Пара слов о моём муже

Странно думать, что когда-то я жил без него. Я люблю этого парня больше всего на свете, черт возьми. Нам почти по сорок пять, но мне всё ещё кажется, что нам по тринадцать. Эдди почти не изменился, хотя прошло практически двадцать семь лет. Он всё ещё ниже меня на полголовы, всё ещё считает мои рубашки безвкусными и любит смотреть за тем, как растут цветы. Прошло тридцать два года с тех пор, как мы начали встречаться и, Боже, я обожаю всё в нём. Обожаю его ноги и то, как он подпрыгивает, когда натягивает джинсы. Он, наверное, даже не замечает, как забавно выглядит по утрам. Я всегда встаю раньше, чтобы приготовить ему завтрак и собрать обед с собой, ведь работает он дольше положенного и постоянно в делах. К моменту, когда Эдс просыпается, я на ногах уже с час, не меньше. Целуя его в нос, его кривой, давным-давно сломанный нос, мне хочется смотреть на него вечно. Эдс хмурится, сидит минут десять с закрытыми глазами. Тянет ко мне руки, цепляется за плечи и долго обнимает. Мне приходится вытаскивать его из постели практически на руках. При всей своей серьёзности и взрослости, помилуйте, этот человек ещё совсем ребёнок. Ему нравятся пазлы и лего, по вечерам в субботу он смотрит дурацкие телешоу, чтобы расслабиться. Я терпеть их не могу, но всегда сижу рядом. Просто, чтобы подержать его за руку. Это так глупо, наверное, со стороны. Мы вместе не один десяток лет, но я по-прежнему безмерно люблю просто сидеть с ним рядом, пока наши пальцы переплетены меж собой. Мне нравится знать, что он такой живой и настоящий, из плоти и крови, всё ещё моя лучшая мечта, хоть и мой вот уже тридцать лет. Иногда я поверить не могу, что этот мужчина — тот, кто делит со мной одну постель, квартиру, быт и даже дурные привычки. Любовь, наверное, в этом и заключается. Эдди и есть само определение любви для меня. В морщинках возле глаз, когда он улыбается, в тревожных, в трепетных касаниях ладоней, в двух поясных сумках и его невероятной педантичности, балансирующей на грани с абсолютным хаосом, творившемся в его голове, скрыто неуловимое очарование. Он может быть так заботлив, как никто другой. Эдди неповторим в своём желании облегчить мне жизнь в таких мелочах, о которых я даже не задумываюсь. Он постоянно пишет мне записки с напоминаниями о чём-то важном, отмечает в кухонном календаре особые даты, помогает подобрать слова, отредактировать текста выступлений. Иногда протирает мои очки, заливает линзы жидкостью для них. Когда я спешу и путаюсь в собственных пальцах, паникуя и рискуя в очередной раз опоздать на запись, подходит ко мне и спокойными, уверенными движениями застёгивает пуговицы на моей рубашке. Завязывает галстук и подаёт пальто. Он не запоминает эти мелочи, они для него — само с собой разумеющееся. Всегда говорит, что это элементарная забота. А мне так хорошо на душе, когда в самое отвратительное утро, когда не удаётся ничего, всё летит из рук и не ладится, Эдди просто помогает собраться, целует в щеку и желает удачного дня. Раньше поцелуи были настоящим событием. Приходилось подгадывать удачный момент, собираться с силами и преодолевать неловкость, чтобы, коснувшись друг друга губами, отпрянуть в стороны так, словно мы обожглись. Я не забуду никогда тот день, когда впервые он поцеловал меня совсем непринуждённо. Так естественно и правильно выглядел тот день... Мы заканчивали десятый класс. Выпускные экзамены не за горами, все, конечно, в стрессе, как один. Компанией не выбирались на улицу лет сто и тот майский день был, наверное, первым и единственным за полугодие, когда клуб неудачников выбрался на улицы Дерри, чтобы прогуляться каких-нибудь полтора часа, а затем вновь вернуться к занятиям. Майское солнце самое тёплое, самое ласковое на всём белом свете. В городе жизнь кипела. Повсюду красные шарики, будь они неладны... Гремела музыка. Цирк приезжал в Дерри раз в несколько лет и тот год, кажется, был одним из самых насыщенных. Мы сторонились цирков, боялись их, как огня. Вспоминали Оно и невольно ощущали, как к нашим гортаням подкатывает шершавый, жёсткий ком, предзнаменующей истерику. Опасаясь центра города, мы слонялись по пыльным проселочным дорогам. От самой окраины добираясь до моста поцелуев, а оттуда к карьеру, с которого прыгали в озеро каждое лето. Я, Билл и Стэнли болтали о последнем футбольном матче школьной команды, пока Бев, Бен и Эдс отошли за лимонадом. Сахарная газировка — та запрещёнка, которую Соня Каспбрак запрещала Эдди всё детство. А теперь он обожал её больше всего на свете. Я был так увлечён спором с Билли, что не заметил даже их возвращения. В тот момент оспорить мнение Денбро было превыше всего, я бы жить не смог дальше, если бы тогда не убедил Билла в том, что решение судей было несправедливым. Он, конечно, отнекивался, говорил, что я совершенно не разбираюсь в футболе и мне лучше заткнуться, но разве это могло меня остановить? Эдди подошёл ко мне со спины. Провёл ладонью от плеча до плеча, совершая кончиками пальцев полукруг и, приподнявшись на носочках, поцеловал меня в щеку. После чего перешагнул то бревно, на котором я сидел и, сев рядом, просто присоединился к спору. А я уже ни-че-го не слышал... Я понял. Понял тогда, что ему просто хорошо со мной. Наверное тогда впервые всерьёз задумался о том, что хочу жениться на этом парне и прожить с ним всю жизнь. Я хочу сделать ему предложение на следующей неделе. Удивить Эдди сложно. Он знает меня лучше, чем я сам. Сюрпризы ему делать уже невозможно, но я постараюсь. Он пока ни о чем не догадывается. Ему и не нужно. Кольцо надёжно спрятано у меня в машине, думаю, оно продержится там до следующей субботы никем не тронутое.