тумбе дрогнула, отразила на стене силуэт двух молодых людей. Джинши легко подхватил ее, повернул к себе, а сам склонился на колени, замирая возле ее шеи. Маомао послушно раздвинула ноги, пуская его поближе, чтобы его тепло, хотя бы через одежду, она смогла ощутить. Она была намного меньше его, потому даже так, его взгляд оказался наравне с ее.       Она немного повернула голову, давая ему просторы для действий. Тонкая кожа просвечивала совсем слабые мышцы, такая изящная, длинная, словно игрушечная. Он коснулся сначала всего лишь кончиком носа, дразня провел от ключицы до самой линии челюсти, а после начал оставлять горячие, аккуратные поцелуи. МаоМао думалось, что это даже слишком целомудренно, так красиво и нежно, что хотелось заставить его сделать ярче, слаще… пошлее.       Девушка холодными пальцами нащупала ворот его одежд, задела лишь едва кожу и почувствовала, как он в блаженстве дернулся, будто все еще ждал подтверждения своим действиям. Джинши сразу поднял взгляд и по блестящим от переизбытка эмоций глазам все понял – резко и властно впился в приоткрытые губы. На этот раз так яро и беззастенчиво, что даже предполагающая как нужно было отвечать Маомао – опешила. Однако его ласки были такими чудными, практически божественным наслаждением, от которого она больше никогда не сможет отказаться. Она неумело повторяла за ним, хотела вернуть ему сполна все то, что он пытался ей показать. И у нее получалось. Неожиданно, с уст парня сорвался совсем тихий стон, который тут же утонул в сладком поцелуе.       Услышав, Маомао оживилась, спустилась ладошками ниже, оглаживая его торс через одежду и добралась до пояса, от которого так сильно хотелось избавиться. Он поддался легко, как будто все это время ждал только ее прытких пальцев. И неожиданно, под длинной робой одежд не оказалось, кроме уже не в силах скрыть ничего белья.       «Если это увидит хоть кто-нибудь, кроме меня, этому миру придет конец», — где-то на периферии сознания проскочила привычная мысль, но тут же улетучилась, когда пальцы ощутили твердый рельеф мышц.       Его тело оказалось горячим, кожа будто шелковой – хотелось бесконечно его касаться. Каждую мышцу обвести пальцами, почувствовать, запечатлеть навсегда следы своего здесь присутствия. Она касается самого красивого мужчины в мире, безусловно, во всех смыслах. Пока неумелые руки творили все, что ей вздумается, Джинши едва не рычал, давя в себе каждый раз томные вздохи и стоны. И эти звуки… Маомао хотелось бы слышать вечно, как он не может сопротивляться ей. Видеть, как она властвует над его рассудком одним лишь своим прикосновением, видеть, как он уже не может сдерживаться, отчего ткань белья уже мокнет.       Как и у нее самой. Джинши все же собирается с мыслями, не желая целиком и полностью отдавать власть над собой ей. Снова жадно целует, прижимает ближе. Оголенным участком, где был вырез на груди у ее кофты, она чувствует жар его тела, кожа к коже. Хочется ближе, хочется вжиматься без единой преграды, но хочется, чтобы он сам захотел посмотреть на нее. И он хочет. Сильные руки тянут одежду с плеч: она тут же слетает с них, оставляя ее по пояс незащищенной. Ее тело маленькое, аккуратное, что каждую косточку можно пересчитать. И ему нужно. Он поцелуями покрывает все эти острые ее углы, трется щекой чуть выше груди, запоминает ее тепло, ее запах.       Маомао пахнет лекарствами, но так сладко, что ему захотелось заболеть. Навсегда.       Ей так хорошо, она льнет к нему ближе, хочет, чтобы грудь перестало обжигать холодом комнаты. Хочет, чтобы ее чувствительность наконец коснулась его. Ей так хочется быть ближе, что она ненароком сваливается со стула, только это ни на секунду их не останавливает. Она оказывается сверху, но едва на несколько секунд, ведь он тут же переворачивает ее. Холод от деревянных досок пола совершенно не ощущается, ведь над ней нависает мужчина, чьего тепла хватит, чтобы согреть весь дворец. И он смотрит на нее, так жарко, так желанно, что все эти собственные пререкания и избегания кажутся ей теперь несусветной глупостью. Как можно было хотеть от него сбежать?       Он опускается, гладит ее плоский живот, проходится языком вокруг пупка, поднимается выше. Хочет очертить все ее естество и запечатлеть обладание. Он доходит до чувствительной груди и, только лишь дотронувшись, получает в ответ протяжный стон. Первый раз он видит ее такой: ее лицо красное, дыхание учащенное и взгляд, такой, замыленный, полный желания, обращенный только на него. Он продолжает, губами рисует неизвестные узоры по ее груди, доходит до чувствительных сосков. Маомао хочет закрыть рот рукой, чтобы вся округа не слышала, но он видит это краем глаза и тут же зажимает обе ее руки в тиски над головой. Он не позволит, чтобы этот знаменательный день, в который он наконец сделает ее своей – она посмела скрыть. Пусть все слышат, как наконец она станет его женщиной.       Она отводит глаза в смущении, давит свои громкие вскрики, но не получается, а Джинши самодовольно улыбается, рассматривает ее, хочет запомнить ее такой. Маомао непредсказуемая, кто знает, увидит ли он еще хоть раз эту картину?       От груди снова уходит вниз, двигаясь все осторожнее, ведь чем ближе он к ее сокровенному, тем громче она стонет. Одежда окончательно стянута, спадает на пол и вот она перед ним: совершенно нагая, такая открытая, как никогда раньше. Первый раз Джинши думает, что полностью может читать ее мысли и понимать, что она сделает дальше. И это владение ситуацией: как же оно будоражит его истосковавшееся по ласкам тело.       Джинши касается ее плотно сомкнутых ног, тянет скрывающую то самое сокровенное ткань. Касается аккуратно ее, а Маомао глаза распахивает и будто пытается отпрянуть, но серьезный взгляд все ее попытки отрывает на корню.       — Я буду нежен, — шепчет почти в самое ухо и от его горячего дыхания, она больше не может сопротивляться.       Она влажная там, так сильно, что пальцы от ее соков скользят по губам слишком нежно. И слишком хорошо. Она такая мягкая, такая юная, расцветает прямо в его руках, прямо сейчас. Мысли все сильнее будоражат голову юноши, член все чаще пульсирует и кажется, ему хватит всего несколько минут, и он уже закончит. Но позволить себе он такого не мог.       Маомао стонет, кричит, хочет еще ближе, обвивает его ногами и тогда он понимает, что еще одного такого прикосновения он не выдержит. И даже не предупреждая, очень быстро, входит в нее, чтобы она не успела ничего понять. Рот запечатывает поцелуем, страстным, жарким, таким как хотелось всегда.       И вопреки всем ожиданиям, ей не больно. Дискомфортно, непривычно, но ощущение его горячего тела, что сейчас так близко, быстро прогоняет любые сомнения. Она неуверенно двигает бедрами в его сторону и он без слов все понимает. Едва начинает двигаться, как она протяжно и пошло стонет, отчего он еще сильнее напрягается там. В ней так хорошо, так горячо и мягко, лучше, чем когда-либо и с кем-либо. Так тесно и так близко.       Он двигается, постепенно наращивает темп. Она стонет, а он ловит каждый ее звук, целует, трогает везде, где только может.       — Ты невероятна, — шепчет он на выдохе, прямо в шею, пока касается ее грудей.       Она снова краснеет, хотя, казалось бы, уже совсем некуда. В глазах от переизбытка эмоций скапливаются слезинки, но даже он понимает, что вовсе не от боли. Ее лицо так сладко искажается в предвкушении еще большего удовольствия и она так желанно, так пошло, льнет к нему ближе, подстраиваясь под его движения, двигает бедрами.       Упоительное удовольствие, которое хотелось бы продолжать вечно. Кожа к коже, тело к телу, слушая обоюдные признания в любви, в виде томных вздохов и ее звонких стонов.       Разрядка уже близко и Джинши не может больше так. Хватает ее, властно, за бедра, прижимает к себе и ускоряется. Ее маленькое тело такое горячее, такое приятное, что каждое движение, после которого он все больше вжимается в нее, сводит его с ума.       И наконец-то он заканчивает. Выходит из нее быстро, неожиданно, она не успевает понять, как он уже излился ей на живот. И ей хочется почувствовать тоже самое, и он дает. Тут же спускается руками к ее промежности, ощупывает влажные губы, второй рукой касается ее груди. Трогает в самом чувствительном месте, от чего хочется кричать еще громче. Она вся – его, сейчас такая растрепанная, красная, ублажаемая его руками, она не может остановиться и перестать кричать от удовольствия.       И наслаждение приходит. Для Маомао оказывается наивысшим, такого она точно не ждала. Тем более, не в первый раз. Сладкой негой разливается по всему телу, проходится будоражащими спазмами от ее лона. Ей хочется раствориться в нем. Слезы, все же, срываются из ее глаз, а от переизбытка эмоций она начинает тихо хихикать. Пытается закрыть себе рот рукой, чтобы не выглядеть совсем сумасшедшей, но не получается, ведь Джинши снова одергивает ее руку.       — Для меня самая большая награда слышать тебя сейчас, — шепчет он и касается мокрой от слез эйфории щеки. — И видеть тебя здесь, такую счастливую.       Маомао не может ответить никак: пошутить не находится сил, мысли не собираются воедино, лишь только нервные смешки остаются и чудесное опустошение. Она лишь улыбается, ведь это все, что она может выдать для него сейчас и старается не закрывать глаза. Смотреть на него, подарившего ей такое удовольствие, было более чем прекрасно.       И так они и сидели.       Евнух, оказавшийся самым красивым мужчиной в мире и она, служанка, которая в жизни бы не подумала, что эротическое удовольствие станет для нее интересным не только в плане теории.