Last Words of a Shooting Star

Вскоре расцвела весна, и разбавила прохладу воздуха нотками тепла, волнующими сердце обещанием. Взметнувшийся порыв ветра налетел на спину белокурого мужчины, выдувая из его тела мелкую дрожь и все дальше и дальше унося вперёд. Домой. На входе учтивым поклоном приветствует портье, но тот молчаливо проходит мимо. Ткнув пальцем в кнопку, лифт послушно приходит в движение, поднимаясь на нужный этаж. Утомленно выдохнув и сложив руки на груди, мужчина приваливается к дальней стенке стальной кабины. Он устал, очень устал идти с этим чувством рука об руку ещё с начала зимы. Входная дверь впускает в простор квартиры, и взгляд тотчас приковывает человек, гнездящийся возле больших панорамных окон: те простираются во всю стену от потолка до пола, являя взору лежащий на ладони город. Солнце медленно клонится к линии горизонта, пламенем последних лучей огибая линии обращённого ему навстречу лица. Сугуру безмятежно восседает верхом на подлокотнике кресла: одна нога подтянута к себе, вторая — свободно свешана вниз; кулаком он подпирает челюсть, уткнувшись локтем в согнутое колено. На звук открывшейся двери даже голову не поворачивает. Вот уже две недели миновало с тех пор, как Сугуру жил в этой квартире. Сам пришёл после всего случившегося, ну а впрочем, куда ещё бы он пошёл? Стоило ему тогда лишь появиться на горизонте, как члены старейшин снова подняли свой гундёж о смертной казни, — серьезно, сколько можно — которую Годжо опротестовал, — песня старая, как мир. Протест был удовлетворен после данного совету обещания, клятвы, не спускать с Гето глаз и контролировать каждый его шаг как надзиратель. Какая же чушь несусветная, будто бы, в конце концов, Годжо не привёл бы его на порог своего дома, попросив остаться. Прошедшие недели Сугуру жил здесь, обнесённый стенами гостевой спальни. В квартире и вовсе не нашлось бы следов пребывания тут второго человека, если бы не прибавившаяся в стаканчике зубная щётка, да лишний комплект посуды, уборкой которой, к слову, Сатору никогда себя не обременял, но неизменно находил ту вымытой и расставленной по своим местам к моменту возращения из техникума. И вот. В очередной похожий день, стоя на пороге дома, он обнаруживает Сугуру, непринуждённо восседающим посреди его гостиной, как будто всегда только так и было. Хлопнув светлыми ресницами, Сатору закрывает за собой дверь, позволяя себе ещё чуточку задержаться взглядом на этом представшем безучастном призраке. — Ты здесь, — наконец, подаёт голос. Два слова в густой тишине падают как пудовый камень, звуча неестественно громко в уже привычном молчании комнат; это место и раньше ощущалось слишком пустым, а с появлением Сугуру всё как будто стало хуже. Гето медленно поднимает голову от руки и, не меняя положения, поворачивается к нему. Солнечный свет теперь проливается изо спины, рисуя тенями полосы на его лице. Тонкие губы трогает едва заметная улыбка. — Наблюдательный, — от звука этого голоса по хребту ползут колючие мурашки. — Теперь понятно, как тебе доверили преподавание. Сатору не сдерживает смешка, игнорируя отозвавшийся в груди укол от такой знакомой подначки. Позволив себе расплыться в улыбке, он скидывает обувь и подходит к Гето; встаёт близко, но все еще сохраняет дистанцию. — Ты ел? — Сатору избегает прямого взгляда, неуверенный, что готов это сделать, пусть даже Сугуру и не видит его глаз за повязкой. — Да, любезно оставленное тобой бэнто, — отвечает Сугуру, и краем глаза становится заметно, как он наконец отмирает: свешивает босую ногу и потягивается; теперь он полностью седлает подлокотник, уперевшись руками в обивку между расставленных ног. Внимательный взгляд вонзается в Годжо. — Ты такой домохозяюшкой стал. — У меня есть работа, — он скребёт ногтем по ткани униформы, до смерти уже желая переодеться. Не удержавшись, склоняется к брюнету, и из чистого ехидства спрашивает: — разве это тебя не делает хранительницей очага? — Ну посуда и правда на мне, — хохочет Сугуру. — Мы могли бы сходить куда-нибудь вдвоём, знаешь, — он приваливается плечом к поверхности окна, тут же ощущая, как прохлада от стекла напитывает ткань, расползаясь по коже. Сугуру выразительно выгибает бровь, и, прочистив горло, Годжо добавляет: — я имею ввиду просто поесть. Устроили бы тебе вечер отдыха от этих обязанностей. Дрогнув, улыбка сползает с помрачневшего лица, а едва заблестевшие робкие искринки во взгляде гаснут. Сугуру выпрямляется в спине: — Разве это разрешено? — Ну да, — пожимает плечами Сатору. — Почему нет? — Потому что это нарушит домашний арест. — Ничего не нарушит, пока ты со мной. Формально бóльшим нарушением оставлять тебя здесь одного на весь день. Кто знает, какие гнусные делишки ты тут планируешь. К счастью, это помогает разрядить атмосферу. С лёгким смехом Сугуру сползает в кресло, оставив одну ногу на боковом валике, а головой укладывается на другой. — О, у меня найдется на любой вкус, — улыбчиво говорит он. — Вот злобно мóю твою посуду. — И как ты только посмел, — прыскает Сатору. Сугуру смеётся и Сатору тотчас подключается к нему, чувствуя, как тоскливо щемит от того, насколько легко ему это даётся. Когда смех смолкает, их укутывает спокойная тишина, они просто глядят друг на друга, мягко улыбаясь, и от этого глупое сердце только тяжелее ухает в груди. Наконец, Сатору отталкивается от окна. — Пойду переоденусь, — на ходу он достаёт из кармана телефон и плашмя роняет Сугуру на живот, который не спешит его подхватывать. — Выбери место для ужина. Если хочешь. Прежде чем Сугуру успевает ответить, а Сатору — ещё чего сболтнуть, он отворачивается и идёт прямиком в спальню. Стоит только двери комнаты захлопнуться за спиной, как он тут же стряхивает с себя одежду и пинком отшвыривает ком ткани подальше в угол — с глаз долой. Оставшись в одних боксерах, опускается на краешек разворошенной постели и проводит руками по лицу, сталкивая на лоб повязку; костяшки пальцев с силой вдавливает в закрытые веки, пока под ними не начинают плясать звёзды. Биение пульса неприятно ускоряется, сердце будто барабанит в ушах, пульсирует на языке. В горле — иссохшая пустыня, оно саднит так, что не сглотнуть и выходит только закашляться. Сугуру сейчас здесь. Здесь, в его гостиной, сёрфит себе преспокойно место для ужина. Ну, скорее всего. Важно одно: он здесь. Живой и невредимый. Прошедшие две недели Годжо ничего не стоило делать вид, что все творящееся в его жизни не взаправду; что это все чья-то злая шутка или что он приложился где-то головой, схлопотав сотрясение, помутившее его разум. Сторонясь реальности, проще простого было себя убедить, что Сугуру не пропадал все это время безвылазно в одной из этих комнат, прячась от него. Отняв руки от лица, он кладёт их на колени. Веки продолжает держать закрытыми до тех самых пор, пока разум не затихает, оставляя перед внутренним взором один только росчерк мягкой улыбки и то, с какой удивительной непринуждённостью Сугуру сейчас валялся в его кресле — словно здесь ему было самое место. — Тупой идиот, — бубнит себе под нос, выныривая из своих мыслей. Сделав глубокий вдох, он коротко и отрывисто выпускает воздух из легких, а затем поднимается на ноги, оглядывая комнату на предмет сменной одежды. Повязка остаётся одиноко лежать на тумбе, заменённая на темные очки. Совсем скоро выясняется, что выбрать подходящую одежду оказывается труднее, чем он себе представлял, а весь процесс и правда смахивает на в всамделишные сборы на свидание. — Это всего лишь Сугуру, — на имени голос надламывается, и приходится напомнить себе, что Сугуру никогда не был для него «всего лишь». В итоге, в гостиную он выходит облачённый в пару чёрных джоггеров и уютный хлопковый лонгслив, своей мягкостью убаюкивающий скопившееся внутри волнение, но оно все равно предательски кусает кожу от смерившего его сверху-донизу взгляда. — Я заказал доставку, — Сугуру передаёт телефон обратно ему в руки, мимолётно соприкоснувшись пальцами. — Скоро приедет. Прикусив изнутри щеку, Сатору кивает — а что ещё сказать? Тут и дураку понятно, что Гето намеренно избегает любых контактов с внешним миром. Внезапно его охватывает острый интерес: а что именно Сугуру заказал ему и что важнее — могли ли они по-прежнему угадывать предпочтения друг друга? Да, могли — нутро затапливает теплом такого простого осознания, когда минуты спустя приезжает их заказ. Сервировать котацу берутся вместе. В атмосфере непринуждённой легкости, они расторопно двигаются по кухне, вынимая из шкафчиков всю необходимую утварь. Сугуру хорошо знает это место — ёкает где-то внутри. Закончив и рассевшись, Сатору понимает: аппетита нет и в помине. К горлу подступает от одного вида еды, но посланная робкая улыбка с противоположной стороны стола помогает слегка ослабить этот затянутый внутри узел. Когда мужчины приступают к трапезе, наступает комфортная тишина. Время от времени они лишь безмолвно обмениваются взглядами. Еда, к слову, оказывается отменной — тёплой, в меру соленой. Годжо расслабленно вытягивает ноги под столом, своей широкой ступней в носке проскальзывает вдоль чужой ноги. Коротко хмыкнув, Сугуру продолжает жевать как ни в чем не бывало, и Сатору смелеет — подаётся ближе. Отужинав, они так же вместе убирают со стола. Сугуру берётся мыть посуду, Сатору — протирать, и оттого, насколько это по-домашнему уютно, впору волком выть. И как нарочно в голове не замолкает этот тихий голосок, что так не вовремя нашептывает Годжо о его покрывшихся пылью мечтах. О том, как он хотел, жаждал этого однажды, когда был молод, глуп и наивно одержим загадкой их ролей друг для друга. Складывая в мусорное ведро пустые коробки из-под доставки, Годжо задумчиво разглядывает спину Сугуру, огибая взглядом фактурно очерченные линии за тканью тёмной футболки. Плечи ссутулены и ритмично двигаются в такт занятым посудой рукам. Интересно, как бы ощущалась эта талия в руках? Как воплощённая в реальность юношеская мечта. Сатору возвращается к столешнице с раковиной, и, поравнявшись с Гето, буднично протягивает руку за очередной тарелкой. Посудинка послушно ложится в раскрытую ладонь, но стоит потянуть, Сугуру не спешит отпускать ее. В молчании встречаются два взгляда. Сатору покорно ждёт. Наблюдает за тем, как кончик языка смачивает губы, как нерешительно они распахиваются и снова смыкаются, пока Сугуру пытается подобрать нужные слова в илистых глубинах своих мыслей. Но в итоге не говорит ни слова. Гето разжимает пальцы на тарелке и просто принимается за следующую, тогда как Сатору снимает полотенце и начинает протирать свою. Принимает правила. — У меня нет денег, чтоб рассчитаться за доставку, — внезапно ошарашивает Сугуру, заставив Сатору нахмуриться: странно слышать от него подобную нелепость. — Не парься. — Не могу, — отрезает резко. Он убирает очередную тарелку на стойку, закручивая кран, и пальцами вцепляется в край раковины с такой силой, что белеют костяшки. На Сатору он больше не смотрит. — Меня не устраивает роль твоей жёнушки. Сатору изумленно замирает на месте и просто пялится на него, чувствуя как от услышанного к горлу подступает истерический хохот. Что за абсурд! Из груди вырывается судорожный полувздох, замаскированный под безыскусный смешок. — Сугуру, — веско говорит он, берясь протирать следующую тарелку, лишь бы занять чем-то руки. — Это была неудачная шутка, ничего такого я не имел ввиду. В этом доме ты мой гость. — Кому, как не тебе знать, что это неправда, — в голосе трескаются стылые льды, смерзаясь жутким непроходимым комом поперёк горла. Очередная тарелка тихо откладывается в сторону, а полотенце кладётся на стол. Не дав себе время подумать, Сатору протягивает руку и легонько касается чужого локтя. Не ожидавший этого Сугуру вздрагивает, но от касания не уходит. Они не смотрят друг на друга. — Если ты захочешь уйти, — говорит Сатору, — я не стану останавливать. Рассматривая украдкой, он видит, как Сугуру морщится словно от боли, и от этого действия из уголков карих глаз расползаются трогательные лучики морщинок. Сатору не может прекратить смотреть, думая только об одном: он все так же красив, как и всегда. Приходится заставить себя отвести взгляд, переводя его на чужие руки. — А ты этого хочешь? Нет, конечно же, нет. — Я уже знаю, каково терять тебя. Слетевшие с уст слова воскрешают в памяти обрывки образов, отдающих вкусом его последней выпитой бутылки алкоголя. Он снова чувствует разлитую на языке горечь. Жгучую влагу на щеках. Где-то близко-близко улавливаемый такой знакомый и родной запах, поселившийся в каждом уголке одной неприметной общажной комнаты. Комнаты человека, более не существующего в этом мире. Под взмахом белых ресниц видение рассеивается. Вот так, стоя посреди кухни в дюймах друг от друга, Сатору думает о том, что он почувствовал бы, реши Сугуру уйти прямо сейчас. Реши он снова вычеркнуть его — Годжо — из своей жизни. Сугуру поворачивается к нему. Наконец-то. Обводит взглядом знакомые черты, и в черноте его глаз — невыносимая тоска, что на языке оседает горькой солью. Пусть и не знает Сатору, что шастающий по его лицу взгляд пытается найти — он молчаливо ждёт. Когда Сугуру протягивает руку и прикасается подушечками пальцев чужой гладкой щеки, у Годжо перехватывает дыхание; приходится призвать все силы для сохранения спокойствия. — Ты хочешь, чтобы я ушёл? — вновь тот же вопрос. Кончик языка пробегается по кромке зубов, а затем короткое: — Нет. На тонких губах проступает улыбка — далёкая и мерклая; обращённый к Сатору взгляд рассеивается, теряя фокус, подернувшись тихой пеленой. Ладонь соскальзывает с щеки, и Годжо остаётся мысленно ударить себя по шее за резко нахлынувший порыв потянуться за ней вслед. — Спасибо, — подаёт голос Сугуру, — за ужин. И делает шаг назад, пока все внутренности Сатору рвутся. — Уже устал от моей стряпни? — отшучивается он с кривоватой ухмылкой от этого чувства внутри себя. Смех разбирает брюнета, он смеётся, пока Сатору смотрит и не может насмотреться. Невольно любуется. — Если соглашусь, перестанешь мне готовить? — Может, недельку или типа того. — Тогда точно нет, — отвечает Сугуру, беспечно суя руки в карманы штанов. Проследивший за этим движением Сатору вдруг понимает, каким тормозом он был весь вечер, раз не заметил на Гето свои собственные спортивки. — Просто с ума схожу по твоей готовке. В жизни не ел ничего вкуснее. — Продолжишь в том же духе и я тебя раскормлю, — отвернувшись, он сгребает протертые тарелки и начинает раскладывать те по шкафчикам. — Ты же знаешь, какой я падкий на похвалу. — Знаю. В воцарившейся тишине, прерываемой лишь перестукиванием посуды, Сатору задумывается о своём. Из мыслей выдергивает ощущение опустившихся на его пояс чужих рук. Сквозь ткань джоггеров просачивается тепло от пальцев, уложенным аккурат на острых подвздошных костях. — Спасибо. Ещё раз. — Неожиданно близко ухо опаляет дыхание и пролившийся в него густой голос. Мягкое касание его рта оседает на коже, а в следующий момент — пустота. Шаг назад, ладони прочь. Сатору поворачивается вслед, пытаясь сделать вид, будто не цеплялся секунду назад за столешницу словно утопающий за последний оплот. — А теперь я иду спать. Я ведь увижу тебя утром? Сглотнув, Сатору малодушно отводит взгляд — только бы не видеть эту мольбу в чужих глазах, ведь не хочется, так не хочется смотреть правде в глаза и признавать — Сугуру нервничает ничуть не меньше, чем он сам. — Ага. Утром, — кивает головой чуть резче, чем нужно. — Увидимся утром. С тех пор так и повелось. Каждое утро начиналось одинаково: Сугуру первый пробирался на кухню и готовил кофе на двоих, подавал Годжо, когда тот сонно выползал из спальни. Пили его в тишине, иногда усевшись вместе на диване, иногда за обеденным столом, могли и просто облокотившись о столешницу. Сатору по-прежнему складывал ему бэнто на ланч, только теперь спрашивая, чем его наполнить, а Гето, стоя у того за плечом и наблюдая как мужчина нарезает овощи и складывает рис, лишь тепло улыбался этому. Махнуть рукой Годжо на прощание перед уходом в техникум также успело стать неотрывной частью уже привычного уклада. Вечерами они заказывали доставку, либо что-то готовили вместе, чтобы позже совместными усилиями убрать со стола и упасть в гостиной на диван смотреть телевизор. На экране неизменно мелькал какой-то американский сериал, который за вечер, с подачи Гето, они стабильно смотрели по паре эпизодов, а после, пожелав друг другу спокойной ночи, разбредались каждый по своим спальням. Сугуру не спешил покидать квартиру Годжо. Годжо не видел никакой нужды выставлять его за дверь. Более того, спустя неделю он даже купил ему телефон; вбил тогда единственный — свой — контакт, который в последствии Сугуру от скуки обложил мемами и видео, и вообще всем занимательным, что находил за время отсутствия Сатору на работе. Он находил это невыносимо очаровательным. Наступили по-летнему тёплые деньки поздней весны, заглянув сквозь стекло своим ласковым струящимся светом. Квартира Сатору была прекрасна, и он любил ее простор и широту раскинутых гостиных окон, но на тех, к несчастью, отсутствовали открывающие створки, и потому Сугуру предпочитал уединение своей комнаты, где он мог спокойно открыть все окна и впустить внутрь душистый весенний воздух. На его территорию Сатору никогда не посягал, да и сам Гето никогда не приглашал. Неизменным всегда оставалось одно: сколько бы Сугуру не пропадал за стенами своей комнаты, к возвращению Годжо он всегда выходил в гостиную и терпеливо дожидался его. Но сегодня, когда тяжелое небо снаружи обрушивалось на город дождем, впервые за последние дни, Сатору встретила лишь угрюмая пустота. Нахмурившись, он прикрывает за собой дверь, чувствуя, как под кожу прокрадывается тревога, потихоньку скребущая по внутренностям. Щелчок замка прокатывается эхом в тишине комнат; где-то за окном небо расчерчивает ломаная линия молнии. Сатору окликает Сугуру, ненавидя нотку нервозности в своем голосе. Тишина. Дверь комнаты для гостей приоткрыта, отчего беспокойство скручивается внутри только сильнее: Сугуру никогда не оставлял свою дверь открытой. Кажется, будто его преследует смутное чувство дежавю, напоминающее о случившемся годы и годы назад, когда Сугуру больше не вернулся домой. Но сейчас все иначе. Сатору, украдкой заглянув в проем двери, обнаруживает пропажу; мужчина мирно спит, развалившись по кровати звёздочкой. Он облегченно выдыхает, готовый идти в свою спальню, но ступни будто прирастают к полу. Уходить не хочется, и как правильнее поступить — тихо прикрыть за собой дверь или?.. — Можешь войти, — принимает Сугуру за него решение. Голос мягок, с лёгкой хрипотцой после сна. — Если хочешь. Конечно, хочет. По-кошачьи тихо Сатору ступает в чужую обитель; подходит ближе и опускается на пол возле кровати, поворачиваясь лицом к Сугуру. Сверкая голубой радужкой, он неторопливо скользит глазами по линиям профиля, затем переводит взгляд на медленно вздымающуюся и опадающую сильную грудь и останавливается на чужих закрытых веках, под которыми видно движение глаз. — Иногда, — говорит Сугуру, — так тяжело… тяжело осознавать, реальность происходящего. Иногда это кажется каким-то дурным сном. Будто я вот-вот проснусь, и мы вместе соберёмся на учебу, нацепим эту дурацкую униформу и пойдём на занятия. Там будет Яга. И Сёко, Нанами, Хайбара, — кадык подскакивает, когда он, прервавшись, сглатывает. — А потом… приходит осознание, что хотеть вернуть те времена все равно, что обесценить тех, кого я считал своей семьей. Их волю, мечты, желания. Девочки… они умерли за меня и я… Черт, я не могу отмахнуться от них лишь потому, что мечтаю вернуться к началу. Туда, где все было проще. Сатору откидывается на спину, на долгом выдохе выпускает весь воздух из легких и задерживает дыхание до тех пор, пока голову не начинает вести. — Я не знаю, что на это ответить. — Я тоже. В эту минуту Сатору задумывается — а не поэтому ли Сугуру отказывается выходить во внешний мир. Не для того ли это делается, чтобы сберечь свой построенный воздушный замок из блаженного неведения. Очевидно, фантазии не идеальны. Вернуться к началу? Думается Сатору, это было бы неплохо, особенно, вспоминая, как им друг с другом комфортно делить быт. Интересно, какие ещё мысли занимали эту полную загадок голову. С отзвучавшими словами опускается тишина, в которой они просто лежат, уперевшись глазами в потолок. Дождь за окном продолжает барабанить по черепице и хлестать по стеклу, подгоняемый ветром. Сатору утопает в звучании стихии. — Сугуру? — в ответ вопросительное мычание. — Ты же мне доверяешь? — Ты знаешь ответ, — без запинки выдаёт он, на что Сатору только горько усмехается, потому что нет, вообще-то не знает. Как бы ему не хотелось обратного, больше он не знал ответа на этот вопрос. Возможно, Сугуру тоже об этом думает, потому что добавляет: — конечно, я тебе доверяю. — Тогда жди здесь, — с этим ответом он встаёт с места и скрывается в коридоре, понимая запоздало, что проморгал возможность изучить комнату Гето. Ноги приносят его в личную ванную комнату. Примыкающая к спальне, та представляет собой место царившего простора: обшитая белым кафелем и декорированная гладкостью зеркал и стёкол, она в разы больше основной и полностью обустроена. Сатору выкручивает на полную краны с горячей водой над установленной широкой лоханью, и принимается копаться в залежах разномастных солей и уходовых средств, оставленных одной из бывших подружек; той самой, видимо, не упускавшей обязательный многоступенчатый уход. Наконец, выуживает какую-то милую баночку, и вытряхивает ее содержимое в воду, тут же принявшееся бурлить и пениться. Закончив приготовления, он выходит в спальню, чтобы переодеться во что-то домашнее; выбирает баскетбольные шорты и нелепо-огромное худи, зная, почти наверняка, что выглядит смехотворно в нем. Ну и пусть, если это поможет Сугуру расслабиться и почувствовать себя чуточку лучше, отвлекаясь от своих дум. — Ладненько, — выкрикивает Сатору, вернувшись в ванную и закрутив краны, — Сугуру, топай сюда! — Куда? — доносится гулким эхом из дальних спален. — В мою ванную. Прокравшись к дверному проему, Гето очень неуверенно входит внутрь. Мимоходом Сатору подмечает у того темнеющие под глазами круги, но, оставив мысли при себе, молча отводит взор. — Та-да! — блондин всплескивает руками, демонстрируя наполненную ванну. — Ванна? — темные брови озадаченно съезжаются к переносице. — Ага. Несколько раз хлопнув ресницами, Сугуру вздергивает бровь и спрашивает: — А зачем? Сатору пожимает плечами, подцепив пальцем ткань шортов. И откуда взялась эта внезапная неуверенность? — Не знаю. Просто подумал, что тебе может… понравиться. — Ты тоже собираешься остаться? — Ага, — ведь просто усадить Сугуру в ванну изначально было лишь частью его шального плана. Ещё секунду Сугуру таращится на него, задумавшись о своем, но потом принимается стягивать с себя вещи: сначала футболку, а за ней штаны. Когда те оказываются свалены в одну кучу, он ее переступает и в одних боксерах подходит к наполненной ванне. Ещё раз настороженно блеснув глазами на Сатору, ступает в воду. — Подсядь ко мне ближе, — командует Годжо, как только он оказывается полностью погружён в воду. С шелестом плеснувшей воды, Сугуру делает, что велят. Расположившись позади него, блондин удобно усаживается на широкий бортик ванны, а ноги ставит вдоль чужих боков. — Все ещё доверяешь мне? — снова спрашивает он. С этим новым Сугуру ни в чем нельзя до конца быть уверенным. Спустя недолгую паузу в ответ кивают, а закованные напряжением плечи слегка расслабляются. Бледная ладонь невесомо опускается на плечо, столь бережно, будто боясь спугнуть. Белёсая линия шрама уродливо расчерчивает кожу в этом месте. Сатору до сих пор ничего не знает о технике Проклятия, воскресившего Сугуру, и сумевшего даже вернуть тому руку, оставив на память один лишь рубец. Под подушечками пальцев прощупываются объёмные мышцы спины. Интересно, посещает ли Гето качалку на первом этаже здания в то время, пока сам он пропадает в техникуме. — Я собираюсь намочить тебе волосы, — говорит Сатору, и добавляет уже тоном ниже: — ты не против? Сугуру качает головой в знак отрицания. Сложив ладони лодочкой, Сатору погружает их в мыльную воду, моментально обнимающую своим ласковым тёплом; он вдыхает ароматный воздух, благоухающий цветами и летом, ловя своё отражение в почерпнутой горсти воды. Поднимает ее над головой и размыкает ладони, позволяя влаге стечь по тёмным волосам, промачивая их, отчего Сугуру слегка ёжится. Раз за разом Сатору повторяет это действие, пока достаточно не напитывает пряди, что теперь слипшимися разводами лежат на мокрой спине. Никогда ещё Сатору не видел их настолько длинными. Полностью намочив ему голову, Годжо берет свой шампунь и выдавливает немного в ладонь. Ощущается вязко, прохладно. Рукой огибает лицо Гето и поддевает пальцем подбородок, слегка запрокидывая тому голову назад. Поддавшись движению чужой руки, Сугуру касается затылком острого колена. — Я то же самое делал для Цимуки, когда она была маленькой, — прерывает тишину Сатору, пока вспенивает шампунь у корней массирующими движениями. — В те дни, когда она сильно скучала по маме, подобные водные процедуры стали своеобразной традицией. Мы переодевались в плавки, цепляли резиновые маски и шли мыть ей голову. Иногда красили друг другу ногти, и даже пытались втянуть в это Мегуми, но он тот ещё ворчун-мрачун. Стоял, вечно косился на нас, а потом сбегал к себе в комнату хандрить. — Мыльные пальцы Сатору перепутываются в чужих прядях, когда он прочищает горло и продолжает: — мы всегда классно проводили с ней время. Сугуру еще немного откидывает голову, почти уложившись на чужое колено, и смотрит ему в лицо. Ухмылка натягивает один уголок губ. — Похоже, трудно воспитывать мальчиков. После этих слов руки исчезают из его волос. Сатору плетями свешивает их между расставленных ног, касаясь невзначай чужой руки. Он думает о тех близняшках, о девочках Сугуру, и глаза его хищно сужаются: — Не надо говорить со мной так, будто мы на родительском собрании наших детишек, Сугуру, — и ощутимо надавливает на темноволосую макушку, погружая того под воду. Пена, сбитая с волос, тут же клубами поднимается на поверхность. Должно быть, он наглотался воды, потому что, вынырнув и откашлявшись, Гето мстительно сцапывает чужую щиколотку и со взрывом брызг обрушивает Сатору в наполненную ванну. Блондин взвизгивает от ощущения мигом хлынувшей под одежду воды. Ванна точно не рассчитана для двух здоровенных двухметровых лбов, и им остаётся только неловко барахтаться в перепутанных конечностях друг друга. Сугуру не даёт Годжо улизнуть, крепко удерживая на месте обвитыми вокруг его живота руками, отчего тот только беспомощно бьется в воздухе руками и ногами. Это настолько уморительно, что Сугуру заходится в приступе хохота, что раздаётся так близко, наполняя слух и отзываясь в теле Сатору. — Сугуру! — ошалело вскрикивает он, выкручивая кожу на чужой руке в попытках принять вертикальное положение. — Вся моя одежда промокла! — Так сними ее, балда, — звук его голоса раскатистой вибрацией прокатывает по мокрой ткани толстовки, стекает прямо в лёгкие Сатору, минуя все кости и мышцы. — Зачем ты вообще полез в ванну одетым? — Я полез?! Даже не собирался! Я ее готовил для тебя! — Знаю. Но, в итоге, как видишь, для нас, — повозившись, он устраивается поудобнее и притягивает Сатору к себе спиной. В этом мокром месиве неуютно — все липнет и чавкает, но так ли это важно, пока на поясе чувствуется вес чужих рук? — Я по-любому выгляжу сейчас как мокрая мышь, — нахохливается Сатору, отлепляя челку со лба; Гето хихикает и легонько взъерошивает посеревшие от влаги пряди. — В точку, — выскользнувшие из волос пальцы вновь ложатся на талию и цепляют край толстовки, слегка подталкивая одежду вверх. — Раздевайся, теперь моя очередь мыть тебе голову. — У меня чистые волосы, — бубнит Сатору, но все же стаскивает с себя мокрые шорты с толстовкой и швыряет те на пол. Когда ком одежды звучно шлепается на плитку с характерным «ляп», изо спины доносится тяжелый вздох. Скорее всего, там даже закатывают глаза. Внезапно Сатору оказывается охвачен неким чувством неловкости, сидя вот так в одной ванне вместе с Сугуру. Словно неприкрыто выставленный напоказ. Сколько же воды утекло (а ведь и правда, сколько?) с тех пор, как он хоть с кем-то был настолько же близок? А был ли вообще? Подумав об этом, он понимает, что вероятно никто, кроме Гето, не знал его уязвимости. Ни один человек не способен был правильно заполнить эту разверзшуюся однажды пустоту, а всякая попытка была сродни потугам уместить круги в квадраты или что-то типа того. Движения рук в вихрях светлых волос уверенные и отточеные, но одновременно с тем мягкие. Мужчина пропускают сквозь пальцы вздыбленную влажную копну, прочесывает пряди и подушечками пальцев массируют кожу головы. Мерные зацикленные движения упоительны. Сатору расслабленно опускает веки, растворяясь в ощущениях. Чужие пальцы исчезают из волос, соскальзывают вниз по крепкой шее и сминают ее, успокаивая напряжение в разлете плечей. Постыдно для самого себя, Сатору не удерживает тихий вздох, который Сугуру тактично игнорирует. Его руки движутся с гораздо большей осторожностью, чем это делал сам Годжо, когда он слегка запрокидывает ему голову и почерпнутыми горстями воды принимается смывать пену со светлых волос. Ладонь козырьком ложится на лоб, защищая глаза от попадания воды. Когда все мыло оказывается смыто, руки вновь опускаются по бокам, в этот раз бережно обвиваясь на животе мужчины. На секунду у Сатору перехватывает дыхание. — Можно? — негромкие слова на выдохе мягко касаются уха. Сатору сглатывает, и, шумно выпустив воздух через нос, кивает. Его руки накрывают чужие и спиной он опускается на широкую грудь, позволяя их пальцам переплестись. Вода успела слегка остыть, но за пронзающим жаром кожи Сугуру это едва ли заметно. — Сугуру, — с еле волочащихся губ срывается одно слово, разрезающее тишину затянувшегося момента близости. Сколько он уже сидит с закрытыми глазами? — Сатору. — Я… — и замолкает, будто язык проглатывая. Несколько раз вдохнув и выдохнув носом, пробует ещё раз: — прости меня. За… наверное, лучше всего сказать за всё. Большой палец Сугуру все это время оглаживающий кругами его костяшки замирает. — Сатору, — говорит он, — не надо. — Чего не надо, Сугуру? Извиняться? — Сатору разворачивается на месте, взбаламутив движением воду, и оказывается с ним лицом к лицу. Покоящиеся на талии руки съезжают ниже на бёдра. — Говорить о том, как мне жаль, что не замечал твоего состояния? Не осознавал его до тех пор, пока не стало слишком поздно? Со вздохом Сугуру откидывает голову на стену и сглатывает, дёрнув острым кадыком на открытой шее. — Это все моя вина, я прав? — продолжает Сатору, пусть и сдавливают горло озвученные слова. Он думает о Сугуру в студенческие времена, когда тот таял у него на глазах, день ото дня утрачивая здоровый облик; неумолимо увядающий и с каждой их встречей все больше становящийся похожим на бесплотную тень. — Потому что я мог сделать хоть что-то. Не знаю, сказать что-то. Я должен был быть рядом, чтобы разделить твою боль. Но в итоге я не сделал ничего. И поэтому ты ушёл. — Сатору, — серьезно, уже начинает раздражать то, как Сугуру произносит его имя. — Я не уверен, что это что-то бы изменило. Даже если ты сделал бы все, о чем говоришь. Хотелось бы мне убедить тебя в обратном, но не могу. Он поднимает руку к разогретому влажным воздухом лицу Годжо, проводит пальцами по тёплой коже, а затем раскрытой ладонью обнимает щеку. Сатору, наплевав на здравый смысл, льнет к руке ближе. Гето склоняется к нему и трогает своим лбом чужой. Прошло уже два, а может, три года с тех пор, как они последний раз делили похожий момент близости, когда, разделяя один воздух на двоих, их души общались друг с другом без слов. Истинное воплощение проклятия — такое Сатору однажды дал этому имя, и сейчас, жмуря глаза, он с натугой пытается проглотить свои же кипящие в горле слова. — Эта вода уже становится гадкой, — выдавливает он из себя, вызывая у Сугуру лёгкий смех, который тёплом оседает на щеке. Пальцы мягко кружат под водой на бледных бёдрах, но сам он остаётся неподвижен. — Сам придумал в неё набурдячить всякого. — Какое ещё набурдячить, ты, жопа неблагодарная, — беззлобно пихает его в плечо. — Это называется релакс. И, не дожидаясь ответа, поднимется, выбираясь из ванны. Весь пол под босыми ногами, само собой, полностью залит. С тихой ухмылочкой Сугуру следует вслед за ним. Блондин отряхивает влагу с головы, тряся ею из стороны в сторону, как пёс, и только потом принимается вытираться схваченным ближайшим полотенцем, стараясь при этом сильно не корежиться от ощущения трения сухой ткани о мокрые боксеры. Поворачивается он как раз вовремя: Сугуру собирает свои влажные волосы, завязывая те в пучок тоненькой резинкой, болтавшейся все это время у него на запястье. От его мускулистых рук с объемными перекатывающимися мышцами не оторвать взгляда. — Ты в порядке? — подлавливает его Сугуру. Несколько раз моргнув, Годжо выхватывает из шкафа чистое полотенце и кидает ему. Целясь примерно в лицо. — Не хочешь посмотреть кино? — где-то на выходе из ванной бросает Сатору вместо ответа. Стянув с себя последнюю мокрую вещицу, он оборачивает полотенце вокруг бёдер. — Наш сериал уже надоел? — чуть погодя и Сугуру вплывает в его спальню. Сатору на заданный вопрос только неопределенно пожимает плечами и с размаху плюхается на кровать, сразу же вонзившись взглядом в потолок. Чего-то не хватает. Закрывает руками лицо. Может, просто глазам слишком ярко… В этот момент Сугуру легонько пинает его в лодыжку, позвав: — эй. Годжо приподнимает одну ладонь и смотрит на мужчину… и не может наглядеться. Красивый. До чего же он красивый. Ослепительный, что впору бы снова прикрыть глаза. — Чего? — Спасибо, — на лицо Сугуру спадает тоненькая одинокая прядка, и вот он уже на десять лет младше. Как будто. Растолкав себя, Годжо берет себя в руки, и они идут смотреть фильм. По его завершению, когда титры начинают ползти по экрану, Сугуру тихо опускает голову на колени Годжо. Приятно. Потянув за резинку, он распускает влажные пряди, зарываясь пальцами в их черноту. Кино было неплохим — дурацким, но миленьким. Больше они не говорят ни слова. Внутреннее ощущение пустоты постепенно начинает покидать его, лишь изредка накатывая прибойными волнами, топя в своих водах как в те дальние времена, когда Сугуру на глазах терял вес, с каждым днём замыкаясь в себе все сильнее. Он понятия не имеет, как все исправить, но чувствует, что обязан это сделать.

~

Несколько дней спустя.

— И почему ты просто не поговоришь об этом? — веско спрашивает Мегуми. Устроившись в пустой аудитории, они вместе с учителем обедают прямо посреди учебного кампуса. Отправленные на задание Юджи с Нобарой не смогли присоединиться. — В этом-то и проблема, — хнычет Сатору и, потянувшись через весь стол, подцепляет из чужой порции картофельную палочку под хмурый взгляд Мегуми. — Что я вообще должен сказать ему? — Ровно то, что ты наговорил мне сейчас. — Мегуми, не глупи. Я не могу этого сделать. — Почему нет? — вздыхает парень. — Да потому что! — он драматично резко вскидывает руки в воздух, но сразу, сдувшись как шарик, обрушивает их обратно на столешницу и придавливает сверху подбородком. — Он сочтёт меня долбанутым. Или дурачком. Или снова уйдёт. Высказанные вслух слова снова встают грубой подошвой ботинка ему на горло. С досадой он выхватывает ещё одну палочку. — Сенсей, будьте добры есть из вашей личной порции, — убийственно цедит Мегуми, затем возвращается к их теме: — и раз уж на то пошло, то я не думаю, что он снова решит уйти. — Думаешь? — Ему ведь буквально некуда идти, разве не так? — Ну, эм… Он может отправиться куда угодно. Фактически он все еще остаётся шаманом особого уровня. — Мастером проклятий. Но если он выйдет из-под твоего надзора, то технически тебе придётся убить его. — Технически, — он не перестает терзать зубами заусеницу на большом пальце. — Но мне не хотелось бы снова через это проходить. — Годжо, у вас двоих очевидно есть своего рода связь, которую мне, скорее всего, не понять. Несмотря на ваше прошлое, вы все равно сумели найти друг к другу путь. — Мегуми прерывается, молча прожевывая еду. Сатору воришкой выхватывает очередную палочку из его пакета, который Фушигуро, сдавшись, подталкивает к учителю поближе, но тот отмахивается. — Но вы все еще люди, а людям нужна коммуникация. Он наверняка поймёт, что ты от него хочешь, если ты прямо об этом скажешь. Вполне возможно, он хочет того же от тебя. Сатору прокручивает это в мыслях. Подняв голову со своих сложённых на столе рук, выглядывает в окно. Снаружи солнечно и скорее всего тепло. Лежащий в кармане телефон вибрирует, и первое, что он думает — Сугуру. Годжо переводит хитрющий взгляд на подопечного: — Этим вы занимаетесь с нашим дорогим Юджи? Коммуникацией? Мегуми моментально скисает лицом и отворачивается, пытаясь скрыть покрывший щеки румянец. Учитель только лишь гаденько ухмыляется и тянется за очередной картофельной палочкой.

~

Сугуру дожидается его возвращения в гостиной. Вальяжно растянувшийся на диване, лежит со скрещёнными лодыжками и читает книгу, уложенную на колени. На звук открывшейся двери поднимает голову, расплываясь в улыбке. — Привет, — сразу же говорит он. Страницу в книге закладывает пальцем и свешивает ноги с дивана. — Ну как там дела на учебе? Сатору ухмыляется нелепости этой фразы и падает на противоположный диван, поворачивая к нему голову. — Тухло. Юджи с Нобарой на задании, а вот с Мегуми виделись и даже неплохо поболтали. — Правда, что ли? — Ага. Посплетничали всласть о его маленькой влюбленности в Юджи. У них неплохая связь, как мне кажется. Раздавал вот советы подрастающему поколению о радостях первой любви. — Ты же эксперт. — Ясно же, как божий день, — бубнит Сатору, садясь прямо. Ладони противно потеют от проступившего смутного беспокойства. Взглядом он принимается блуждать по всей комнате, осматривает каждую поверхность. Слова Мегуми вытесняют всё из головы. Смочив губы, он говорит: — эй, слушай… тут вниз по улице есть неплохое местечко. Я одно время частенько там бывал, кхм… до того, как ты оказался здесь. Короче, я тут подумал, что тебе могло бы там понравиться. Если бы ты всё-таки захотел, не знаю, выбраться куда-нибудь. Некоторое время Гето молчит, лишь пожевывает нижнюю губу, что-то прикидывая в голове. Блондин сидит ниже травы, просто смотрит, тоже нервно покусывая щеку изнутри. — Да, давай, — растянув тонкие губы в улыбке, он меняет заложенный на странице палец на кусочек бумаги и откладывает книгу на подушку. — Наверное, нам пора бы уже прогуляться и подышать свежим воздухом? — Наверное, — блондин встает с дивана и вытягивает руки за спиной, потягиваясь. — Только я переоденусь. Ты же ещё не забыл, как выглядит мир снаружи? —Я погуглю, пока ты будешь переодеваться, не переживай. Оказавшись в своей комнате, Годжо дает себе минутку. Он уже столько времени планировал предложить эту вылазку, но все не знал, с какой стороны подступить. Кружил вокруг этого разговора, тогда как самым верным планом было действовать напрямую. Гето ожидает у входной двери, и, едва завидев вышедшего из спальни Сатору, чуть изгибает губы в лёгкой усмешке, в ответ на которую Годжо только вопросительно вздергивает бровь. — Хорошо выглядишь. — Это обыкновенная рубашка, — ворчит Сатору, — не льсти ей своим флиртом. — Забавно слышать это от тебя. — Ага, как скажешь, умник. Идём уже, я голоден. Маленькая кофейня встречает ароматом свежей арабики. Уютное местечко, куда Сатору и правда наведывался временами за полюбившейся фирменной сдобой, но не настолько часто, чтобы считаться постоянником. Оживленно. Посетители обступили прилавок, образовав небольшую очередь. Сатору занимает в ней место, чувствуя, как поравнявшийся с ним Сугуру притирается плечом к плечу. Ладони соприкасаются. Чуть склонив увенчанную белой копной голову к плечу, Сатору переводит на него внимательный взгляд. От уловимого чужого тепла в груди цветёт. Наполняет, распирает, ширится как воздух, накачанный в шар. Узловатые пальцы подцепляют чужие, когда они продвигаются чуть вперёд, и тогда Сугуру отводит взгляд. Он не противится, позволяет их пальцам зацепиться друг за друга, и Годжо от этого едва сдерживает тихую улыбку. Когда они заказывают выпечку и один чёрный кофе происходит неожиданное: после озвученной официантом суммы Сугуру как ни в чем небывало достаёт бумажник и передаёт карту для оплаты. Светлые брови Годжо съезжаются на переносице, и он даже возразить не успевает, как Сугуру ему коротко подмигивает, а в следующий момент оттягивает за руку в сторону. — Ты не можешь вот так просто заткнуть мне рот, — шипит Сатору, стискивая ладонь в своей руке. — Откуда у мертвеца деньги? — До того, как я им стал, у меня были активные счета, Сатору, — просто отвечает он. — Я не бедствовал, — и опускает голову, пряча ухмылку, принимаясь успокаивающе рисовать крошечные круги на бледных костяшках. Подушечки пальцев словно жгутся, посылая по телу Годжо лёгкий трепет. — И как же ты получил их? — Ты предоставил мне достаточно свободы. — Напоминаю, что я тебе не надзиратель, Сугуру, — стремительной вспышкой в голове проносятся слова Мегуми: «Но если он выйдет из-под твоего надзора, то технически тебе придётся убить его». Внезапно мороз пробирает от мысли, что Сугуру тайком сбегал одному богу известно куда, пока его не было дома. Он прикрывает вмиг потяжелевшие веки и щипает переносицу. — Но я был бы признателен за честность. — Эй, — Сугуру крепко стискивает его пальцы и не разжимает до тех пор, пока Сатору не открывает вновь глаза, соединяя их взгляды. — Я не сбегал или что ты там надумал. Ты же знаешь, что из-за оставленного неприкосновенным тела я не был официально признан умершим. — Я не позволил Сёко забрать его, как ты и просил. И погляди, куда это нас привело. — Да... как я и просил, — в этот момент официант окликает его имя, и он отпускает ладонь Сатору, отходя к стойке, оставляя того растерянно сжимать в руке пустоту, глотая досаду. — Так вот, — вернувшись, продолжает Гето, — все просто: я вошёл в свой аккаунт и подал заявку на переиздание карты. Вот бы знать, где старая. Лавируя среди густо заставленных столиков, они пробираются к пустующему дальнему углу. Здесь тише, чем в другой части заведения, а приглушённые разговоры посетителей доплывают лишь фоновым приятным гулом. Усевшись, Сатору вновь заглядывает в глаза напротив. Ему отвечают тем же. — Помимо всего прочего, — легонько пнув под столом вторгшуюся в его пространство чужую ногу, продолжает Сугуру, устраиваясь поудобнее, — мне хотелось угостить тебя. Не элегантно хрюкнув, Сатору отхватывает зубами приличный кусок сдобы и отвечает с набитым ртом: — Почему? Потому что я единственный кормилец семьи? — Да, — следует неожиданно серьёзный ответ. — Я ценю это. Еда в руке Сатору застывает на полпути ко рту. Он окидывает взглядом собеседника, слегка нахмурившись. — Не благодари, ты чего. Уверен, ты бы сделал то же самое для меня. Сугуру просто пожимает плечами и, не выпуская кружку кофе из рук, откидывается на спинку стула — расслаблено и непринуждённо. Часть длинных волос подхвачены в низкий пучок, а оставшиеся лоснящимися прядями убраны на плечо. Лучи солнца легко проникают через стекла окон, и разлившемся на лице светом топят мед в его карих глазах. По итогу посиделки Сатору уминает оба их десерта. После молниеносной расправы над своей порцией, наблюдавший за этим Гето просто равнодушно двигает к нему свою тарелку, продолжая при этом неспешно потягивать кофе. Позже они решают прогуляться; события минувших часов все дальше от дома уводят мужчин. По дороге Сатору цепляется к какому-то уличному торговцу мороженым, и даже не лезет с возражениями, когда Гето вызывается платить за него. Дорога на другой стороне улицы приводит к главной аллее небольшого парка. Плечом к плечу они бредут неспешно по его тропам, не смея больше соединять рук, но кисти постоянно сталкиваются друг с другом, и это почти так же приятно. Тепло. Солнце греет почти как летом. Сатору подкатывает рукава рубашки. Они все дальше продвигаются вглубь парка, минуя стайки самых разных людей: чинно гуляющих парочек, матерей со своими детьми. Годжо беспечно жуёт своё мороженое и все без умолку квохчет о своих второгодках, делясь последними новостями о сорванных занятиях из-за проделок некого Тоге. —… он бы тебе понравился, — все не смолкает Сатору, — башковитый малый. Взглянув на Сугуру, он понимает, что тот задумчиво разглядывает его уже некоторое время. Трудно разобрать, что лежит на дне этих глаз. — Чего? — притормаживает Сатору, отстав на шаг. — У меня что-то на лице? — и рассеянно проводит свободной, не занятой стремительно тающим мороженым, рукой по лицу. — Нет, — хохочет Сугуру, тоже останавливаясь и поворачиваясь к нему. — Хотя точнее, да. Подушечка пальца мажет по пятнышку мороженого, задерживаясь на коже чуть дольше положенного, только после этого отнимая руку от лица. Смех Сугуру затихает, глаза снова смотрят этим странным взглядом. — Чего? — растерянно спрашивает Годжо. Сугуру делает шаг вперёд, почти стукнувшись мысками о мыски. Жара вмиг начинает чувствоваться невыносимо; солнце безжалостно припекает сверху. — Я хочу, — запнувшись, Сугуру делает глубокий вдох, соскальзывая взглядом ниже по лицу напротив. Блондин на автомате пробегает языком по губе. Прочистив горло, Гето договаривает, но голосом более мягким, делает это почти урча: — можно?.. позволь поцеловать тебя? — Да, — споткнувшись о слова, он откашливается, — да. Сугуру кивает без слов. Он поднимает руку и ведёт ею по шее, прикасается большим пальцем к острой линии челюсти. Сатору первый тянется навстречу, ткнувшись кончиком носа в нос. Секундно соединяются взгляды и Сугуру утягивает его в поцелуй. Сатору ответно касается губ — тёплых, безумно мягких. Они движутся в унисон его, оседая сахаром с оттенком кофейной горькости. Сугуру целует нежно, но осторожно, очень скоро отстраняясь, будто давая возможность прекратить все. Невыполнимо. Это выше всяких сил. Впредь Годжо даже жить не хочет, не ощущая этого. Мороженое выскальзывает из ослабевших пальцев, падая на асфальт им под ноги. Годжо рвется вперед, окольцовывает руками чужую шею и притягивает Сугуру к себе ближе, пуще прежнего прижимаясь к губам. В порыве они сталкиваются носами и, не находя в себе сил отстраниться, улыбаются друг другу прямо в поцелуй. Звук клацнувших зубов лишь сильнее веселит Сугуру, и он сдавленно усмехается в чужой рот. Сатору зарывается пальцами в волосы, прижимается к телу, добавляя страсти в свои действия, целует все глубже, протяжнее. Так идеально. Вдох за вдохом они растворяются и тонут вместе, увлекаются все сильнее, не способные надышатся друг другом. Сатору слегка втягивает в рот язык Гето, голову теряя от выдохнутого ему в рот тихого стона. В линию позвонков блондина ощутимо впиваются чужие пальцы, пока своими, ненасытными и жадными, ему нужно гладить, обнимать, исследовать каждую часть тела; так жизненно необходимо убедиться, что все это не сон, что все это реально. Что находясь на расстоянии вдоха, Сугуру не растворится как мираж. Проходит минута — или вечность? — спустя, когда Гето все же отстраняется. Дыхание рваными вдохами оседает на поалевших губах, за которыми Сатору, как одурманенный, слепо тянется вслед, накрывает, вновь прихватывает резцами бархат кожи, мажет невесомым поцелуем, но Сугуру решительно отпихивает его вновь. — Боже, Сатору, — говорит он, когда Годжо наконец поддаётся, нехотя отстраняясь. Глаза Гето смотрят ошалело, темные волосы слегка встрепаны. — Мы же в общественном парке. — И что? — невозмутимо отзывается он, будто в этом и правда ничего такого нет, дыша от простых поцелуев как спринтер в забеге. — Я мечтал об этом ещё с шестнадцати лет. Это звучит настолько бесхитростно, что Сугуру не удаётся сдержать смех, приласкавший слух Годжо своей искренностью. Он невыносимо прекрасен, когда смеётся вот так просто, а из уголков глаз брызжут по коже тоненькие полосочки морщинок. Сатору до дрожи хочет расцеловать их, но в итоге всего лишь касается этого места кончиками длинных пальцев. — Как и я, — улыбчиво отвечает Сугуру, вновь переплетая их пальцы. — Но стоит отложить это до дома. «Дом». Одно это слово на устах Сугуру отзывается чем-то трепетным, пылающим в груди. Отправиться домой. В их общий дом. Сатору крепко сжимает ладонь в своей руке. — Я, знаешь ли, не прочь и эксгибиционистом побыть, — беспечно пожимает плечами, свободной пятерней заводя свои белоснежные лохмы назад. Сердце долбится в грудь как ненормальное. Кончиком языка он пробегается по идеальному ряду зубов, собирая с них остатки вкуса поцелуя. — Я в тебе не сомневаюсь, но… — Сугуру подносит к губам их соединенные руки и целует костяшки Сатору. В черноте его глаз таится обещание. — Хочу оставить тебя только себе.

~

Не успевают они войти в квартиру, как Сугуру оказывается грубо припечатан спиной к ближайшей поверхности. Даже шага толком не ступив, Годжо будто срывается с цепи и зажимает Гето своими ручищами напротив входной двери, вгрызается голодно в его рот, вместе с тем вклинивая колено между ног и держит до тех пор, пока Гето не распахивает губы, испуская стон в терзающий его рот. Целовать Сугуру — все равно, что пытаться уместить солнце между рёбер. Сатору так долго жил мыслями об этом, так невозможно много думал о несбыточности своих желаний, что сейчас по-настоящему получать ответ на свою ласку казалось сплошным утопическим сном. Сейчас он не может дышать. Губы ложатся поверх других, сливаясь вновь и вновь, покорно распахиваясь навстречу друг другу. Сугуру целует с ответной жадностью, от которой, точно невидимыми тисками, сдавливает сердце. Оно набатом грохочет в горле, гулким эхом оседая на чужом языке. Сатору беспорядочно шастает ладонями по его телу: от талии скользит к лицу и вверх к беспорядку прядей, путая в них пальцы и прижимая сильнее, ближе. Сугуру заполняет собой каждую клеточку, вытесняет из его тела все до последней капли проклятой энергии. — Сатору, — слоги его имени сходят с чужих уст сладостью мёда — так хочется изучить этот вкус, ощутить внутри, и Годжо тянется за ним к губам Гето, легонько прихватывает зубами. Расплывшись в ленивой улыбке, он спрашивает на выдохе, заранее зная ответ: — Мне прекратить? — Боже, — роняет Сугуру, обхватывая его за талию и притягивая ближе, соединяя их тела. — Ебать. Так запредельно близко. Сатору опускает лицо в изгиб чужой шеи, утыкаясь в неё носом, ощутимо кусает бледную кожу; замирает, прислушиваясь к прокатившей по телу Сугуру дрожи и, удовлетворённый выходкой, плутовато улыбается сам себе. Он продолжает оставлять укусы-поцелуи по линии шеи, вырывая из груди Гето мягкие вздохи, срывающиеся в стоны, стоит Сатору мокро пройтись языком по отмеченному месту и втянуть в рот кожу. Только после этого он поднимает голову чтобы обронить: — Ну раз ты настаиваешь, — и взглядом оценивающе огибает заалевшее пятнышко на шее Сугуру. Улыбаясь про себя, рассеянно ведёт по нему пальцем и чуть придавливает кончиком, слыша, как он коротко шипит сквозь зубы от прикосновения к чувствительному месту, не переставая смотреть. И в его глазах таится что-то тёмное и необузданное, и чем бы это ни было, Сатору не боясь смотрит в ответ. Он вновь крепко сплетает их пальцы. — Идем. Он уводит Сугуру за собой вглубь квартиры. В спальню. Беспокойное сердце все норовит вырваться из груди, но когда ноги упираются в кровать, Сатору гонит из головы прочь любые связные мысли. Одного легкого движения оказывается достаточно, чтобы брюнет покорно опустился на краешек постели, а Сатору, легко перемахнув, уселся сверху на колени. Пальцы впутываются в шёлк длинных волос, слегка оттягивают, открывая взору лазурных глаз напряженную шею. На ней цветёт багряный след от собственных зубов, который хочется украсить новым. Отмахнувшись от мыслей, блондин склоняется вперёд и накрывает тёплые губы своими. Сугуру плавится под касаниями этих сильных рук, дышит мягко тому в рот, млея от ласки поцелуя. Он поднимает руки с талии, принимаясь блуждать ими вверх и вниз по спине Годжо — дразнится идеей задрать мешающую рубашку. Отстранившись, Сатору немного подталкивает брюнета назад, вынуждая опуститься на локоть, и под изменившемся углом ощутимо толкается пахом ему в бедра. С губ Сугуру слетает сладкий полустон, который тут же запечатывают новым поцелуем, проглатывая каждый звук. С блуждающей улыбкой Сатору ведёт ладонью вниз по телу, к тонкой талии, другой бережно придерживает ему голову. Наслаждается податливостью тела в своих руках и жаждет больше, больше, больше. Оторвавшись от влажных губ, соскальзывает к шее, раскидывает поцелуи по коже, упиваясь звуками горячих вдохов, когда он кусает и лижет линии ключиц. — Погоди, — зовёт Сугуру, вцепляясь вмиг одеревеневшими ладонями ему в бока, до боли сдавливая своими большими пальцами место под рёбрами. — Погоди, Сатору. Стой же, подожди. Он покорно замирает. Годжо лишь слегка сдвигается, не желая полностью отстраняться от желанного тела; слух его упускает тонко звенящие в голосе Сугуру отчаянные нотки. Он принимает локтевое положение, нависая над мужчиной. — Что такое? — спрашивает с придыханием. Окидывает обеспокоенным взглядом подмятого под себя (подмятого под себя!) Гето, мимолетно засмотревшись на влажные порозовевшие губы и волосы, разметавшиеся по покрывалу вокруг головы красивым тёмным ореолом. Глаза, так широко распахнутые и устремлённые в синеву других глаз. Такой прекрасный, что можно тронуться. — Я… эм, в общем, я не делал этого раньше, — с откровенно виноватым видом говорит Гето и отводит глаза. — Не делал чего? — тупо спрашивает Сатору; сейчас своим поплывшим мозгом он не сложил бы даже два и два. Сугуру картинно закатывает глаза, но когда вновь переводит на него взгляд, то плавно укладывает руку на чужую грудь. Юркий пальчик проскальзывает в просвет между пуговицами и игриво мажет по обжигающей коже, напомнив Годжо о его желаниях тридцатисекундной давности. — Этого. — Так мы ничего и не делали. — Сатору, — недовольно цокает Сугуру — ну что за тугодум. Вздыхает: — я никогда не был с мужчиной. — Оу, — Сатору дёргается, как ошпаренный и откатывается в сторону, отлипая от него, думая теперь, что в этом-то скорее всего и проблема. Ругает себя, что позволил близости снести ему голову. Устроившись рядом на локте, он устремляет отрешенный взгляд в стену, хотя глаза так и просят вернуть своё внимание прекрасному мужчине рядом. — Да уж. И… хотелось бы попробовать? — Ты что, совсем тупой? — Сугуру отпихивает его, принимая вертикальное положение. Он отползает назад к середине кровати; Сатору следует за ним, и, подогнув колени под себя, усаживается рядом. Как же до жути неудобно в этих штанах, и все предшествующие ласки как будто не помогали ситуации. Сугуру перебирает в руках пряди волос: заводит волной назад, приподнимает, крутит в разные стороны. — Очевидно, что хотелось бы. Просто… раньше не пробовал. — Я что, — самодовольно фыркает Годжо, — единственный покоривший твоё сердце мужчина? — Да. Твердая уверенность в голосе заставляет Сатору опешить; он замирает, как и сердце, последним ударом стукнувшееся в грудь. Заглядывает в глаза напротив, ища в них какой-то намёк на шутку, но не находит его. Сугуру просто сидит, сложа руки на коленях и заламывая большие пальцы в ожидании ответа. Во взгляде - страх и тревога. Он волнуется. — Детка, не переживай, — почти мурчит Сатору, не выдерживая напряжения в воздухе, страстно желающий снова дотронуться к Сугуру. Он подается вперед, опуская крупные ладони тому на бедра и ластится кончиком носа о его, выдыхая в истерзанные губы: — я позабочусь о тебе. Сугуру прерывисто выпускает воздух из легких, опаляя им бледное лицо. Сатору не двигается, ждёт, — отдаёт право в чужие руки на следующий шаг. Ладони брюнета медленно поднимаются к его лицу, ложатся на дужки очков, стягивая те с переносицы и откладывая куда-то в сторону. «Вряд ли они переживут остаток дня» — мимолетно думает Сатору, но его это перестаёт как-либо волновать, когда восхитительно тёплые, широкие ладони вновь обхватывают его лицо. — Сатору, — мягко шепчет его имя, не оставляя в голосе ни капли напряжения. Сердце не выдерживает. Карие глаза скользят по его лицу, в молчании очерчивают тонкие черты. Сатору никогда не был застенчивым, но рядом с этим человеком все было иначе. — Какой же ты красивый. Внутри что-то надламывается. Сатору сокращает дистанцию между ними и мягко накрывает его рот своим. Целует трепетно, медленно мажет языком по контору губ, не пытаясь вторгнуться в манящую влагу желанного рта, но когда губы Сугуру приоткрываются, приглашая, он позволяет всем не высказанным словам излиться в поцелуй; доверительно протягивает на ладони чувство, что цвело в груди неделями и месяцами. Годами. Разделённая юность и ее боль, обиды, вместе с нежной радостью от осознания своих чувств к лучшему другу — все это ложится в поцелуй. Сугуру придвигается, заставляя блондина лечь на спину. Уложенную на подушки вихрастую голову дурманит ощущение веса, опустившегося сверху. Гето наклоняется и вжимается в губы своими, целует мокро, с оттяжкой, оставляя на языке сладость недавно выпитого кофе. Вздохнув, Сатору прикрывает веки, теряя себя во вкусе, дурея от запаха кожи. Вяло шастает руками по телу, пробирается под футболку, поглаживая гладкие изгибы спины. Сугуру отзывчивый. Улыбка растягивается сама собой, когда касания дрожью стекают по его горящему телу. — Ну а ты? — усилием воли отрывается Сугуру, чтобы спросить. — Хм? — невнятно выдыхает Сатору, не отрывая губ от линии челюсти. Поддавшись сладостным терзаниям, он неосознанно отводит голову, больше обнажая шею. — Ты был с мужчиной? — слова ложатся прямо на ухо, и теперь очередь Сатору дрожать от чужих рук. Он вдавливает в спину пальцы, чуть царапая короткими ногтями кожу. — Мгм, — утвердительно мычит, — да, было дело, — неслышно бормочет в ответ, но тут же в недоумении распахивает глаза, когда Сугуру отстраняется. Его темные волосы стекают по плечу, а лицо слегка нахмурено. До одури хочется снова зарыться пальцами в мягкость этих прядей, но он не смеет пошевелиться. — Я сказал что-то не так? Уголки губ Сугуру приподнимаются в слабой улыбке, когда он проводит рукой вдоль светлого виска, заправляя снежную прядку за ухо. Годжо, никогда даже особо не думавший обо всех прошлых «одноразках», только сейчас почувствовал из-за этого странную неловкость. — Конечно, нет. И он должен в это поверить? Фальшь в голосе заставляет Сатору изогнуть вопросительно бровь, и вслед за недоумением желудок гадко сжимает спазмом, когда Сугуру наклоняется к его лицу и оставляет на губах невинный, почти целомудренный поцелуй. Это уже перебор. — Я просто… — в черноте глаз тоска. — Хотя знаешь, не бери в голову. — Эй-эй, — Годжо пытается подскочить, путаясь в руках. — Ты не можешь загрузиться при мне, а потом попросить прикинуться слепым. Больше это не прокатит. — Не могу, говоришь? — грустный тон уступает место лёгкой игривости, и только Сатору открывает рот чтобы возмутиться, как его самым наглым образом затыкают языком, по-хозяйски обвившимся вокруг его, вылизывая, всем телом прижимаясь ближе. — Вот же блять, — на грани слышимости хрипит Годжо, когда Гето разрывает поцелуй, прихватывая его нижнюю губу, слегка посасывая. Руки Сатору следуют по изгибистым линиям стана, и он сходит с ума в ритме разделённого на двоих дыхания. Его раскачивает на волнах сна наяву, удерживаемого одними только седлавшими его ногами. А потом волосы Сугуру попадают обоим в рот. Магия момента ускользает вместе с зажёванными прядями, когда те сползают им на губы, тут же вынуждая отпрянуть друг от друга. Смеясь и отплёвываясь, Сугуру поднимается на коленях, чтобы отбросить за спину надоедливую копну. — Божечки, — не сдерживает ответного смеха Сатору, закрывая лицо руками. Все его тело дрожит и ноет — происходящего слишком много. — Я будто с девчонкой целуюсь. — Завались, — фыркает в зажатую в зубах резинку для волос. Сатору укладывает ладони ему на бёдра, обтянутые жесткой тканью джинсов, и любовно оглаживает, проводит до нижнего края футболки, до смерти желая вытряхнуть уже его из этих тряпок. Сугуру замирает. Его напряженные, красиво очерченные мышцы рук под тёмной тканью одежды притягивают взгляд, и Годжо что угодно готов отдать только бы коснуться кожа к коже. Взгляд Гето опускается на покоящиеся на его поясе руки, а потом возвращается к синеве глаз; в них безмолвная просьба. На которую Сугуру отвечает кивком. Немного извернувшись, Сатору приподнимается и, ухватившись за края футболки, стаскивает её через голову, отбрасывая небрежно на пол лишним балластом. Он тянется к оголенной коже и целует нежно между крупными грудями, в центр солнечного сплетения, заставляя Гето подавиться вздохом. Сатору наслаждается каждым движением своих рук по этому телу, порхающими уже над поясом джинсов. Мгновенье спустя Сугуру берет себя в руки, и сгребает всё-таки разметавшиеся беспорядочные волосы. Затем опускает руку на белёсый ёжик загривка, ласково вдавливая подушечки пальцев в кожу шеи, пока Годжо с упоением расцеловывает сильную грудь. Взглядом поднимается к его лицу и улыбается от вида затянутых поволокой карих глазах. Не разрывая зрительного контакта, вбирает в рот сосок, вырывая из его груди сладостный вздох. Язык мокро обводит твёрдую бусину и легонько прихватывает ее зубами. — Сатору, — стонет Сугуру в ответ на его действия, и тот с удвоенным рвением спешит его повторить — только бы ещё раз услышать как задыхаются его именем. Сугуру запускает пальцы в светлые патлы, властно сжимает, оттягивает голову от своей быстро вздымающейся груди. Годжо похабно высовывает язык и, сверкнув ухмылкой, нарочито медленно облизывает губы, выдерживая взгляд широко распахнутых, диковато глядящих глаз. — Пиздец. Снимай это, — командует он, мотнув головой в сторону слишком одетого тела, а тому и намёки не нужны. Он тянется к пуговицам на рубашке и без спешки начинает вынимать из петель одну за другой, сходя с ума от прикованного к нему внимательного цепкого взгляда. Мозги потихоньку плавятся. Сугуру по-прежнему не отпускает агрессивно смятых в кулаке белых прядей, являя собой невиданное зрелище. Как только последняя пуговица выскальзывает из петельки, рука Гето исчезает из вихря снежных волос (а жаль), чтобы в следующую секунду стиснуть жилистыми пальцами его лицо и, притянув к себе, вовлечь в новый поцелуй. Ну и пусть, что рубашка забытой продолжает болтаться на плечах, а Сугуру нависает в неудобной позе, согнувшись в три погибели — пока его губы терзают так сладко, Сатору готов наплевать на все. Он за локти притягивает его ближе, не давая отстраниться. — Ты правда этого хочешь? — последние рациональные слова, вырванные из лап похоти опускаются в приоткрытые губы Сугуру горячим шепотом, и тот льнет ближе, лбом упираясь в лоб Годжо. — Да, — сглотнув, добавляет: — безумно этого хочу. Сатору кивает. — Хорошо. Чтобы дать больше простора для действий они отодвигаются друг от друга, и Сугуру вновь откидывается на спину, разваливаясь на подушках. Сатору насмешливо фыркает. — Тебе бы раздеться, — передернув плечами, он сбрасывает наконец рубашку, а затем тянется расстегивать пуговицу и молнию на брюках. Сугуру закидывает руку за голову, бесстыдно пялясь. — А я может посмотреть хочу. — Оу? — в одно уверенное движение Сатору спускает с ног штаны вместе с боксерами, откровенно наслаждаясь слегка обомлевшим видом Сугуру, и тем, как в едва расширившихся глазах сталкиваются противоречия: не смотреть или смотреть во все глаза на твёрдый стояк обнажившегося перед ним мужчины. — Боишься, что мне может не понравиться? Или слишком впечатлён мной? — Надейся, — не оценивший паясничества Сугуру закатывает глаза, но наперекор словам приковывает к нему все внимание, увлажнив слегка губы. Годжо не заставляет себя долго ждать и тут же обвивает себя рукой и плавно ведёт ею по голой коже, откровенно красуясь, желая вызвать реакцию как можно более яркую. — Я вот считаю, — в своей привычной дурашливой манере тянет Сатору, — что ты секси, — и это звучит как дешевый подкат. На который Гето ведётся. Румянец вспыхивает на щеках, и он лишь сокрушенно качает головой: — Заткнись. Сатору смеётся, запрокидывая голову назад, и следом за этим, не выходя из образа, тянется к тумбе и выуживает смазку с презервативами, умудряясь даже из такого действия сделать шоу. Кидает на кровать, вовремя вспоминая о забытых на покрывале очках и предусмотрительно убирает их подальше. Острое колено опускается на кровать рядом с Сугуру, вынуждая того чуть подвинуться. Гето неотрывно следит за тем, как длинные пальцы расстегивают ему джинсы. Сатору призывно хлопает его по бедру, как бы намекая помочь, и выгнувшийся Сугуру покорно приподнимается, позволяя блондину полностью себя раздеть. Когда на них наконец не остаётся одежды, Сатору наваливается сверху, устраиваясь между разведённых ног, но тот внезапно вцепляется пальцами в худое запястье. — Все хорошо? — Сугуру кивает, но руку не отпускает. Блондин расплывается в лёгкой улыбке, склоняется над его лицом и прижимается губами к приоткрытому рту. Гето охотно отвечает, рукой бережно оглаживает впалую щеку, а второй продолжает удерживать за запястье. Аккуратно стиснув припухшую нижнюю губу, Сатору низко хрипит в чужие уста: — ты ведь и впрямь очень горячий. — Сатору, — Гето пропускает между пальцев белые пряди, и от этой бьющей через край нежности в голосе впору кричать. — Ты невероятный. Но в ответ получает внезапное: — Дашь отсосать? — Сугуру спотыкается о собственный вздох, хоть и пытается скрыть это за смешком, отчего Годжо лисой расплывается в улыбке: ну что за очарование. — Черт, — он не сдерживает лёгкой ответной улыбки, которая неизменно рисует лучики в уголках его раскосых глаз. Покусать бы. — Ну нападай. Тебя никто не держит. На игривое подмигивание Сугуру вновь воздевает глаза к небу — серьезно, этот парень идёт на титул чемпиона всех времён и народов по закатываю глаз во время секса? Сатору скатывается вниз, укладывает руки на крепкие бока, устраиваясь поудобнее между разведённых ног. Мышцы торса напряжены в ожидании, которое Годжо с удовольствием спешит утолить; склоняется к напряжённому члену, и, не касаясь плоти, принимается расцеловывать тонкую кожу вокруг. Останавливается у тазобедренной косточки и, дразнясь, зажимает зубами, а в следующий момент возвращается к стояку и мажет языком по солоноватой головке, а затем ещё раз, желая как следует распробовать на вкус. Сугуру едва сдерживает дрожь, он как струна напряжен в руках Сатору. Не дав опомниться, Годжо с лукавым оскалом обхватывает губами ствол, полностью заглатывая его, выбивая тем самым из груди Гето глухой невнятный звук. Дрогнувшие белёсые ресницы опускаются, прикрывая веки, и мужчина полностью расслабляет челюсть, задает уверенный темп, позволяя опыту прошлого вести его. Взбитую короткостриженную макушку ещё сильнее взлохмачивают пальцы, сжимая кротко, неуверенно, стараясь не давить. Блондин, не прекращающий своих движений, тянется рукой выше и мягко оглаживает бок. Успокаивает. — Боже, Сатору, — почти задыхаясь. Так и норовивший улыбнуться Годжо только развратнее вбирает в себя член, опускаясь ртом все ниже, пока внушительная головка не упирается ему в стенки глотки до проступивших на глазах слез, в ответ получая стон, музыкой пролившийся в воздухе. Сатору вытягивает ноги и укладывается на живот, прижимается своим колом стоящим членом к покрывалу, чтобы хоть самую малость ослабить тяжелое напряжение между ног. Дважды качнув головой по смоченному слюной органу, он звучно выпускает его изо рта и проводит языком по сочащейся головке, играясь, кружит на ней и снова заглатывает целиком. Он увлечённо насасывает Гето до тех пор, пока тот не сжимает пальцы в волосах, резко отдёргивая голову и притягивая к себе. — Хватит, — прижимается губами ко рту Сатору. — Достаточно. — Тебе не нравится? — ехидничает он, прекрасно зная ответ. — Блять, Сатору. Я хочу больше. Расхохотавшись, Годжо взбирается верхом, и, нагло пользуясь преимуществом своего положения, прижимается своим твёрдым членом к измазанному смазкой и слюной члену Гето. — Да, — мурлычет себе под нос Сатору, — я готов побыть снизу. Сугуру, замерший на один короткий миг, отодвигается к подушкам. — Шутишь?.. — Нет, — следует уверение, — разумеется, нет, — и, склонившись, трогает губами губы, изливает в ласку весь тот вихрь чувств, хлеставший внутри него большую часть дня. — Я ведь обещал позаботиться о тебе. — Я же не девственник, ты в курсе, — бормочет Сугуру, пока Годжо тычется поцелуем ему под челюсть. В тишине спальни клацает пластиковая крышка. Горячие ладони Гето непрерывно блуждают по сантиметрам кожи бёдер, сминают, гладят. — Хочешь, чтобы я?.. Он замолкает на полуслове, так и не закончив фразу. Оно и не нужно. Молча покачав головой, Сатору поднимает бутылочку смазки и щедро выдавливает в ладонь, размазывая субстанцию между пальцев. — Ты вроде хотел посмотреть? — он заводит руку за спину, приставив длинный палец к входу, на пробу проталкивает внутрь. Угол неудобный и ощущения не самые приятные, но губы Сугуру отвлекают. Он подаётся вперёд, прижимается, тягуче целуя в жилистое плечо. С коротким глухим рыком Сатору добавляет еще один палец. Он не прекращает ощущать на себе руки брюнета, неспешно блуждающие по телу. Ладони его огибают бёдра и накрывают ягодицы, чуть оттягивая в стороны и касаясь своими пальцами чужих, ритмично скользящих в узком проходе. — Могу я?.. Сатору мешкает. С одной стороны ему хотелось бы сделать все идеально. Несколькими часами ранее, — или всё-таки вечность успела миновать? — отдаваясь во власть бурлящих внутри чувств, он твёрдо решил провести Сугуру по каждому потаённому уголку неизведанного. С другой же стороны, имевшийся неудачный опыт с пренебрегавшими подготовкой партнерами научил его эффективно справляться самому, и сейчас он мог по-быстренькому раскидаться с этим делом, чтобы можно уже было наконец-то (наконец-то!) почувствовать Сугуру внутри себя. — А ты хочешь? В помутнённом взгляде Сугуру — чернота поплывших зрачков. — Очень хочу. Годжо замирает на секунду. Затем кивает без слов, тянется свободной рукой к лубриканту, а взяв, заводит за спину и обильно выдавливает в ложбинку, позволяя смазке стечь к проходу прямо на подставленные пальцы Сугуру. — Готов? — Сугуру негромко шепчет в губы. Вновь ответив кивком, Сатору глубоко втягивает воздух в легкие, а в следующий момент в его нутро проскальзывает чужой палец, добавляясь к его собственному. Годжо иступлено закусывает губу, когда они берут темп, начав двигаться в унисон; чувствуя, как восхитительно распирает тугие стеночки, он укладывается лбом на плечо Сугуру. — Черт, — беспомощно хрипит Сатору, — черт. — Все хорошо? — Да… — сбивчиво, — да, очень хорошо. Годжо убирает свою руку, отдаваясь целиком и полностью Сугуру. Пальцы его крупнее Саторовых, даже одного хватает, чтобы полностью наполнить его. Блондин пропадает в ощущениях, с энтузиазмом подмахивает движущейся руке, не прекращая терзать нижнюю губу, когда добавляется второй палец. В какой-то момент он поднимает голову и оказывается с Сугуру лицом к лицу. Рассматривает правильные черты сосредоточенного лица, заглядывает в поддёрнутые глаза, соскальзывая взглядом на зажатую губу. Невероятный в глазах Сатору, такой невозможный. Ведомый своими мыслями, он притягивает к себе Гето для поцелуя, но онемевшими губами удаётся лишь ткнуться влажно в чужой рот, шумно выдыхая густой воздух. — Боже правый, как же это хорошо, — горячо всхлипывает Сатору в ту же самую секунду, когда подушечка пальца достигает чувствительной точки. — Блять, да, вот так. — Да? — ладонь ведёт по спине, широко оглаживает кожу вдоль хребта вверх и вниз. Тело Годжо в огне — едва ли он в таком темпе долго протянет. Внутрь проникает ещё один, третий, палец, прокручиваясь внутри упругих мышц, и Сатору не сдерживает предательского всхлипа. — Все-все, думаю, хватит, — с ощущением Сугуру внутри себя Сатору нетерпеливо елозит по его стояку и рычит беспомощно от вновь пронзившей тело вспышки удовольствия, выбившей из глаз пару звёзд. — Да вставь мне уже. — Так я уже, — хмыкает Сугуру. Недовольно нахмурившись, Годжо запускает руку между их прижатыми друг к другу телами и властно обхватывает длинными пальцами твёрдый член Гето. Мимолетно проносится мысль, что он впервые его так касается. Наощупь он большой и приятно тёплый, крупная головка сочится смазкой, которую до трясучки хочется вновь раскатать по рту, но все потом. Сейчас есть дела поинтереснее. — Его вот лучше встать. Откинув голову на подушки, Сугуру испускает негромкий стон, разрядом прокативший в теле Сатору, подталкивая его наклоняется к шее и размашисто облизать ее. — Ладно, — отзывается Сугуру, — хорошо, ладно. Ты меня с ума сведешь. С играющей довольной ухмылкой на губах, Сатору роняет ещё один поцелуй в подбородок, а затем приподнимает бёдра, обхватывая твёрдый член рукой, приставляет головкой к узкому входу. Внезапно: — Погоди-погоди, — Сугуру вцепляется в бёдра, останавливая. — А защита? — Оу, — как какой-то болван выдавливает Годжо. Что ж, бесполезно отрицать, что он наглухо об этом забыл. — А ты хочешь? Я, э-э, чист. Благодаря технике. — Оу, — вторит ему Сугуру, как ещё один болван, пусть и восхитительно красивый болван. — Эм, наверное. Да, хочу. Если что я не был ни с кем с тех самых пор как, ну… умер… — Господь бог, — и с этими словами он затыкает болтливый рот поцелуем, настойчиво вжимаясь языком в губы Сугуру. — Я тебя прошу, — отстранившись, отрывисто выдыхает он, — давай об этом как-нибудь в другой раз поболтаем. — Да, — абсолютное согласие, — хорошая идея. Сатору притирает пульсирующую головку к смазанному проходу и соскальзывает задницей вниз по стояку, чувствуя, как растягиваются мышцы, как сильно распирает нутро. Закусив губу, он порывисто утыкается лбом в лоб Гето, пока тот утешает, что-то тихо нашептывая о том, как ему охуенно и какой же он горячий внутри. Ладонями часто водит по спине вверх и вниз, ласкает, зарывается пальцами в беспорядок белых волос, оглаживает разлет плеч, соскальзывая ими к сильной груди — он как будто повсюду. Сатору чувствуется себя наполненным до краев. Он жмурит глаза и вдох за вдохом опускается до конца, и когда ягодицы прижимаются вплотную к яйцам, то не сдерживает позорного всхлипа у щеки Гето. — Мне очень нравится, — лепечет он, не помня себя; спотыкается о слова, но и молчать не может. — Боги. Замерев в таком положении, Сатору отлипает от его щеки и ловит глазами взгляд карих глаз. Гето поднимает руку к его лицу и мягко оглаживает кончиком пальца губу Годжо, который оставляет поцелуй у него на подушечке. — Все хорошо? — низким голосом спрашивает он, чувствуя, что достаточно привык к распирающему жару внутри себя. До безумия хочется уже двигаться. — Хорошо, — как в трансе повторяет он и своей широкой ладонью ведёт вверх по оголенной спине, трепетно накрывает шею, притягивая к себе. Губы прижимаются к губам, язык мокро проскальзывает внутрь и мажет по кромке зубов. — Сугуру, — стонет, — можно продолжать? Умираю как хочу двигаться. — Блять, да. Пожалуйста. Сатору медленно приподнимает таз, самую малость пробует качнуть бёдрами. Шипит сквозь зубы и отодвигается, чтобы для опоры упереться ладонями Сугуру в грудь, пока тот не перестаёт водить по его разогретому телу руками. Кладёт их на обжигающе горячие бёдра, сминает, видя как лицо Сатору расплывается в улыбке, и остатки сдержанности летят к чертям. С каждым проникающим толчком внутри буйным цветом распускается что-то неукротимое, первобытное; то, чего Сатору старался избегать, но оно неизбежно просачивалось в движения, отражалось во взглядах, подстегиваемое неприкрытым восхищением в глазах Гето. Пламя тлевших десятилетием чувств преобразовалось в жар совершенно иной, полный похоти, до боли сворачивающий внутренности, сжигающий все, кроме ощущения трахающего его задницу члена, при каждом толчке точно попадающего в цель. — Боги, Сатору, — доплывает до помутненного сознания. Воздух рваными клочьями слетает с поблескивающих от слюны губ. — Хочу тебя поцеловать. Хрипло расхохотавшийся Сатору отводит голову назад, выставляясь красотой мраморной шеи над сводом выпяченных острых ключиц. — Ладно, — играется. Он отводит руки за спину и упирается ими в поджарые бёдра Гето, отодвигается, решив ни секунды не помогать ему в этом деле. — Целуй. Упоительное ощущение перекатывающихся под руками бугров мышц только сильнее кружит голову, пока он продолжает объезжать горячий член. Взором светлых глаз хватается за проступивший рельеф пресса Гето, а в следующий момент жаркие губы врезаются в его, тут же кусая нижнюю, сминают голодно, лижут мокро и жадно, и идеально. Поцелуй Сугуру Гето на вкус оказывается как лучшая фантазия. — Я близко, — два слова сладостью самой вкусной конфеты растекаются на языке. — Хочешь в рот возьму? Сугуру отрицательно качает головой. Сатору поддаётся порыву и запускает пальцы в длинные локоны, нежно оттягивая их, вырывая из его груди крохотный всхлип. — Нет. Продолжай, не останавливайся. Ты восхитительный. — О, да, думал, ты уже и не скажешь, — по-идиотски хихикает себе под нос. Заработав предупреждающий шлёпок по заднице, блондин сразу же делает пометку в голове вернуться к этой теме чуть попозже, чтобы изучить со всем пристрастием. Он трахает Гето верхом до тех пор пока разложенное под ним тело не начинает каменеть от приближающейся кульминации. Подступив к этой грани, Сатору протягивает руку к лицу брюнета и цепко сжимает длинные пальцы у того на подбородке, фиксируя на месте и вынуждая не отводить взгляд. Годжо должен видеть каждую секунду момента его окончания. … и оно оказывается в точности таким, как Сатору и представлял. Линии лица Сугуру изламывает удовольствие: под нахмуренными бровями морщится прехорошенький нос. Пальцами он цепляется за Сатору, опрокидывает весь его вес на себя и стискивает в объятьях. Лицом вжимается в его лицо, вздрагивая, горячо изливается внутрь, и в этот момент блондин поклясться готов, что ничего крышесноснее не видел в своей жизни. Вскоре Сатору замедляется, переходя на плавный темп. Да, все его тело до сих пор охвачено болезненным желанием, но сейчас кажется, что вид разомлевшего под ним Сугуру, расслабленно откинувшегося на подушки, способен на вечность утолить любой голод. Завершающим штрихом Годжо оставляет крошечный поцелуй на кончике его носа и затем сдвигается в сторону, соскальзывая с опадающего внутри него члена. Уперевшись локтями по обе стороны от головы брюнета, нависает сверху, лениво рассматривая. — Ты как? — не размыкая глаз, Сугуру коротко кивает с робкой улыбкой на губах. Сатору не может отвести глаз. Любуется сеточкой веселых морщинок и не пытается больше сдерживать себя. Он припадает к векам в поцелуе, касается аккуратно припухшими губами, пропуская между пальцев смоляные пряди, прочесывая их. — Ладно, — не переставая кивать себе как заведенный, Сугуру внезапно подхватывает Сатору за бёдра и рывком меняет их местами, укладывая того вновь на спину. Смотрит мужчине в лицо, встречается с его ясными глазами. — Веди меня, ладно? — Ладно, — глухо вторит ему Годжо, сам не понимая, на что соглашается. Но отмахнуться от этого оказывается проще простого, ведь даже намёк на мыслительную деятельность навылет вышибает из головы вместе с грациозно скользнувшим вниз Сугуру, который покорно распахивает для него рот и подхватывает вертким языком набухшую головку. Минет оказывается средненьким, но это ведь Сугуру. Это ведь Сугуру, не прекращая покачиваний головой, поглядывает на него в поисках отклика, нуждающийся в понимании, что все делает верно и что Сатору наслаждается в его руках. Это ведь Сугуру, несмело просящий дозволения вновь покружить подушечками пальцев вокруг размягченного колечка мышц, и покорно ждущий с пытливым взглядом одного кивка в ответ. Это ведь Сугуру, чьи губы растягиваются вокруг его твёрдого стояка, а пальцы глубоко внутри вжимаются в простату. Сугуру, его Сугуру, упрямо отказавшийся выпускать его изо рта, даже когда Годжо на краю черты пытается оттянуть того за растрёпанный пучок. Сугуру, который сглатывает самый вышибающий голову оргазм, который случался в жизни Сатору. Это все Сугуру, Сугуру, Сугуру. … а потом Гето отшатывается в приступе кашля, прикрывая рот тыльной стороной руки, стремительно серея лицом, будто сейчас кишки не удержит на месте, заставляя Сатору разразиться смехом. Он тает от восторга, не может наглядеться на Сугуру, который через пень-колоду сглатывает его очевидно невкусную сперму, выглядя при этом как долбанная мечта. — Извини, — сквозь тяжелое хриплое дыхание говорит Гето, плюхаясь на кровать рядом с Годжо и вальяжно закидывая на его впалый живот свою увесистую ладонь. Приятно. — Я пытался предупредить, — перед глазами все еще плывут звёзды, а в норовившем ускользнуть сознании стелится туман. Вот тебе и средненький неумелый минет. — Ты же не в порнушке, ты в курсе. Не обязательно было это делать. — Мне хотелось. Хотелось сделать все правильно, — боднув Сатору под челюсть с требованием открыть себе больше места, он укладывается ему на грудь, ткнувшись носом в шею, и от этого простого действия внутри начинает уютно копошиться тепло. — Раз уж раньше не довелось. — Что? — Жаль, что мы не стали друг у друга первыми. Хотя бы среди парней или типа того. — Сугуру… — Я хотел бы признаться, — слова, осевшие тёплом дыхания на мягких изгибах Саторовых ключиц, парадоксально заставляют кровь застыть в жилах. — Только ты из нас двоих всегда говорил это, ничего толком не получая от меня в ответ, и я жалею об этом. Прости меня за это, ведь я люблю… Правда люблю тебя. И мне правда жаль, что мы не разделили первый раз. Я жалею о своей трусости и о том, что единственным возможным решением посчитал просто уйти. Завозившись, Сатору приподнимается на локте и вперяет внимательный взгляд в лежавшего рядом мужчину. Полосочки прядок повыбивались из небрежного полупучка, а на шее расцвела украшающая ее отметина. День снаружи все продолжал своё течение. Светило солнце. Комнату затапливал его свет. А еще Сугуру сейчас сказал ему слова любви. — И ты меня прости, — не обращая внимания на вопросительно выгнутую бровь, продолжает: — за мою слепоту. Я должен был подставить своё плечо. Теперь Сугуру шевелится на своём месте, и чуть сместившись, они укладываются лицом к лицу, почти что соприкасаясь кончиками носов. Рука Сатору опускается между их телами на кровать, а Гето тянется к его лицу, проводит мягко вдоль виска, заправляя белоснежную прядку за ухо, но та упрямо выпрыгивает обратно на щеку. Касания будто изучают, тёплые кончики выводят невидимые полосы по красивым чертам лица, порхают по губам. Абсолютно невообразимый. Солнце затапливает комнату золотом лучей, что свечением своим облизывают линии тела Сугуру, смягчая их остроту. Длинные темные ресницы достают до щёк при движении отяжелённых век. Внутренности Сатору сладко сжимает, когда к нему подаются, и губы, налитые таким восхитительно розовым, накрывают его, сминают так умопомрачительно ласково, окатывая нежностью словно тёплая волна. — Все в порядке, — отпрянув, Сугуру на выдохе роняет слова, которые не проглотить из-за сдавившего горло кома. Стремясь удержать себя в равновесии, он укладывает руку Гето на сердце, якорится, впитывая звук, доносящейся из-под кожи, за слоем мышц и костей, удар за ударом. — Все в порядке, — в конце концов, соглашается Сатору с приподнятыми уголками губ. — А теперь говори, было ли все это частью гениального плана по грандиозному возвращению в социум? — Нет, — фыркает Сугуру, — хотя именно от тебя я ждал первого шага. Думал, ты это сделаешь ещё в тот день, когда мы оба грохнулись в ванну, но в итоге самому пришлось брать все в свои руки. — Ага, ты еще и как задолжал мне, — он игриво прикусывает кончик носа зубами. — Тебе помереть пришлось, лишь бы в любви не признаваться. — Ну все, дурень, — Сугуру стискивает Сатору поперек талии, прижимая ближе. — Хватит на сегодня.