всмысле??? 13:45 что-то случилось? 13:45
После под подписью «ИД(айди)» табличка «онлайн» сменилась «был(а) в сети недавно».ты серьезно будешь меня игнорить 13:47
Гарик, так и не получивший ответа, вышел из чата и с чувством полной неудолетворенности окунулся в новости интернета. Блядская первая полоса. Тогда вроде начались эти разбирательства и суды, тогда приходилось что-то делать, тогда приходилось ходить в клуб и не дрожать от страха, тогда приходилось жить дальше и пытаться вытащить своего друга из зала суда. Но Идрак всё равно уехал. И оставил за собой страх за собственную жизнь, газетные полосы и дыру в сердце, из которой выливается восхищение. Теперь его нельзя было показать напрямую. В сообщениях было не то, а фейстайм едва ли передавал в Грузию всё то тепло, которое было в гариковской улыбке. Тогда часто в чате всплывали старые мемы, голосовые и сообщения из 2017, но Гарик старался не зацикливаться. Завыть очень часто хотелось, думалось, что виноват — не спас. Но как-то быстро это сошло на нет, когда Оганисян увидел, насколько глупо ему улыбались с другого конца провода. Вроде Оганисян уже и жить продолжил, клуб восстановил свою работу и работал уже в полную силу, пытаясь не выдавать как всех подкосил этот суд, даже сняли пару выпусков с экранизированным Идраком, но всё равно чего-то не хватало. Потом случилось нечто важное, что переломило абсолютно всё — февраль. Холодный и темный. Таким он запомнился Гарику, который ещё пару месяцев пытался делать вид, что ничего не произошло. Как, собственно, делали все и всегда. Но хватило только на пару месяцев, также как и Саши. Вообще, он — на тот момент к ней ещё было этично так обращаться— и предложил уехать, ссылаясь, что беспредел их настигнет, но никто в том случае не даст им убежать. Голос из динамиков сообщал, что самолёт начнёт спускаться к горной Грузии с минуты на минуту. А где-то в голове и наушниках Гарика набатом отбивалась песня Тату, где они убегут и всё будет просто. А ему совсем не просто. Он даже представить себе не мог как изменился Идрак. Нет, конечно, он знал, что тот отрастил себе внушительную копну волос и вроде как даже реализовался тут в стендапе. Но кто знал, насколько фильтр в телефоне соответствует реальности. Но кто знает, насколько изменился сам Гарик. Где-то под ухом жужжали Саша и Варя, переговариваясь друг с другом тихонько. В спинку кресла пинался ребёнок, который до этого долгое время сидел мирно, мешая лишь собственной матери. Теперь ему хотелось побыстрее сбежать отсюда. Завалиться в номер и отоспаться наконец-то. А проснуться уже хотелось дома. Выйти на улицу. Московскую. Переполненную всякими разными машинами. Прийти в клуб и улыбнуться подошедшему Лёхе, дать пять Долгополову, а потом пойти и крутиться рядом с Идраком, пытающимся хоть что-то оставить в «абсолютно точно последнем» выпуске порараз бираца. И поцеловать его хочется. В щеки. В нос. В губы. Музыка в телефоне переключается, слышится знакомый голос Плетнёвой, напевающей о вреде одного воздушного знака зодиака. Блять. Лицо побагровело хотелось закрыть руками всё: от лба до кончика подобродка, но и так бы была возможность что кто-то уловит красноту ушей, а значит дойдёт и до красноты мыслей. Например, сидящий рядом Сашка. Он не смог придержать юмор при себе. Есть, конечно, вероятность, что всё понимал, но из врожденной вредности издевался. — Гарик, что-то случилось? у тебя такое лицо, будто ты сейчас лопнешь от стыда, неужели ты нашел то скрытое от всех лёхино хоум-видео. Хотелось посмеяться вместе с Варей, улыбавшейся всю поездку и смеющейся с каждой мимолётной шутки, но живот так скрутило, что больно было дышать. Так вот какое у него восхищение. Любовное. Такое, с каким на Сашу во время выступлений смотрит Варя(с каким же смотрит даже сейчас, когда рядом практически нет публики). Такое, с каким на стендап клуб смотрит Эл. Такое, с каким Вова смотрит на самого Эла. Такое, с каким Леша рассматривает новую книгу, купленную для выпуска книжного клуба. Такое, о каком и подумать было страшно. В холодном номере отеля стало страннее. Мысли накрыли с головой. Рефлексировать пришлось многое. Осознавать какие-то вещи в себе тоже. Вот, вроде всегда на руке было пять пальцев, всегда вроде Гарику принадлежали, но теперь почему-то совершенно по-другому воспринимались. Через полчаса он назначил встречу с Идраком. Ничего не значавшую, всего лишь прогулка по городу. Тем более, Гарик уже был в Тбилиси. Не в таких обстоятельствах, где-то в году 2016, но был. Перед тем как выйти Гарик трижды присмотрелся к себе в зеркале, хоть и был уверен в своей уверенности и готовности. Перед ним стоял Идрак. Спустя год всё ещё улыбавшийся нежной улыбкой и белёсыми зубами. Волосы и правда отрасли. И пахло от него по другому. В Москве — дорогим одеколоном, тут — мукой и яйцами. Перед ним всё тот же Идрак, но другой. — Ну, давно не виделись. Нужна экскурсия? — Конечно И дальше было тепло. Тепло до безумия. До неправильного, но необходимого. Уже вечерело, когда они дошли до какой-то безлюдной пустынной улочки. — Хочешь покажу кое-что прикольное? — Ну, давай. Только если это очередная мечеть, я отказываюсь дальше в этом участвовать. — Ой, да всё не так уж и плохо, если тебе не понравится, мы просто пойдём и купим себе хинкалей, договорились? Дальше всё было туманно. Гарика за руку подвели к небольшой пятиэтажке, поднялись к чердаку и со знанием дела распахнули железную дверь ключами, неизвестным образом оказавшимися у Мирзализаде в кармане шорт. Они на крыше. На одной из многих таких же тбилисских крыш, покрывающих горную местность. Закатное солнце лезло в глаза, осещая всё вокруг на прощание ярким светом и заставляя неловко жмурить глаза. — Нравится? Гарик не знает, о чем конкретно говорит Идрак, но инстинктивно кивает. Потому что, да, ему нравится. Ему нравится как свет ложится на темные кудри. Ему нравится как улыбается Идрак в подобном освещении. И ему уже труда не составляет сказать: да, ему и сам Идрак нравится. —Хорошее место для поцелуев, не правда? — Прекрасное, я бы тут и поцеловался — Так поцелуй И поцеловал. — Ты меня давно восхищаешь. — И ты меня.