Украденная ночь

Губы и щеку, где до него дотронулся Сенный жгло, от перенесенного стресса потряхивало. Понесся стрелой по улицам, сверяясь с маршрутом, исступленно тер рукавом губы, сплевывал брезгливо время от времени и все не мог успокоиться — довольное лицо Сенного стояло перед глазами. Перед входом в кафе, в котором условились встретиться с Соней, постарался принять деланно спокойный вид. Не прокатило: Соня испуганно вскрикнула. — Даня, что случилось? У тебя кровь! — Упал случайно, — Даниел неубедительно изобразил улыбку и заозирался в поисках туалета. — Я сейчас вернусь. Вернулся умывшимся и внешне спокойным, спрятал дрожащие руки под столом и криво улыбнулся, готовый к тому, что она сейчас уйдет. Не надо было вообще с Сенным встречаться, тот явно наебал, даже не потрудившись что-то нарыть, просто использовал, как использовал и раньше. Только изгадил себе единственный вечер с Соней. — Даня, если чем-то могу помочь, — начала Соня, и он едва не рассмеялся дико, вспомнив другого «помощника». Покачал головой, еле справившись с эмоциями, и спросил тихо: — Не хочешь напиться? Просто так, без причины. — Причина всегда есть, но спрашивать не буду. Напьемся, а что! Конец рабочего дня, можем делать что хотим, мы свободные люди! — Соня невыразимо грациозным движением подозвала официанта, а Даниел уже не вздрогнул от «свободных людей». Там, в параллельной реальности, лежал в на диване напоенный снотворным Марат, имеющий беспечную привычку оставлять свою фляжку, бесился Александр, поднявший всю свою армию в его поисках, рыскал хищно Сенный, готовя западню для Быстрицких и… него. Но тут существовала только Соня: необыкновенно живая, красивая, женственная. И фокусироваться нужно было только на ней, чтобы не сойти окончательно с ума. Он тоже может побыть хоть ненадолго эгоистом, подумать о себе, а не о других. Позволить себе один маленький вечер радости. И первый бокал вина — недорогого, не обладающего изысканным букетом и купажом — Даниел поднял за нее. Соня вспорхнула пушистыми ресницами, трогательно порозовела и улыбнулась так сияюще, что весь мир пропал. Вино легло на пустой желудок тяжело, вгрызлось садняще в стенки, всосалось в кровь, и уже через несколько минут взбодрило фальшиво. Электрический свет стал ярче, звуки — громче, а Соня — невозможно красивее. И все понеслось веселым кувырком: они засмеялись, зашутили, забурлили. Соня кривлялась, изображала моржа, всунув в ноздри соломинки — ее ничего не могло испортить. Даниел фыркал, подливая еще вина и еще, и еще. Тоже кого-то изображал: то ли льва, то ли тигра — помнил лишь, что рычал, а она заливисто хохотала. Потом танцевали под старую французскую песню, проникновенно зацепившись взглядами: красивейшие глаза на свете сияли, согревали, тянули к себе. Шептали друг другу что-то важное, тут же теряя мысль. Гуляли по холодным улицам, прижавшись друг к другу, горланя ту самую французскую песню и шлепая храбро по лужам. Гоготали шало, удирая от ворчавших во дворах бабок. Было чудесно, хмельно и свободно. И только однажды сознание проклюнулось четко — когда у двери Соня взяла его за уши и потянула к себе вниз, чтобы поцеловать. Даниел помотал головой, пробормотал: — Соня, я не могу. У меня кое-кто есть. — В сердце тоже? — она на миг ослабила хватку, задрожала губами. — В сердце у меня никого нет, — честно ответил он. — Тогда плевать, — Соня рванула его к себе сильнее, заваливая на себя. И Даниел с наслаждением смял ее губы, приоткрыл их, проникая во влажный жар ее рта — сладкого, вкусного, нежного. Ее пить было гораздо чудеснее, чем Александра, чем кого бы то ни было. Он захлебывался ею, как чистейшей ключевой водой захлебывается умирающий от жажды путник. Смывал ею всю грязь, оставленную на нем Александром и Сенным, самозабвенно очищался, не думая о последствиях. Соня льнула к нему так же самозабвенно, так же отчаянно, не обманывая этим движением навстречу — тоже очищалась от другого человека, от его нелюбви к себе. Винный хмель улетучивался из системы, заменяясь опьянением мощнее, могущественнее — бешеной тягой к желанной женщине. Его качало в тугом, жарком, влажном, обвивало нежнейшими путами рук и ног, напевало в ухо сладостно и рвано: — Даня… да… еще… Да-ня! Даниел мял, сжимал, вжимался, вздергивал наверх, усаживая на себя, бросал навзничь, наваливаясь сверху, и ловил губами смеющиеся, стонущие, всхлипывающие губы. Умирал на Соне, бессмысленно уткнувшись лицом в ее влажную солено-сладкую кожу, и возрождался на ней же медленно, целуясь бесконечно ласково, неторопливо, пока страсть не заставляла вгрызться в податливый рот уже доминирующе, раздвинуть тепло гладких ног и втиснуться снова в жаркое блаженство. Засыпали обессиленные в брезжащем слабом утреннем свете, бездумно глядя друг на друга сонными воспаленными от долгой ночи глазами. Было настолько мирно и тихо в ее маленьком гнездышке, в котором не было и следа мужского пребывания, что мыслей о подступающей неумолимо параллельной реальности не мелькало. — Не жалеешь? — выдохнула Соня, по-кошачьи потянувшись. — Ни на йоту, — Даниел погладил ее острую, крепкую девичью грудку, лизнул розовое навершие соска и пристроился на ней же. — Я тоже, — Соня пристроила на его голове свою руку, мгновенно провалилась в сон. Даниел слушал ее тихое мерное дыхание, чувствовал, как терпко, солоно и мускусно пахнет в маленькой спальне их телесными соками, смаковал украденное счастье и ухнул в плотный сон без видений. Первой проснулась Соня. Даниел сквозь рассеивающуюся пелену сна услышал, как полилась в ванной вода, приподнял тяжелые веки, тупо поглядев на пустую постель, и снова заснул. А позже уже его пробудил явственный пряный аромат жареной ветчины, разлил в пересохшем рту слюну и открыл глаза сразу широко. Свежая, будто проспала всю ночь, а не несколько часов, Соня в одном коротком шелковом халатике на голое тело нависала над ним, сдерживая смех, и держала у носа тарелку с омлетом и жареной ветчиной. — Извини, Дань, но не могла больше. Есть очень хочется, а как есть, если гость все дрыхнет и дрыхнет? — чудом не выронив тарелку, Соня отпрыгнула от его взметнувшихся рук. — Вставай. Сначала поешь, а потом примешь душ. Даниел присел на постели, глупо улыбаясь. Прищурился на яркий дневной свет, безжалостно напомнивший о буднях, и помрачнел: его не было дома со вчерашнего вечера. Фа-а-ак, даже не придумаешь ничего. И дурак бы понял, чем он занимался всю ночь, а ревнивый Александр дураком не был. Начнет вынюхивать, искать разлучницу и обязательно ведь вынюхает! Даниел дергано натянул на себя белье, джинсы, футболку и пошел на кухню, служившую в этой маленькой квартирке гостиной. Соня, поняв все по его удрученному виду, тоже погрустнела. — Этот кто-то тебя потерял, да? — Да, — проронил Даниел, ковыряясь в омлете. Аппетита перед тяжелым разговором не было. — Прости. — Не за что, — вдруг жестко отрезала Соня. — Я все помню, сама согласилась. В ванной есть пена для бритья и одноразовый станок, если нужно. Беги уже. — Прости, — повторил Даниел упавшим голосом. Принял душ, осмотрел себя, чертыхаясь при виде засосов — не он один вчера вгрызался в чужое тело, Соня тоже. Придирчиво осмотрел себя: глаза по-прежнему шальные, еще счастливые, губы опухшие, красные, на шее три засоса, на груди два. Таким появляться было нельзя. Категорически нельзя. И осенила идея: подловатая, неправильная, но спасительная. — Соня, скажи, а тут рядом нет хостела, где можно заселиться без документов на дня два? Соня от неожиданности выронила чашку и ойкнула, поджав ногу цаплей -обжигающий кофе из разбившейся вдребезги чашки разбросал брызги. Несколько секунд оба смотрели тупо, как разливается коричневая жидкость по светло-соломенному линолеуму, и одновременно бросились собирать осколки и вытирать. — У меня есть документы, я тебя оформлю. Что, так все плохо? — смотрела без осуждения с затаенным страхом за него, и Даниел, благодарный за понимание, за отсутствие скандала и допросов, выдохнул честное: — Хуже не бывает. Хостел «Квест» оказался в двух кварталах от нее — дешевенький, отдающий кислым запахом застоявшегося пота, но подходящий. Привычка носить на вылазки наличку, чтобы след от дебитки не вывел на его местоположение, сказалась на руку: должно было хватить на пару дней, если не шиковать. Соня оформила номер, поцеловала на прощание и твердо сказала, глядя в глаза: — Не знаю, что у тебя происходит, но чувствую, что-то очень нехорошее. Ты уверен, что я не могу помочь? — Уверен, Соня. Я тебя уже мог подставить, нам лучше не встречаться какое-то время, — Даниел с тоской отметил, как она обиженно поджала губы, не принимая его недостаточное пояснение, потянулся к ней, чтобы утешить, но гордая Соня отшатнулась. — Значит, не будем. Пиши, когда разрулишь все, — и ушла, не оглядываясь, держась неестественно прямо. Маленькая, хрупкая и несгибаемая. Даниел сжал кулаки до хруста, еле сдерживаясь, чтобы за ней не побежать, не поцеловать в трогательные завитки на шее, не дать себе тоже право на радость. И обреченно прикрыл глаза — ночь кончилась, как и мимолетное счастье.